Владимир Супруненко
Запорожская вольница

Река казацкой славы

«Днипре-брате, чем ты славен: чи зелеными лугами, чи крутыми берегами? – Ой, я славен казаками, молодыми бурлаками» – поется в народной думе. Что ж, казацкое прошлое Днепра уже неотделимо от истории великой реки. У нее вообще-то много лиц – природа «протянула во всю длину Днепр с ненасытными порогами, с величественными гористыми берегами и неизмеримыми лугами». Я много раз путешествовал по Днепру от истоков до устья. В северной лесной стороне и даже в среднем течении река еще не осознает своей мощи и богатства. И только после порогов она становится по-настоящему величава, прекрасна и щедра. Геродот, воздавая хвалу Днепру, писал, что эта река «наиболее прибыльная», «самая богатая полезными продуктами». Скорее всего, он имел в виду днепровские плавни в низовьях, где обитали запорожские казаки. «Днепр – это священная и заветная для запорожцев река», – писал Дмитрий Яворницкий, – он был «главнейший источник их войсковых доходов». Прежде всего это переправы и «шляховые» броды через реку, которые контролировали запорожцы. Днепр в изобилии кормил вольных лугарей рыбой, по речному протяжению к морю ежегодно отправлялись сотни «чаек» (казачьих судов. – Примеч. ред.). За это реку и прозвали Казацким шляхом. Днепр подпитывал запорожцев и душевно. «При виде страшной пучины, клокочущей в днепровских порогах, кровь леденеет в жилах человека», – замечали очевидцы. У кого кровь леденела, а у кого играла. «Шум быстрых и сильных потоков всегда что-то говорит имеющим силы бороться за широкие просторы и за вольность», – вспоминал рожденный казацкой гуляйпольской стихией анархист Нестор Махно (он родом из селения Гуляй-поле – нынешнего райцентра Запорожской области) про свои раздумья у порогов. Для запорожцев днепровская стремнина, прорвавшаяся через порожистую гряду, была своеобразным олицетворением их воли, силы духа, символом их неуемной энергии. Можно не сомневаться, что «мечтатели в душе, поэты в речах, художники в песнях, запорожские казаки, всегда жившие с природой душа в душу, лицом к лицу» часто любовались и грозными порогами, и широкими разливами Днепра, и его тихими заводями, и таинственным лунным светом, что серебрился между темных скал, и чайками, скользившими над пенистыми волнами.

Исток Днепра следует искать в его верховьях на севере, а чтоб разобраться в подноготной названия великой реки, отправимся на юг – туда, где начинались вольности запорожских казаков, где распростерся их знаменитый Великий Луг Запорожский. Многие исследователи считали, что название состоит из санскритского дан или дон (река) и готского перес (поток), то есть Днепр или первоначально Данперес – «река с сильным течением». С древним корнем соотносятся и названия Дуная, Днестра, Дона. Пороги, которые перегораживали путь реке, дали основание некоторым ученым связать название со славянским праг (порог). Что ж, для наших предков, которые с великими трудностями на ладьях, а впоследствии на тяжелых лодках – дубах и стремительных суденышках – чайках преодолевали каменистую преграду, Днепр вполне мог быть порожистой рекой. Одновременно они величали его Славутичем – славно скользили по быстрой воде суда, славилась река и лугами, и рыбными богатствами, далеко по степи разносилась слава о запорожских казаках, что жили на ее берегах. Есть, правда, мнение, что «славное» название связано с праславянским корнем слав-слов в значении «течь» или «плыть».

Геродот называл Днепр Борисфеном – «северной рекой». Скандинавские варяги именовали реку, по которой пролегал их путь «в греки», Данп и Данпар. В труде византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей» встречаем печенежское название Днепра Варух – «широкий». Узу-су, Узу, Юзен – это тюркоязычные варианты днепровского имени (уз – река, су – вода). В византийских церковных источниках X–XIII столетий наша река упоминается как Элисс. Предполагают, что название это связано с Олешьем (ныне город Цюрупинск), рядом с которым располагалась Олешковская Сечь.

