Владимир Шеин
Трясина (не) равнодушия, или Суррогат божества
И, в-третьих, им была назначена дактилоскопическая экспертиза, согласно результатам которой на всех представленных следователем образцах, взятых с места происшествия, оказались следы пальцев рук и кистей Фёдорова.
Получив эти сведения, следователь вновь решил припереть Степана к стенке. К этому времени он уже практически месяц находился под стражей, что вселяло надежду на то, что Фёдоров одумался и готов к сотрудничеству. Не тут-то было. На допросе Степан чётко указал, что у него точно такая же группа крови, как и у Костомарова и потребовал проведения генетической экспертизы. Образование крови на футболке объяснил давней дракой на улице, в ходе которой ему разбили нос, поэтому потребовал проведения криминалистической экспертизы с целью установления механизма образования пятен крови на футболке. По поводу наличия его отпечатков пальцев, он пояснил, что неоднократно бывал в квартире Костомарова, как и большое количество других «потребителей» и клиентов Ильи. Кроме того, Степан настаивал на запросе сведений о статистике его телефонных соединений в день убийства и установлении района города, где он находился, когда было совершено убийство.
Проводить генетическую (или, как её ещё называют генотипоскопическую) экспертизу следователь отказался. По его мнению, «он самостоятельно направляет ход расследования, проведение такой экспертизы направлено на затягивание сроков предварительного расследования, вина же Фёдорова подтверждается совокупностью иных доказательств». Футболку Фёдорова следователь всё-таки отправил на криминалистическую экспертизу. Эксперт установить механизм образования пятен крови на ней не смог, то есть чёрт знает, как она туда попала. Кстати, он проверил и довод обвиняемого, установив его группу крови – она действительно была идентична группе крови убитого.
Установить владельца кортика следователю не удалось, доказательств, что он принадлежал потерпевшему или Фёдорову, получено не было: ни родственники, ни друзья обоих кортика ни разу не видели. На этом все действия по поводу орудия убийства были закончены, видимо, следователь решил, что если кортик не видели у Фёдорова, то это не свидетельствует о том, что у него его не было.
Уверен, что запрошенные статистические данные о телефонных соединениях Фёдорова следователя не порадовали. 28.06.2019 года в течение всего дня он разговаривал по телефону (с перерывами на 15-20 минут). При этом находился он согласно данным мобильного оператора в противоположном от места убийства районе города. С утра и практически до 12 часов он разговаривал со своими друзьями, которых следователь установил и допросил: действительно, беседовал Фёдоров. А вот с послеобеденными разговорами возникла проблема (конечно же у Степана).
Итак, начиная, с 12.30 он с незначительными перерывами разговаривал лишь с одним человеком, абонентский номер которого +79215832190. Фёдоров сам набирал указанный номер, входящих звонков с него не было. Каждая беседа длилась в среднем 10 минут. И опять же, согласно сведениям мобильного оператора, мой клиент находился в противоположном от места убийства районе города. Только вот установить с кем он разговаривал следователю не удалось: номер был зарегистрирован на человека, который умер около 5 лет назад, телефон с данным номером был активен, но на него никто не отвечал. Через суд было получено разрешение на прослушивание переговоров загадочного абонента – результатов не было, телефон молчал. Но был активен! Местоположение телефона, в который была вставлена сим-карта установить не удалось. Сам Фёдоров отказался называть своего собеседника, причину отказа не пояснил.
Показательно, что убиенный Костомаров в день своей смерти по телефону ни с кем не разговаривал (во всяком случае по номерам, которые были зарегистрированы на его имя). В квартире был обнаружен один мобильный телефон, последний звонок по которому был осуществлён ещё 25.06.2019 года.
Вот в принципе и всё. Всё, что сделал следователь, так как на этом он закончил расследование дела, передав его прокурору. Прокурор подписал обвинительное заключение в течение трёх дней с момента поступления к нему дела и направил его в суд (не уверен, что он вообще читал материалы).
