Владимир Стрельцов
Выживая – выживай!

Эпизод 5. 1661-й год с даты основания Рима, 22-й год правления базилевса Льва Мудрого (сентябрь 907 года от Рождества Христова)

Все утро следующего дня папа Сергий посвятил приготовлениям к своей поездке в Равенну. Человек недоверчивый, дотошный и хозяйственный, он вникал в каждую мелочь процесса сборов, ежеминутно проверяя и пересчитывая комплекты своего постельного белья, количество засоленных бараньих тушек и, особенно, корзин с вином, почему-то, по словам его слуг, более прочего подверженным случайным пропажам и уничтожениям. Отдельного внимания понтифика также удостоились священные реликвии, предназначенные для подношения в дар новому архиепископу Равеннскому, и дорогая кухонная утварь.

Сергий с радостью погрузился с головой в заботы, посвященные предстоящему отъезду. Хлопоты позволяли ему хотя бы ненадолго отвлечься от тяжелых мыслей, обуревавших его сознание после визита Теодоры. Сергий досадовал на себя, на Мароцию, на ее мать, всюду сующую свой нос, и вообще на весь Божий свет. Еще вчера он чувствовал себя могущественнейшим из живущих, чье слово с придыханием ловят самые сильные мира сего и воспринимают как непреложную истину, еще вчера он, собираясь в Равенну, представлял, как милостью своею будет одаривать тамошний клир и повелевать местными и пришлыми баронами. А сегодня Сергий ощущал себя безвольной марионеткой, которую ловкая женщина, направляет к черту на рога, где он будет, нарушая все церковные правила, навязывать собору ее желание видеть своего любовника в пурпурной сутане епископа. До чего же, однако, изобретательная в своих методах карающая длань Господа – за свое прелюбодейство он будет устраивать и потакать прелюбодейству чужому!

Площадь перед Латеранским дворцом постепенно заполнялась папским обозом. Римляне и гости города жались по краям площади, с любопытством взирая на приготовления и желая лично проводить в дальнюю дорогу преемника Святого Петра. К полудню явилась сотня городской милиции, которой в течение будущего месяца надлежало стать личной охраной папы. Оптион¹⁴ милиции почтительно преклонил знамя Рима к ногам папы и передал Сергию рекомендательное письмо на себя, подписанное Теофилактом. Папа приветливо кивнул солдатам и мысленно поблагодарил Теофилакта за столь внушительный отряд – несмотря на спокойствие последних лет ни в коем случае нельзя было забывать о мусульманских и христианских разбойниках, орудовавших на дорогах Италии.

Вслед за охраной на площади перед Латераном появились роскошные носилки убранные ярко-красными тканями с перемежающимися на нем изображениями византийского орла и римским девизом S.P.Q.R.¹⁵, использование которого впервые, после гибели Великой Империи, возвращалось в моду. При виде их Сергий вновь насупился, а мрачные мысли начали досаждать вновь. Носилки принадлежали семейству Теофилактов.

«Опять ты. Что тебе еще надо от меня? Решила нагрузить меня в дорогу еще парой своих невинных просьб? Дорого же мне обойдется, я чувствую, моя слабость в отношении к ее дочери. Как же ловко они меня развели!»

Дверь носилок открылась и на подножке появилась крохотная узкая ступня. Сердце старого папы екнуло, словно у молодого любовника, дождавшегося глубоко за полночь шагов своей возлюбленной. Носилки находились от папы на почтительном расстоянии, сам Сергий страдал сильной близорукостью, но все это не помешало ему пусть не увидеть, но почувствовать – это не Теодора, это она!

Мароция подошла к нему и склонила голову для благословения. Папа произнес дежурные слова, напустив на себя вид чрезвычайно холодный и обиженно-строгий. Рядом продолжали сновать слуги, Мароция немного растерянно обернулась по сторонам и Сергий, поняв ее намерения, отвел ее в глубину колоннады.

– С каким очередным заданием от своей матушки вы прибыли ко мне, дитя мое? – без обиняков и прелюдий начал Сергий.

