bannerbannerbanner
Офицер Красной Армии

Владимир Поселягин
Офицер Красной Армии

Полная версия

– Всё в ваших руках, – с безразличием пожал я плечами. – Зайдём в деревню, можете заняться им. Я вам даже верёвку одолжу и мыло.

– Зачем? – удивился капитан.

– Бандитов и пособников вешают. Расстрел применяется только для военных преступников.

– Ах вон вы о чём. Понял, там разберёмся.

Через час мы выдвинулись дальше. До Марьяновки осталось километра четыре, до темноты успеем.

Эпопея с танками не прошла зря. Кроме мин – я чуть позже дополнительно снял ещё штук двадцать – мы обогатились двумя прицелами к пушкам, двумя танковыми пулемётами. Точно такими же, как у меня, ими владели оба танкиста, передав «Максим» лётчикам. Потом – ещё тридцатью двумя дисками к ним и немалым количеством боезапаса, два не вскрытых цинка с патронами даже нашли.

А останки погибших танкистов мы похоронили, экипажи обоих танков, двух парней из первой машины и трёх из второй. Так и осталось тайной, куда делся третий из первой машины, может, ему повезло и он остался в живых? Кто знает.

Только с раненым летуном всё было плохо, Анна провела операцию, но честно сказала, что можно надеяться только на молодой организм парня и что не придётся ему резать руку.

Перед самой темнотой мы вошли в Марьяновку. Обоз медленно двигался в сторону дома, где квартировали до этого полицаи, а мы, оставив повозки позади, начали зачистку селения.

Петли на двери в хату скрипели, причём мерзко так, а от того, что мы заседали именно в этой хате и двери постоянно закрывали и открыли, скрип мы этот слушали постоянно. Наконец сидевший за столом Семёнов не выдержал и приказал оставить дверь открытой, устало потирая пальцами виски.

– Давайте следующего! – крикнул он.

Капитан меня удивлял, с высоты своего двадцатилетнего возраста я как-то не обращал внимания на усталость и трудности, поэтому даже сейчас выглядел бодряком, но вот тридцатидвухлетний Семёнов явно проигрывал мне в этом. Но это и понятно, мало того, что возраст, так ещё он совсем недавно оправился от тяжёлого ранения, а тут такой экстрим.

– Отдохни, завтра много работы, а я закончу, – велел я ему.

– Я справлюсь, – поморщился он.

Семёнов помимо обязанностей командира обоза и командира взвода пехоты взял на себя ещё работу начальника штаба группировки. Штабист он был так себе, так что я планировал его поставить на батарею.

– Это не предложение. Это приказ. А то всего полчаса находимся в этом селе, приняли только двух желающих вступить в наши ряды, а ты уже квелый. Отдыхай.

Мы несколько часов назад перешли на ты, поэтому говорил я спокойно, без командных ноток.

– Есть, – устало мотнул головой Семёнов. – Разрешите идти?

– Иди, в соседней хате твоя жена, как мне доложили, уже организовала постой. Танкисты жаловались, они эту хату первыми приметили, да она отбила.

– Аня может.

Капитан передал мне блокнот, куда записывал претендентов, и, забрав висевшую на вешалке шинель, накинул её на плечи и вышел из хаты. Нетерпеливо мнущийся у дверей пожилой мужчина расправил кепку и, надев её и сделав два чеканных шага, вскинул руку к виску:

– Красноармеец Михайлов. Егор Дмитриевич. Сто четвертый стрелковый полк. Шестьдесят вторая Туркестанская стрелковая дивизия.

– Пятая армия? – уточнил я, записывая.

– Да, товарищ старший лейтенант.

– Когда были призваны и как оказались в окружении? – привычно спросил я и стал записывать данные, что диктовал пожилой красноармеец.

Закончив, я посмотрел на него и сказал:

– Ваша воинская специальность – стрелок. Но в роту мотострелков мы набираем молодых парней не старше двадцати пяти лет. Иначе не выдержать темпа боя. Вам сорок шесть лет, вы даже в артиллеристы не годитесь. Ездовые нужны, но временно, пока мы не пересядем на технику. У меня нет для вас места, единственно, что…

– Я согласен, – быстро сказал бывший воронежский житель.