Суд проходил также, как и предварительное следствие – в ускоренном темпе. Из ключевого: суд отказал в проведении генотипоскопической экспертизы по обнаруженной у Фёдорова футболке; показания неявившегося Костина огласили (то есть просто прочитали протокол его допроса), так как в суд он не являлся, найти его не удалось (если его искали). Все остальные доказательства были исследованы.
Забавное и одновременно горькое впечатление произвёл допрос в суде Селемякиной И.С. Последняя на вопросы прокурора, суда и защитника пояснить ничего не смогла. Она указала, что не помнит, чтобы видела Степана. Как её не крутил государственный обвинитель, она отказалась утверждать, что могла видеть Фёдорова-младшего заходившим в подъезд, где располагалась квартира Костомарова. В итоге прокурор пошёл по избитому пути: сначала огласил её показания, которые она дала следователю, затем мягко угрожая ответственностью за дачу заведомо ложных показаний и надавливая на Селемякину: «В протоколе имеется Ваша подпись, чем вы подтвердили тот факт, что прочитали протокол допроса после его оформления и у Вас отсутствовали замечания», «Вы помнили произошедшее лучше, когда давали показания следователю, чем сейчас» и т.д., он добился от бабули согласия с ранее данными показаниями. Конечно же в основу приговора были заложены её показания, отражённые в протоколе допроса следователем.
Сам Фёдоров вёл себя в суде блекло, но самоуверенно. Из протокола судебного заседания следовало, что его показания сводились к следующим тезисам: он убийства не совершал, в момент совершения убийства находился в другом месте, раскрывать которое не намерен, настаивал на том, что его возможная причастность к совершению убийства не доказана. То есть говорил все глупости, которые распространены на телевидении в детективных сериалах.
Плотников в этом процессе отработал на все 10 баллов: он оспаривал каждый факт, указывал на двоякость оценки каждого доказательства, заявлял возражения на действия судьи, указывая, что процесс ведётся с обвинительным уклоном. Его речь в прениях была просто восхитительна, иных слов у меня нет. Особенно мне понравилось: «с доказательствами, которые представлены суду, подсудимым может оказаться любой прохожий с улицы», «моего доверителя судят за то, что нет доказательств его вины, что по мнению стороны обвинения является доказательством его вины», «парадокс, что отсутствие доказательств – это неоспоримое доказательство вины», ну и всё в таком роде.
Забыл сказать, Фёдорова обвинили в убийстве на почве личных неприязненных отношений. Откуда они взяли этот мотив, ни я, ни Плотников, который осуществлял защиту, понять не смогли: абсолютно ясно, что у Фёдорова и Костомарова конфликтов быть не могло, один щедро платил, второй поставлял за это товар. Итог: лишение свободы сроком на 13 лет с отбывание его в колонии строго режима.
Изучив все материалы, я пришёл к выводу, что в словах Селезнёва о невиновности Фёдорова может быть доля истины. Осталось определиться, браться ли за это дело. Обдумав всю ситуацию, я решил, что окончательное решение приму после разговора с Фёдоровым и его матерью, после чего отправился домой спать.
6
Следующее утро, находясь в отвратительном настроении, я посвятил получению информации о господине Фёдорове из общедоступных источников. До открытия следственного изолятора время было. Сам Степан оказался не очень интересен, зато семья – ещё как.
Итак, отцом моего потенциального клиента являлся Фёдоров Иван Фёдорович, который приехал в наш город в начале 80-х годов прошлого века и сразу же занял должность первого секретаря городского комитета КПСС – должность в советский период важная, дающая практически безграничную власть на подведомственной территории. Чтобы понимать масштабы (не все застали данный период) необходимо знать, что все важный вопросы в городе и области решались с волеизъявления Фёдорова-старшего, избранные органы и иные должностные лица предназначались лишь для выполнения задач, которые ставила партия и сам Иван Фёдорович. Из газетных публикаций середины 90-х годов было понятно, что властью он пользоваться умел, город и область держал в кулаке. Мой вывод подтверждается тем, что после 1991 года, когда горкомы были распущены, в период приватизации, он «неожиданно» стал владельцем трёх заводов области: металлургического, тракторного и деревообрабатывающего. По сути, в его руках оказалось всё самое ценное и дорогое. Чего только не происходило в этот период! Понятно, что действовал он «в коллективе», но по документам являлся единственным собственником. К достоинствам Ивана Фёдоровича следует отнести то, что он полученные предприятия разрушать и распродавать не стал, наоборот, заставил их функционировать в период разрухи, сохранил рабочие места и более-менее достойные зарплаты. Вот только сложные рыночные отношения сильно повлияли на его здоровье – можно сказать, что сердце не выдержало и взорвалось. В этом ему помогли две пули в этот жизненно-важный орган, выпущенные из автомата Калашникова, и одна в голову – из пистолета Макарова. Смерть Фёдорова-старшего наступила в марте 1999 года. Убийцу не нашли, как и заказчика, дело остаётся «глухарём» по настоящее время.
