Владимир Прасолов
Ледовый материк. Вангол-4

Сырохватов разделся и лег на вагонный диван. Иван Петрович засучил по локоть рукава рубахи и положил тяжелые, сильные ладони на спину старшего лейтенанта. С полчаса Сырохватов, еле сдерживаясь от боли, терпел то, что с ним творили эти руки. Когда дед закончил, слегка похлопав его по спине, он долго не мог, вернее, не хотел вставать, даже пошевелиться, такая истома прилила к его телу. Такое тепло разливалось от пальцев ног до головы, такая легкость, что действительно не хотелось возвращаться в то состояние, в котором он находился до этого «массажа».

– Вставай, вставай, паря, все у тебя в порядке будет, еще пару разов помну тебя, будешь как огурец свежий.

Сырохватов медленно сел и покачал головой.

– Не кружится голова?

– Немного есть…

– Сейчас пройдет, кровь схлынет и пройдет. Полежи пока.

– Да, ничего подобного никогда не испытывал… – Сырохватов откинулся на спину и вытянулся на полке. – Действительно, ощущения сильные. Спасибо, дед.

– Так и вышло, что, вместо спасибо, меня старший майор Битц, был такой начальник лагеря, в баньку и определил на весь срок.

– Верю…

– Да, многих на ноги поднял, а кому просто помог от боли избавиться, всяко бывало… приезжали всякие большие люди, начальство. Даже самого Лаврентия Палыча, ага, его, его тоже… поясницу ему поправил, снял недуг…

Сырохватов аж привстал от неожиданности.

– Да ну, батя?! Не врешь?

– Чего мне врать, вот сейчас я в купе с тобой, служивый, еду куда? В Москву. Как так? Без пачпорта? Зэк со справкой? А вот так, в купе. Приеду, меня прямо на вокзале встретят и к нему повезут, а ты думал чего? Вру? Не вру я, чистая правда. Здоровье, оно один раз человеку дается, его хранить надоть и беречь. Видно, вспомнил, как я его правил, прихватило, вот и призвал.

– Верю, верю я тебе, верю…

– То-то, а то…

– Прости, батя… – Сырохватов извинился, наверное, впервые в жизни.

Неделя дороги пролетела незаметно, Сырохватов еще два раза подвергся добровольной экзекуции и чувствовал себя очень хорошо. Боль в пояснице вообще ушла, зато появилась какая-то неведомая ранее ему энергия, просто какая-то жажда жизни. Появилось какое-то новое, неведомое ему ранее ощущение, чувство благодарности человеку. Он с удивлением смотрел на этого чудного деда, гордившегося своей службой царю на легендарном крейсере, отсидевшего почти десять лет по чьей-то злой воле и не утратившего доброту и стойкость, буквально излучавшего благодушие и надежность. А встреть он такого в зоне, сломал бы не глядя, как многих, не смирившихся со своей участью. Сломал бы, потому что так было принято. Потому что в лагере только он решал, как кому жить и как дышать. Зэки для него были лагерной пылью, рабами, не более. Такие, как этот, тоже встречались, но их было мало. Они пытались жить сами по себе. Он их гнул и ломал. Теперь он ловил себя на мысли: а вдруг он был не прав? Нет, не всегда, но иногда и он мог ошибиться… Раньше Сырохватов никогда не сомневался в своей правоте. Иначе в зоне нельзя, хозяин должен быть один. Надо же. Отменили приговор через десять лет. Тут что-то не так. Немыслимо!

Сотни, тысячи зэков в лагерях тянут сроки и не мечтают ни о чем, кроме куска хлеба. А тут один из них едет с ним в одном купе. С удовольствием попивает горячий чай с белыми сухариками и спокойно смотрит ему в глаза. Все не просто так… Может, сама судьба ему помогает. Дед едет к Берии. Это точно, на кой ему врать. И справка эта липовая, просто приказали освободить и отправить, и все дела. Скорее всего, скрытно его сопровождают ребята из особого отдела. Сырохватов несколько раз заметил этих людей. Он не мог ошибиться. Особисты. Надо воспользоваться случаем. Это шанс добиться встречи с наркомом, по крайней мере передать письмо.