– Я прибыла сюда, чтобы пожелать доброго пути моему покровителю, епископу Рима, и …….мужчине, который мне дорог.

– Вот как! Настолько дорог, что любая тайна его вашими милыми устами становится достоянием гласности? Настолько дорог, что вы воруете кисти от подушек его опочивальни?

– А что мне было делать? Мать обнаружила мою великую потерю, и мне надо было что-то отвечать и как-то объясняться. Если бы я сказала про Анастасия, боюсь, ее реакция была много хуже. Я была неправа?

– В отношении себя вероятно правы, Мароция, но ваши слова чрезвычайно навредили мне, и я еду в Равенну с тяжелым сердцем.

– Много ли времени займет ваша поездка?

– Недели три, может быть месяц.

– Что же мне делать в ваше отсутствие, каких развлечений искать?

– Мароция, мне решительно не нравятся ваши слова.

– Отчего же? Вы уезжаете на такой срок и оставляете деву томиться в неудовлетворенной любовной страсти. А, может быть, вы позволите мне встретиться с Анастасием? – добавила она, приняв вид глупенькой и пустой девчонки.

– Вы говорите поразительные глупости, Мароция! И, кстати, спасибо, что напомнили про Анастасия, надо будет его взять с собой.

– Я смотрю, в Равенну собирается весьма многочисленная компания.

– Да? Кто-то еще собирается на выборы епископа?

– Да, моя мать.

Сергий, невзирая на свое пребывание в святом месте, негромко чертыхнулся. Мароция округлила на него свои темные глаза и весело расхохоталась.

– Не любите вы, оказывается, нашу семью, Ваше Святейшество! Странно, мои родители всегда блюли ваши интересы и немало сделали для вашего выдвижения. Мой отец является главой вашего города, я пала под вашим обаянием и страстью, и, тем не менее, наша фамилия заставляет вас призывать Люцифера!

– Ваш отец и вы значите для меня совсем иное, чем ваша мать, Мароция, – сказал Сергий и вспомнил вчерашние слова Теодоры.

– Чем вам не угодила моя матушка? Она оказалась целомудренней меня?

Сергий некоторое время молчал, глядя на Мароцию, и пытался понять, говорит ли та искренне, играет ли с ним в кошки-мышки по примеру своей матери, и насколько Мароция готова воспринять то, что он ей скажет. Наконец он решился.

– Мароция, душа моя, выслушай меня до последнего слова и постарайся не перебивать. Я не виню тебя в том, что ты рассказала своей матери о наших отношениях. Ты дорога мне, как дорог последний луч солнца, скользящий по постели больного, который больше всего боится, что никогда более не увидит его. Ты еще слишком юна, чтобы разбираться во всех тонкостях интриг, но рано или поздно тебе предстояло бы этому научиться и как раз в твоем случае эта пора, похоже, наступила слишком рано. Итак, слушай, какие события нас всех ожидают в Равенне, и оцени сама, какую роль в этом сыграли наши отношения, переставшие быть тайной…..

Сергий передал в подробностях свой разговор с Теодорой, не жалея словесных красок при описании страсти Теодоры к епископу Иоанну, опуская пафосные слова сенатриссы о силе настоящей любви и, наконец, дословно процитировав слова Теодоры об ее отношении к своему мужу. По мере его слов, лицо Мароции все более мрачнело, слова Сергия о взаимоотношениях ее родителей повергли дочь консула в заметную печаль.

– Признаться, я замечала и удивлялась тому, что мои родители весьма холодны в общении друг с другом, но я считала, что, таким образом, они дают нам пример сдержанности и уважительного отношения. Отец действительно странным образом реагировал на поездки матери в Болонью и имя Джованни да Тоссиньяно я тоже несколько раз слышала.

– Вы можете подумать, дитя мое, что я возвожу напраслину на вашу мать. Прошу вас, найдите в себе силы и смелость заговорить об этом с вашим отцом.