К моменту смерти отца Фёдорову-младшему было 9 лет. Оставалась молодая вдова – бывший референт Фёдорова-старшего. Биологическая мать Степана (Петрова Ольга Витальевна) умерла в 1994 году от какого-то заболевания. Я думаю, все ожидали, что все богатства семьи Фёдоровых должны были быть «экспроприированы» предприимчивыми людьми. Не тут-то было!
Ещё за два года до смерти Фёдоров-старший составил завещание, которым половину всего завещал молодой жене, вторую – сыну. За три месяца до встречи с пулей он отправил сына с женой в Лондон. Молодая супруга – Фёдорова Кристина Алексеевна (в девичестве Сидорова), оказалась особой необычной. Из Англии она в Россию не вернулась даже на похороны мужа, понимая, что может остаться на Родине навсегда в какой-нибудь могиле. Нет, она поступила совсем по-другому: передала во временное управление все заводы достаточно известной фирме в Англии, оделив их 20% от всех прибылей. Контактировать с кем-либо из России напрямую отказалась и окружила себя и пасынка охраной. Эти ли её действия или счастливый случай позволили оставить всё имущество в семье, хорошо жить и благоденствовать, неизвестно.
Пасынка госпожа Фёдорова не бросила, он получил прекрасное образование, закончил Итонский колледж, а затем продолжил образование в Кембриджском университете, где получил степень по экономике. Степан свободно владел четырьмя языками: русским, английским, французским и немецким. При этом активно занимался спортом. Но всё это стало сходить на нет по достижении возраста 24 лет, когда Фёдоров-младший пристрастился к наркотикам и алкоголю. Мачеха неоднократно направляла его на лечение, но, как видно, результатов это не принесло. Тогда в 2017 году Кристина Алексеевна решила всё кардинально поменять, она неожиданно вернулась в Россию, лично вступила в управление всем, а также поручила управление металлургическим заводом Степану. Находясь в России, Степан редко мелькал в СМИ: в громких скандалах замешан не был, сам интервью не давал. Кстати, хоть он и вступил в управление заводом, но за год работы практически ничего не поменял, увольнений и реорганизаций не последовало.
После ознакомления с общедоступными источниками у меня не сложилось окончательного мнения о Фёдорове-младшем. Следовало с ним поговорить, для чего я направился в следственный изолятор.
Мне удалось попасть в место содержания моего клиента, то есть в СИЗО, без очереди. Как это не парадоксально, в России очереди наиболее распространены в поликлиниках и тюрьмах. В 09.30 я уже находился в следственном кабинете и ждал, пока приведут моего возможного клиента. Окончательное мнение о возможной работе я решил сделать после разговора с ним.
Когда Степана ввели в кабинет, его вид мне понравился: уверенный взгляд, в котором не было ни намёка на отчаяние, ровные и чёткие движения. Всё говорило о том, что он уверен в себе либо в том, что делает. Это вселяло надежду на то, что не придётся тратить времени на то, чтобы «утирать ему сопли».
– Доброе утро, Степан Иванович. – обратился я к нему, когда сотрудник следственного изолятора оставил нас одних. – Я адвокат Талызин. Зовут меня Вячеслав Иванович. Ко мне обратился один наш общий знакомый с просьбой помочь вам. Я пока не определился, возьмусь ли я за ваше дело, поэтому решил переговорить с вами.
