Владимир Привалов
Слезы саламандры
После этих слов на душе у Гудри стало совсем тоскливо. Перемены – это не к добру, любил повторять Якир.
Прав был старый слуга – так все и получилось…
Вернувшись, Гудри увидел расстеленный ковер в тени старого инжира. Не матушкин, нет – обычный домашний ковер. Но на том самом месте! Посредине возвышался медный чайник, и ждали угощения пустые тарелки и блюдечки – только и осталось, что разложить в них сладости. Совсем как во сне… А ведь раньше здесь собиралась только семья!.. Кто же это должен прийти такой важный, для кого это матушка так расстаралась?
Первым во двор вошел дядюшка Ильям. Троюродный брат отца совсем на него не походил: рыжебородый, с белесыми ресницами и такого же цвета волосами, голубоглазый Ильям резко отличался от смуглых, кареоких, черноволосых жителей Астанапура.
Дядюшка потрепал Гудри по макушке, мимоходом восхитился тому, как быстро растет племянник, и принялся воздавать должное красоте Гинтрун. Ему принялся поддакивать и второй гость, столь непохожий на дядюшку – низкорослый, толстенький, на коротких ножках-тумбах.
Гость запыхался, тугие щеки блестели от жира, над верхней губой торчала жесткая щетка усов. Большие глаза навыкате слезились – да и весь он исходил потом, утирая огромным вышитым платком шею, лоб и подбородок. Улыбаясь, он с поклоном преподнес хозяйке шкатулку из красного дерева, инкрустированную золотистой фольгой и вставками белой кости. Гинтрун распахнула шкатулку и не смогла сдержать восхищенного возгласа.
Гудри поджал губы и даже не стал смотреть, что там внутри. Противно! Пока матушка охала над подарком, незнакомец по-хозяйски огляделся вокруг, а потом так и прикипел взглядом к заднему двору! Там, где Гудри вчера летал на ковре!
Неспроста это… От плохого предчувствия у Гудри потянуло низ живота. Гостя звали Зайруллой, и он оказался булочником, но булочником непростым. В одном только караван-сарае у него работало семь пекарен, в которых и днем и ночью пекли лепешки. Гудри навострил уши, но вот дальше к несомненно интересному деловому разговору взрослых Гудри не допустили – рядом с Зайруллой стояла его уменьшенная копия: юноша, такой же как отец плотно сбитый, щекастый, с мясистым загривком. Правда, ростом он уже почти догнал своего отца, хоть и приходился Гудри ровесником. Парня звали Шафиром.
Об этом потомку Меджахаров поведали скороговоркой и так же быстренько выпроводили со двора. Матушка выглядела озадаченной таким скорым поворотом событий, но возразить не посмела. Гудри только и успел, что прихватить с крюка свой положенный кувшин. На отцовское место опустился Ильям, сияя радушной улыбкой, а напротив него, поджав ноги, присел булочник. Матушка разлила дорогим гостям душистый напиток.
Ворота захлопнулись. Шафир оглядел пустынную улочку, с некоторой почтительной робостью останавливаясь на крышах соседских особняков. Однако потом его взгляд упал на положенный кувшин, который Гудри привычным движением закинул за спину.
– Неужто сами пойдем ноги бить? – скривил он пухлые губы. – А водоносы на что?
– Чего без толку тут торчать?.. Как собачки у ворот сидеть будем? – буркнул Гудри. – Ждать, пока обратно во двор позовут?
Парень вскинулся, и Гудри добавил.
– Пойдем прогуляемся, я тебя с друзьями познакомлю.
Они прошли с десяток шагов по тихому Фонтанному переулку и вышли на широкую Воротную улицу – она проложила свой прямой как стрела путь от Вечерних врат до Водоводной площади Среднего города. Людей здесь было не в пример больше: пыхтели носильщики, поднимая в гору паланкины, переступали невозмутимые мулы, таща повозки, ступали в тени ограды горожане, спеша по своим делам.
Шафир остановился на углу. Задумчиво поковырял стык камней пальцем. Именно здесь, только с той стороны ограды, юный Гудри вчера вырубал упрямый солнцедар, высматривая сорняки с летающего матушкиного ковра.
И чего этот Шафир застрял? Чего ему там надо? Сын булочника тем временем оглядел шумную улицу и ласково похлопал ограду Меджахаров, словно козу-кормилицу.