Великий Луг Запорожский

…Низовой ветер дул сильно и напористо, не давая лодке приблизиться к спасительным зеленым островкам. И лишь когда мой спутник соскользнул с кормы на колени и уперся в весла, помогая мне грести, расстояние до плавневой густянки стало заметно сокращаться. Наконец мы вошли в широкую протоку. Обогнули полузатопленный островок, скользнули мимо черного, похожего на паука, корча (корч – древесное корневище. – Примеч. ред.), протиснулись через узкий проход в камышах и вдруг очутились на краю маленького озерца, затянутого ряской. Если по пути нет цеплючих нитей водяного ореха – чилима и водорослей, которые в этих краях называют жабуриння, то плыть на лодке по ряске довольно легко. За кормой змеится рваный черный след, похожий на широкую трещину. В ней блестят осколки солнца. Через минуту-другую ряска затягивает их, и уже в десяти метрах от кормы – прежняя немая зеленая плоскость. Белые лилии на ней, словно бабочки, принесенные низовкой (ветер с моря. – Примеч. ред.) с далеких земель. Между ними желтеют тугие кулачки кувшинок. Потрескивают крылышками стрекозы – каждый листок на воде для них надежная твердь. Ряска выдерживает даже маленьких лягушат, и те резвятся на ней, как на лужайке… Начало июня. Много света вокруг: будто не было ночи, и впереди очень долго – один длинный и радостно понятный всему сущему на земле день. Деревья и травы замерли под пристальным взглядом лета – марш будет трудным и жарким.

Подобные уголки в днепровских плавнях и на острове Хортица, и ниже ее по правому, а в особенности по левому берегу можно встретить на каждом шагу. Плавневый зелено-голубой край – это вербы и осокори, травы и цветы, заросли тростника, рогоза и камыша, вся жизнь которых связана с водой. Наши днепровские, дунайские, волжские или кубанские плавни названы так, потому что их низменные берега как будто бы плавают в воде, а буйная плавневая растительность постоянно (особенно во время весенних паводков) подпитывается влагой. В народе говорят: «Растет, как из воды», имея в виду живительную силу влаги, способную в южных степях творить чудеса. И действительно, из воспоминаний старожилов известно, что в плавнях росли деревья прямо-таки сказочной толщины, а в некоторых местах через плавневую густянку (так в Приднепровье называют густую растительность по берегам рек) невозможно было пробиться ни пешему, ни конному. Недаром именно в плавнях (в устьевой части Днепра) Геродот поместил легендарную землю Гилею, путешествуя по которой Геракл встретил прекрасную змей-девицу. А Гилея, как известно, в переводе с греческого означает «лес»…

Плавни, как правило, располагаются на затапливаемых поймах и в дельтах крупных рек. Мне довелось побывать и в дельте Дуная, рыбачил я и на Днестре, и по Дону путешествовал, блуждая между островками в том месте, где река встречается с морем, и на Кубань судьба забрасывала. В каждом крае свой рай. Однако нигде я не встречал ничего похожего на наши днепровские плавни. Ни по красоте проток и плесов, ни по щедрости берегов, ни по чистоте песчаных пляжей, ни по величавости разливов не могут с ними сравниться другие плавневые уголки. Я уже не говорю про отметины истории, следы в народной памяти, легенды и предания. Речь прежде всего идет не просто о днепровских плавнях, а о «великой плавне» в Запорогах, Великом Луге – плавнях в низовьях Днепра, в его широкой устьевой долине за порогами.

Когда же впервые появилось это название? Русские толковые словари определяют слово луг, как «участок, покрытый травянистой растительностью». Возможно, лугом назвали пойменную долину Днепра из-за травянистых пастбищ, где степняки выпасали скот? Однако, скорее всего, дело в другом. Вспомним песню «Ой не шуми, луже, зелений байраче». Здесь украинское луг обозначает лес на низменности или, наоборот, низменность, поросшая лесом. Кстати, в древнерусском языке слово луг употреблялось для обозначения и травной земли, и пастбища, и леса, и болота. Именно дикая лесистость, зеленое раздолье днепровских плавен прежде всего бросались в глаза путешественникам всех времен и народов. Поэтому не случайно плавни были названы Лугом.