– Я так и сделаю. Я обязательно так сделаю.

Отойдя от Сергия и глядя враз повзрослевшими глазами на площадь, Мароция заговорила сквозь зубы зло и презрительно:

– Раскрыв мою тайну, моя мать более всего упрекала меня не за сам факт потери мной невинности. Более всего она боялась, что я сделала это, повинуясь своей похоти, с кем-то неблагородного рода. Видите ли, она готовила меня для большой партии! Именно это заставило меня сказать о вас и умолчать об Анастасии. И что теперь выяснилось? Что моя мать сама спуталась с каким-то простолюдином, который, видимо, ублажает ее настолько, что она, забыв про мужа, который вытащил ее из греческой грязи, теперь делает тому карьеру и ради этого готова даже пожертвовать мной. Как это все нечестно и… больно! – последние слова Мароция произнесла, немного всхлипнув.

Сергий подошел к ней, ему безумно хотелось обнять и успокоить любимую, но, понятное дело, он не мог себе этого позволить, зная, что с площади за ним жадно наблюдают сотни глаз, пытаясь понять, о чем почтенный папа разговаривает с богатой девицей.

После небольшой паузы, Мароция, вдруг усмехнувшись, незаметно и легко ударила его по руке.

– Ну а вы, стало, быть, теперь едете в Равенну послушно исполнять ее указания? Ну а чтобы вы не вздумали своевольничать и чтобы первой поздравить своего обожаемого, моя матушка едет вместе с вами, ведь так?

– Да, и я не вижу в этом ничего забавного. Ваша мать и этот Иоанн на этом не остановятся. Следующей их целью будет трон Апостола Петра.

– Вы опасаетесь за свою жизнь?

– Несильно. Зная про наши отношения, они могут и не форсировать события, ведь они всегда могут шантажировать меня тобою и оставаться уверенными, что я все для них сделаю. А вот после моей смерти, ваша матушка непременно посадит папой этого Джованни. Ваша мать тогда заменит вас, – нашел в себе силы для невеселой шутки Сергий.

– Я постараюсь сделать все возможное, чтобы этого не случилось.

– Но как, душа моя? Вы столь юны и неопытны.

– Я постараюсь, – настойчиво и твердо повторила Мароция. Поклонившись Сергию, она поцеловала ему руку, тот осенил ее крестным знамением и прошептал «Храни, тебя Господь!». Она подняла на него свои темные глаза и также прошептала:

– Береги себя!

Едва ее носилки мерно отплыли с площади в направлении Капитолия, как с противоположного угла ее появились точно такие же, в сопровождении дюжины вооруженных греков – Теодора Теофилакт, приветливо улыбаясь римлянам из окна носилок, спешила взять поездку папы под свой личный контроль.

Эпизод 6. 1661-й год с даты основания Рима, 22-й год правления базилевса Льва Мудрого (сентябрь 907 года от Рождества Христова)

Спустя неделю кортеж папы Сергия и Теодоры Теофилакт достиг Равенны. Старый город в течение последних десяти лет, со дня проведения соборов здесь папой Иоанном Девятым и императором Ламбертом, не видывал такого наплыва уважаемых гостей и теперь потирал руки, надеясь на успешные продажи. Конечно, основные разговоры на перекрестках, площадях и рынках города велись о возможной кандидатуре на пост архиепископа Равеннского, который в то время в Италии действительно считался вторым иерархом католической церкви. Достойных кандидатов было множество, впрочем, у каждого, стараниями дотошных критиков, достаточно быстро выискивались и существенные пороки. Явного, как сказали бы сейчас, фаворита в предстоящих выборах епископа не было и в помине, и эта неопределенность только подогревала интерес и вызывала дополнительный наплыв пилигримов и коммивояжеров в Равенну. В тоже время светские правители Италии на сей раз проявили удивительное равнодушие к исходу выборов – в Равенну не приехал ни один маркграф, ни из Сполето, ни из Тосканы, ни из Ивреи, отсутствовали и сеньоры южноиталийских земель. В результате исход выборов целиком зависел от решения церковного собора, на котором голос папы имел вес решающий. Что до плебса, то, по всей видимости, он готов был встретить с радостью и почтением любого предложенного кандидата, который не поскупится на щедрые подношения.

