Владимир Шигин
Калиакрия (Собрание сочинений)
Трубя в сигнальные трубы, греки кинулись на перехват. Увы, свалиться вплотную им помешал внезапный штиль. Впрочем, корсары не унывали, спустив шлюпки, они снова устремились к своей добыче. Увидев это, турки не стали испытывать судьбу, а бросив суда, в свою очередь, спустили шлюпки и кинулись на них к берегу. Когда же греки в запале, было, кинулись в погоню, то были отбиты ружейной пальбой. Но корсары не особо расстроились – в их руках попали сразу три приза. Пока трофеи готовили к переходу домой, из Килийского гирла выскочили две галеры и на веслах устремились в погоню за захватчиками. Море было штилевое, турки быстро настигали. С галер грохотали пушки. Поняв, что с призами дело не выгорело. Старший из капитанов Галаки Батиста, что было силы, крикнул в медный рупор:
– Братья! Бросаем захваченное и уходим! А то потеряем не только призы, но и головы!
Против таких мудрых слов возражений не было и, бросив все три плененных судна, крейсера отчаянно лавируя на жалких остатках ветра, начали отход в открытое море. Но тут судьба переменилась. Снова задул ветер. Капитан Батиста немедленно развернул свою «Панагию Попанди» и погнался за турками. Теперь уже турки из последних сил выгребали веслами, а за ними на всех парусах летела греческая шебека. И если передовая галера все же успела с одним из отбитых призов войти в гирло, то вторая была менее счастливой. Подойдя вплотную, Батиста осыпал ее картечью. Не дожидаясь развязки, с галеры обрубили буксир, бросили оба приза и поспешили спасти хотя бы собственные жизни.
– Одного упустили, но два все равно наши! – радовались на «Панагие Попанди».
Чуть позднее в большой рейд к анатолийским берегам вышло уже сразу пять крейсерских судов опытнейшего участника лихих крейсерств еще прошлой войны капитана Георгия Ганале. И им сопутствовала удача. Каперы захватили большое купеческое судно, доверху забитое дорогими товарами.
Почти тогда же у берегов Румелии крейсировали на своих судах два таганрогских приятеля Иван Налимер и Иван Мелиси. В море добычи не было, и друзья рискнули зайти в Дунай. На рассвете они скрытно подошли к городку Мангалия. Рисковали, разумеется, но, как оказалось, не зря! Под самым берегом на мелководье мирно стояли стразу девять турецких судов.
– Добыча сама идет нам в руки! – обрадовались приятели.
Спустив шлюпки, они отправились захватывать лакомую добычу. Но вот, незадача, курс шлюпок пересек барказ с тремя десятками вооруженных турок.
– Прячем оружие и машем руками! – дал команду Иван Налимер.
В ответ с турецкого барказа тоже помахали руками. В предрассветной дымке турки решили, что это команда пришедших ночью судна направились попьянствовать на берег. За свою доверчивость они были тут же наказаны. Умелым маневром друзья-корсары обошли барказ сразу с двух сторон и когда сошлись с ним почти вплотную, Иван Мелиси крикнул:
– Да здравствует свободная Эллада! Огонь!
Неожиданным огнем все бывшие в барказе были сразу убиты или ранены. Услышав пальбу и увидев происходящее, на стоящих у берега судах немедленно обрубили якорные канаты и поспешили выброситься на берег, благо он был песчаный. Расчет был верным, чтобы стащить судно с мели надо много времени, а его-то у корсаров и не было, вот-вот могли появиться сторожевые турецкие галеры.
– Придется довольствоваться малым! – решили два Ивана.
Они выбрали самое большое судно и атаковали его, пока то не успело выброситься на берег. Выбор был удачным, так как приз оказался полностью груженым пшеницей. Второе судно захватить не удалось и его сожгли. К этому времени на берегу уже показались вооруженные турки, завязалась перестрелка.
– Уходим! – крикнул другу Иван Налимер.
– Посмотри на море! – ответил ему Иван Мелиси.