Гудри покачал головой: ну и семейка!
В условленном месте поджидал один Ахмар – ни Фири, ни Сигвар не пришли. Такое уже бывало, и не раз. Сигвару, небось, досталось за вчерашнее опоздание, а Фири отец усадил за работу. Гудри познакомил друга со своим гостем, и вместе они зашагали наверх.
Стоило пройти всего ничего, как Шафир опять замер истуканом. Ну что ты будешь делать? Парень круглыми глазами пялился в переулок Вечерних Прудов. Гудри приблизился и заглянул за угол.
Крепко сбитый мужчина в дорогой шелковой накидке и расшитыми золотом туфлях склонился к улыбчивой девушке. Она стояла в проеме калитки, придерживая створку. Незнакомец горячо проговорил длинную фразу, прижал руки к груди, протянул их к девушке – и из его ладоней выпорхнули два зеленых продолговатых листа, стрельнул длинный стебель, лопнул бутоном, и закачался кроваво-красным тюльпаном. Девушка захлопала в ладоши и кинулась мужчине на шею.
– Книжник, – высказал очевидное Ахмар.
– Самые красивые девушки бросаются книжникам в объятья… – прошептал Шафир.
Девушка, обнимая ухажера, заприметила трех малолетних лоботрясов, подсматривающих за возлюбленными. Тихо пискнула и подалась назад. Книжник всем телом развернулся. Глаза полыхнули гневом, скулы отвердели. Он потянулся к карману богато расшитого халата… Не сговариваясь, Ахмар и Гудри с боков подхватили сына булочника и поспешили исчезнуть из переулка.
Шафир – к его чести – совсем не обиделся за такое обращение. Даже виновато пробурчал что-то в свое оправдание. А затем принялся с жаром пересказывать вчерашние поединки в Чит-тае! Друзья ушам своим не поверили – Шафир с отцом был на трибунах!
– И вот тогда книжник из Школы огня вызвал огненный смерч, и зрители загудели недовольно! – размахивал руками раскрасневшийся Шафир.
Гудри хмыкнул: когда день-деньской вокруг такое пекло – волей-неволей невзлюбишь огонь. Поговаривали в древности один из шайхиншайхов даже запретил в городе разводить очаги. Кузни закрыли, ночью город погружался во мрак. Однако день, другой, и жители доброго Астанапура взвыли без свежего хлеба: уж больно невкусными получались лепешки, испеченные на горячих полуденных камнях! Тогда шайхиншайх смилостивился и отменил свое постановление. Однако, как ни крути, Школа Огня и впрямь была не самой любимой у добрых жителей Астанапура!
– А кто против огневика стоял? – поинтересовался Ахмар.
– Водник. Ох и силен! – засмеялся довольный Шафир. – Огневик и туда и сюда, смерч огненный пытается к воднику подобраться, а тот стену выстроил, а сверху наслал град из ледяных кинжалов!
– Победил?
– Ага! – глаза Шафира победно сияли, словно это он одержал верх. – Огонь погудел еще, а потом зашипел и изошел дымом!
С этими разговорами они вышли к водоводной площади. Гудри порадовался – народу уже оставалось совсем немного. Очередь быстро продвигалась к водной арке.
– А я осенью в Чит-тай иду! Вот! – выпалил красный, как недавний волшебный тюльпан, Шафир. – Учиться! Книжником буду…
Гудри не нашелся что и сказать.
Ну, где справедливость? И Сигвар, и этот Шафир – все идут в Чит-тай!.. Эдак скоро и Фири там окажется – а Гудри, потомок Меджахаров, так и будет тайком ото всех выносить ночное ведро! Во рту пересохло, в горле встал горький комок.
– Ловчим дэвов? – насмешливо спросил Ахмар, поглядывая на белые пухлые руки сына булочника.