Аналогичного ждали и от прибывшего в Равенну папы Римского. Местные жители, разумеется, прекрасно были осведомлены о том, что Сергий управляет своими патримониями в разумно жесткой манере, все долги за время лихолетья с папских арендаторов были аккуратно взысканы, уплата налогов подверглась давно требовавшей того систематизации, но взамен этого Сергий в своих владениях предоставил ощутимые льготы городским ремесленным школам и купеческим артелям. Вследствие всех этих мер папская казна, до того влачившая жалкое существование, при папе Сергии испытывала давно забытое чувство приятной пучности, и позволяла себе осуществлять такие траты, как восстановление Латеранского дворца, а также значительные субсидии разоренным монастырям Субиако и Фарфы, пострадавшим от сарацин. Граждане Рима исправно получали хлеб, мясо и вино, выезды папы сопровождались обильными милостынями, и жители Равенны имели основания считать, что милость и щедрость понтифика распространится теперь и на них. В результате, как только папский поезд оказался в видимости равеннских стен и на всех базиликах города переливчато зазвенели колокола, народ, позабыв о своих насущных делах, бросился к своей главной базилике Сан-Витале встречать главу христианского мира.

Состояние толпы достигло своего восторженного экстремума в момент, когда папские носилки, под рев труб местных герольдов и нескончаемого звона колоколов, остановились в центре площади перед базиликой, и из носилок вылез тщедушный и подслеповатый Сергий. Городская милиция выбивалась из сил, пытаясь оттеснить толпу от понтифика, который живенько проследовал к ступеням церкви, на которых его приветствовал местный клир. Сергий моментально углядел в толпе встречающих статную фигуру Джованни да Тоссиньяно, высившуюся над прочими старцами, в большинстве своем согбенными под гнетом прожитых лет. Иоанн к тому же был единственным, кто не пожирал вожделенным взглядом приближающегося понтифика, его взгляд был устремлен несколько в сторону от Сергия и тот, слегка обернувшись по ходу движения и в направлении взгляда Иоанна, ожидаемо узрел фигуру Теодоры, которая смело продвигалась вдоль толпы и время от времени бросала людям россыпь нуммий.

В первый день приезда папы никаких значительных мероприятий не предусматривалось. После дневной мессы понтифик направился в усыпальницу равеннских епископов, где отдал последние почести скончавшемуся епископу Кайлону – уважаемого отца церкви местный клир похоронил десять дней тому назад. Затем во дворце экзарха папу и его сопровождающих ждал торжественный, но печальный ужин, в течение которого папа, ссылаясь на свою усталость, даже запретил своим сотрапезникам обсуждать выборы епископа.

Следующий день, когда должно было состояться обсуждение кандидатур на пост епископа местной церкви, не задался с самого начала. Уже утром пошел противный осенний дождь, и было принято решение собрать высший церковный клир не на центральной площади города, а в стенах все той же базилики Сан-Витале. Впрочем, папа Сергий был одним из немногих обрадовавшихся данному факту, ибо нарушать церковные законы в узком кругу зависимых от тебя людей не в пример спокойнее и безопаснее, нежели пред лицом буйной и своевольной толпы.

Синод начал свою работу сразу после полудня. После нескольких церемоний, посвященных, в основном, памяти архиепископа Кайлона, заговорил папа Сергий. Все, кто доселе знал понтифика и слышал его речи, наверное, были удивлены тому, как вяло и апатично тот вел свой монолог. Это удивление было вполне оправданным. Сергий действительно говорил против своей воли и желания, приводя в доказательство своей правоты аргументы, которые он сам страстно желал опровергнуть, говорил о версиях, в справедливость которых сам не верил ни на йоту, да к тому же постоянно чувствовал на себе пронзительный взгляд римской шантажистки, которая в этой зале была самой внимательной его слушательницей. На лице Теодоры время от времени появлялась отчетливая досада, когда она слышала фальшивые нотки в скрипучем голосе Сергия или же когда его аргументация хромала на все четыре лапы. Тем не менее, Сергий до капли испил свою чашу унижений и, начав с политической ситуации вокруг Равенны и важности правильного выбора, закончил свою речь предложением Джованни да Тоссиньяно, епископа болонской церкви, на пост архиепископа великой Равенны.