Сырохватов все разложил по полочкам, почти, как всегда, правильно. Заблуждался только в одном: сопровождали особисты не деда, а его. Дело в том, что, с кем едет Сырохватов, особистов абсолютно не интересовало. Попутчиками были просто случайные люди. Операм была поставлена строго определенная задача, они ее выполняли. Если бы Сырохватов знал! Но он не знал и знать не мог.

Москва. Сырохватов

Перрон Казанского вокзала столицы в ранний час прибытия поезда был почти пуст. Сырохватов не торопясь готовился к выходу из вагона, пропустил, попрощавшись, вперед своего бравого попутчика и следовал по вагону на выход, не выпуская из поля зрения деда. Поравнявшись со служебным купе проводника, он вдруг почувствовал, как сильные руки сзади и сбоку буквально внесли его в это купе и дверь закрылась.

– В чем дело?! – пытаясь схватиться за кобуру, закричал старший лейтенант, но было поздно.

Перед его глазами было удостоверение Смерша, крепкий удар в солнечное сплетение перекрыл ему дыхание.

– Ты не сильно его?

– Да нет, слегонца, чтоб не голосил. Нам же сказали взять его тихо.

– Ну что, старлей, дыши, только не ори! Понял?

Сырохватов кивнул, и его посадили на скамью.

– Все, спокойно! Нам приказано доставить тебя в управление кадров наркомата, понял? Потому ты сейчас идешь с нами. След в след, шаг в сторону – и я тебя пристрелю, понял?

– Понял.

– Оружие получишь по месту прибытия. Все, пошли.

Сойдя на перрон, Сырохватов заметил вдалеке своего попутчика, деда, которого явно заботливо сопровождали двое в штатском. Его баульчик несли…

«Не соврал старый… значит, и письмо передаст по назначению», – подумал Сырохватов.

В его голове наблюдался некоторый сумбур. Он не ожидал ничего подобного. Зачем его схватили, для чего? Он и ехал, согласно командировочному удостоверению, именно туда, куда его теперь вот так грубо доставляют. Как-то глупо и бессмысленно выходит.

Через полчаса езды по улицам утренней столицы его вывели из машины, втолкнули в дверь наркомата, но, конечно, не в парадную, а в одну из служебных. Нескончаемый коридор, несколько лестничных переходов – и вот он в камере внутренней тюрьмы. Одиночный пенал, в котором можно только стоять, под непрерывным доглядом надсмотрщика, под светом яркой лампы, слепящей глаза, под таким ярким, что обжигает сетчатку глаз даже при закрытых веках. Сырохватов не терял самообладания, но страх липким потом пробивался наружу…

– Что, потеешь, старлей? Ничё, потерпи, постой, подумай, чего это тебе такую честь оказали. Под белы рученьки сюда доставили, а? Подумай! Может, чего и поймешь?

«Да, он прав, надо сосредоточиться и думать! Думать, а не ссать в штаны!» Сырохватов закрыл глаза и стал перебирать все свои шаги от момента, когда он нашел в тайге Игоря Сергеева, вернее, его труп и тем самым раскрыл вражеского агента по кличке Вангол, и до сегодняшнего дня. В том, что он раскрыл врага, а может быть, целое вражеское гнездо, он не сомневался ни секунды, у него были на то неопровержимые доказательства… Он докопался до этого сам. И нигде не допустил прокола. Никто не знал о его догадке, никто. Только доклад его начальнику мог быть причиной этих событий. Теперь все, о чем он докладывал, уже в письме, через деда-банщика попадет в руки Берии и тогда… А что будет тогда, Сырохватов не знал, воображения не хватало. Да и что будет с ним сейчас, он тоже не знал…

Он был уверен, что его сдал его начальник, но зачем? Он что, тоже замешан? Но тогда его бы просто убрали еще в Чите, зачем было везти сюда… Вот падла, его вели с самой Читы, значит, это все же Портных. Они же все в верхнем эшелоне власти повязаны меж собой.