– Очень приятно. Я представляться не буду, так как, вероятно, вы многое обо мне знаете, Вячеслав Иванович? – Фёдоров спокойно посмотрел на меня и дождавшись моего утвердительного кивка, продолжил. В его речи чувствовался непонятны акцент, непривычный уху, но приятный. – Что вас интересует?
– Многое. Для того чтобы решить, работать ли с вами, я хотел бы озвучить условия, при соблюдении которых я соглашусь на ваше предложение.
– Слушаю вас.
– Первое и самое главное. Вы должны правдиво и полно отвечать на мои вопросы. Любые вопросы, – выделил я, – в том числе на те, что остались без ответа в ходе следствия. Вам необходимо запомнить, что разговор с адвокатом это как исповедь. Представьте, что вы каетесь в грехах батюшке. Полное же отпущение возможно лишь при полном раскаянии, а не выборочном изложении совершённых грехов. Так что либо вы правдиво отвечаете на вопрос, либо не отвечаете вообще. В последнем случае я самостоятельно решаю, продолжать мне работу или нет. Второе, вы должны чётко определить для себя, чьим советам вы будете следовать, моим или адвоката Плотникова, в случае возникновения у нас с ним разногласий. Третье, вы неукоснительно должны следовать моим рекомендациям. При этом любая критика принимается, но, если я признаю её неконструктивной, отсекается и в работу не идёт. Понятно? – я внимательно посмотрел на Степана.
– Принято. – спокойно отреагировал Фёдоров. – Вы ничего не сказали про свой гонорар?
– А чего тут говорить? Вы условия моей оплаты знаете, уверен, будете эти условия соблюдать.
– В таком случае что вас интересует?
– Вы убили Костомарова? – я внимательно посмотрел в глаза Фёдорову.
– Нет. – кратко ответил он.
– В таком случае, почему вы признаны виновным в его убийстве? – я ожидал, что на этот вопрос Степан начнёт развивать многословную и бесполезную теорию заговора, в которой он стал жертвой. Ошибся!
– Не знаю.
– Хорошо. – мне понравился стиль моего подзащитного: он был спокоен, хладнокровен и, главное, немногословен. Осталось узнать, насколько он способен выражаться конкретно и содержательно при минимуме слов. – Степан, обстоятельства произошедшего, вернее, того, за что вы приговорены, в общем и целом, мне известны. Меня интересуют ваши ответы лишь на некоторые вопросы. Чтобы сэкономить время, я предлагаю диалог в форме вопрос-ответ? – и дождавшись утвердительного кивка, продолжил. – Где вы находились 28.06.2019 года?
– Далеко от места убийства.
– Поподробнее можно? Где конкретно были, в какое время и с кем?
– Это не должно относиться к делу. – Фёдоров-младший был неподражаем. – Я не обязан доказывать, что у меня имелось алиби. Следователь и прокурор должны были опровергнуть его наличие у меня.
– Так мы далеко не уйдём. Даже если вы что-то не хотите сообщать правоохранительным органам и суду, это не освобождает вас от исповеди передо мной. Мы же договорились?
– Договорились. В данном случае я просто откажусь отвечать на этот вопрос.
– Здорово. – меня эта ситуация стала веселить. В буквальном смысле слова. – Как же я буду вас защищать, если вы отказываетесь сообщить мне обстоятельства, которые исключают вашу виновность? – в ответ Фёдоров лишь пожал плечами. – Хорошо. Кому принадлежит абонентский номер +79215832190? С кем вы разговаривали, набирая данный номер 28.06.2019 года?
– С человеком, информация о котором не относится к делу.
– Вам не кажется, что я должен определять, что относится к делу, а что не относится?
– Вячеслав Иванович, ваши два вопроса и ответы на них никак не могут повлиять на то, виновен я или нет. Есть презумпция невиновности, следователь должен был доказать, что я находился на месте происшествия в момент убийства. Прокурор должен был представить суду доказательства моей причастности к убийству. Ни тот, ни другой этого не сделали. Уверен, апелляционный суд разберётся в ситуации, вам и господину Плотникову необходимо лишь найти нужные слова.