Подавляющее большинство священников ожидало от Сергия все что угодно, но только не это. Флорентийский священник Поджо, которому Сергий успел если не прямо пообещать паллий, то хотя бы намекнуть на него, как на достойного кандидата на равеннскую кафедру, растерянно вертел головой, пытаясь во взглядах коллег отыскать ответ на мучивший его вопрос. Недовольные голоса не замедлили появиться. Первым энергично вскинул руку Евстафий, аббат монастыря Нонантола, находившегося под юрисдикцией равеннского епископата. Полный, краснощекий аббат, с кудряшками черных волос по вискам, делающих его похожим на раввина, повел свою речь, задыхаясь от праведного гнева, его переполнявшего:

– Братья мои во Христе! Что слышу я? Устами ли Святого Петра говорил сейчас с нами епископ Рима? Что предлагается нам? Достаточно ли Риму нарушать законы церкви, прямо запрещающие переход с одной епископской кафедры на другую? До сего дня сим грешил один Рим, что, кстати, не принесло ему бенефиций от нарушений устоев Церкви, да и не могло никоим образом принести, но сейчас уже нам предлагается последовать его примеру? Ничего не имею против отца Иоанна, он заслужил доброе имя делами своими и верой своей, но законы церкви писаны для всех и ими не должно пренебрегать, какие бы трудности перед церковью сейчас не стояли!

Сергий слышал эту речь отца Евстафия и соглашался с ним в каждой его фразе, каждой его букве. Он страстно желал, чтобы собор подхватил слова аббата, и гневно и дружно протестовал бы против кандидатуры, выдвинутой Римом. Тогда бы он с миной скорби смог бы сокрушенно развести руками перед Теодорой, дескать, что поделать, слово собора выше слова верховного иерарха, а он сделал все, что мог. Он украдкой глядел на Теодору, та нервно кусала губы и переговаривалась с высоким худым мужчиной с черной, как смоль, бородой.

В итоге отец Евстафий, благо других кандидатур предложено не было, предложил на пост архиепископа Равеннского самого себя. Собор проголосовал дважды, и по нему, и по Иоанну, и оба раз предложенные кандидаты были отвергнуты большинством голосов. В итоге церковный собор зашел в тупик, и было решено провести повторное заседание на следующий день.

Папа Сергий не успел вернуться в свои покои, которые были отведены ему во дворце экзарха, как на него вихрем накинулась Теодора.

– Ваше Святейшество, – почти кричала она, ее прекрасное лицо искажалось досадой и нетерпением, – вы известны миру, как прекрасный оратор и человек, искушенный в дискуссиях. Что же я увидела сегодня? Куда девалось все ваше хваленое красноречие?

– Я прошу вас, Теодора, прежде всего, сменить тон и впредь не забывать, с кем вы разговариваете. Кроме того, предложите, если знаете, вариант действий и железную аргументацию, которую можно было бы привести в споре с этим аббатом. Он, кстати, был очень убедителен.

Теодора запнулась. Несколько минут ушли у нее на раздумье, в течение которых Сергий насмешливо и почти победоносно смотрел на нее.

– Вы правы и прошу покорно меня извинить. Вопрос серьезный и поэтому прошу вас перенести следующее заседание собора с завтрашнего дня на два дня спустя.

– Я думаю, это в моих силах, – ответил Сергий.

Следующий день прошел без происшествий, а утро четвертого дня с момента приезда папы ознаменовалось новым нашествием колокольного боя. Равенна торжественно приветствовала появление в своих стенах короля Италии Беренгария Фриульского!

