Владимир Сергеевич Курин
Нина
Хлопнула дверца. На пол шумно осыпалась труха. Тяжелые шаги удалились, а потом послышался гулкий скрежет, такой, когда передвигают мебель. Грохочущий звук приближался, и вместе с ним слышалось бубнение Георгия. Он громко кряхтел и неразборчиво бурчал.
Наконец все стихло над Нининой головой.
Затем открылась входная дверь в дом.
– Нина! – крикнул Георгий. – Нина, ты где?
Он несколько раз позвал девочку. Выкрикивания становились тише, затем громче. Георгий ходил по двору и звал ее.
Нина опустила мешок и перед ней распахнулась темнота. Нигде не было даже тонкой ленточки света. Сначала она хотела откликнуться на зов Георгия, но затем передумала. Испугалась. Боялась, что он снова будет гладить ее щеки и облизываться, как беспризорный щенок.
– Нина, тебя мама зовет, иди домой! – крикнул мужчина совсем рядом, в коридоре, затем помолчав, буркнул. – Ну и черт с тобой.
Дверь хлопнула. Повисла тишина. Тишина, которой Нина прежде не слышала. Ей стало не по себе. Хотелось выбраться поскорее из подвала и забежать в свою комнату, укрыться одеялом с головой и согреться. А еще хотелось есть. Голод сворачивал животик в крошечный комок, который пульсировал и дергался. Слабость стала настолько сильной, что она невольно закрыла глаза и простонала.
Наверху громко застучало. Гремело так же, как осенью, когда мама обивала окна пленкой, чтобы холод не заходил внутрь дома. Она стучала небольшим молоточком, забивая крошечные гвоздики в рамки окон. Стекла тогда дребезжали, и она начинала стучать аккуратнее, чтобы они не треснули. Но сейчас стук был намного сильнее. И дребезжала входная дверь, повизгивая петлями.
Вскоре снова пришла тишина, и Нина, сморенная страхом и голодом, уснула. Ей снился хоровод вокруг новогодней елки, дед мороз, раздающий подарки, смеющиеся дети и салют. Проснулась она, когда в нос ударили запахи праздничного стола. Пахло так же, как в магазине: горячим хлебом, колбаской и мандаринами.
Она открыла глаза и перед ней стеной стояла темнота. Девочка проморгалась. Но темнота не спешила отступать. Нина встала и простонала; ноги затекли и по ним побежали безжалостные мурашки. Животик ныл, пульсировал.
Руками нащупала стенку и шагнула вперед, туда, где должна быть лестница. Сделала всего несколько маленьких шажков, прежде чем обо что-то споткнулась и упала на что-то мягкое. От неожиданности Нина вскрикнула и отпрыгнула в сторону, ударившись головой о полку. Присела от боли, прижавшись к холодной стене и схватившись руками за ушиб. Ее пальцы чувствовали, как на затылке растет шишка. Губы задрожали и вскоре она заплакала.
Немного успокоившись, Нина протянула руку вперед, пытаясь нащупать обо что споткнулась. И нащупала…
Ледяной кол пронзил ее тельце и душу. Испуг колючими иглами прошел от пяток до головы. Она трогала рукой чью-то ногу. Сквозь прохудившийся носок на чьей-то ноге она коснулась рукой теплых пальцев.
Девочка вздрогнула, вскрикнула и отпрянула обратно к стене, заткнув ладонями рот. У нее не возникло даже детских сомнений: чья-то нога – это нога ее мамы.
– Мам? Мама? – произнесла она.
Мама молчала.
Девочка придвинулась ближе к лежащей матери и нащупала ее руку. Провела ладонью выше, к плечу, и легонько потрясла.
– Мам, просыпайся, – сквозь всхлипы прошептала Нина.
Мама молчала. Нина плакала. Слезы стекали по щекам и, едва различимой в тишине капелью, падали на бетонный пол.