Шафир опять не обиделся, звонко рассмеявшись в ответ:
– Ловчим дэвов? Ну уж нет… Чтобы потом скитаться по пескам Велкве-таар, сражаться с кровожадными юхридами? Ну уж нет…
Друзья потрясенно переглянулись, а Гудри по-новому оглядел своего недавнего знакомца. Неужели тот открыл в себе источник эманация? Всем известно – книжником можно стать, если у тебя есть свой эманаций. Что это такое, никто из непосвященных толком не знал. Но именно благодаря эманацию книжник и писал свои книги, а книги даровали ему магию. Ну а еще книги, как поговаривают, питали водой глубокие колодцы Астанапура – недаром написанные в Чит-тае книги скупает Шайхиншайский дворец…
Второй способ стать учеником Чит-тая был куда проще. Нужны были тирхамы, дабы заплатить за обучение в Школе ловчих дэвов. Проучиться несколько лет, написать книгу (одну-единственную, для ловчего больше и не надо!), выдержать испытание – и тоже стать книжником.
– Нет, и в изначальную школу я не пойду, – доверительным шепотом поведал Шафир. – Только т-сс! Батюшка еле-еле сумел договориться… В новой школе появился один мастер – он ищет самые необычные пути к овладению эманацием. Вот отец и обратился к нему…
Шафир мечтательно закатил глаза. В это время подошла очередь приятелей. Подставив под раскрытый клюв каменной цапли положенный кувшин, Гудри набрал воды. Вместе они двинулись обратно. Шафир продолжил рассказ о вчерашних поединках в Чит-тае, а потрясенный Гудри никак не мог поверить услышанному.
Новая школа!.. Неужели теперь каждый, у кого достанет на это монет, сможет стать книжником?.. Не обыкновенным ловчим дэвов – а настоящим книжником? Новость была столь ошеломительной, что Гудри и не помнил, как простился с Ахмаром, как дошел до дома.
А вот когда он ступил, наконец, в родной двор, – тогда-то он сполна оценил мудрость любимого присловья старого Якира.
Перемены – это не к добру!
Матушка отдала в управление булочника задний двор! Неслыханно!! Зайрулла разберет там ограду и поставит пекарню с прилавком, дабы любой прохожий мог купить свежей сдобы или ароматных лепешек к завтраку!
«Но это же… Но это же… родовые земли Меджахар! А тут какие-то… булочники свои пекарни строить будут?!» – билась в голове гневная мысль.
Матушка, комкая в руках край накидки, с тревогой смотрела на сына. Дядюшка Ильям, улыбаясь, приблизился и нагнулся к самому лицу племянника. Выражение ласкового радушия тотчас слетело с него:
– Не глупи, Гудри Меджахар! – зашипел он. – Для семьи моего погибшего брата мне не жаль самого последнего тирхама! Но что будет с вами, если меня не станет? Об этом ты подумал?
«Отец не погиб! Он просто пропал! И он, и братья!» – отшатнулся Гудри.
– Теперь у вас будет пекарня под боком, и всегда найдется кусок хлеба на стол. Земля и дом – все остается во владении Меджахаров!
Гудри так и не нашел в себе сил ответить дядюшке. Он выдавил из себя почтительный поклон и улыбку, попрощался с гостями и потащил кувшин в дом.
– Ох, наконец-то я смогу нанять себе слуг, – услышал он счастливое щебетание матушки.
Гудри поставил кувшин и глянул на свое слабое отражение в медном зеркале напротив. Криво улыбнулся. Ну, хоть одно хорошо – теперь не придется поутру таскаться с ведром к солнцедарам!
***
Едва-едва рассвело, а неугомонные курицы уже копошились в старом саду. Крепкими костистыми лапами птицы ворошили мертвые ветки и сухую листву. Особенно им нравилось ковыряться под раскидистым тутом, гордостью рода Меджахар, − хоть на редком дереве, саженец которого привез из далекой страны прадед Гудри, еще не созрели ягоды. Склоняясь над землей, курицы поворачивали хохлатую голову и косили оранжевыми бусинами глаз.
Гудри глянул на птиц через открытую дверь:
«Как будто всегда здесь жили!» – восхитился он, подливая воду в муку. На его глазах в глубоком тазу творилась волшба: толстенький Шафир превращал муку в тесто.
– И еще один ковшик! – запыхтел Шафир. – Теперь теплой!
Гудри послушно зачерпнул из котла над очагом и осторожно, стараясь не пролить ни капли – вода ведь! – подлил в таз. Молчаливый булочник Зайрулла, сложив руки на груди, одобрительно кивнул, и Шафир заработал еще усерднее, взбивая тесто по кругу.