Узнав об этой новости, Сергий заскучал еще сильнее. Его отношения с Беренгарием были весьма прохладными после того как выяснились подробности веронских событий трехлетней давности, закончившиеся ослеплением Людовика Прованского. Понятное дело, Беренгарий прибыл для того, чтобы собственной персоной поддержать епископа Иоанна, который воевал бок о бок с ним в Вероне. Присутствие короля преследовало цель повлиять на сомневающихся прелатов, участвующих в выборе епископа, а также должно было придать дополнительный вес всем решениям текущего церковного собора.

Вечером того же дня, на пышном ужине, король Беренгарий пригласил в укромную залу папу Сергия, Иоанна, Теодору, а также того высокого чернобородого мужчину, с которым Теодора оживленно разговаривала во время первого заседания собора.

– Мне доложили о возникших проблемах с утверждением досточтимого Иоанна в сане архиепископа Равеннского, – начал свою речь Беренгарий, – со своей стороны спешу заметить, что лучшей кандидатуры я не вижу, а посему необходимо склонить собор в пользу отца Иоанна.

– Это является нарушением правил Церкви, и только поэтому собор не поддержал эту кандидатуру, – ответил Сергий.

Чернобородый мужчина разразился монологом, не слишком вписывающимся даже в вольный этикет тогдашних светских дворов. Иоанн остановил его вовремя и твердо:

– Петр, брат мой, прошу вас взять себя в руки. Синод не послушные рабы и колоны, на его решения надо влиять разумом и …. кошельком.

– Последний ваш метод может быть очень продуктивным, – заметил Беренгарий.

– К сожалению, мы не обладаем возможностями Адальберта Тосканского, поэтому можем применить его только к особо мешающим нам лицам. К примеру, можно попробовать утихомирить этого аббата, – сказала Теодора. Вид у нее был заметно утомленный, перед этим советом у нее состоялось свидание с Иоанном, на котором последний, по всей видимости, чрезвычайно преуспел.

– Я знаю этого аббата не понаслышке, – возразил Иоанн, – он в свое время метил на кафедру Болоньи и, упустив ее, всю вину за это возложил на меня. Его будет трудно подкупить.

– Аббатство Нонантола сильно пострадало от сарацин, – заметила Теодора, – будет в высшей степени справедливо, великодушно и совершено во славу Божию, если епископ Рима поможет своими средствами восстановить аббатство.

Сергий наклонил голову в знак согласия. А что еще он мог сделать?

– Однако, помимо Евстафия, было множество других недовольных, – заметил папа.

– Да, и, по всей видимости, нам ничего не остается сделать, как прибегнуть к методу, испытанному еще вашим покровителем, покойным папой Стефаном.

– Что вы имеете в виду?

– Не остается ничего иного, как предложить объявить всех пап, наследовавших Стефану, антипапами и отменить, тем самым, все рукоположения, совершенные ими. Кажется, Святейший, вы некогда сами заявляли о таком намерении.

– Для этого необходимо созывать полномочный церковный собор! – сопротивлялся Сергий.

– За чем же дело стало? Свое решение относительно пап Иоанна и Бенедикта, а также временщиков Льва и Христофора, вы можете объявить самостоятельно и потребовать созыва собора в Риме, на котором эти решения войдут в полную силу.

«И все это только для того, чтобы твоего любовника сделать архиепископом Равенны», – подумал Сергий. Эти слова ему хотелось бросить в лицо Теодоре, которая так невозмутимо разговаривала о нарушениях церковных правил и об анафематствовании пап, словно речь шла о засолке огурцов!

– Да, это мудрое и единственно правильное решение, – подвел черту Беренгарий, – надеюсь, наш папа Сергий не имеет на сей счет возражений? Вас, как ученика папы Стефана и убежденного противника Формоза, такие решения должны только радовать!

Сергию пришлось сделать вид удовлетворенного в своих амбициях человека.