…В летних великолужских плавнях всегда по-домашнему тихо, покойно и уютно. Лодка бежит легко и независимо, будто сама вода несет ее. Мимо проплывают берега. Деревянное суденышко скользит по метелкам тростника, счесывает зеленые кудряшки деревьев, сбивает тонкий сухостой… Ничего не стоит мимоходом потревожить этот отраженный мир. Очень хрупкий он, и, как у искры, коротка его жизнь. Я все время ловлю себя на том, что загребаю сильнее левым веслом и стараюсь держаться подальше от берега. Но все равно, как осторожно ни опускаю весла в воду, от них расходятся круги, которые упрямо ширятся и задевают береговые отражения. Вхожу в протоку. Дальше мелкие озерца и плесы нанизаны на русло, которое когда-то ответвлялось от реки и прочеркивало плавни с севера на юг. Я выбираю тенистый заливчик, «нежно» кладу на борта весла и, сняв среднюю банку, располагаюсь на дне лодки. В плавнях не только вольно дышится, но и легко думается, вспоминается. Первое упоминание нашего плавневого Луга находим в датированной ХII веком летописи, где описывается борьба с лукоморскими половцами Ростислава Рюриковича, который «ехаша в борзе изъездом до Протолчи в Лоузе в Днепрском». Кстати, лукоморские – от луки, излучины – поворота реки (Лукоморье – морской залив. – Примеч. ред.). Именно в районе порогов Днепр поворачивал на юго-запад. Может, Великий Луг – это все-таки не луг, а днепровская лука-излучина, за которой кончались пороги и начинались плавни? Существует и такая версия.

Великим плавневый Луг сделали запорожские казаки, обитавшие на плавневых островах. Недаром запорожцев называли и лугарями, и камышниками. О Днепре, луге и лугах сечевики не забывали упоминать, подписывая различные письма и грамоты: «Войско Запорожское, днепровское, кошевое, верховое, низовое и будущее на лугах, на полях, на полянах и на всех урочищах днепровских, и полевых, и морских». «Великий Луг – батько, а Сечь – мать, вот где надо умирать», – говорили они о своей плавневой родине. Впервые название Великий Луг встречаем в одном из самых ранних памятников казацкого летописания в так называемой Летописи Самовидца (самовидец – очевидец) в 1687 году. Окончательно утвердившись в низовьях Днепра за порогами, казаки превратили плавни в своеобразное государство, за которым в народной памяти утвердилось название Великий Луг Запорожский. Даже официальные рапорты, календари в период расцвета империи отдавали должное громкой истории края, неизменно связывая Великий Луг с запорожским казачеством. Вот строки из Памятной книжки Таврической губернии за 1889 год, составленной Статистическим бюро губернского земства под редакцией К.А. Вернера: «Между Днепром и Конскими водами, от села Царицына Кута до с. Ивановки Мелитопольского уезда тянется на 600 квадратных верст знаменитый в истории Великий Луг (Екатеринославской губернии)… На этом лугу и его окрестностях находилось множество запорожских зимовников, где не раз скрывались и гайдамаки (украинские крестьяне-повстанцы против польского гнета XVIII века – Примеч. ред.). Жители Великого Луга считались самыми храбрыми казаками и славились под именем лугарей. Великий Луг издавна принадлежит Запрожской Сечи. По белградским трактатам 1739 года Конка от устья до вершин была принята границею Крымского ханства, и весь Великий Луг оказался в пределах империи (Российской. В тот период Крымское ханство признало зависимость от России. – Примеч. ред.)».

Трудно сегодня по плавневым лоскутам представить, где точно, между какими именно берегами находился Великий Луг. Однажды мне пришлось в лодке заночевать посреди Каховского моря (искусственное море, образованное на территории древнего Запорожья в целях создания Днепрогэса. – Примеч. ред.). Быстро стемнело. Вода и суша померкли и, потеряв плоть, слились с небом. Вечер остывал, густел – и вот в вышине зажглись звезды. Некоторые мерцали совсем низко, и их можно было спутать с береговыми огнями. В то же время те светлячки, что перемигивались по берегам, казались далекими звездами. Кажется, я находился где-то вблизи Кучугурского архипелага – в самой широкой части моря. Подумалось, что береговые и небесные огни зажглись, чтобы четче обозначить и ограничить огромное плавневое пространство, называвшееся когда-то Великим Лугом. Большая часть его сегодня залита водами Каховки. Однако у берегов долгая память. Они помнят то зелено-голубое великолужское раздолье, в котором суша и вода жили в удивительном согласии друг с другом.