Сегодня предстоял непростой денек: новопостроенная на углу переулка Фонтанов и Воротной улицы пекарня ждала первых покупателей. Все волновались – а пуще всего Гудри, совсем незнакомый с хлебным делом.
Здание пекарни построили неслыханно быстро. На следующее же утро после прихода дядюшки с дорогим гостем во дворе появились громогласные, загорелые дочерна работники, которые играючи развалили угловую ограду, взмахивая тяжелыми заступами. Встревоженные соседи высыпали на улицу, и матушке пришлось их успокаивать. Впрочем, новость о появлении пекарни пришлась многим по сердцу…
Только успели выложить нижний пояс будущей постройки – как в переулке остановилась длинная повозка, груженная тесаными одинаковыми камнями. Строители трудились допоздна, а потом работали еще день и еще. Подвели стены под крышу, оставив проемы широких окон, выходящих на шумную улицу. Затем уложили черепицу, навесили дверь и ставни – и удалились, получив от благодарного Зайруллы условленную плату.
К очагу пришлось встать младшему сыну – старшим доставало хлопот в караван-сарае. Шафир был только рад – с разрешения хозяйки дома ему выделили спальню рядом с комнатой Гудри.
Юный булочник был готов крутиться у очагов с самого рассвета. Матушка готовилась отослать ему в помощь новых слуг, нанятых недавно, но рабочих рук все равно не хватало. Зайрулла, скрепя сердце, собрался нанимать помощника. Однако всего пара слов, невзначай сказанных Фири, сыном башмачника, изменили всё.
От друзей Гудри не скрывался, с ними он делился многими своими заботами, которые одна за другой сыпались на голову, словно орехи из прохудившегося мешка в чулане. Стоя в очереди на водоводной площади, Гудри пересказал друзьям, как причитал дородный Зайрулла. Да, найти хорошего помощника – дело непростое…
– Так ты и иди, – пожал плечами Фири. – Печь хлеб – дело доброе…
Услышав такое, Гудри едва не задохнулся от возмущения. Гордый потомок Меджахаров будет месить тесто?! Да скорее небо рухнет на землю! Однако слова друга все никак не выходили из головы… Работать в пекарне уж всяко лучше, чем выносить ночное ведро…
Словно оглушенный, он проходил весь день, а перед сном явился к матушке и поделился замыслом. Та замахала руками – приятные хлопоты вернули ей румянец на щеках и хорошее расположение духа. Теперь то и дело в разных концах дома слышался требовательный голос хозяйки, распекающей нерадивых работников. Зайрулла заплатил столько, что хватило нанять новых слуг, раздать долги… Однако Гудри стоял на своем, и матушка расплакалась, прижав сына к груди:
– Совсем взрослый ты у меня стал… Кормилец.
Разве могла она устоять? Так Гудри Меджахар стал помощником Шафира. А еще в этот же день рачительный Зайрулла выпустил кур в сад. Любимица матушки, хвостатая мурлыка Айли, огромными глазами смотрела на творящееся безобразие, сидя на высоком подоконнике узкого окна, но свой пост не покидала.
– А яйца нужны для сладкой сдобы, – приговаривал Шафир, меся тесто. – Тогда-то курочки и пригодятся…
– Для сладкой сдобы еще рано! – громко хлопнул в ладоши Зайрулла. Булочник светился гордостью. – Ничего, ничего, сынок… Скоро пойдут покупатели, сперва распробуют наш хлеб… Поймут, что лепешки – это для бедняков… Запомнят дорожку к новой пекарне, а уж потом и для булочек настанет срок.
Зайрулла спешил в караван-сарай. Шафир поведал по секрету, что за чужие долги отцу отписали еще две пекарни – оттого и носился дородный булочник из одного конца города в другой, оттого и не хватало ему работников… Вот и сейчас паланкин булочника уже стоял в переулке. Гудри про себя присвистнул – богатые носилки! Из красного дерева, с атласными занавесками. Золотыми нитями вышиты круглые лепешки в обрамлении всполохов пламени – знак гильдии хлебопеков.
– Ставьте хлеб. Скоро буду, – пропыхтел Зайрулла и был таков.