На следующий день, в присутствии короля Беренгария, папа Сергий на заседании церковного собора озвучил свои намерения объявить всех пап, избранных после Стефана Шестого, антипапами, а значит аннулировать все совершенные антипапами рукоположения. Заслышав это, большинство священников приуныло. По всему выходило, что теперь их сан должен получить дополнительное подтверждение в Риме, а, значит, необходимо было проявить сейчас максимальную лояльность к решениям или капризам папы. В связи с этим, голосование по кандидатуре Джованни да Тоссиньяно на пост архиепископа Равенны завершилось почти единогласным одобрением. Против выступил только Евстафий, который, после оглашения результатов голосования, с кучкой единомышленников покинул пределы базилики Сан-Витале, перед выходом объявив собору о том, что его аббатство будет добиваться выхода из под юрисдикции равеннского епископата. Дело было сделано!

Так во всяком случае думал Сергий, находясь на торжественном пиру, который, спустя два дня после процедуры выборов и рукоположения Иоанна Тоссиньяно, был устроен в честь новоиспеченного архиепископа. Однако, он ошибался.

Еще сутки спустя, когда папа уже отдал приказания своим слугам готовиться к отъезду в Рим, он получил письмо от Беренгария, в котором последний просил папу встретиться с ним в абсиде собора Сан-Витале для проведения архиважных переговоров. Явившись вечером в главный собор Равенны, Сергий, в тусклом свете факелов, за широким, специально для беседы вынесенном, столом увидел все те же лица, которые напутствовали его накануне второго раунда епископских выборов. Ожидавшие его сановники были заметно напряжены, как люди, перед которыми предстоит принятие рискованного и судьбоносного решения.

По центру стола восседал Беренгарий, рядом с ним Иоанн Тоссиньяно, теперь уже архиепископ Равеннский. Теодора, напротив, заняла место с краю стола. Ее задумчивый взгляд то и дело скользил по великолепным зелено-золотым мозаикам, украшавшим абсиду церкви. Более всего ее, конечно же, привлекала фигура императрицы Феодоры, стоявшей в окружении своей свиты.

«Четыреста лет назад, она начинала, как и я….. Как и я …. И она стала императрицей, и Великая Империя заставила всех в последний раз вспомнить о себе. Ее звали так же, как и меня. Господи, Податель Света, мне кажется или она даже чем-то похожа на меня? Или это я похожа на нее? Способна ли я на что-то подобное, что удалось ей?» – размышляла Теодора, разглядывая императрицу. Та, стоя с потиром в руке, милостиво взирала на собравшихся и выражение ее лица, казалось, отвечало на вопрос Теодоры утвердительно.

Прочтя короткую молитву во здравие папы Сергия и Иоанна, архиепископа Равеннского, Теодора первой начала разговор. Ее по-прежнему утомленный вид и круги под глазами свидетельствовали о необычайной физической силе Джованни да Тоссиньяно.

– Благодарение Господу за то, что с восшествием на престол Апостола Петра наидостойнейшего преемника, в Италии воцарились мир и спокойствие. Интриги больше не провоцируют войны, варвары перевели свои алчные взоры на другие земли, поскольку знают, что здесь они найдут мужественный и беспощадный отпор. Нам всем стоит молиться за то, чтобы этот мир сохранялся как можно дольше. Утверждение Святейшим папой Римским Сергием нового архиепископа Равеннского, уверена, еще более укрепит границы нашей страны и устрашит наших врагов. Но, увы, такое равновесие не может продолжаться долго, если не принять к тому специальных мер. До сего дня смерть короля Италии или епископа Рима приводила к неминуемым вооруженным столкновениям, в которых лилась кровь достойных христиан. Как избежать этого в будущем? Мнится мне, единственный способ избежать новых кровопролитий и бессмысленной борьбы за власть это заблаговременно назначить наследников на королевские и папские престолы.