Девочка принялась ощупывать маму, касаясь ее влажных волос, груди, живота и бедер. Чуть выше бедра на боку мамы ощутила ладонью что-то влажное и липкое. Одернула руку и наскоро вытерла испачканную ладонь о колготки.
– Мам?
Девочка еще несколько раз позвала маму, но та молчала и никак не реагировала на зов дочери. Вскоре Нина почувствовала себя очень плохо: голова кружилась, губы высохли и неприятно скукожились, а слюны во рту, чтобы их смочить, не было.
Ощупывая пространство вокруг, она встала и направилась вперед, к лестнице. Глаза понемногу привыкли к темноте, но разглядеть лестницу, как и лежащую маму, все же не удавалось. Поэтому девочка вытянула вперед руки и, водя ими из стороны в сторону, принялась искать путь к выходу.
Сделав несколько шажков, наткнулась на вертикальный деревянный брус. Слева от него нащупала перекладину и встала на нее ногой. Поднялась на ступеньку выше и хотела схватиться руками за следующую перекладину, но не нащупала ее. Вместо ступени были обломки с торчавшими в разные стороны щепками.
Нина потянула руки еще выше. Перекладина выше на месте. Задрав ногу, оперлась коленом одной ноги на ступень, а другой оттолкнулась и схватилась правой рукой за ступень вверху.
Она поднималась, пока не наткнулась рукой на дверцу подвала. Толкнула ее. Но та не подалась. Еще толчок, но и эта попытка не принесла никаких результатов, кроме сыплющейся трухи. Дверца даже не качнулась. После нескольких отчаянных попыток открыть дверцу и выбраться наружу Нина заплакала от бессилья.
Аккуратно, оступаясь, но держа равновесие, спустилась вниз.
Оставшихся сил было совсем мало, но хватило, чтобы пролезть на четвереньках к стене, нащупать мешок, положить его рядом с матерью, рухнуть и обнять едва теплое тело.
Нина спала крепко, без снов, но ощущая каждой клеткой своего тела подвальный холод.
Она не знала сколько прошло времени, когда проснулась. В животе урчало. Горло трещало от сухости. Перед глазами снова тьма и теперь снова придется ждать, пока начнут проявляться смутные очертания подвала.
Нина подняла голову с руки матери, привстала, облокотившись на локоть и нащупала лицо мамы. Холодное. Провела пальцами вниз. Щеки впалые, будто она закусила их зубами. Казалось, что зубы вот-вот прорежут кожу и окажутся снаружи.
Девочка вздрогнула.
На прохудившимся тапочке на ноге матери что-то светилось. И это не от привыкшего к темноте зрения. Это свет. Нина обернулась. Где-то впереди, на дальней стене, тоже висело светлое пятно, узкое и продолговатое, как кошачий зрачок.
Девочка вскрикнула от испуга и рванула в обратную от странного свечения сторону. Она присела спиной к стене и почти вжалась в нее, не обращая внимания на холод, пронзивший лопатки. Обхватила ноги руками и уткнулась лицом в колени.
– Мама, мама, мамочка, мне страшно, – начала она шептать, понимая, что мама не ответит, но больше не к кому обратиться. – Пожалуйста, пожалуйста.
Она ждала, что сейчас кто-то или что-то захрипит, разбрасывая слюну во все стороны, зацокает когтями, отбивая искры от бетонных стен. Кто-то тяжело задышит прямо в ухо и в нос ударит гнилью, лизнет мерзким, шершавым языком, таким же, как пальцы Георгия. Заскрипят ржавыми петлями зубы и клацнут старым амбарным замком перед лицом.
Девочка затихла. Сдержалась, чтобы не всхлипывать. Прислушалась.
Как бы она не старалась уловить детским, еще острым, слухом хоть какой-то звук из тех, что представляла в фантазиях, но не слышала. Тишину нарушал только легкий гул ветра, который поглаживал ее по оголенной ступне. Нина коснулась щиколотки и ветер прохладой лизнул костяшки пальцев руки.