Тот глянул: со стороны моря к Мангалии спешили сразу два турецких боевых судна.
– Будем прорываться! – решили друзья. – Живыми нам сдаваться нельзя, все равно на кол посадят!
Два крейсера и захваченный приз устремились на прорыв, паля из всех пушек и ружей. Не выдержав такого напора, турецкие суда отвернули, и корсары прорвались в открытое море.
– А теперь ищите ветра от Босфора до Таганрога! – кричали они обескураженным туркам.
Кротостью нравов корсары, впрочем, не отличались. Так после захвата одного из турецких судов не поделив добычи, набили морды друг другу капитан крейсера «Святой Николай» мичман Лазарь Мариенгопуло и его помощник секретарь казенной палаты Яков Белуха. Затем разбился в шторм и сам «Святой Николай», а Мариенгопуло с Белухой принялись судиться. И если в драке верх одержал грек, то в суде более грамотный Белуха без труда отсудил все просимые им деньги.
Уже к середине 1788 года Черное море опустело. Теперь редко кто из турок отваживался на плавание. Погруснели и корсары, так как добычи сразу стало значительно меньше.
* * *
Поначалу назначенному командовать диверсионными силами на Средиземное море генералу Зборовскому вменялось приехать в Италию, где и поступить под начало к адмиралу Грейгу. Но все круто изменилось из-за начавшейся войны со шведами. Грейг с эскадрой остался на Балтике, и приехавшему во Флоренцию Зборовскому пришлось выкручиваться самому.
– Как же мне воевать-то, – недоумевал он. – Когда ни флота, ни войска нету?
Теперь генералу предписывалось «возбудить черногорских и иных им единоплеменных народов поднять оружие противу турков…, отыскать во владениях тосканских корсиканцев, в английской службе находившихся, и отправить их в Сицилию, к флоту капитану Псаро», бывшему российскому посланнику на Мальте.
О сухопутных войсках, речи, разумеется, уже не шло. Однако вскоре Зборовский повеселел, так-как деньги ему отваливали не малые. Бывало, что за раз присылали через Триест по пятнадцать – двадцать тысяч золотых червонцев. На них надо было нанимать греков в каперы, покупать им суда и оружие. В помощника к генералу были даны два друга – грек Сотири (в чине майорском)и албанец Бицилли (в чине полковничьем). Оба ребята бойкие и дельные. Они-то и начали нанимать греков на флотилию корсарскую. «Оба они, – писала генералу Екатерина, – сверх того послужить могут к возбуждению химариотов, эпиротов и других на действия против неприятеля».
А затем императрица подписала обращение к «преосвященным митрополитам, архиепископам, боголюбивым епископам и всему духовенству, благородным и нам любезноверным приматам и прочим начальникам, и всем обитателям славных греческих народов» с возвышенным призывом: «Нещастные потомки великих героев! Помяните дни древние ваших царств, славу воительности и вашей мудрости, свет проливавшей на всю вселенную. Вольность первым была удовольствием для душ возвышенных ваших предков. Примите от бессмертного их духа добродетель растерзать узы постыдного рабства, низринуть власть тиранов, яко облаком мрачным вас покрывающую, которая с веками многими не могла еще истребить в сердцах ваших наследных свойств любить свободу и мужество».
Генерал Зборовский даром времени не терял. Набор в корсарскую флотилию шел полным ходом, однако откровенных разбойников он не брал:
– Негоже, чтобы всякая чернь разбойничья под флагом Андреевским по морям шаталась!
Заявившуюся к нему целую шайку корсиканских головорезов, он отправил обратно.
– Мне честь державы дороже! – сказал он на недоуменные взгляды Сотири и Бицилли.
Императрице генерал писал из Флоренции: «По приезде в Италию я послал обер-офицера на Мальту, а штаб-офицера в Тоскану, где осмотрел набранные на службу 70 корсиканцев, и их отправили в Сиракузы, а бригадиру Мещерскому предписал воздержаться от их дальнейшего набора».