Я спросил у далеких берегов, попытался вслушаться в плеск волн, окинул взором звездный мир вокруг и в вышине. Потом обратился к книгам, авторам прошлого. Что же собой представлял Великий Луг? В каких границах располагался? «От Александровска до Никополя, между Днепром и Конкою (Конскими Водами), находится обширнейший поемный заливной Луг, широкая живописная плавня с множеством речек, озер и островов, тот знаменитый исторический Великий Луг, заветный и священнейший для запорожцев, о котором в памяти и в устах народа доселе живет много поэтичских рассказов и сладких воспоминаний», – так вдохновенно писал о наших знаменитых плавнях епископ Феодосий Макарьевский в своих «Материалах для историко-статистического описания Екатеринославской эпархии». Неутомимый исследователь казачества и связанных с ним примечательных местностей Дмитрий Яворницкий попытался более точно определить великолужские координаты. «Из всех плавен в особенности знаменита была плавня Великий Луг, начинавшаяся у левого берега Днепра, против острова Хортицы, и кончавшаяся, на протяжении около 100 верст, на том берегу, вниз по Днепру, против урочища Палиивщины, выше Рога Микитина», – замечал он в «Истории запорожских казаков». Микитин Рог – мыс, на котором раскинулся город Никополь, Палиивщина – урочище, незатопленная часть которого занимает северную часть сегодняшнего Энергодара. Другой исследователь, определяя границы Великого Луга, спустился ниже по Днепру. У нашего земляка писателя Андриана Кащенко (он родился в помещицком имении родителей «Веселое» неподалеку от села Лукашевого Александровского уезда Екатеринославской губернии) читаем: «Юго-восточной границей Великого Луга и Хортицы стала протока, или речка, Кушугум, а ниже – к лиману Великой Воды – речка Конская, и только на небольшом промежутке – главная водотока Днепра. Юго-западной границей Великого Луга, на протяжении 35 верст от Хортицы, протекал Днепр, а там – аж до лимана Великие Воды – те протоки, что отходят от Днепра справа. Всего Великий Луг от острова Хортицы до лимана Великой Воды, если мерить Днепром, протянулся на 110 верст; самая большая ширина его составляет 20 верст, а наименьшая – 3 версты. Вся эта огромная площадь около 1000 квадратных верст или более миллиона десятин земли поросла лесами, очеретами и высокими травами, украшена озерами и лиманами, порезана протоками Днепра». Лиман Великие Воды, в который через протоки вливалась речка Базавлук, находился между нынешними селом Осокоровкой и поселком городского типа Нововоронцовкой Херсонской области. Днепровская вода, огибая плавневые островки, безвозвратно уносила к морю годы и десятилетия. Однако каждый новый исследователь Запорожья и его примечательных мест считал своим долгом географически и исторически обозначить знаменитые днепровские плавни за порогами.

По мнению запорожского фольклориста Виктора Чабаненко (автора уникального краеведческого историко-топонимического исследования «Великий Луг Запорожский»), Великий Луг состоял из двух плавневых массивов. Конские плавни протянулись (в основном по левому берегу реки) от острова Хортицы до самого узкого участка Луга между Микитиным Рогом и Каменным Затоном. Нижняя часть Луга, так называемый Базавлуг (Базавлугские плавни, Луг Базавлуг, Великая Плавня) охватывала днепровскую пойму от Конских плавней до острова Скалозубового, находившегося в устье реки Базавлук.

…Где, в каких пределах сегодня Великий Луг? Что осталось от его былого величия? Прежде всего, конечно, память. Пусть в архивах, книгах, старых картах и лоциях. Но всегда рядом, под рукой. «Умному достаточно», – как говорили древние. Еще есть цепочка больших и малых, пронизанных протоками, островов, которые десятка на два километров протянулись вниз по реке от южных окраин города Запорожья и врезались клином в каховское безбрежье. Это и есть тот легендарный плавневый Луг… Пусть его остатки – ничтожно малая часть. Однако именно она очень точно, ярко и значимо определяет природно-историческое лицо края за порогами, его первозданную пограничную сущность, сотворившую феномен запорожского казачества.

Прекрасный, высокий и приютный остров

«Казаки сошли с коней своих, взошли на паром и через три часа плавания были уже у берега острова Хортицы, где была тогда Сечь, так часто переменявшая свое жилище». Именно на этот самый большой на Днепре остров и привел своего главного героя с сыновьями Гоголь. Именно на этом островном пятачке писатель разместил сечевую столицу, именно его связал на века с буйным и веселым Запорожьем. Впрочем, ныне так и называется большой современный город, посредине которого находится уникальный заповедный остров. А как было на самом деле? Что здесь происходило в те далекие лихие времена? Об этом чуть позже. Сначала несколько слов о природе этого удивительного уголка земли.