Сергий оглядел собравшихся. Похоже, что ни для кого из них слова Теодоры не явились сюрпризом. Она говорила только ему и только его одного она ставила перед фактом, уже обсужденным с остальными ранее. Даже Беренгарий, очевидно, имел тесную переписку с Теодорой и, по всей видимости, именно это, а вовсе не выборы архиепископа, стали главной причиной появления короля здесь.

– Император Людовик, помазанный папой Бенедиктом, очевидно, не может исполнять вверенные ему функции, будучи лишенный зрения и проживая вне пределов Империи, – продолжала Теодора. Ее перебил Беренгарий:

– Такая ситуация наблюдалась и тогда, когда Людовик был здоров, бодр и видел дневной свет.

– Да, совершенно верно. К тому же сегодня Святейший папа Сергий объявил о созыве собора, на котором будет поставлен вопрос о признании папы Бенедикта антипапой, а значит, все его решения, касающиеся не только церковных, но и светских правителей, будут объявлены ничтожными. Стало быть, императорский трон ныне вакантен и я не погрешу против истины, если скажу, что единственным достойным кандидатом на корону Карла Великого является присутствующий здесь Беренгарий, благородный и благочестивый король Италии.

Все, кроме папы Сергия, встали из-за стола и низко поклонились Беренгарию. Тот ответил им всепонимающей лучезарной улыбкой.

– Такое решение должно быть обсуждено с маркграфами и дуксами Империи. Некоторые из них имеют основания также претендовать на императорскую корону, – неуклюже начал строить свою линию защиты Сергий, досадуя на то, что он так легко попался на удочку с этой идеей о церковном соборе, который еще мгновение назад представлялся совершенно излишним, в виду того, что архиепископ Равенны был благополучно выбран. Представлялся Сергию, но не всем остальным в этом собрании.

– Позвольте узнать, с кем из светских правителей Италии в свое время советовался папа Бенедикт, или папа Иоанн Тибуртинский, заваривший все это? С кем задумывался, не к ночи будь помянутым, папа Формоз, когда короновал Арнульфа Каринтийского? – заговорил Петр Ченчи, брат Иоанна. Голос его был высокий, резкий и неприятно ранил слух.

– Но мы все осуждаем деятельность всех вышеназванных пап и не хотим ведь уподобляться им в своих решениях?

– И что теперь? Из-за подобной щепетильности до скончания веков терпеть своими сеньорами каких-то бургундских выскочек?

– Да! – как-то не совсем к месту поддакнул Беренгарий Фриульский.

– Не стоит ссылаться, Ваше Святейшество, на мнение маркграфов и герцогов, каждый из них мнит себя императором и ради этих целей готов выпустить реки крови, советоваться же с ними дело заведомо бесполезное, ибо никакое конкретное решение с ними достигнуто не будет. И потом, мало ли мутит воду Адальберт Тосканский? Достойным ли христианином предстает Альберих Сполетский? Являются ли хоть в какой-то мере значимыми претендентами герцоги Капуи и Салерно? – сыпал доводами Иоанн.

– Известно ли вам, что у меня на руках имеется кодекс, в котором слепой Людовик перед казнью подписал свое отречение? – второе подключение к разговору Беренгария было намного удачнее первого. Но Сергий парировал и этот выпад:

– Да, ваше высочество, известно. Как известно мне существование другого кодекса, в котором Людовик объявил своим наследником, в случае своей смерти, Гуго Арльского, сына Берты.

– Скажите прямо, Ваше Святейшество, имеете ли вы что-то против кандидатуры находящегося здесь благочестивого Беренгария? – в лоб спросил его Петр.

Бывают моменты, когда соблюдение искусств дипломатии только мешает делу и затягивает время. Вопрос Петра застал Сергия врасплох. Можно было еще долго и выспренне забалтывать тему о возможных кандидатах на императорскую корону, цитировать к месту и не очень Священное писание, но теперь, когда взгляды всех присутствующих обратились в ожидании ответа на тебя одного, только здесь и прямо сейчас надо было либо заявить о своей лояльности к Беренгарию, либо раз и навсегда перечеркнуть все взаимоотношения с ним.