Увы, выгнав корсиканских разбойников, он вскоре отказал в приеме на службу и некого артиллерийского лейтенанта Наполино Буона Парте. Лейтенант был корсиканцем и это, уже само по себе не понравилось генералу, когда же тот еще потребовал для себя майорского чина, разговор с просителем был закончен, и ему указали на дверь. Увы, окажись тогда Зборовский сговорчивее, и мировая история могла пойти по иному сценарию…
В сентябре 1788 года Зборовский из Ливорно писал в Петербург графу Безбородко: «Для составления флотилии из арматоров наших я не упустил ни одного случая, где только можно позволить вооружаться, так до сих пор дал два патента судам, находящимся в здешнем море… но не достает в здешних водах наших корсаров».
В Ливорно наши обустроились еще со времен Чесмы, с герцогом Тосканским все давно было улажено. Но от Ливорно было слишком далеко до Архипелага, где предстояло драться с турками.
Поглядев карту, Зборовский остановился на Триесте. Там хозяйничали союзники-австрийцы, на помощь которых можно было рассчитывать.
Помимо этого, нужны были и Сиракузы, что на Сицилии. Уговорить короля Фердинанд IV и его жену Марию Каролину взялся бывший флотский офицер красавец граф Андрей Разумовский. Ходили легенды, что посол быстро стал любовником королевы, и все вопросы большой политики решал в ее будуаре.
В один из дней адъютант Зборовского доложил генералу, что к нему приехал гость:
– Весьма воинственный и мрачный тип! – охарактеризовал посетителя адъютант.
– Проси! – коротко кивнул Зборовский.
Воинственным и мрачным господином оказался Ламбро Качиони, наконец-то, добравшийся через Вену и Триест до Италии.
Приезду столь известной личности Зборовский был рад и не рад. Разумеется, с авторитетом Ламбро теперь ему было куда легче формировать флотилию. Одно известие о прибытии легендарного корсара уже взбудоражило как материковую Грецию, так и Архипелаг. Однако Качиони был слишком своенравен и независим, что внушало опасения за проблемы в будущем. Однако, что случилось, то случилось.
Между тем «Минерва Севера» уже была изготовлена Качиони к первому плаванию. Как раз в это время в Триест приехал австрийский император Иосиф Второй. Посмотрев «Минерву» он остался доволен, доброжелательно оглядел и команду, сплошь состоявшую из старых, пытанных морем и турецкими галерами корсаров.
– С такими орлами и на таком прекрасном судне вы один сможете разбить весь турецкий флот и пленить султанский гарем! – милостиво пошутил император Иосиф.
Такое высокое внимание польстило Качиони. Об этом визите он гордо доносил Потемкину: «Он, между тем, изволил поговаривать здешним господам, окружавшим его, что оное мое судно его величеству понравилось лучше всех ихних десяти, которые приуготовляются здесь».
Однако вечером в ближнем кругу император был более откровенен:
– Какие разбойничьи рожи! Таким головорезам выпотрошить человека, что нам высморкаться! Не хотел бы я когда-нибудь с ними еще встретиться.
Теперь Качиони был готов к своему первому крейсерству. Выбрав якорь, на фрегате подняли паруса и «Минерва Севера» двинулась навстречу своим первым приключениям. Для пущего эффекта главный корсар стоял на шканцах в серебряном шлеме с пышным плюмажем.
– Понеслась душа в рай! – смеялся он, вдыхая полной грудью, знакомый с детства соленый морской воздух.
На пристани вдаль уходящему судну смотрел банкир Каваллар:
– Старый разбойник клятвенно заверил меня, что все призы будут присылать только в Триест, пока вырученные деньги не покроют кредит! Теперь нам остается только ждать и богатеть! – повернулся он к стоявшему рядом бухгалтеру. – Подавайте карету!
Наивный, он еще не знал, с кем связался!
Начало плавания «Минервы» оказалось удачным. Турки не ожидали разбоя на своих торговых путях и вели себя весьма беспечно. Первой добычей корсаров в водах Архипелага стали два кирлангича с пушками. Были они застигнуты врасплох и сопротивления никакого не оказали.