– Не торопитесь. Мы формируем взвод снабжения с приданным хозотделением. Какая у вас гражданская профессия? – Так механик я. Ремонтирую швейные машинки.

– М-да, – задумчиво помассировал я виски, повторив жест Семёнова. – Ладно, записываю вас в хозотделение, будете на подхвате, пока вам нормальную работу не найдут. В обозе ваша телега третья, возница красноармеец Трифонов, командира пока нет. Там разберётесь. Держите назначение. Завтра в семь утра выдвигаемся, будьте готовы.

Вырвав лист бумаги из блокнота, я передал его пожилому мужчине. Фактически это пока его единственный документ.

В этот момент в хату вошёл Игнатьев и, остановившись у вешалки, повесил на крючок ППД, который забрал себе, после чего направился к столу.

– Скажите следующему, чтобы пока не заходил, – велел я красноармейцу, после чего повернулся к капитану:

– Что у вас там?

– Рука не поднялась. Отметелили мы его сильно, но тут жена из дома выскочила, закрыла собой. Дети малолетние прибежали, – сев за стол, он взял стоявшую крынку и стал жадно пить молоко.

– Вот как? – грустно хмыкнул я и задумчиво протянул: – Пожале-е-ели.

– Ну, он обещал, что такого больше не произойдёт.

– Да ну? Расскажу тебе одну историю, что произошла на моих глазах. Как-то пожалели вот такого вот типчика, тот на коленях стоял, просил его простить. Вроде всё дальше было нормально, да вот как-то ночью взял да ударил он своего командира, делавшего обход, и, перетащив того через ничейную полосу, сдался немцам. Какова мораль? Сделал один раз, сделает второй. Я поспрашивал сельчан насчёт этого мужичка. Хреновый он оказался сосед. Я, конечно, не психолог, но дальнейшее предсказать могу легко. После того как мы уйдём, он будет сидеть тихо, думаю, ваши кулаки произвели на него впечатление. Когда немцы придут, проводя разведку, будут они нас искать, то он первый доложит о нас. Выслуживаясь. Потом получит место главного полицая, наберёт подручных и начнёт творить беспредел. Избивали его на улице, и унижался он, прося прощения, при многих жителях села. Будь уверен, он об этом помнит и будет помнить очень хорошо. Первым делом он повесит вашу помощницу, ведь она помогала Красной Армии, а это не есть гуд. Потом будет мстить остальным, одновременно наживаясь на их имуществе. Чуя за собой силу и пьянея от крови, он если не полностью вырежет село, то творить в округе будет страшные вещи…

Капитан как раз отрезал кусок хлеба от каравая, но так и замер, угрюмо слушая меня и глядя остановившимся взглядом в столешницу. После последних моих слов он встал и стремительно покинул хату, оставив висеть автомат на вешалке, но вот нож унёс с собой.

– …хотя, может, и не будет такого. Дождётся конца войны и будет жить честным гражданином и растить детишек, – закончил я, когда Игнатьев вышел, после чего крикнул: – Следующий!

Когда я заканчивал с пятый претендентом, двадцатилетний паренёк без сомнений шёл в мотострелковую роту пулемётчиком, в хате снова появился Игнатьев. Только теперь он тяжело дышал, в правой руке у него был окровавленный нож, рукав комбинезона тоже пятнали тёмные пятна.

Облокотившись о стену хаты, лавка стояла вплотную к стене, я с интересом проследил, как капитан снова сел за стол, и, взмахом руки отпустив новобранца, спросил:

– Сам?

– А кто? Остальные спят… Отбой же… Часовые только бдят.

– Не думал, что решишься… но решился. Вот что, у меня есть для тебя, капитан, другая должность и работа. Мне остро необходим особист. Возьмёшься?

– Так это была проверка? – прямо посмотрел он на меня.

– Да.

– А этого тебе не жалко? Его жены, что рыдает сейчас над телом? Детей? Их трое.

– Нет.

– А Семёнов, он вон как по селу работал, всех недобитков нашёл и прижал?