«Предал он меня… предал…»

Ноги затекли, не меньше четырех часов он стоит уже здесь под ярким светом лампы и надзором зевающего то и дело вертухая. Он поймал себя на мысли, что обозвал сержанта по-зэковски и вообще начинает его ненавидеть… А может, это все вообще не связано с Ванголом. Может, поступил донос на него! Но он ни в чем не виноват перед Родиной! Сейчас его вызовут на допрос, все выяснится, весь этот кошмар кончится… Мысли путались, нестерпимо хотелось пить…

– А ничё, крепкий мужик. Открывай его, вот распоряжение.

Сырохватов увидел, как раскрылась решетка, он шагнул вперед, но ноги не слушались, он просто рухнул вперед лицом. Но не упал, сержант и капитан подхватили его.

– Ты чё, ну-ко держись, старлей, двигай, двигай ходулями, счас отойдет…

– Дайте воды… – прошептал Сырохватов пересохшими губами.

– Сколько он тут?

– Почти двадцать часов.

– Дай ему попить, немного…

Сырохватов сделал несколько судорожных глотков из протянутой ему кружки и закашлялся.

– В седьмую его, пусть пару часов отлежится, потом накормить, и в восемь я его заберу. Вот портупея его и ремень. К восьми отдашь, и сапоги чтоб начищены были, слышишь, старлей? Начальство тебя видеть хочет. Вот так вот.

Сырохватов на ватных ногах еле добрел в сопровождении старшины до камеры, где он завалился на топчан и уснул.

Как ни странно, но через два часа он проснулся и чувствовал себя хорошо. Оделся, почистил сапоги и к приходу капитана был готов ко всему.

– Хорош, – отметил капитан. – Что ж, идем. Вот пакет, что был с тобой. Ты же его должен передать начальнику управления кадров?

– Так точно.

– Вот и передашь.

В приемной ждать не пришлось. Сырохватов вошел и строевым шагом подошел к массивному столу, за которым, как за крепостной стеной, сидел начальник.

Отрапортовать о прибытии он не успел. Тот жестом остановил его и протянул руку:

– Пакет привез, давай.

– Так точно. Вот.

Начальник несколько минут читал бумаги из пакета, потом внимательно посмотрел прямо в глаза Сырохватову.

– Присаживайся, старший лейтенант. Похвально, похвально. Восемь рапортов с просьбой об отправке на фронт. Отменные характеристики, безукоризненный послужной лист. Нам такие люди нужны, нам коммунисты с железными нервами на фронте очень нужны… Что ж, придется удовлетворить ваше желание, да и начальство ваше наконец не возражает.

Он нажал на кнопку, и в кабинете появился сотрудник.

– Так, немедленно в приказ, назначить старшего лейтенанта Сырохватова заместителем командира заградотряда, там посмотрите сами, где особо острая ситуация с людьми, и завтра же его на фронт, а еще лучше, если прямо сегодня. Война не ждет. Вот так. Свободен, Сырохватов, поступаешь в распоряжение капитана Сысоева.

Сырохватов вскочил и, отдав честь, вышел из кабинета в приемную, где его ждал капитан.

«Значит, вот как! Меня просто списали на фронт! Да, я, как и все, писал рапорта, но я же знал – меня некем заменить! Я был на своем месте! Я добросовестно делал свое дело! Я выполнял все приказы! Все! Значит, теперь я стал не нужен. Хорошо. Пусть так! Но почему так внезапно, срочно, вдруг? Схватили как зэка! Определили в кутузку. Значит, я кому-то сильно помешал. Теперь ясно кому… Но я успел, письмо дойдет до народного комиссара, тогда посмотрим, кто должен гнить в окопах…» Сырохватов, стиснув зубы, шел за капитаном, а мысленно рвал и метал, крушил всех, кто встал на его пути. Всех, потому как они не стоили и гроша, тупые ублюдки, предатели, враги народа! Ничего, скоро они ответят за все…

– До утра приказано оставить тебя здесь, утром машиной выедешь по месту службы. Все ясно?