Шафир оказался неутомимым работником. А еще толстяк молотил языком без устали, и все разговоры у него были об одном: о Чит-тае. Шафир считал дни, когда распахнутся ворота города книжников, и он станет учеником-первогодком. Гудри от этих речей становилось тоскливо – но куда деваться? Может быть когда-то они с матушкой накопят столько, что и ему хватит на учебу в школе ловчих дэвов? А покамест те несколько тирхамов, которые он заработает в пекарне, пойдут в кубышку…
– Или вот взять легенду о Надежде Астанапура, – Гудри выхватил из болтовни Шафира последние слова и навострил уши. – Слыхал?..
Гудри вспомнил темную фигуру с раскинутыми руками у ворот Чит-тая, вмурованную в глыбу мутного стекла, и пожал плечами. Что-то слышал, конечно, но…
– Надежда Астанапура был очень красив, – воодушевленно начал юный булочник, зачерпывая тесто и укладывая в смазанные глиняные формочки. – Глаза у него были голубые, как высокое небо; зубы белые, как жемчуг; а от его улыбки плавились сердца самых неприступных красавиц. Соломенные волосы … – тут Шафир сбился и пояснил. – Солома – это трава такая…
Гудри кивнул, скрывая усмешку.
– А еще он был пустынным мастером… Сама великая Велкве-Таар открывает пустынным мастерам свою безбрежную мудрость, нашептывая строки на ухо смельчакам, которые отважатся остаться среди песков.
Голос Шафира дрожал. Гудри длинной кочергой сгреб угли в стороны, и юный булочник, орудуя лопаткой, расставлял в очаге заполненные формы с тестом. Закончив, он распрямился, вытер пот и хлебнул из ковшика.
– Пустынные мастера удаляются в пески, подальше от людей, чтобы написать свою книгу. А потом приходят в Чит-тай, дабы одержать верх над мастерами всех школ, и таким образом пройти последнее испытание!
Гудри кивнул. Все верно – и он слышал то же самое.
– Никто не может отказать в поединке пустынному мастеру! И тогда против чужеземца первым вышел мастер школы ловчих дэвов. Он был огромен – а его призрачный двойник оказался еще больше, одетый в шипастую броню, с высоким, окованным железом щитом, в середине которого блестел острый шип. В правой руке двойник сжимал длинное копье, чей наконечник походил на меч, острый настолько, что надвое разделял падающий волос!
Шафир прикрыл заслонкой поставленные хлеба и уселся на низенькую скамеечку подле Гудри.
– Пустынный мастер возложил левую руку на обложку своей потрепанной книги, тисненную темной кожей, и у ног его вырос столб из песка! Трибуны потрясенно охнули – никто доселе не видел у книжника такого двойника! Тем временем ловчий дэвов махнул копьем, и пошел по кругу. А вихрь песка поднялся над ареной и метнулся наперерез к противнику. Ловкий воин во второй раз взмахнул копьем – и рассек столб, и тот рассыпался безобидной кучей песка!..
Шафир поднялся и протер широкий прилавок, подергал ставни – готовился открывать лавку. Гудри зевнул во весь рот – ох, и рано встают булочники! Весь город еще спит сладким сном! Даже солнцедары со своей бочкой еще не проехали…
– Женщины на трибунах разочарованно охнули: как же так, такой красавчик, и так быстро проиграл. Однако все только начиналось – ведь вихрь, упрятавшись в песок арены, вырос за спиной ловчего! Тот крутанулся, ткнул копьем – но вихрь уклонился. Так они и сражались, пока ловчий дэвов не ослаб. Тогда вихрь вновь рассыпался, и вокруг противника выросло множество небольших вихрей. Они бросились на ловчего – и двойник растаял в туче песка.
После этой победой все женщины, что пришли посмотреть на поединок, влюбились в незнакомца. А тот поклонился – и ушел из Астанапура, дабы появится на следующее утро…
По пекарне пронесся дразнящий запах горячего хлеба, и в животе у Гудри громко заурчало. Шафир засмеялся и протянул помощнику ковшик с водой. Гудри с жадностью приник губами и напился вволю.
– И так приходил пустынный мастер каждое утро, и каждое утро ему противостоял новый изначальный мастер. Ни лед Школы Родниковой воды, ни ревущее пламя Школы Огня, ни таинственная магия Школы Великой Тишины не смогли взять верх над песком. Однако побежденные не сердились – ведь верх над ними взял песок самой Велкве-таар!