– Он слишком импульсивен и подвержен сиюминутному решению. Для командира подразделения это не критично, а вот особиста из него не выйдет. Особист мне нужен с холодной головой, умеющий думать и принимать решения. Ты подходишь, в случае крайней нужды пойдёшь до конца, как только что было выяснено. С работой особиста знаком?

– В общих чертах… Время есть подумать?

– До утра. Взвод заму передай.

– Хорошо.

– Ужинай, а мне с новобранцами закончить надо. Кстати, у нас первый командир мотострелкового взвода появился. Старшина Радугин. Сейчас он принимает подразделение. Всего семь человек, но с чего-то же надо начать. Два других взвода даже ещё не начали своё формирование. Ни людей, ни командиров… Следующий!

Ночью, в постели, куда меня положила пожилая хозяйка, я лежал в одном исподнем и размышлял о сегодняшнем дне. Надо сказать, прошло всего два дня с момента начала формирования мангруппы, а у меня уже тридцать человек на десяток подразделений. Правда, пяток можно сразу вычеркнуть – лётчики и непрофильные бойцы уйдут из подразделения, а набирать надо так, чтобы костяк после пересечения фронта остался со мной.

После захвата села выяснилось, что тут окруженцев куда больше. Видимо, в Раговичах за этим полицаи очень пристально следили. В Марьяновке было проще. Окруженцев представляли братьями, дядьками, дальними родственниками, приехавшими погостить, да и что уж говорить, и просто мужьями. К сожалению, из восемнадцати человек трое отсеялись в силу возраста и ранений. Остальные пошли в подразделения. Теперь у меня было три водителя, шесть артиллеристов, включая тех, что уже есть, правда, из разных подразделений и воевали они на разных системах. Три командира, пять пехотинцев, но по возрасту подошли только трое, остальные ушли в пулемётный взвод. Кстати, тот красноармеец, Михайлов, пожилой мужчина, которого я определил в хозяйственное подразделение, вернулся и попросился к пулемётчикам. А что ему, пулемёты то же, что швейные машинки. Шучу конечно, просто он встретил односельчанина, что с нами пришёл, и попросил к нему. Я не отказал, и он стал четвёртым номером «Максима». Был ещё один разведчик, причём из того же батальона, что и Белов. Видимо, часть Белова, отходя, оставила их в разных деревнях. Правда, сам Егор его не сразу вспомнил, служили они в разных ротах и встречались редко. Егора я поставил командиром первого отделения формирующегося взвода, его однополчанина – командиром второго. Чтобы хоть командиры были опытные и натренированные. Правда, пока подчинённых у них нет, но это дело наживное. Тем более в двадцати километрах находится лагерь военнопленных, и я уже начал планировать налёт на него.

 

Я не собираюсь брать всех людей из лагеря. Нет, мы из пулемётов расстреляем охрану и часовых, чтобы дать возможность бежать военнопленным, после чего отойдём. Ту часть, что побежит в нашу сторону, просеем частой гребёнкой и наберём людей. Молодых и злых парней, а перед другими извинимся, они нам не нужны и будут мешать. Знаю, что нехорошо так говорить, но других слов у меня не было. Мне не нужны гири на ногах, иначе ни о какой мангруппе не может идти и речи, а у меня на неё большие планы. Надеюсь, освобождённые военнопленные смогут выбраться своими силами. Минимум продовольствия и оружия мы им дадим, это всё, чем я смогу им помочь.

Конечно, можно и дальше так неторопливо набирать людей. Но на это может уйти до недели, а то и больше. А тут разом я наберу потребное количество, более того, тех воинских специальностей, что мне были так необходимы. Да, этот лагерь военнопленных, о котором мне сообщили местные жители, идеальное для меня решение проблемы с нехваткой бойцов и командиров. Конечно, есть проблемы с вооружением, но с этим мне помогут склады трофеев вооружения РККА, что собирали немецкие трофейные команды в этой области. Правда, в том посёлке городского типа стоит взвод немцев и взвод вспомогательной полиции, но я что-нибудь придумаю. Например, выманю их из посёлка Иванкова и заведу в засаду. Наличного вооружения вполне хватит если не уничтожить их, то изрядно потрепать.