– Я знаю три таких слова: «Он не виновен». Достаточно? – моя интонация была такой, что только идиот не заметил бы сарказма.
– Видимо нет. – Фёдоров говорил спокойно, как будто издевался. При этом он понял мой сарказм, я был в этом уверен. – Ещё вопросы?
– Да, несколько вопросов у меня есть. – я понял, что Селезнёв ошибся в Степане, он далеко не слаб. Просто он живёт или хочет жить по другим законам. Таких ещё называет «себе на уме». – Как давно вы познакомились с Костомаровым, как часто у него бывали?
– Я познакомился с ним около года назад. Его рекомендовал мне кто-то из друзей, не помню кто. – он посмотрел на меня. – Мне рекомендовали его как человека, который может обеспечить меня нужным количество кокаина, героина либо марихуаны. Нужного количества и нужного качества. Для меня это было важно. В городе, да и вообще в России у меня было мало друзей. Проблемы, возникающие из-за моих слабостей, я предпочитаю решать сам, не обращаясь за помощью к матери или нашим работникам. Наркотики я собирался приобретать для собственного потребления. Где-то в сентябре прошлого года мы встретились с ним первый раз: я сообщил ему свои потребности, в ответ он сообщил, что сможет обеспечивать меня всем, что я него запрошу. Я старался изучить законы, действующие в России, в том числе и уголовный кодекс. Поэтому у Костомарова я приобретал наркотики в минимальных количествах, достаточных для одной-двух доз. Из-за этого я встречался с ним часто, примерно раз-два в неделю.
– Этого было для вас достаточно? – я не очень поверил его словам, наркоманы очень зависимы, наркотики им нужны постоянно, то есть каждодневно. Две-три дозы в неделю для наркомана тоже самое, что для младенца одно кормление в день.
– Для меня достаточно. – холодно ответил Степан. – Пока. Если же меня не оправдают и не выпустят отсюда, то длительное время я вообще буду обходиться без наркотиков.
– Смешно. – мне понравилось, что он способен шутить. – Хорошо, своё алиби вы отказываетесь раскрывать. Скажите, как часто вы бывали в квартире Костомарова, были ли вы в его квартире 28.06.2019 года?
– Я бывал в его квартире примерно пять-шесть раз в месяц. Иногда я приходил к нему за товаром, иногда он привозил его сам в условленное место. В квартире Костомарова в день убийства я не был. Последний раз я там был 26 июня, около 11 часов приехал, забрал покупку и уехал. В квартире находился не более 15 минут.
– У вас с убитым случались конфликты?
– Конфликты? Нет. Имелись случаи недопонимания. Илья почему-то считал, что может нарушать обусловленные сроки доставки мне наркотиков, стоимость которых я проплачивал заранее. Он мог запоздать с доставкой на день, а то и два. Мне это не нравилось. Я педант, сторонник строгого соблюдения условий соглашения, пусть и не одобряемого законом. Он в этом отношении был необязателен. На этой почве я неоднократно предъявлял ему претензии.
– Вы часто встречали в квартире убитого иных лиц? Его друзей, знакомых, других покупателей?
– Нет. За год знакомства я лишь дважды видел в его квартире посторонних. С одним покупателем я столкнулся в дверях, он выходил из квартиры Ильи. О нём сказать ничего не могу. С другим я даже познакомился – Игорь Костин. Его я запомнил из-за того, что у него были финансовые проблемы и я приобрёл для него нужный ему наркотик. Костомаров отказывался дать Костину в долг, я оплатил. Кстати, именно Костин и стал основным свидетелем по делу, хотя в суд не явился.
– Это мне известно. Что могли бы сказать по поводу его показаний?