– Топить такие призы жалко! Тащить их в Триест далеко, а людей для самостоятельной отправки их у меня нет! – рассуждал Качиони с помощниками. – Пойдем к Кефалони, там видно будет!
Уже 23 апреля 1788 года, находясь у берегов Кефалонии, он взял на абордаж два турецких кирлангича, вооруженных один шестью, а другой двумя пушками. Кирлангичи были тут же переделаны в корсарские суда и сами отправились ловить турок. Первое хитрый корсар велел наименовать «Великий князь Константин», а второй «Великий князь Александр». Пусть «бабке императрице» будет приятно в охранении своих «внуков».
Вскоре у берегов Кефалонии Ламбро встретил еще два греческих купеческих судна: одно с острова Индрос, а другой из Шкодры. «Узнав о моих трудах, они (команда – В.Ш.) решили ходить со мной и их вооружили оба по 16 пушек». И тут с названиями старый корсар не прогадал. «Князь Потемкин Таврический» и «Граф Александр Безбородко» – таковы были названия нового пополнения. Теперь под началом Ламбро имелась уже целая флотилия.
– Не успел я еще как следует закатать рукава, а у меня уже свой флот в кармане! – хвастался он своему помощнику Дмитросу Мустоки. – Толи еще будет!
С захваченными судами «Минерва» пришла к острову Кефалония. Венецианцы были в ужасе. Еще бы, им не хватало вызвать на себя недовольство турок из-за выходок какого-то пирата!
Но Качиони было глубоко наплевать на стенания венецианцев. Пока суд да дело, он закупил новые пушки, порох и ядра, набрал и пару десятков бывших рыбаков, с радостью согласившихся примкнуть к удачливому корсару. Помог и русский консул на Кефалонии граф Бигилла, убедивший местные власти закрыть глаза на прибывших корсаров.
Вечером в каюту Качиони постучал вахтенный матрос:
– К вам просится какой-то капитан, говорит, что ваш старый приятель!
– Если приятель, то зови! Посмотрим, кто таков! – кивнул Качиони.
Через минуту в каюту, грохоча кабликами, спустился седоусый Мусаки, когда-то вместе с Качиони воевавший в эскадре адмирала Спиридова.
– Ламбро!
– Димитриос!
Приятели обнялись. Через полчаса Мусаки уже был капитаном одного из захваченных кирлангичей.
На следующий день Качиони привел капитанов к присяге, вручил им «арматорские» патенты, заверенные российским консулом.
– Теперь у меня уже своя флотилия и я не капитан, а адмирал! – самодовольно объявил он.
Оставив Кефалонию, флотилия направилась в Эгейское море.
Утром 30 апреля у западного побережья Мореи с «Минервы» заметили большое трехмачтовое судно.
– Похоже, что это турки! – оценил Качиони, разглядывая небрежно поставленные паруса и обвисший такелаж. – Такой жирный кусок нам упускать грех! Попробуем догнать!
Поймав в паруса попутный ветер, «Минерва» устремилась на пересечку обнаруженному судну. Турки, увидев это, пошли в отрыв. Началась многочасовая погоня. Пытаясь спастись, турки повернули к берегу, чтобы укрыться в одной из бухт. Однако им в тот день не повезло, ветер поменялся, и беглецам пришлось искать спасения в открытом море. Погоня продолжалась. Первыми турок настигли более быстрые и маневренные кирлангичи. Их задача была заставить беглеца сбавить ход. Капитан Мусаки палил исключительно по рангоуту и быстро заставил турка лечь в дрейф. А затем подоспела и «Минерва Севера».
Бой был жесток, турки бились насмерть, понимая, что от греков им пощады не будет. Отчаянная пальба продолжалась до самой темноты. Ночью турки попытались улизнуть, но им снова не повезло. На море был штиль, и противники лишь медленно дрейфовали, влекомые прибрежным течением.