– Так точно.

– Ну, ночуй, старший лейтенант, отдельные для тебя апартаменты, ужин тебе принесут, – закрывая камеру, улыбнулся ему капитан.

«Я тебя лично рвать буду, дай срок», – мысленно ответил Сырохватов.

Сырохватов не предполагал, что именно его начальник, майор Портных, хорошо зная его характер, пытался спасти его. Он сделал так, чтобы Сырохватов ничего не успел совершить в Москве. Старшего лейтенанта сопровождали и доставили в наркомат по его приказу. Портных попросил своего друга, начальника управления, упрятать его куда подальше от Москвы, дабы сберечь его твердолобую голову от быстрой расправы. Он понимал: как только Сырохватов начнет собирать информацию по этому неприкасаемому, под особым покровительством «самого», Ванголу, а он будет это делать, старшего лейтенанта мгновенно вычислят и уничтожат. Сказать об этом Сырохватову он не мог, единственный выход – отправка на фронт. Там не до расследований будет. Не сумел Портных предвидеть только одного, что Сырохватову попадется такой попутчик. Подобного предусмотреть никто не смог, а должны были…

Через три дня после того, как Сырохватов был направлен на фронт, по наркомату прошла ориентировка – установить местонахождение старшего лейтенанта НКВД Сырохватова и немедленно доставить в Москву. Это было сделано по распоряжению Лаврентия Павловича Берии полковником Красковым. Будь оно выполнено, приговор, наверное, навис бы над многими…

Но судьба распорядилась иначе, в первую очередь для Сырохватова.

Он в это время трясся в кузове санитарной полуторки. Водитель с медсестрой привез в полевой госпиталь раненых с передовой и на обратном пути прихватил попутчика – заместителя командира заградотряда. Попробуй не возьми…

Антарктида, Новая Швабия. Кольша

В комнату старшего воспитателя Кольшу вызвали сразу после обеда. Он вошел и увидел за столом именно ту красивую женщину, которую приметил раньше. Длинные светлые волосы, красивые, выразительные глаза и улыбка. Он уже и не помнил, чтобы кто-нибудь вот так открыто ему улыбнулся.

Ольга заговорила на немецком:

– Проходи, садись.

Кольша прошел и сел на стул напротив.

– Как тебя зовут, мальчик?

– Мой номер восемьсот десять, госпожа…

– Я не госпожа, – на русском языке тихо перебила его Ольга. – Как твое имя?

– Кольша…

– Я тоже русская, и я хочу тебе помочь. Но не знаю как. Тебе, Кольша, угрожает опасность стать… стать…

Ольга не знала, как сказать подростку, почти еще ребенку, о том, что с ним собираются сделать.

– На удобрение меня отправят?

– Нет, Кольша. Бывает и похуже.

– Похуже уж некуда… Раз так, что мне делать?

– Не знаю, есть еще две недели…

Кольша почему-то поверил этой женщине. Наверное, потому, что она не врала. Он научился чувствовать вранье. Она говорила правду, для него это было важно. Кольша решил открыться ей.

Он почти прошептал:

– Я сбежать хочу.

– Куда здесь бежать?..

– В тайгу…

– Здесь нет тайги, Кольша, здесь есть леса, но они не такие, как у тебя дома. Ты не сможешь прожить один в этих лесах. Там полно хищных зверей. До лесов очень далеко. Тебя будут искать и наверняка найдут. То, что ты задумал, – смертельно опасно.

– Не найдут. Если и найдут, все одно хуже не будет, так ведь?