– Они не соответствуют действительности. Так, он указал, что дважды видел, как я и Илья ссоримся. Однажды он действительно был свидетелем того, как я предъявлял претензии убитому по поводу нарушения срока поставки. Именно в этот день я и помог Костину деньгами. Но ссоры либо конфликта между мной и Костомаровым не было. Кроме того, в тот день я видел Костина в первый раз, в день нашего знакомства с ним. Почему он указывает на то, что сталкивался со мной в квартире Костомарова более 10 раз, я не знаю. Я уверен, что его слова о том, что в квартиру к себе Костомаров практически никого не пускал, просто бред. Илья был заинтересован в увеличении объём продаж, ему были нужны клиенты и их деньги. Я точно не был единственным покупателем, сделки с которым он совершал в своей квартире.
– Почему же Костин солгал? У него были для этого причины?
– Почему солгал? – переспросил Фёдоров, пожав плечами, и тут же ответил. – Не знаю. Конфликтов между нами не было. Деньги, которые я заплатил за него Костомарову, я с него не требовал. Да и что там было требовать, сумма-то была мизерной.
– Ладно. Пока с этим закончим. А что вы можете сказать о кортике, обнаруженном на месте происшествия?
– Ничего. – Фёдоров на секунду замешкался. – Я его никогда не видел. И вообще ничего подобного не видел. Когда я знакомился с делом, видел фотографии кортика, у меня сложилось впечатление, что это какое-то антикварное оружие. У Костомарова я его точно не видел.
– Как вы относитесь к показаниям Селемякиной И.С.? Откуда она могла вас видеть? И, главное, когда?
– Бедная пожилая женщина. Я уверен, что ни разу не видел её. Она, конечно, могла меня видеть, когда я приходил к Костомарову. Но её поведение в суде говорит о том, что она сама не знает, что видела и видела ли вообще.
– Что можете пояснить по поводу ваших отпечатков пальцев на месте происшествия?
– Они могли и должны были быть там обнаружены. Я бывал у Костомарова, он же не отличался страстью к чистоте и порядку. – ответил Степан и с улыбкой продолжил. – Насколько я знаю, время, когда оставлены отпечатки пальцев оставлены, установить невозможно.
– Невозможно. – согласился я. – Может у вас есть какие-либо мысли по поводу произошедшего? Идеи? Предложения?
– Мыслей нет. Есть предложение – перейти на «ты».
– Принимается. В таком случае что ты думаешь обо всём случившемся? Тебя подставили? Если да, то кто?
– Подставлять меня было некому. Конкурентам это не интересно, так как бразды правления всем имуществом и капиталом держит в своих руках мать. Это меня устраивает. Врагов в России я ещё не нажил. У меня сложилось впечатление, что произошедшее – роковое стечение обстоятельств.
– Очень неудачное стечение обстоятельств, как мне кажется.
– Очень неудачное. – согласился Фёдоров, улыбнувшись. – Ещё вопросы?
– Пока нет. Мне необходимо всё обдумать, взвесить и проанализировать. Тебе же я рекомендую дать ответ по поводу своего алиби. Ты сам понимаешь, что это важно.
– Понимаю. Но решения не поменяю.
– Это твоё право. В таком случае ознакомься с соглашением и, если тебя всё устраивает, подписывай. – я протянул ему практически стандартный бланк договора, слегка доработанный мной в связи с не обычными условиями нынешнего дела и после того, как Фёдоров его прочитал и подписал, продолжил. – Ладно, определимся. Счастливо.
– Всего доброго.
Когда я вышел из СИЗО, был уже полдень. Сегодня ноябрь подарил пасмурный, но сухой день. Настроение у меня было аналогичным. С одной стороны, мне понравился Фёдоров-младший: спокойный, уравновешенный, хладнокровный, умный, образованный. С другой – он слишком самоуверен и глуп. Глуп, потому что верит в правосудие и справедливость, верит в то, что лозунги о презумпции виновности действительно работают, верит, что его судьба кому-то, кроме нас, интересна. Больше всего меня удивило то, что в нашем разговоре он дважды назвал свою мачеху матерью. В его устах это прозвучало естественно и как само собой разумеющееся. В жизни не часто такое встретишь. Поэтому я направился в кафе, чтобы перекусить, а затем направился на встречу с мачехой Степана. Или всё-таки матерью?