На рассвете взору Качиони и его соратников представил полностью разбитый корабельный остов с обрубками мачт и паутиной свисавшего такелажа. Огня турки уже не открывали, так как выбросили пушки за борт. Да и драться у них было уже некому. Когда Качиони во главе своих сорвиголов первым взобрался на палубу, ему предстало страшное зрелище: груды мертвых и умирающих, обрубки человеческих тел, снасти и обрубки рей, все перемешано и густо полито кровью. Оставшиесмя в живых, уже смирившиеся с судьбой, сидя на корточках, ждали своей участи.
– Кончайте с оставшимися! – обернулся к корсарам Ламбро – И всех за борт, мне падаль на палубе не нужна!
Те выхватили сабли и, мешая друг другу, кинулись к опустившим головы туркам. Через несколько минут все было кончено…
В донесении князю Потемкину Качиони писал со всей откровенностью: «…По окончании военного действия осталось в живых 80 человек, которые так же в отмщение происходящего от их рода вероломства и крови, которое присем военном, действии скончались некоторые их моих, и словом да увидят другие, что творят, также преданы смерти».
– Турки нас, захватывая, казнят самой лютой смертью, и мы платим им той же монетой! – говорил он позднее в свое оправдание. – Это наши давние счеты, и никто не может нам в том помешать!
Захваченное судно окропилия святой водой от «поганой» скверны и подняли Андреевский флаг. Немедленно начали и починку. Но когда спустились в трюм, стало очевидно, что жить трофею осталось совсем недолго. Вода все прибывал, и остановить ее не было уже нельзя.
– Снимайте, что только возможно! – распорядился предводитель. Когда на борт «Минервы» было перегружено все, что представляло хоть какую-то ценность, трофей был предан огню.
Флотилия же взяла курс на Занте, чтобы исправить повреждения и пополнить запасы ядер, пороха и воды.
Отчитываясь о плавании, Качиони был весьма горд: «…Уже во всех местах турецких гремит, что Архипелаг весь наполнен военными российскими судами, в Архипелаге же нет больше никаких наших корсаров, только я с маленьким… флотом».
Но Качиони гонялся не только за турками. Не брезговал он и нейтралами. Так в мае 1788 года он остановил рагузское купеческое судно. Капитан-далматинец не слишком печалился, ведь Рагуза в войне России с турками держала нейтралитет и о том все прекрасно знают. Но на несчастье капитана, Качиони нашел в его шкатулке 800 золотых.
– Это деньги кампании, и вы не имеете никакого права их забирать! Я буду жаловаться вашему посланнику при тосканском дворе графу Моцениго! – кричал далматинец, видя, как Капчиони деловито сгребает золото в парусиновую кису.
– Вот мое право! – рассмеялся корсар и ткнул под нос пистолет. – Понюхай и заткнись!
Затем он погнался за следующим рагузским судном, которое шло на принадлежащий туркам Крит с военными припасами. Перехватить такую добычу было для Ламбро делом чести. Такой приз наглядно бы продемонстрировал всем, что Рагуза не таясь, поддерживает Константинополь. После этого руки Качиони были бы полностью развязаны. Но сорвалось! В самый момент капитан успел проскочить в порт Кандию, куда из-за тамошних пушек Ламбро уже не сунулся.
«Все мои меры употреблю сыскать такой фальш, – писал он раздосадованный, – и тем, довести, чтоб оные рагузцы подпали под наши призы».
В начале лета Качиони получил секретное письмо из Венеции. Посол Мордвинов сообщал ему о трех английских торговых судах, которые грузили в Салониках военное имущество для турок в Боснии. Какчиони он сулил богатую добычу, себе возможность получить картбланш в обвинении Англии в помощи туркам. Но Качиони ждала снова неудача, кто-то предупредил англичан о корсарах, и те в море так и не вышли.
Но неудачи, все же, случались не так часто, гораздо чаще опытному и предприимчивому Качиони сопутствовал успех, который людская молва множила тысячекратно. К середине июня флотилия Ламбро Качиони состояла уже из 13 вооруженных судов. Огромную добычу бойко сбывали во всех портах Средиземноморья, разве что за исключением Триеста.