Было Дикое поле, была Река и был Остров на ней. «Прекрасный, высокий и приютный», как говорили о нем путешественники. Вспоминаю одно летнее утро. Белесые волокна тумана повисли над озером. На черной воде ни всплеска, ни морщинки – тихо в утренних хортицких плавнях. Между метелками тростника краснеет солнце – жарким, веселым будет день! На суке старого осокоря примостилась серая цапля. Застыла, не шелохнется, будто век здесь сидит – на фоне светлого неба она похожа на сухую причудливо выгнутую ветку. Вдруг птица дернула клювом. Внизу, возле зарослей камыша, раздалось чавканье, сопенье, потом скрежет и хруст. Огромный вепрь (кабан. – Примеч. ред.) медленно и степенно вошел в воду и стал переплывать протоку… Каждая подобная прогулка по заповедной островной земле, по ее водам, полям и скалам – откровение, восторг, открытие. Кажется, я побывал во всех самых живописных, укромных и отдаленных уголках Хортицы. Спускался в темные скальные расщелины, облазил балки, исходил вдоль и поперек дубравы и сосновые боры, обследовал плавневые протоки. Однако, когда в очередной раз попадаю на остров, не перестаю удивляться этому удивительному природному феномену. Представьте себе, что вы попали в музей, который раскинулся под открытым небом. Экскурсовод познакомил вас с дикими мшистыми скалами, потом их сменили глинистые кручи, через полчаса вы очутились в ковыльной степи, не успели надышаться запахами трав, как перед вами другая картина – буераки, овражно-байрачные леса, потом тропинка нырнула в сосновую рощу, потом пошли дубки, и наконец вы попали в плавни. И все это на сравнительно небольшом пятачке земли, которую можно легко обойти за день… Люди населяли эту благодатную во всех отношениях островную землю еще в доисторическую эпоху. На скалах вблизи северной оконечности Хортицы, названных в народе Три Стога, обнаружены остатки поселений, возраст которых более трех тысячелетий. И на самом острове немало укромных уголков, ущелий и пещер, которые облюбовали древние жители. В глубь веков уходит своими корнями и само легендарное слово хортица. Потому так и противоречивы мнения ученых о его происхождении. Одни считают, что в нем звучит гордое имя Хорса – мифического повелителя Солнца у древних славян, другие – что это отголоски тюркского слова «орт» или «орта», переводимого как средний и связываемого с расположением острова между рукавами Днепра.

Первое из известных письменных упоминаний о Хортице датируется X веком. Это сочинение византийского императора Константина Багрянородного «Об управлении империей». Нет ничего удивительного, что именитый император обратил внимание на днепровский остров. Дело в том, что в ту пору по Днепру мимо Хортицы проходил известный торговый путь «из варяг в греки». Византийские и скандинавские купцы, караваны славянских лодий непременно останавливались на острове, чтобы в знак удачного предприятия (скажем, преодоления грозных порогов) принести жертву тысячелетнему дубу, который возвышался на скалистом берегу.

«И поидоша на коних и в лодьях, и приидоша ниже порог, и сташа в Протолчех и в Хортичим острове…» – узнаем мы из летописи по Ипатьевскому списку. Хортица хорошо была известна русским дружинам. Согласно легендам, тут бывали князья Аскольд, Дир, Олег, Игорь, княгиня Ольга. По преданию, в северной части острова на Черной скале в неравной схватке с печенегами сложил свою буйную голову храбрый князь Святослав. Как свидетельствует летописец, в 1103 году на Хортице собирались древнерусские князья с дружинами для похода на половцев, а в 1223 году – защищать рубежи родной земли от татаро-монгольских орд. В южной части острова на берегу озера Осокорового археологи раскопали древнерусское поселение Протолче. Предполагают, что тут обитали загадочные бродники. И не просто жили среди роскошной плавневой природы, а выполняли ответственную задачу: охраняли днепровские броды, через которые враг мог легко перебраться с одного берега на другой. Многие считают, что бродники были предшественниками казаков-лугарей, а их землянки – прообразом запорожских сечевых куреней… Нет сомнения, что они тоже обратили внимание на эту землю. Запорожцев недаром называли островными людьми – на плавневых островах легко было спрятаться от врага, устроить засаду, пересидеть лихолетье. Вот что, например, пишет в своих путевых заметках посол австрийского императора Рудольфа ІІ Эрих Лассота, побывавший на Хортице в начале лета 1594 года: «На этом острове мы переночевали; козаки имеют привычку держать там своих лошадей в зимнее время. Под вечер упомянутые выше козаки, которые, числом до 400, составляли стражу против татар у Будильского порога, присоединились к нам, а затем вместе с нами отправились в стан». В «Хронике» польского писателя Богуслава Машкевича (1647) можно прочитать, что на острове «всегда пребывает казацкий гарнизон для предупреждения татарских набегов: остров этот называется Хортица».