– Так…

– Помогите мне. Извините, как мне вас называть?

– Ольга… то есть при всех – госпожа Штольц. Как тебе помочь?

– Госпожа Штольц, мне нужны нож и крепкая веревка. Еще две или три иголки большие и зажигалка, как у воспитателей я видел. Больше мне ничего не нужно, я уйду от собак и буду жить в лесу, каким бы он ни был. Я всю жизнь свою в тайге жил и здесь буду…

– Хорошо. До завтра я все для тебя приготовлю. Но где это для тебя спрятать?

– Знаете, где картофельные поля у реки? Там на берегу стоит туалет. За туалетом обрыв, а в нем есть норы, положите все туда, в самую верхнюю, я возьму. Только не знаю, когда нас туда повезут.

– Это узнаю я и постараюсь тебе сообщить, хорошо?

– Хорошо. – Кольша помолчал, затем решил уточнить: – Вы правда русская?

– Правда, я из Ленинграда. Слышал про такой город?

– Нет.

– Ты, наверное, забыл. Про этот город все дети Советского Союза знают.

– Значит, забыл, – улыбнулся Кольша.

– Ничего, вот война кончится, и ты обязательно приедешь в этот замечательный город.

– Вы сами-то в это верите? – строго глядя в глаза, спросил Кольша.

– Хочу верить… – честно ответила Ольга.

Через три дня Кольшу вызвал старший воспитатель и отдал ему небольшую книжку:

– Это тебе передала фрау Штольц. Там записка.

Кольша открыл книжку и увидел записку.

«Восемьсот десятый, я свое обещание выполнила, будь примером для всех в учебе, послезавтра проверю личные достижения. Фр. Штольц».

– Благодарю, господин воспитатель, – поклонился Кольша и вышел.

Так, значит, она выполнила его просьбу, послезавтра их повезут на поля у реки – понял Кольша. Он был готов к побегу. Он давно решил, что если пытаться бежать, то надо пробовать именно там. Он уже пару раз спускался к реке, вода в ней была чистая и холодная, как в Енисее. Там, вдалеке, виднелись горы, лес, и добраться до них можно было полями. Так и побежал тот мальчишка, которого затравили собаками. Кольша решил уйти рекой. Камыша по берегу реки было много, он уже смастерил себе хорошую трубку, чтобы долго плыть под водой с камнем. Так он делал у себя на речке, когда охотился на налимов с маленькой острогой. Нырял с камнем за пазухой и трубкой в руке и плыл по течению, высматривая на дне пятнистых и усатых рыбин. Заметит в ямке пятнистый зигзаг, налим всегда, как пружина, готовый к броску, на дне лежит, через трубочку камышовую, не всплывая, наберет полные легкие воздуха и осторожно опускается к своей добыче. Короткий удар, и… от его остроги еще ни один не ушел. Жаль, острогу не сделать… и вообще, рыба-то здесь водится?

О том, водится ли в этой реке рыба, Кольша узнал довольно быстро.

Как всегда после прибытия на место, последовала команда:

– Подготовиться к работе.

Это означало, что нужно переобуться, надеть рабочие фартуки и перчатки и, если есть необходимость, сходить в туалет. Народу было много, сразу несколько машин прибыло на поля. Впервые привезли на работы даже девчонок. Кольша в этой сумятице спокойно прошел мимо туалета к берегу и спрыгнул на одну из террас. Берег был достаточно высокий и весь изрезан террасами, по верхнему срезу было много небольших нор. Кольша так и не разобрался, птичьи они или каких-то зверьков.

Он сунул руку в нору и нащупал сверток. Не подвела фрау Ольга…

Схватив сверток и приготовленную им трубку, Кольша стал спускаться к воде. На ходу сунул в большой карман фартука увесистый камень. Он уже был у самого среза воды, как сверху услышал крик воспитателя:

– Стой! Немедленно назад!