На данный момент моё подразделение, кроме названного количества людей, имело транспорт из шести телег и повозок разной тягловой силы. Также было пять коней под седлом, два из них отходили разведчикам, один был мой Рыжий, четвёртого забрал себе Семёнов, пятый отошёл Игнатьеву, который оказался неплохим кавалеристом. Он, кстати, согласился и теперь создаёт особый отдел заново.

Вооружение – четыре ручных пулемёта, три из них ДТ, один ДП. Один «Максим» – «инвалид», как его прозвали ехидные бойцы. Из лёгкого стрелкового у нас было восемнадцать винтовок Мосина, четыре карабина той же модели, они шли в основном разведчикам и артиллеристам. Было два автомата, один наш и один немецкий, про их карабины я уж и не говорю. Как было девять штук, так и осталось. Их я планировал отдать военнопленным, что не пойдут с нами. Как-то так. Жаль, тяжёлого вооружения у нас нет, да и с боезапасом к основному оружию тоже не густо.

Продовольствия у нас было на пару недель, если рассчитывать прокормить сорок человек. Правда, повар жаловался, что сорокалитровый казан, что был у нас за общий котёл, маловат. Идеально бы подошла полевая кухня.

Среди последних трофеев при обыске хаты полицаев под кроватью старшего полицая, того самого, учительского вида, бойцы обнаружили завёрнутую в мешковину СВТ в снайперском исполнении. Прицел находился на месте. Подумав – я знал, что среди бойцов снайперов нет, – отдал свой пулемёт со всем запасом дисков в мотострелковый взвод, парни знают, что с ним делать, а сам забрал винтовку себе. Даже провёл её осмотр и чистку перед сном. Винтовка оказалась в порядке, без повреждений, хотя было видно, что старый хозяин за ней не следил, пришлось поработать над регулятором, чтобы привести винтовку в полный порядок. Жаль только, она не была комплектной, штыка не было, это и расстраивало.

Прикрыв глаза, я глубоко вздохнул и провалился в сон. Завтра много дел, нужно отдохнуть. Хотя шести часов мне хватит с запасом, я действительно научился высыпаться за короткое время.

* * *

– Что скажешь? – спросил я у лежавшего рядом Семёнова.

Капитан использовал для наблюдения один из двух наличных биноклей, мне же хватало прицела на винтовке. Кстати, я уже успел её испробовать и остался доволен результатом. Три выстрела, и два немца, что ехали на мотоцикле, отправились в мир мёртвых.

Сегодня утром, когда мы покинули Марьяновку, спустя пару часов вернулся разведдозор с сообщением, что навстречу двигается техника. Эта новость застала нас буквально со спущенными штанами. Нет, мы готовы были к бою, но на наших условиях, когда заляжем в засаду и будем бить противника из укрытия, но мы находились в открытом поле.

Позади в трёх километрах осталась небольшая рощица, и впереди километрах в двух также находилась посадка, окружающая озеро. Место для засад в обоих случаях приемлемо, но как я уже говорил, нас застали в открытом поле.

– Переодеваемся под полицаев, – мгновенно приняв решение, скомандовал я, доедая бутерброд. До обеда ещё было далеко, а позавтракать я не успел, вот и восполнял калории. Так-то обедать мы рассчитывали на ходу, так как горячее планировалось только на месте стоянки перед ночёвкой и наутро.

Не думаю, что искали нас, для этого прошло слишком мало времени, хотя эту версию я не исключал. Скорее всего это двигаются такие же интенданты. Чуть позже выяснилось, что я всё-таки ошибся, это действительно искали нас.

Немцев было семеро на двух мотоциклах и… советском бронеавтомобиле. Без сомнений, под белыми тевтонскими крестами скрывалась наша родная броня БА-20.

– БэА-двадцать эм, – опустив бинокль, сообщил Семёнов, он тоже опознал нашу бывшую бронемашину.