На острове что ни урочище, то легенда, что ни скала, то героическое событие, что ни криница (родник. – Примеч. ред.), то предание или забавная история. И многие из них связаны с запорожскими казаками. Вот как, например, вспоминал свое пребываение на легендарной Хортице классик украинской музыки Н. Лысенко: «Зайду бывало куда-нибудь в безлюдный яр. Днепро издалека видно, грушевые деревья – дички растут, поразбросаны кое-где. Бывает лежу на посохшей траве спокойно, и кажется мне: вот-вот из-за горы появится казак на коне в красном жупане. При нем и ружье и сабля острая. Ждешь его и песней вызываешь. Нет, не идет! Мертвая тишина вокруг, а сердце все полно звуков, слышатся мне и голоса могучие, и призывы громкие, шумит, бурлит казацкое море. Так родилась в моем представлении музыкальная сцена Сечи Запорожской, которая потом и вошла в оперу».

Живописные углубления с пологими травянистыми склонами, укромными тенистыми полянками и таинственными сырыми овражками представляют собой едва ли не самое замечательное явление хортицкой природы. Более двух десятков больших и малых балок посекли берега Хортицы с восточной и западной стороны. Почти у всех балок есть свои имена. Много природных и исторических тайн хранят урочища острова, среди которых первое место принадлежит заповедным балкам. Вот что рассказывал один хортицкий старожил неутомимому собирателю казацкой старины Д. Яворницкому: «В старые времена, бывало, как пойдешь разными балками острова, то чего только не увидишь: там торчит большая кость от ноги человека, там белеют зубы с широкими челюстями, там вылезли из песка ребра». Названия балок острова – это страницы его прошлого. В балке Совутиной жил запорожский стадник Совута, который наблюдал за пастухами и чабанами, в балке Чавуновой рыбак Чавун имел летнюю постоянку. В Музычиной балке запорожцы устраивали веселые гульбища – играли, пели, танцевали. Наумова балка названа в честь вице-адмирала Наума Сенявина, под руководством которого была заложена на острове судоверфь. Возможно, здесь же в балке находится и пока не найденная могила адмирала, который умер на острове во время эпидемии чумы в 1738 году. Некоторые исследователи считают, что балка получила свое название от запорожца Наума Кармазя, который жил здесь. В Громушиной балке казак Громуха пас скот, поэтому балка еще называлась Громушины Роздолы. Эта балка была знаменита своими родниками. Про один из них в народе рассказывали, что на месте источника когда-то сражались турки с запорожцами. Целое озеро крови насобиралось после побоища. Поэтому вода в кринице красная, и грех ее пить. В балке Каракайке держал рыбацкий кош (стан. – Примеч. ред.) казак Каракай, в Генералке останавливался какой-то генерал. Широкая, или Оленья, балка известна тем, что в ее байраках было кышло гайдамацкого ватага Гаркуши.