А скоро подали голос и банкир Каваллар, так и не дождавшийся присылки в Триест ни одного из захваченных судов. Свои претензии он предъявлял, разумеется, не обманщику Качиони, а братьям Мордвиновым, втянувшим его в эту авантюру.
Тем временем Качиони значительно расширил ореал своих действий. Ныне он уже не ограничивался лишь Эгейским морем, а качионовские капитаны терроризировали всю торговлю от Малой Азии до Египта. Аппетиты Ламбро все росли. Теперь он уже намеревался покуситься и на какую-нибудь из прибрежных турецких крепостей.
Выбор пал на крепость Кастель-Россо, что стояла на одноименном острове к востоку от Родоса. Всезнающая агентура Качиони сообщила ему, что крепость слабо укреплена, а гарнизон мал и состоит из одних престарелых янычар-отуряков.
– Это мне подходит! Мы захватим Кастель-России, заберем все оружие и продовольствие, а султану надолго испортим настроение! – решился на приступ гроза Средиземноморья.
Собрав у острова Парос флотилию, он взял курс на Кастель-Россо. Утром 24 июня Качиони внезапно высадил на берег острова десант и начал штурм крепости. Вначале, как и подобает в таких случаях, крепость подверглась жестокому многочасовому обстрелу. Этого оказалось более чем достаточно. К середине дня престарелый гарнизон спустил флаг. Переговорщиком они выслали местного митрополита, которому не без труда удалось убедить Качиони не резать головы сдавшимся. Нехотя Качиони пообещал никого не убивать.
После чего турки с облегчением передали ему ключи от крепости и открыли ворота. Но Качиони не был бы Качиони, если бы не нашел способа, хоть как-то унизить своих заклятых врагов. Выходящих из крепости стариков-отуряков прогнали под склоненными греческими саблями. Старые янычары плакали от позора.
– Чтобы никогда не забыли победоносное наше оружие! – громко смеялся старый корсар, плюясь в их сторону.
Надолго задерживаться у острова Качиони не собирался. Весь порох, ядра и три десятка пушек были быстро погружены на суда. Большие крепостные пушки сбросили в воду. Сама крепость и городок при ней, между делом, основательно разграбили.
Это был уже откровенный вызов султану, и он не остался безнаказанным. Вскоре в Эгейском море появилась карательная турецкая эскадра. Поначалу она была небольшая, но к концу лета турки нарастили силы и эскадра уже имела два десятка вымпелов. Теперь корсары гонялись за купцами, а турки за корсарами.
На отдых Качиони отводил свои суда на Мальту. Дело в том, что российским поверенным там был бригадир Антонио Псаро, старый соратник Какчиони еще по прошлой войне. Мальтийские рыцари были бедны, и все время клянчили в Петербурге деньги, против флотилии Качиони они, по этой причине, ничего против не имели.
– Да стойте, сколько хотите! – улыбался великий магистр Эмманюэль де Роан-Польдюк. – Ваша императрица так щедра, что мы и обретаемся ныне лишь ее милостью!
Встреча заклятых врагов была неизбежна, и она произошла 20 августа 1788 года, когда «Минерва» случайно столкнулась у острова Скарпента нос к носу с отрядом в восемь вымпелов. Встреча произошла неожиданно для Качиони и в самый неподходящий для него момент. Как раз перед этой встречей шторм разъединил флотилию и «Минерва» в одиночестве конвоировал два накануне захваченных приза с грузом кофе и пшеницы. Вождь корсаров в это время отдохновлялся в каюте с бутылкой анисовой водки-узо, запивая ее водой и неспешно заедая помидором.
– На горизонте паруса! Много парусов! Правят на нас! – внезапно раздалось сверху.
Как был в феске и босиком, Ламбро выскочил наверх. Фрегат тяжело валяло на послештормовой зыби.
– Это турки! – сразу определил Качиони, разглядев внезапно появившиеся на горизонте суда. – И кажется, нам от них сегодня не уйти! Они на ветре!
Пытаясь спасти трофеи, предводитель корсаров прокричал на призы, чтобы, находящиеся на них греки, уводили трофеи с места предстоящего сражения.