Он обернулся и увидел, что несколько воспитателей устремились вниз по террасам за ним.

Кольша что было мочи крикнул:

– Лучше сдохнуть, чем так жить! – и прыгнул в воду.

Сделав несколько сильных гребков, Кольша отплыл и, подхваченный мощным течением, стал быстро удаляться от берега, на котором метались его преследователи. Никто из них в воду не прыгнул. Они бежали по берегу и что-то кричали.

«Ну что ж, пора», – решил Кольша и, вскинув руки, стал беспорядочно бить ими по воде, скрываясь с головой, что-то крича, и наконец ушел под воду.

Для наблюдавших с берега людей все было ясно – мальчишка утонул.

А Кольша долго плыл, задержав дыхание, камень помогал быть под водой, затем подвсплыл и, высунув трубку, выдохнув через нее, набрал полные легкие воздуха. И снова, сколько мог, плыл под водой. Река была глубокая и холодная, прозрачная вода позволяла видеть каменистое дно, усеянное крупными валунами. Кольша не понимал, как далеко его унесло и можно ли всплыть незамеченным. Он собрался было снова подвсплыть, чтобы подышать через трубочку, как заметил что-то большое, метнувшееся к нему из глубины. Резкий рывок – и Кольша почувствовал, как, треснув, порвались завязки фартука с камнем в кармане, и, освобожденный от груза, он буквально вылетел на поверхность. Уже не думая ни о чем, спасаясь, Кольша быстро поплыл к берегу, успел выбраться на отмель и юркнуть в прибрежный кустарник. В этот самый момент на водную гладь из-за поворота реки медленно вырулил патрульный катер. Он шел зигзагами, по бортам стояли матросы, внимательно смотревшие по сторонам на воду.

Акула, атаковавшая мальчишку, выплюнула Кольшин фартук, он всплыл как раз тогда, когда катер проходил мимо. Зацепив тряпку багром и вытащив на палубу, все увидели на ней зияющие дыры от зубов хищницы. Сомнений не было – беглец стал пищей этой свирепой хозяйки реки.

Тем временем Кольша пластом лежал в кустарнике. Он не шевелился и почти не дышал, зарывшись в старые листья и мох. Мимо него в двух-трех метрах прошли люди. Он услышал обрывок разговора:

– Зря время теряем, из этой реки никто еще не выплывал…

«А я выплыл…» – улыбнулся Кольша.

Весь день Кольша где ползком, где пригнувшись как можно ниже, чтобы укрыться за кустарником, пробирался в сторону, в которой вдалеке просматривались заснеженные вершины гор. Он видел – у их подножий начинается тайга или лес, не важно. Он чувствовал, что там его родная стихия. В ней он вырос, там он как дома. Точно не пропадет. Поэтому он шел и шел. Только совсем устав, выбрав в небольшом овражке укромное место, решил немного отдохнуть. Совсем немного…

Не имея часов, определять здесь течение времени было сложно. Не было столь привычного рассвета и заката, не было настоящей ночи. Спустились сумерки, и в этих сумерках Кольша вдруг почувствовал опасность. Она исходила отовсюду, она окружала Кольшу и сжималась кольцом на его груди. Он вскрикнул и проснулся.

Осторожно осмотревшись вокруг, Кольша убедился: ему ничего не угрожает. Только сейчас он вытащил из-за пазухи сверток, который забрал в норе на берегу. Осторожно развязав крепкую бечеву, развернул его. Нож, хороший, очень острый нож сверкнул лезвием. Здесь же были зажигалка и жестяной флакон с бензином, иглы и прочные нитки. Все, что просил Кольша, оказалось на месте, кроме того, в свертке он нашел несколько плиток шоколада, прессованное сухое соленое мясо и теплые шерстяные носки. Все было завернуто в прорезиненную ткань и даже не намокло за время его купания. Он вспомнил фрау Ольгу, ее глаза, волосы, улыбку. Она и вправду наша, русская, спасибо ей…