К тому времени в городе пошли слухи, что милостивая Велкве-таар и послала этого красивого иноземца, дабы он основал новую школу в Чит-тае. А еще шептались, что голубоглазый воин с соломенными волосами спасет Астанапур в будущей великой войне! Так мол, гласит древнее пророчество… С чьей-то легкой руки… – Шафир хихикнул, вскочил и забегал по лавке туда-обратно, – а, точнее, легкого языка – стали называть незнакомца Надеждой Астанапура – имени-то его никто не знал. И остался последний поединок с мастером Школы Стекла. На трибуны явился сам шайхиншайх Астан Восьмой – да не исчезнет память о нем! – и многочисленные придворные. Все затаили дыхание, когда против Надежды Астанапура вышел уродливый старик с бездонными черными глазами. Лютая злоба исходила от него, и угроза носилась в воздухе…
Гудри шмыгнул носом. «Носилась в воздухе?» Воистину – пахло гарью.
– Хлеб горит! – охнул Гудри, и Шафир подскочил словно ужаленный скорпионом в мягкое место.
Юный булочник подхватил кочергу, откатил заслонку и быстро-быстро принялся вытаскивать формы с хлебом. Румяные, дразнящие корочки ровными холмиками возвышались над глиняным ободом… Шафир всхлипнул: три крайних хлеба чернели по краям угольками. Воздух в пекарне потемнел от дыма. На Шафира было жалко смотреть. Щеки затряслись, он жалобно протянул:
– Первый раз батюшка доверил, а я… Первый день, первая пекарня… – голос его прервался, плечи поникли.
Казалось, Шафир сейчас рухнет на колени и разрыдается.
– Да ты посмотри, какой хлеб красивый! – возмутился Гудри. – Подумаешь, всего три хлеба и подгорело… Да у тебя и тесто еще осталось – сейчас раз, два – и готово!..
– Но батюшка придет… Увидит угли – это же такой убыток, – Шафир не мог оторвать горестного взгляда от обгорелого хлеба.
– Вот и не скажем ему ничего! – хлопнул в ладоши Гудри и булочник тотчас очнулся. – Открывай, давай, ставни, чтоб дым ушел! Ставь тесто – угли еще жаркие!
– А это… – Шафир стрельнул глазами на горелые корки.
– А это… – Гудри на миг занялся. – Я курам отдам… Больше яиц снесут! Для сладкой сдобы!
Услышав о сдобе, Шафир тотчас воспрял. Кинулся к ставням, загремел запором. Гудри влез в толстенные перчатки из колючей валяной шерсти и вытряхнул хлебцы в корзинку. Юркнул в дверь, выходящую в родной двор.
– Подумаешь!.. – хмыкнул Гудри, разглядывая ношу. – Ну, подгорел самый верх… Вот Фири бы его отдать и всем его братьям и сестрам, а не кур кормить…
Стукнула калитка, и Гудри перевел взгляд. По двору плелся сонный новый слуга, сжимая ночное ведро. Увидев молодого хозяина, он ускорился и исчез из виду. Вдали послышался мерный стук колотушки солнцедаров, и Гудри вновь посмотрел на горелые корки.
С шумом из кустов выбежали две курицы, и Гудри вздрогнул от испуга. Одна курица бежала за другой, раскинув крылья. Злой Гудри поддал ногой, но промазал.
«Разбегались тут…» – Гудри решительно развернулся и направился к воротам. По привычке остановился и прислушался. Колотушка солнцедаров удалялась, звучала все тише. Гудри открыл калитку и выглянул. Никого… Совсем как раньше, он выбежал в переулок и метнулся следом за телегой.
– Эй! – негромко позвал он.
«А вдруг они не только немые, но и глухие?» – мелькнуло в голове.
Однако его услышали. Сидящий на облучке потянул поводья, и мулы встали. Троица обернулась. Глаза из-под прорезей недоуменно уставились на юношу.
Гудри смутился:
– Вот… Решил – хоть хлеба покушаете, – он наклонил корзинку и высыпал хлебцы на край телеги. – Горячий! Подгорел только малость…
Солнцедары переглянулись. Тот, что вышагивал с колотушкой, низко поклонился, прижав руку к груди, а его товарищ торопливо накинул рогожу на хлеб. В соседнем дворе послышалась перебранка, и Гудри махнул рукой на прощанье.