– У турок линейный корабль, фрегат и шесть кирлангичей! Это, как минимум, пятикратный пекревес! Спавимся ли? – вопрошали матросы, с тревогой глядя на приближавшихся турок и с надеждой на Качиони.
– Что головы повесили! Пятикратный перевес это же не десятикратный, а значит, будем драться! – кричал им со шканцев Ламбро. – Но вначале помолимся!
На «Минерве» готовились к решительному, и может быть последнему для себя бою.
– Ах, проклятые малаки! – внезапно затопал Ламбро босыми ногами. – Это уже слишком! Они хотят обогатиться за наш счет!
Турецкий командующий отделил три наиболее быстроходных кирлангича, которые на всех парусах устремились за убегающими призами. Остальные же развернули свои форштевни на «Минерву». Ближе к полудню ударили выстрелы. Сражение началось. Турки непрерывно маневрировали, стараясь взять «Минерву» в два огня, но ведомая рукой опытного кормчего, та уворачивалась от такого смертельного соседства. Спасало греков и неточная пальба турок, которые никак не могли пристреляться на стремительной короткой качке.
Как турки, так и греки палили, прежде всего, в рангоут. Турки делали это в надежде, что, повредив оный на фрегате, они затем возьмут его на абордаж, греки, в надежде, что получив повреждения в рангоуте, турки от них отстанут.
К вечеру море несколько успокоилось, и стрельба турок стала точнее. Все чаще кричали раненные, и летела во все стороны острая щепа от разбитых бортов.
– Если нас что еще и спасет, так это темнота! – с надеждой глядел Качиони на садящееся в море солнце. – Скорее! Скорее!
И вот солнце село. Над морем сразу опустилась темнота. Турки тоже стали палить все реже и реже, а потом совсем затихли, посчитав за лучшее дождаться утра и тогда довершить начатое.
На шканцах «Минервы» лихорадочно совещались, что делать дальше. Поначалу решили сжечь «Минерву» и уходить под парусами на лодках. Но тут же выяснилось, что крюйт-камера пуста, весь порох за день распалили.
Наскоро исправив повреждения, стараясь не шуметь, Качиони начал потихоньку отрываться от турок. Вот силуэты их судов и фонарей на них стали бледнее, вот их уже совсем не стало видно. Теперь только вперед, чтобы успеть за темное время уйти как можно дальше!
Утром турок на горизонте уже не было. Корсары приободрились.
– Каковы потери? – справился предводитель.
– Один мертв и четыре ранены. Еще один возможно к вечеру представится! – доложили ему.
– Легко отделались! – перекрестился корсар.
– А хорошо мы османам вчера дали! Будуть помнить! – хохотали корсары – А то губу раскатали – Качиони им подавай!
В письме князю Потемкину Качиони докладывал: «…Близ острова Скарпанта, где, случившись один без моей флотилии только с двумя призами, встретился с восемью турецкими военными судами. Из которых три отделились тогда, чтобы догнать и те мои два приза, а с прочими пятью от полудня до наступления ночи непрерывно сражался и защищался, и напоследок турки сбиты и замешаны, что едва могли направить парусы и обратиться с немалым убытком в бег; с моей же стороны последовала очень малая потеря…»
В конце 1788 года Качиони предпринял со своей флотилией рейд к самим Дарданеллам.
– Мы причешем турок своим гребнем так, что не оставим ни одного волоса!
Итогом этого рейда стал захват девяти больших груженных зерном судов. Мелких захвачено было столь много, что их просто сжигали. Морские пути опустели. В турецких портах царила паника. Никто не желал идти в море. Мгновенно подскочили цены на хлеб в Константинополе.
– Наш Качиони довольный страх в турках посеял! – потирал руки довольный Зборовский. – То ли еще дальше будет!
Помогая отважному корсару, генерал слал ему припасы и деньги в Триест. Однако вскоре восторг у Зборовского поубавился.