– Ну и что? Сколько немцы захватили подобных машин? Нам эта пулемётная жестянка не нужна. Жжём, когда они ближе подойдут… О, передовой мотоцикл увеличил скорость, видимо, они хотят опознаться до прихода основной колонны. Патроны на бронебойно-зажигательные переснарядили?

– Да, – кивнул Семёнов и отошёл в сторону.

Мотоцикл уже был близко, да и основная колонна была недалеко, поэтому, привстав на одно колено за передовой телегой, я прижал винтовку к плечу и трижды выстрелил по мотоциклистам, что двигались позади бронемашины. Фактически на этом бой и закончился. Мои выстрелы прозвучали сигналом, и почти сразу ударили четыре ручника – «Максим» контролировал тылы – и изрешеченная бронемашина остановилась, уткнувшись капотом в склон кювета. Нам ещё повезло, что не вспыхнул бак броневика, тогда кранты трофеям, и это бы выдало наше местоположение. Хотя бак в некоторых местах был пробит и горючее начало вытекать на землю, образуя лужу. В общем, очень повезло.

Живых немцев не было, но один из бойцов, что с грехом пополам понимал этот язык, прочитал в документах офицера, находившегося внутри БА, что ищут они диверсионную группу, уничтожившую подразделение комендатуры Народичей. На карте я нашёл обозначенное место трагедии, оно совпадало с тем, где я бросил подожжённую технику.

Из трофеев было три автомата, что ушли мотострелкам, два МГ-34, ДТ и три карабина. Пистолеты я не считаю, хотя их было три единицы. Оба мотоцикла были с пулемётами, так что один мы затрофеили с моей цели, ДТ Воронин вытащил из башни броневика, второй МГ сняли с люльки передового мотоцикла. Он был изрешечён и в дело не годился. Но вот мотоцикл, по которому работал я, на удивление оказался цел, не считать же за повреждения две случайные пробоины в люльке? Водители у нас были, так что подумав, я решил, что пора обзаводиться техникой, и приказал оставить мотоцикл. Бойцы слили весь бензин в свободную тару, был подобран экипаж. В люльку уже был установлен исправный пулемёт, и мотоцикл возглавил нашу колонну. Разведка на конях продолжила выполнять функции передового дозора. Бой этот произошёл всего в одиннадцати километрах от лагеря военнопленных, поэтому за световой день, пройдя километров тринадцать, мы оставили Воронина организовывать временный лагерь и впятером, включая обоих разведчиков, направились на конях на рекогносцировку, и вот уже как двадцать минут наблюдали за жизнью в лагере военнопленных.

Воронину требовалось дать лошадям хотя бы несколько часов отдыха, им и нам придётся идти всю следующую ночь, чтобы уйти от лагеря военнопленных как можно дальше. Тут с ностальгией вспоминаешь многокилометровые рейды по тылам противника на наших «газонах».

– Далековато для пулемётов. Ручниками не достанем, тут станковое нужно.

– Согласен, – кивнул я и, оторвав сухую прошлогоднюю травинку, стал её покусывать, задумчиво поглядывая на далёкий лагерь. – «Максим» поставим тут. Его задача – отвлечение внимания, основная же огневая группа с ручниками пойдёт по тому оврагу. Во-он от того места, где кривое дерево, до лагеря порядка четырёхсот метров, для ручников нормально. Главная задача бить по скоплению немцев. Первым делом откроем огонь по казарме, это вон то строение.

– Зажигательными можно, – пожевав губами, согласился Семёнов, и подумав, добавил: – Всех не уничтожим, среди военнопленных большие потери будут.

– Будут, – согласился я. – Но пулемёты на вышках на мне, из винтовки буду по ним работать. Шесть вышек, шесть пулемётов.

– Все не успеешь. Предлагаю те две ближайшие оставить пулемётчикам, они их изрешетят, не бронированные, вот с остальными сложно, и тут их ликвидацией действительно лучше заняться тебе. Так надёжнее будет.

– Да. Возвращаемся в лагерь. Надеюсь, Воронин хорошо замаскировал наш след, что сворачивает к лесу. Немцы нас в этом районе уже, наверное, начали искать, – сказал я, возвращаясь к оставленным в низине лошадям.

– Думаете, они нас ищут именно тут?