В пекарне Шафир уже пришел в себя. Распахнул ставни, прикрыл выпечку платком. Закатав рукава, умелый Шафир разложил тесто по новой. В тазу оставалось еще немного теста, рядом стояли пустые формы.
И как же у него все ловко выходит!
– Поможешь? – Шафир кивнул на глиняные формы. – Справишься?
Гудри кивнул.
Справится, конечно! Ведь он уже столько раз видел, как это делается! А тут всего-то дел… Обрадованный Шафир метнулся к прилавку – первые покупатели должны были вот-вот появиться! Гудри закатал рукава и взялся за тесто.
«Интересно, а ребята появятся?.. – на миг задумался Гудри, вытаскивая большой комок и расправляя его внутри формы. – Не забыли? Фири, небось, прибежит. Поглазеть, позубоскалить… Как же, потомок гордых Меджахаров нынче работает в лавке пекаря».
Гудри вновь погрузил руки в таз. Как частенько бывало, мысли бежали своей дорогой. Гудри припоминал опару, поставленную на ночь. Утром она ожила, бормотала что-то свое, пыхтела, загадывала загадки… Неясные образы – живой хлеб, живое слово – теснили грудь юного Гудри. Затем отчего-то припомнился всесильный шайх из недавней истории, который запретил огонь в Астанапуре.
«Кузни запретил, ночные фонари запретил, а вот с пекарнями не справился!» – Гудри придвинул наполненные формы к очагу, где по углам рдели десятками настороженных глаз угли.
Смутные слова, такие важные в этот тихий рассветный час, наконец выстроились внутри Гудри стройной строкой, и он прошептал, плохо понимая, что делает:
– Дух хлебный правителя строгого слова сильней… – внезапно между ладоней Гудри, выпачканных липким тестом, с шумным треском пробежали лиловые огни. Небольшая молния, хлопнув, ударила в потолок. От испуга Гудри отшатнулся, запнулся и сел на пятую точку.
– Книжник!.. – всплеснул руками дородный Зайрулла, входящий в лавку.
– Книжник… – вторил Шафир, круглыми глазами глядя то на Гудри, то на подпалину на потолке.
– Книжник! Книжник! Книжник! – наперебой завопили Ахмар, Сигвар и Фири подпрыгивая от восторга и колотя по прилавку. Как и обещали, друзья заявились к открытию пекарни.
– Книжник! Милостивая Велкве-таар, – прошептала Гинтрун, обессиленно опираясь на дверной проем. – Мой сын – книжник!
Глава 3
Не тот был характер у Гинтрун Меджахар, чтобы день-деньской лить слезы счастья, умиляясь внезапному дару книжника у своего любимого сына!
Матушка решительно ворвалась в пекарню – отодвинув с дороги пышного булочника Зайруллу, так и застывшего столбом, и даже этого не заметив. Ухватила сына за выпачканную тестом ладонь и потащила за собой. Ахмар, Сигвар и Фири побежали следом. Шафир с тоской посмотрел на спины ребят, окинул взглядом свежевыпеченные хлеба – и тяжело вздохнул.
Матушка без устали мчалась вверх по Воротной улице: косынка развевалась, глаза горели… Она выметнулась на Водоводную площадь, не замечая удивления на лицах горожан. В очереди стоящих за водой людей мелькнуло перепуганное лицо старого Якира. Друзья, пихая друг друга под ребра, вприпрыжку неслись за ними.
– Но… куда мы? – задыхаясь, спросил Гудри.
– Как куда? В Чит-тай, конечно! – вскрикнула Гинтрун. – Не каждый день в Астанапуре молнии крыши насквозь пробивают!
Молнии?.. Крыши? Насквозь?! Лиловые искры едва-едва опалили новехонькую балку, но разве матушке сейчас докажешь… Ее любимый Гудри пробил черепицу? Пусть так оно и будет… Иначе глядишь, через пару-другую оставленных позади улиц Гудри, по ее словам, и вовсе разнесет несчастную пекарню по камушкам!
Наконец сумасшедший забег закончился. Вот только совсем не так, как того ожидала взбудораженная Гинтрун. Радостные мастера Чит-тая не высыпали из ворот, обнимаясь и плача от счастья, и не приветствовали юного одаренного книжника. Их вообще никто не встречал. Лишь молчаливые хмурые стражники перегородили путь, скрестив отполированные лезвия алебард.