В балке Капралке на восточной стороне жил отставной капрал, который сторожил Потемкинский сад. Напротив балки Костиной, где обитал запорожский рыбарь Кость, расположен остров Розстебин, тоже названый по имени рыбака Розстебы. От вершины балки Шанцевой почти через весь остров тянутся земляные укрепления – шанцы, в сооружении которых во время русско-турецкой войны принимали участие запорожцы. Возле балки Ушвивой на одноименной скале запорожцы вытряхивали вшей из своих сорочек. В балке Великая Молодняга по праздникам собирались молодцы со всего острова, среди которых, вполне возможно, был и удалой казак Молодняга. Кстати, неподалеку (примерно в треугольнике между балками Совутина, Молодняга и высоткой Брагарня) обнаружены захоронения жрецов эпохи бронзы, ранних славян, запорожских казаков и российских солдат времен русско-турецкой войны. Рыбаки поведали одному краеведу, что однажды зимой, возвращаясь после рыбалки, увидели странные отблески костра, которые лизали черные стволы акаций. Подошли ближе и увидели силуэты людей в ветхих старинных одеяниях, что сгрудились возле огня. До онемевших рыбарей долетали обрывки какого-то бессвязного бормотания – то ли молитвы, то ли заклинания, то ли клятвы. Что это были за люди и что они делали возле костра – неизвестно, однако краевед уверен, что, учитывая близость древних могил, это могли быть призраки казаков-характерников (запорожские ведуны-чародеи. – Примеч. ред.), обитавших в вырытых в хортицких балках пещерах и землянках.

Есть у Хортицы брат. Почти близнец. Его так и называют Малая Хортица. А еще – остров Байды. Даже внешне этот крохотный островок похож на своего собрата. Северная часть представляет собой холмистую возвышенность, обрамленную скалами, на севере – песок, плавневая растительность. Рвы и валы в северной части островка – это остатки укреплений, которые соорудил тут в середине пятидесятых годов ХVI столетия князь Дмитрий Вишневецкий. Позднее эти укрепления были названы городками или замками. Многие считают Вишневецкого первым именитым ватагом запорожцев, а его крепость вблизи Хортицы – прообразом сечевых укреплений ниже по Днепру.

Смелость не только города берет, но и покоряет сердца врагов. Легендарному казаку Байде султан предложил в жены свою дочь при условии, что он перейдет в мусульманство. Однако запорожец отверг это предложение. Турки схватили молодца и подвесили его на крюк за ребро. Однако Байда и тут не растерялся. Хитростью заполучив лук и стрелы, он поразил самого султана. Народная дума почти в точности передает события, которые произошли с князем Дмитрием Вишневецким. Как и Байда, свою жизнь он закончил на крюке, за который зацепился, падая с башни. С нее прославленного запорожского рыцаря приказал сбросить после допросов и пыток турецкий султан Сулейман. Между прочим, тот самый, которого «женила» на себе украинка Роксолана («первая жена» Сулеймана Великолепного получила это прозвище от европейцев. – Примеч. ред.). Мучаясь от нестерпимой боли, князь продолжал прилюдно поносить султана и магометанскую веру. Турки стали расстреливать его из луков. Однако Вишневецкий не переставал поносить янычар. Как гласит предание, враги в надежде перенять его мужество якобы вынули у него еще живого сердце, порезали на мелкие кусочки и съели. Именем Байды-Вишневецкого и назван прилепившийся к Хортице островок на Старом Днепре.

Многие знаменитые казацкие предводители оставили свой след на Хортице. В 1619 году гетман Петро Конашевич-Сагайдачный построил в северной части острова на возвышенности у Совутиной скалы укрепление для поддержки казацкого гарнизона. Есть свидетельства, что на острове побывали казацкие ватаги, руководители народных восстаний Жмайло, Тарас Трясило, Иван Сулима, Кизим и другие… Хортица входила в территорию Войска Запорожского, и именно на него в разные времена и разными правителями возлагалась защита этой уникальной островной земли. Кстати, с именем командира Хортицкого форпоста (он устроен был на острове во время русско-турецкой войны 1768–1774 г.) запорожского полковника Ивана Бабуры связано название села Бабурки. Так в народе стали называть и огромный городской микрорайон на правом берегу. Как бы там ни было, но остается неоспоримым факт: Хортица – единственный сохранившийся до нашего времени большой днепровский остров, на котором стояли пешие и конные отряды запорожских казаков, обустраивались их зимовники.

Сегодня в плавневой части острова (кстати, неподалеку от древнего Протолче) за высоким сечевым частоколом находится знаменитый конный театр «Запорожские казаки», в котором потомки славных запорожцев демонстрируют искусство верховой езды, смелые трюки на конях, казацкие забавы. На территории театра размещен и Музей днепровского судоходства, где выставлены поднятые со дна реки корпуса различных судов казацких времен. Время проходит и ничего не возвращает; однако то, что прошло, не исчезло бесследно, не забылось – осталось в памяти земли и народа.