– Ну, не тут, но где-то в этом районе. Пойми, капитан, немцы тоже ведь не дураки и понимают, что просто так нас взять трудно. Самое логичное и верное – это отправить в разные стороны патрульные группы из местных полицаев. Своих они стараются беречь, тут нам повезло на нацистов нарваться. Пропала одна группа, ага, значит, русские где-то в районе их патрулирования, круг заметно сужается. Так что в другой ситуации я бы предпочёл пропустить этот патруль. Но там так ситуация сложилась. Одним словом, у нас осталось куда меньше времени, чем я думал. Именно поэтому мы совершаем нападение сегодня, до темноты, и будем уходить в отрыв всю ночь. Главное не приближаться к основным дорогам и переправам, там усиленные посты. Наверняка ещё на бродах их поставили да в деревнях гарнизоны усилили. Или усилят не сегодня, так завтра. Схема у них отработана, а нам нужно сделать так, чтобы она сработала вхолостую… Мотоцикл придётся уничтожить, нам две речки пересечь надо будет, с лошадьми куда проще. К мостам и бродам не подойдёшь.

– Надеюсь, всё получится. Вы командир. Вам лучше знать, – переложил Семёнов на мои плечи всю ответственность.

– Так всегда и было, – усмехнулся я и, проверив подпругу, одним прыжком оказался в седле, после чего ударил каблуками по бокам Рыжего и последовал вслед за Беловым. До темноты осталось три часа, нам нужно успеть за это время не только организовать позиции, но и, нанеся охране максимальный урон, уйти как можно дальше. Пусть немцы за головы хватаются, когда в побег уйдёт почти пять сотен военнопленных. Им нужно будет не только нас ловить, отличная ширма получается.

Впереди показалась дорога. Проверив, нет ли кого на виду, мы пересекли её. Обернувшись, я посмотрел на заметные следы копыт, что оставались на влажной земле, и, сплюнув, зло прошептал:

– Как достала эта сырость.

Через пару минут мы оказались среди голого леса, однако лагерь был развёрнут не в нём, а в ельнике на другой стороне, именно там мы и нашли наш обоз. Ельник хорошо маскировал стоянку. Повар уже начал готовить ужин, а я стал строить в одну шеренгу тех, кто будет участвовать в освобождении наших парней из плена. Ничего, вернутся – поужинают. Сам голодный.

Сначала всё шло согласно плану, мы выдвинулись к лагерю, незаметно заняли позиции и, приготовившись к бою, стали ожидать сигнала открытия огня. Не моего приказа, кстати говоря. Но время шло, а пулемётчик за прицелом «Максима» медлил, хотя ему играть первую скрипку. Почему он медлил, я знал, по плану огонь должен был быть открыт за полчаса до заката, поэтому я нетерпеливо поглядывал на минутную стрелку. Уверен, командир пулемётного расчёта лейтенант Захаренко делал то же самое, мы сверились перед боем, чтобы у нас было одинаковое время на часах.

Наконец время подошло, минутная стрелка достигла назначенного времени, поэтому прицелившись в давно намеченную цель, я дождался, когда вдалеке длинной очередью загрохотал «Максим» и спустил крючок. В ту же секунду немец, что прогуливался по небольшой площадке вышки, мягко повалился на дощатый пол. Почти сразу после выстрела подо мной загрохотали ручные пулемёты. Да, я умудрился незаметно для немцев залезть на дерево, где уж больно была хорошая позиция для стрельбы. А вот дальше всё пошло не по моему сценарию. Я это заметил, когда загасил пулемётчика на третьей вышке и наводил ствол снайперки на четвёртую и последнюю. Остальные были уже уработаны. Последние сейчас выпускали диск за диском по казарме, но и они заметили неладное и были вынуждены прекратить огонь.

 

Дело оказалось в том, что военнопленные не стали разбегаться, хотя возможность у них такая была. Нет, они как единый организм, что намекало на управление ими, рванули к казарме через руками разорванную колючую проволоку ворот. Да они эти ворота буквально снесли! К сожалению, пока я успел загасить последнего пулемётчика, тот успел натворить бед, и у ворот остались лежать порядка двадцати тел в старой рваной советской форме. По своему опыту знаю, что там лежали активисты, те, кто первыми шли в бой. Молодая элита Союза.