Матушка грудью бросилась на преграду, выпустив сына. Стражник справа зыркнул недовольно и послал товарища за десятником. Гинтрун с жаром начала историю о своем чудесном сыне. Охранники слушали с интересом, но алебард из рук не выпускали.
Гудри не мог оторвать взгляд от глыбы мутного стекла неподалеку. Словно исполинский валун из древесной смолы свалился с неба и теперь подпирал крепостную стену Чит-тая. И как не растаял на эдаком-то зное?.. Гудри торопливо приблизился и всмотрелся в самую глубину, прикрыв глаза ладонью от утренних лучей.
– Надежда Астанапура, – послышался позади тихий голос Сигвара, и Гудри еле заметно кивнул. Глаза, наконец, привыкли, и он разглядел внутри едва угадываемую фигуру.
– И почему мастера изначальных школ не могут его освободить? – удивился Гудри, выпрямляясь. – Сколько ему еще там быть?..
Мимо проскользнул Фири. Воровато стрельнув глазами на стражников – те по-прежнему внимали рассказу разгоряченной Гинтрун – он колупнул гладкую поверхность, принюхался…
– Ты еще лизни, – хмыкнул Сигвар.
– Ага, на зуб попробуй… Вдруг это и вправду солнечный камень?..
– А-а-а, – махнул рукой сын башмачника, мигом потеряв к глыбе всякий интерес. – Стекло… Стекляшка паршивенькая…
Отойдя в сторону, Фири подобрал невесть как оказавшийся подле ворот Чит-тая прутик и принялся чертить на песке.
– Зачем его освобождать? – пожал плечами Ахмар. – Пусть и дальше там сидит…
– Но как же… – возмутился Гудри. Он даже не сразу нашелся, что и ответить другу. – Это же … Надежда Астанапура!..
Из Чит-тая показался мужчина, неброско одетый в простые одежды. Матушка бросилась к нему, однако разглядела вышитое на груди тростниковое перо с глиняной чернильницей и отступилась. Переписчик из гильдии каллиграфов ничем не сможет ей помочь, он ведь не книжник, а простой писарь – и не более того…
– Надежда Астанапура? – скривил губы Ахмар. – Ты больше побасенки слушай… Надежда, как же. Стал бы изначальный мастер эдак его наказывать – да еще и не двойника, а самого книжника… Вот у нас в гильдии змееловов… – Ахмар осекся.
Проходивший мимо переписчик остановился и неслышно приблизился, заглядывая Фири через плечо. Каллиграф нахмурился, изможденное лицо пробороздили морщины, а пальцы правой руки слегка зашевелились, точно перебирая в воздухе невидимые четки. Юный сын башмачника самозабвенно рисовал в дорожной пыли, не замечая ничего вокруг.
«А ведь и верно!.. На трибуне Чит-тая сражаются не живые люди, а только их призрачные двойники, вызванные силой книги и эманацием книжника! Почему же в стекло замуровали живого человека? Да не простого человека, а пустынного мастера!?» − задумавшись, Гудри пнул невысокую пирамидку из камушков, сложенную кем-то прямо на земле.
– Ага… Я вот слышал, – забасил Сигвар и тут же понизил голос. – Этот Надежда Астанапура по ночам на улицы выбирается. И детей ворует, которые домой до прихода темноты не успевают прийти…
– Да зачем ему это? – возмутился Гудри.
– Зачем-зачем?.. – проворчал Сигвар. – Душу выпивает вместе с кровью, а тела бросает в сухие колодцы. Юхридам на радость.
Фири, ничего не слыша и не видя вокруг, прикусив кончик языка, закрутил последнюю завитушку и решил отойти на пару шагов, полюбоваться делом своих рук. Шагнул – и влетел спиной в стоящего позади переписчика.
– Ой!.. – съежился от испуга сын башмачника, разглядев незнакомца.
– Неплохо-неплохо… – покачал головой переписчик. Голос его звучал глухо, словно из того заброшенного колодца, где живут юхриды, про который рассказывал Сигвар. – Неплохо. В завершении стоит ослабить нажим, и закончить рисунок порханием бабочки… – задумчиво произнес мужчина и легко взмахнул перед собой расслабленной ладонью.