Дело в том, что постоянные нападения корсаров Качиони на суда нейтральных государств возмутили Екатерину, так как послы резонно заявляли, что все нападавшие имели на мачтах Андреевские флаги. А потому императрица выразила свое недовольство:
– Что же о нас подумают в Европе, будто мы пираты какие! Качиони с дружками грабят всех, кого ни попадя и делают это под флагом Андреевским, имея на руках наши патенты. Ежели так будет продолжаться и далее, то скоро флаг наш будут в державах европейских почитать за пиратский! Такого быть не должно и безобразия следует прекратить немедля!
Чтобы образумить азартных греков в Ливорно отбыл капитан генерал-майорского ранга Семен Гибс, моряк опытный и человек решительный. Перед отъездом его напутствовал вице-президент адмиралтейств-коллегии граф Чернышев. Сидя на своем знаменитом стуле-пеньке, среди клеток с кенарями, он был лаконичен:
– Образумь и внуши!
На груди Гибс вез высочайший указ «для прекращения притеснений, оказываемых подданным нейтральных держав арматорами, плавающими под русским военным флагом». Помимо этого, Гибсу были дадены и особые правила для «партикулярных корсаров» специальные правила с приложением переводов этих правил на французский, итальянский и греческий языки.
«Турецкие пленные преклоняются перед Кацонисом»
Узнавши о бесчинствах Качиони на морских дорогах, разгневался и Потемкин, велевший Качиони прибыть к нему для объяснений. Дорога от Петербурга и Очакова до Ливорно не слишком близкая. И пока капитан генерал-майорского ранга Гибс и потемкинский курьер тряслись на перекладных, Ламбро Качиони, в какой уже раз вычищал дороги Средиземноморья от всех встречных, невзирая на флаги и угрозы.
С наступлением осени и периода штормов Эгейское море, однако опустело, и ловить там стало некого. Настало время и Качиони возвращаться в Триест, чтобы ремонтировать изношенные суда, а заодно держать ответ перед местными банкирами.
Но прежде Триеста флотилия зашла в Зант, где ее восторженно встречали местные греки.
– Ламбро! Ламбро! – неслось отовсюду. – Ты наш герой! Ты наш Геракл! Счастлива Эллада, имея такого сына!
Ламбро скоромно улыбался. В душе же его переполняла гордость. Весной он уходил в море всего на одном судне, а осенью возвращается, имея полтора десятка вымпелов. Помимо этого, все ушедшие с ним в море уже стали весьма состоятельными людьми, получив немалую долю с награбленного.
Однако, когда веселье и празднование прибытия флотилии было в самом разгаре, к Ламбро подошел некий господин и положил руку на плечо.
– Имею к вам письмо от его сиятельства графа Моцениго! – сказал господин.
У Качиони дернулось лицо. Ничего хорошего от Моцениго он не ожидал, и не ошибся. В присланном пакете значилось, что императрица Екатерина весьма раздражена его, Качиони, поведением и сильно на него сердится, а потому отныне должен Качиони подчиняться генералу Зборовскому, который отныне ему своевольничать не даст. За там прибыл и потемкинский курьер с повелением прибыть под Очаков. Кроме того, корсар должен был вернуть обратно и все награбленное у рагузских купцов. Последнее было для Ламбро самым обидным.
На словах курьер сообщил, что в настоящее время в Сиракузах формируется еще одна флотилия, казенная, с которой ему и следует соединиться. А помимо всего прочего, там же в Сиракузах начала заседать комиссия во главе с контр-адмиралом Гибсом, рассматривающая все приходящие на него, Качиони, жалобы. Для корсара все это было настоящим ударом. Поэтому в своем письме Мордвинову он даже не стал скрывать раздражения и обиды: «…Что я, как выше значит, впал было в несчастие, причина главная греки. Греки! И из оных господа Псаро и Моцениго сии искали всегда поглотить меня и за что! Единственно по ненависти, что я, не имея ни одной казенной копейки, сделал таковые дела, как выше значит, а они, употребя немалые тысячи казенных денег на вооружение судов ничего не сделали и в Архипелаге поныне не были».