Мы лежали и наблюдали, как военнопленные заканчивают с зачисткой лагеря, мне через прицел было видно, что они никого не жалеют, пленных никто не брал. Видимо, охрана позволяла себе некоторые вольности в отношении поднадзорных и получила воздаяние за это. Чувствуя, как на меня поглядывают бойцы-пулемётчики, я внутренне поморщился и скомандовал: – Выходим. Гиреев, останешься в прикрытии.

– Есть, – козырнул молодой паренёк с Кавказа и с напарником остался лежать у трофейного МГ.

Энергично шагая к лагерю, меня обогнали почти все бойцы, я размышлял о превратностях судьбы. Идея совершить налёт на лагерь и воспользоваться возможностью набрать людей пошла прахом. Судя по тому, как действовали военнопленные, у них нашёлся кто-то с немалым авторитетом, который взял на себя всю полноту командования подполья, и в нужный миг все выступили с одной целью – освобождение из плена.

Теперь о моих бедах. Я не смогу набрать людей и бросить остальных, не поймут. Да, у меня есть цель, да, я пойду на всё, чтобы её достичь, но мне нужны люди. Этим парням, что стояли одной стеной за колючей проволокой и молча с блестящими от возбуждения глазами наблюдали за нашим приближением, я просто не смогу сказать: «Нет, я вас не возьму!» Мне этого не позволит совесть, но и бросать их тоже не имеет смысла.

Прикинув за то время, пока шёл к лагерю, я решил, что в принципе ничего плохого в освобождении такого большого числа военнопленных нет. Тут хоть в основном рядовой состав да младшие командиры, но сформировать из них три мангруппы под единым командованием я в состоянии. Комплектация и формирование – это проблемы следующих дней, сейчас же не тот момент. Тот же Воронин вполне потянет командование одной из групп. Второй, с которой будет находиться единый штаб соединения, могу командовать я. Одновременно командуя всей группировкой, насчёт третьей подумаем, вполне может быть, тоже найдётся человек, ведь кто-то же командовал пленными в лагере, а это, поверьте, ой как непросто – повести их за собой.

Когда я подошёл к воротам, мои парни и те, кто находился с другой стороны, совместными усилиями убрали в сторону рогатки с колючей проволокой – въездные ворота находились с другой стороны – и теперь молча стояли, чего-то ожидая. Как будто им не хватало только толчка, чтобы решиться. Бывшие пленные просто стояли и смотрели на меня. Да и мои парни заробели, глядя на эту ораву, поэтому пришлось всё взять на себя. Я как будто пересёк ту невидимую черту, что разъединяла нас, когда ступил на территорию лагеря, схватил в охапку ближайшего пленного, парня на вид то ли двадцати, то ли тридцати лет, и обнял его.

– Всё, кончился ваш плен. Свобода-а! – заорал я, отпуская парня. Мой вопль, как клич, подхватили остальные, и тут началось братание. Обнимались все, многие плакали, причём не только пленные, но и мои подчиненные, я видел, как подскакавший к лагерю Белов, соскочив с седла, бросился обниматься со слезами на глазах. Следом за ним прибыли Семёнов, Игнатьев и другой разведчик, остальные страховали нас со стороны.

Эта психологическая разрядка как для нас, так и для пленных оказала поистине сильное моральное воздействие. Мы чувствовали: мы все одна нация, фронтовое братство. Наконец, случайно бросив взгляд на часы, я громко скомандовал, стараясь перекричать радостный ор:

– Командиры ко мне!

Ко мне стали протискиваться не только мои командиры, но и из бывших пленных.

– Капитан, займитесь трофеями. Личное оружие охранной роты немцев, как я смотрю, уже разошлось по пленным, организуй сбор формы и пулемётов. Про вышки не забудь.

– На вышках уже наши, бдят, я распорядился. Уже доложили, что один пулемёт повреждён нашим огнём. Эта та вышка, по которой наши пулемётчики работали.

– Займись казармой, узнай, есть ли тут какая техника, а то я её что-то не наблюдаю.

– Сейчас всё сделаю.

Повернувшись к Игнатьеву, я негромко сказал:

– На тебе архив. Его Белов по моему приказу охраняет, чтобы не подожгли. Есть среди пленных вражеские агенты, которых ещё не вычислили, займись этим.

– Понял, – козырнув, тот быстрым шагом направился к небольшому административному зданию лагеря. Именно там хранился архив и находилось управление и командование охраной.

Больше моих командиров тут не было, Воронин находился в лагере с обозом, ожидая нашего возвращения, готовя транспорт к выдвижению. Остальные в прикрытии у оврага и у кустарника с «Максимом».

Вскинув руку к виску, случайно стукнув средним пальцем по краю каски, я представился:

– Старший лейтенант Громов, командир манёвренной группы. Представьтесь и доложите, кто командовал освобождением, воспользовавшись нашей атакой.

Вперёд вышел худощавый мужчина лет тридцати на вид во рваной, хоть и аккуратно заштопанной красноармейской форме. У него на поясе уже был застёгнут офицерский ремень с кобурой, на плече висел МП, рядом стояли трое бойцов с немецкими карабинами. Видимо, его личная охрана.

– Старший лейтенант Смелов. Владимир Данилович. Начальник штаба второго батальона четвёртого мотоциклетного полка. Девятый механизированный корпус.

– Отлично, начальник штаба мне пригодится. Кстати, старлей, у меня есть один лейтенант из девятого мехкорпуса, только он танкист, командир роты.

– Надеюсь, мы с ним увидимся.

– Увидитесь-увидитесь… Значит, так, старший лейтенант, у меня свободна должность начальника штаба особой мехгруппы, в которую будут входить три мангруппы. Пойдёшь?

– Вот прям так сразу, без проверки? – даже растерялся он.

– А ещё фамилия Смелов, – хмыкнул я. – Мой особист тебя проверит, не волнуйся. Для меня важны твои профессиональные качества и умения, остальное побоку. Так как?

– Принимается, товарищ старший лейтенант.

– Хорошо, вводная по мехгруппе такая. Она всё ещё на начальной стадии формировании. Я и на лагерь совершил налёт, только чтобы набрать высокомотивированных бойцов и командиров с нужными мне специальностями. Как я понимаю, с этим проблем нет?

– Нет, – отрицательно покачал головой Смелов.

– Хорошо. Значит, приказ такой. Приготовиться к выдвижению. Минут через десять – пятнадцать стемнеет, к этому времени люди должны быть готовы. Сейчас подгонят две повозки, посадите на них самых обессиленных, остальные пойдут пешком, тут недалеко, не успеете устать. Также мне нужны списки командиров и бойцов с перечнем их воинских специальностей для формирования мехгруппы. Бумаги возьмёте в штабе лагеря. Там же оснаститесь на предмет материального обеспечения штаба. Кстати, штат соединения тоже требуется сформировать с нуля, это тоже будет на вас. Чуть позже я выдам вам документы, где будут описаны штаты всех подразделений. Сейчас особо на этом направлении работать не надо, главное собрать трофеи и выдвинуться из лагеря, формирование соединения оставим на завтра, когда будут готовы списки со специальностями бойцов и командиров. Всё, работайте, если что, я у казармы. Кажется, там наш начальник артиллерии что-то нашёл… И ещё, вы в этом рванье как-то не похожи на командира. Мы с вами, похоже, одной комплекции, дойдём до лагеря, напомните, я вам отдам свой запасной комплект командирской повседневной формы.

– Хорошо, я подойду, – кивнул Смелов.

Мне показалось, он стеснялся того рванья, что было на нём, именно поэтому я предложил ему свой запасной комплект формы. Действительно, по сравнению с освобождёнными мои бойцы, казалось, находились на обеспечении тыловых служб Красной Армии, так хорошо они были обмундированы и оснащены. По местным меркам, естественно. Некоторые пленные снимали с перебитой охраны часть формы, ту, что не запачкана, и меняли на свою рвань.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru