Владимир Плёсов
Рассказы и стихи
И Виктор приподнял свой стаканчик. Чокнулись ещё раз. Но теперь смотрели друг на друга – ждали, кто первый начнёт пить. Генка с показным испугом оглянулся по сторонам.
И вдруг что-то вверху вспыхнуло, лопнуло, и на стол посыпалось стекло. Все трое отпрянули в стороны и задрали головы.
Одна из ламп в люстре, которая висела прямо над ними, взорвалась.
Генка выругался и поставил стакан на стол. Виктор и Женька продолжали свои держать. Заглянув в них, увидели на дне стеклянные осколки.
– Такое только в романах Наталии Медведевой бывает, – произнёс Виктор. – Если бы электричество было открыто при жизни Гоголя, то и у него случилось бы… – И, глядя на так и не выпитое спиртное, с грустью констатировал: – А коньяк придётся вылить…
Поминая и электричество, и свой «грех», и мистику, и Платонова, отряхнули с себя стекло. Виктор взял стаканчики и направился выливать содержимое в туалет. Когда вернулся, то стали собираться из «нечистой» аудитории. Шоколад выбрасывать было жалко, и его, тоже очистив от осколков, завернули с собой.
– Пойдёмте в рюмочную, – предложил Женька.
– Там со своим спиртным не разрешат, – предупредил Гена.
– Купим у них бутылку водки, тогда и свою можно будет выпить, – нашёл выход Виктор.
Осторожно нажав на клавишу, чтобы ничего больше не взорвалось, Женька потушил свет в «Аудитории Платонова».
– Вот что значит тревожить классиков, – уже в коридоре сказал ему назидательно Виктор.
– Я же говорил, что не надо сюда идти, что «грешно»!.. – принялся «обиженно» возмущаться Женька.
– Да, – согласился Виктор. – Вот мы и не «согрешили»…
И, дружно усмехнувшись, три однокурсника вышли на улицу.
Тир
Сашка снял навесной замок и открыл дверь тира. После пятнадцатиградусного мороза его стылая прохлада показалась ему спасительной. Он пошарил в окошке рукой и повернул щеколду замка будки-кассы. В темноте, наткнувшись плечом на сейф, занимающий почти четверть всего пространства, сделал два шага к стене и включил, наконец, свет.
Около окошка, на полке, лежала записка от сменщика: «“Часы” не работают. Приду завтра, исправлю». Сашка поглядел через стекло будки и увидел в противоположном конце тира, на щите с мишенями, надетый на кнопку «часов» белый листок, перечёркнутый крест-накрест красным фломастером. «Опять Петрович испортил!..» – подумал он с досадой, смотря на квадратный циферблат из десятимиллиметрового оргстекла, на котором нарисованные стрелки навечно замерли на без пяти двенадцать. Это была юношеская память Петровича о «Карнавальной ночи».
Сашка включил автомат, нижние мишени – «летящие» и «плывущие» лебеди – задвигались слева направо. «Хоть эти не сломал!..» – облегчённо вздохнул он и пошёл проверять ружья и кнопки остальных мишеней.
Через пять минут он вошёл в будку, сел в разболтанное «офисное» кресло, врубил электрическую печку и остановил мишени. Круглые электронные часики, висящие перед глазами над окошком, показывали ровно 17.30. Всё было готово. Сашка стал ждать посетителей.
В 18.10, когда в выдвижном деревянном ящике под полкой набралась уже небольшая стопка бумажной выручки, в окошко просунулась детская рука и высыпала мелочь.
– Пожалуйста, два выстрела, – попросил небольшой худенький парнишка в чёрной поношенной курточке и такой же вязаной шапочке.
Сашка пересчитал монеты, захватил пинцетом из жестяной миски две пульки и положил на подставленную грязную ладонь.
– Заряжать-то умеешь?
– Умею, – заверил парень. Он отошёл к стойке и стал возиться с ружьём.
Когда оба выстрела удачно легли в «молоко», Сашка выключил мишени и перестал обращать на мальчишку внимание. Включил приёмник погромче и принялся слушать погоду на завтра. Опять обещали холод. Сашка поёжился и поставил ноги на печку. Парень не уходил и шарил глазами по полу, высматривая «посеянные» пульки.
«Пусть погреется», – решил Сашка и принялся разглядывать давно знакомые картинки полуголых и голых девиц, украшающие внутренние стены будки.
– Дядя! – парень снова появился в окошке. – Вы мне пятьдесят пулек дадите, если я вам девочку приведу?
– Какую девочку? – не понял Сашка и посмотрел со строгостью родителя на замызганную физиономию.
– Ну, двадцать… – сбавил цену парень.
Сашка, стараясь отвязаться от него, отмахнувшись рукой, с напутствием «Иди, иди…» прикрыл окошко. Парень быстро исчез за входной дверью.
В 18.33 дверь тира открылась, и Сашка уже с любопытством посмотрел на вошедших. Это был всё тот же парнишка и с ним ещё один, поменьше.
– Вот, я привёл, – заявил как-то спокойно «старый знакомый».
– Кого привёл? – по возможности грубее спросил Сашка.
– Девочку… – ответил парень и мотнул головой на своего приятеля.
– Какую девочку?! – уже по-дурацки вырвалось у Сашки.
– Он – девочка, – стал убеждать парень. – Если не верите, проверьте!..
– Я щас вам проверю! – угрожающе приподнялся Сашка с кресла.
Ребята по ту сторону перегородки не отступили и даже не выразили испуга. Один молчал, а второй канючил:
– Он правда девочка… Ну дайте десять выстрелов…
Сашка опять опустился в кресло и молча сунул в окошко пробку от пластиковой бутылки, в которой лежало десять патронов.
– Чтобы через пять минут вас здесь не было! – буркнул он как можно серьёзнее. Знакомая рука взяла осторожно пробку и понесла к стойке с ружьями.
Ребята испарились ровно через пять минут. Провожая их взглядом, Сашка попытался представить, кто они, есть ли у них родители, вообще – из Москвы ли они? Но ничего, кроме стандартного набора телевизионных сюжетов на эту тему, не приходило в голову.
В 18.55, не видя больше клиентов, Сашка решил сходить к коммерческим палаткам, расположенным через дорогу, возле отделения милиции, купить выпить – и от «такой» жизни, и чтобы согреться. Он вышел, ощутив сразу пронизывающий холод, закрыл тир и направился мимо кинотеатра к пешеходному переходу. На стене кинотеатра красовалась огромная афиша какого-то очередного американского фильма. Сашка, не читая названия, посмотрел только на трёхметровое мужественное лицо заокеанского супермена в ковбойской шляпе. Запоздалые зрители спешили к стеклянным дверям входа.
«Через полтора часа ко мне будет очередь», – отметил он про себя довольно.
В палатке, когда покупал «Столичную», заметил в уголке тех двух пацанов. Склонившись головами, они напряжённо считали мелочь. Сашка сунул им сверху в ладони два червонца. Они подняли головы, но он уже выходил.
На улице был час пик. Недалеко, около станции метро и трамвайной остановки, толпились сотни людей. Возвращались с работы. Машины, светясь белыми и красными огнями фар, то и дело создавали минипробки. Сашка ещё раз с удовлетворением отметил, что у него, по сравнению с большинством из этих людей, очень хорошая работа: без жёсткого распорядка рабочего дня и довольно прибыльная.
В тире он поставил водку поближе к печке, но не совсем близко, стал ждать, когда согреется, – не любил холодную. Часы показывали 19.12.
И тут пришла она. Жена.
Последний месяц она как с цепи сорвалась. Стала приходить к нему на работу и нюхать его, заставляя дышать ей в лицо.
«Тоже мне, блин, гаишница выискалась!.. – тихо ругался Сашка в таких случаях. – И деньги домой ношу, и дочке всё покупаю, компьютер вот недавно, и с ней у нас в постели всё нормально… Что ей ещё надо?!»
Но, видно, у Надежды было другое представление о семейном счастье, и она с суровым видом, без малейшего намёка радости от вида мужа, застыла по ту сторону стекла.
Он, заслоняя ногой бутылку, открыл дверь и впустил её в будку. Стандартная «милицейская» процедура повторилась: жена приблизила своё лицо к лицу мужа и заводила ноздрями. «Хорошо, что никто не видит!» – мелькнула облегчённо мысль в голове Сашки. Но она была преждевременной.
– Опять выпил! – грозно произнесла жена.
«И зачем я на этой колхознице-лимитчице женился!» – с тоской пронеслось в его мозгу. А вслух начал возмущённо оправдываться:
– Ты что, Надь, не пил совсем, вот дыхну! – И дунул на неё.
– Пил, – не отступала жена, не желая уже просто идти на попятную. – Если придёшь домой пьяный, можешь не приходить! – почти выкрикнула она, не понимая, что несёт бессмыслицу.
– Да не пил! – разгорячился и Сашка, махнул рукой, отвернулся и замолчал.
В это время в тир вошли двое. Сашка их сразу узнал: Ибрагим, владелец ближайшего продуктового магазинчика, и Кулачок, молдаванин, работающий уже месяца три на Ибрагима. Была ли у него фамилия Кулачок или это кличка, Сашка не знал, но, как и все, называл его именно так.
– Привет, Саша! – от порога, совсем без акцента, поздоровался Ибрагим.
Кулачок тоже произнёс бесполое «здрасте», видя, что за стеклом есть ещё и женщина.
– Я домой, – засобиралась сразу жена и одарила на прощанье мужа таким взглядом, что тот, с рекламы на кинотеатре, позавидовал бы.
– Привет! – ответил Сашка вошедшим только после того, как вышла жена. Освободившееся пространство было заполнено двумя. Входная дверь за женщиной захлопнулась, и Ибрагим спросил:
– Жена?
– Она, – грустно изрёк Сашка. – Ходит проверяет, чтобы не пил.
– Я тебе говорил: переходи на травку. Хочешь? Есть очень хорошая!..
– Нет, я уж как-нибудь вот это, – и Сашка убрал ногу, показывая бутылку.
Ибрагим равнодушно посмотрел на поллитровку.
– Мне укол сделать надо, – сказал он.
– Делайте, – ответил Сашка. – Вот, шторкой загородитесь.
Кулачок занавесил промасленной шторой полбудки, и они с Ибрагимом кое-как втиснулись за неё.
– Что за укол? – просто так поинтересовался Сашка.
– Да залетел… – неопределённо донеслось из-за материи.
Там завозились, места явно было маловато; штора несколько раз отходила в сторону, и Сашка видел заголённый волосатый зад Ибрагима и одноразовый шприц в руках молдаванина. Потом на второй половине закряхтели, что-то уронили, раздавались советы; наконец штора отошла.
– Золотая у тебя рука! – похвалил дагестанец Кулачка.
Тот довольно осклабился:
– Я в армии два года уколы колол!
– А служил где? – спросил Сашка.
– В Тирасполе. Не в самом, там рядом… – хотел начать рассказывать Кулачок, но Ибрагим прервал его:
– Нам идти надо, – и подтолкнул своего рабочего к выходу.
– Заходите пострелять, – сказал им Сашка вдогонку. Ибрагим молча кивнул и поднял в знак благодарности руку.
Как только они вышли, Сашка взял бутылку, ощутив её уже нагретую теплоту, открыл и налил себе сто грамм. Время было 19.35.
Появились, наконец, и посетители. После водки Сашка согрелся и чувствовал себя очень хорошо. Он выдавал патроны, считал выручку и, сортируя купюры, складывал их в ящик под полкой. Стопка приятно утолщалась.
Тут в тир вошёл Димка. Он был не один, а с «очередной» дамой. В руке держал бутылку «Старого мельника», а ещё одну, откупоренную, пил прямо из горлышка. Димка оставил свою спутницу у стойки, а сам зашёл в будку. Поздоровались.
– Как дела, Димон? – повысилось настроение у Сашки при виде приятеля.
– Отлично! – Димка пошевелил борцовскими плечами. – Сегодня шеф задание дал, целый день одну тёлку «пас». Бензина потратил полтора бака. У неё «БМВ», а я за ней на своей «семёрке» по всему городу.
– Не эту? – Сашка кивнул в сторону спутницы.
– Нет, – Димка усмехнулся.
– А зачем ты за ней ездил? – стал любопытствовать Сашка.
– Да муж её попросил. Подозревает, что она ему изменяет. Но, кажется, дохлый номер. Нет у неё никого.
Димка сделал большой глоток из бутылки. Он, бывший капитан милиции, работал сейчас помощником у частного сыщика и периодически заходил в тир рассказать что-нибудь интересное про свою новую работу. Ну и пострелять.
– А это кто? – снова кивнул Сашка на его даму.
– Сегодня познакомился, пока за той следил. Сейчас постреляем, куплю шампанского – и ко мне.
Сашка улыбнулся – и с завистью, и с грустью.
– А хочешь, тебе оставлю?.. – И Димка весело толкнул приятеля в бок.
– Нет, не надо, – дружелюбно и в тон ему ответил Сашка, вспомнив, что это уже вторая девочка, которую ему предлагают за вечер.
– Как хочешь. Дай-ка нам полсотни штучек! – И Димка выложил деньги.
Сашка отсчитал патроны и предложил ему выпить, хотя знал, что тот пьёт только пиво и от водки наверняка откажется. Димка, как всегда, отказался, оставил Сашке не начатую бутылку и пошёл стрелять.
Сашка разглядывал сзади совсем молоденькую, лет двадцати, спутницу приятеля и завидовал. Стал вспоминать, когда последний раз изменял жене. Выходило, очень давно, года четыре назад. И то, можно сказать, получилось тогда только наполовину…
В 19.57 Димка ушёл. Сашка налил себе ещё сто грамм. Открыл пиво и запил им водку.
В 20.40 началось столпотворение. Кончился сеанс в кинотеатре, и казалось, что половина того народа повалила в тир. Сашка только успевал выдавать патроны и отсчитывать сдачу. Некоторые «снайперы», красуясь перед своими девчонками, просили поставить спички, копейки, повесить бумажные мишени; лупили и по «часам», возмущаясь, что те не работают. Сашка то и дело выходил из будки и продирался сквозь толпу. Но всё равно он урвал минутку, чтобы налить себе «соточку» и допить пиво.
Постепенно толпа стала рассасываться. Когда последний стрелок покинул тир, Сашка достал выручку и пересчитал. Для буднего дня выходило прилично. «Посижу ещё полчасика, – решил Сашка, – и домой». Он отмерил в стакан половину остатка из бутылки, выпил, расслабился и, включив транзисторный приёмничек, настроил его на музыку.
На улице послышались голоса, смех, и в тир ввалилась очередная припозднившаяся компания. Человек восемь-десять. Они сунули деньги в окошко кассы и взяли сразу на двести выстрелов.
«Придётся задержаться», – подумал Сашка. Но подумал без сожаления. И тут же огорчился: почти у всех ребят в руках было пиво, которое быстро оказалось на стойке для стрельбы.
«Эх, нальют опять!..» – пронеслось в голове. Но думать об этом уже не хотелось. Сидел и машинально отмечал точные попадания.
Когда закрылась дверь тира и последний «студент», как называл таких молодых ребят про себя Сашка, ушёл, он посмотрел через стекло на стойку. Так и есть: пустые бутылки разбросаны, лужа, ружья валяются, как на поле боя.
«Надо идти убираться, – подумалось с грустью. – Да и время уже 23.46. Пока здесь подмету, пока на улице…» И хотел уже встать, но входная дверь вновь открылась, и вошли двое парней.
– Ребят, закрываюсь, – без эмоций, устало объявил им Сашка.
– Командир, дай двадцать патронов и закрывайся, – сказал ближний.
Сашка прикинул, что это им минут на пять, и выдал пульки. Потом вылил остатки водки в стакан и только хотел выпить, но тот же парень попросил:
– Спички поставь.
Сашка опустил стакан на полку рядом с окошком и вышел из будки. Привычно поднял откидной барьер, сделал два шага к мишеням и тут боковым зрением заметил висящий перекушенный тросик. Он быстро перевёл взгляд на ружья: так и есть – вместо пяти штук их было четыре.
«Вот суки «студенты»! – пронеслось в мозгу. – Своровали одно. Кусачками, наверно, тросик перекусили. – И сразу же пришло на память, что это второй случай за восемь лет, что он здесь работает. – Придётся из дома принести своё», – подумалось с горечью.
Сашка на минутку забыл о спичках, которые сейчас нужно было ставить, и хотел подойти к ружьям, но вдруг парень, только что покупавший патроны, опустил барьер, отрезая Сашке проход, и выхватил из кармана «нож-бабочку».
– Стой там и не рыпайся! – пригрозил он, держа нож на полу вытянутой руке.
Второй парень метнулся в будку. Сашка видел через окно кассы, как он склонился там и вытряхивал содержимое ящика с выручкой. «Так подставиться!..» – обиделся на себя Сашка.
– Мужики, может, не надо… – хотел он по-мирному уладить дело. – Половину берите…
– Молчи, сука!.. – пригрозил с ножом.
Его напарник уже выскочил из будки, и через три секунды они исчезли за дверью. Послышалось, как на улице завелась легковушка. Гнаться за ними было бесполезно.
Сашка с досады выругался, поднял барьер и прошёл к себе в будку. Ящик, в котором ещё недавно лежали деньги, валялся на полу. Здесь же на полу была раскидана и мелочь. Стакан с водкой стоял на месте.
Сашка взял водку, выпил одним глотком и грохнул стакан об пол. «На счастье!..» – злорадно подумал он. Потом постоял, посмотрел угрюмо на весь этот бардак – и здесь, и где стойка с ружьями, – и полез за сейф. Стартовый пистолет, переделанный под боевые патроны, приятной тяжестью лежал в ладони. Эта их с Петровичем «заначка», приобретённая год назад, была уж на самый крайний случай. И за это время она ни разу не понадобилась. Сашка достал из сейфа патроны для «мелкашки», откинул в сторону барабан и зарядил револьвер.
Хотелось стрелять во всё, что он видел вокруг. Но машинально отметил время. Было 23.55. Перевёл взгляд на испорченные «часы» и подошёл к стойке. Расставил ноги, как это делают ковбои в американских вестернах, и, держа двумя руками пистолет, прицелился.
Шесть хлопков непривычно громко ударили по барабанным перепонкам в небольшом помещении. За этим грохотом Сашка не сразу сообразил, что «часы» сработали. Лампочка за толстым стеклом циферблата замигала, и мелодия гимна России и бывшего Советского Союза наполнила пространство.
Сашка стоял ошарашенный, ничего не соображая, тупо уставившись на «испорченную» мишень. А её заклинило, и, отыграв один раз гимн, она заиграла снова. Потом ещё, ещё раз…
– Притормози-ка! Кажется, пистолетные… – с сомнением сказал молоденький лейтенант милиции, обращаясь к сержанту-водителю.
Патрульный «жигулёнок» остановился, и двое милиционеров, каждый на всякий случай держа руку у кобуры, вышли на морозный воздух и направились к деревянному вагончику тира, с опаской поглядывая по сторонам.
Сашка и не думал сопротивляться. Ему дали закрыть тир и повели к машине. Сержант шёл рядом, чуть придерживая за рукав, а лейтенант сзади, неся отобранный пистолет. Когда садились в машину, Сашка вспомнил, что не обесточил будку. «При нашей проводке загорится всё к чёртовой матери!.. – пронеслось у него в голове. И тут же он чуть ли не обрадовался: – Ну и чёрт с ним, с этим бардаком, пускай горит!.. Даже к лучшему…» И не стал просить милиционеров вернуться.
Работа на одного
«…Ведь такова жизнь, суетная и скоропреходящая. Только жизнь заставляет страдать. Умереть не больно. Умереть – уснуть. Смерть – это значит конец, покой. Почему же тогда ему не хочется умирать?»
Интересно, сколько весит эта глыба? Две тонны? Три? Если она сорвётся – конец. Но нет страха. Нет реального страха. Как будто всё происходит не с ним, а с кем-то другим. В кино. И он смотрит этот фильм со стороны. Из зрительного зала. Ведь не может быть, чтобы он вот так умер! Так просто. В этот мартовский день. Седьмого марта. Завтра праздник, а его не будет. Найдут ли его? Конечно, найдут. Но что с этого? Пока откопают, пока вытащат, он будет уже десять раз мёртвый. И всё-таки так не хочется умирать. Так глупо. Ничего ещё в жизни не сделано. Ничего!..
– Эй, тебе чего, мотор в жопу засунули?.. Сейчас краном через туннель всё подадим. Защиту клади, а то ничего ещё не сделал!..
Это бригадир. Сволочь! Ведь сам же поставил на эту работу, не организовав её. Где раствор, где шлакоблоки? Приходится за всем на пятьдесят метров ходить туда-сюда. И так два часа. За это время уже больше половины бы сделал и сидел бы скоро, как остальные, в кандёйке, ждал положенного времени. Сегодня работаем до трёх. Короткий день. Завтра праздник, выходной.
И Игорь, выругавшись, идёт к своему рабочему месту. Раствора и блоков хватит минут на пятнадцать. Натаскал. А дальше – подадут. Можно было бы сходить самому раньше и попросить об этом бригадира, но оробел, ведь всего второй день на практике в бригаде, всё незнакомо, непривычно. В Технической школе, за партой, всё представлялось по-другому…
А солнце греет вовсю. И, как назло, прямо в этот откос. Снег на стене котлована плавится на глазах.
Вода бесчисленными ручейками стекает вниз и оставляет после себя влажные борозды. Рыже-коричневая глинистая жижа сползает маленькими селевыми потоками. Сколько сейчас времени? Где-то начало первого. Через час будет самое пекло. На солнце, наверное, градусов под двадцать. Такой ослепительно-яркий склон. На остатки сверкающего под лучами снега невозможно смотреть. Это какое-то торжество весны. Буйство тепла и света. Но ноги уже сильно замёрзли. Холодно и животу. Хорошо, что надел ватники. А телогрейка снята. Ещё в начале работы. Сейчас бы она очень мешала…
– Что за книга?..
Парень, это спросивший, был старше лет на восемь. Он почему-то сразу понравился Игорю. Простой, уверенный в себе, по-крестьянски степенный. Все называли его Палычем, хотя к бригадиру обращались по имени. А бригадир был постарше.
– Джек Лондон. Рассказы, – ответил Игорь. Он носил эту книжку с собой несколько дней и уже дочитывал.
– Дашь почитать?
– После праздников, – пообещал Игорь.
Это было утром, до распределения на работы. Книжка так и лежит в вагончике (почему они все называют его кандейкой?..). Если Палыч свою работу закончил, то сидит сейчас в тепле и читает. Пусть хоть книжка ему на память останется…
Игорь попытался ещё раз вылезти из плена.
Дотянуться бы до лопаты! Но она далеко. Метров пять. Стоит, прислонённая к туннелю. Эх, хотя бы мастерок был! Но и его похоронил сошедший грунт. Найти невозможно. Он где-то там, у сапог, внизу, под толстым слоем глины.
Как он не заметил этого обвала! Ведь что-то внутри ему подсказывало: будь осторожен. Что-то заставляло оглядываться на эту нависшую коричневую стену. Да и бригадир напоминал о технике безопасности.
Где он читал или слышал, что каждый миллион тонн добытого в стране угля уносит жизнь одного шахтёра? Где? Сейчас уже неважно. Но где-то он слышал. И что каждый километр московского метро забирает одну жизнь проходчика. Неужели сейчас это его жизнь? Не хочется в это верить. Страшно верить. Надо кричать, звать на помощь!..
Он боялся, что его не возьмут в Метрострой. Представлялось, что там работают исключительно сильные люди. Очень сильные. И когда получал направление на медкомиссию и встречался с начальником строительномонтажного управления, боялся, что не дадут направления, «зарубят». Начальник, высокий, широкоплечий мужик, в присутствии таких же своих замов произнёс непонятную тогда фразу: «Второй такой за месяц…» Что это означало? И ещё Игорь боялся за зрение. Хотя один глаз видел стопроцентно, но у другого – минус единица.
Но прошёл. И почти уже отучился. Остались только практика и экзамены. Ещё каких-то полтора месяца, и ему бы присвоили четвёртый разряд. Четвёртый разряд проходчика…
«Он закрыл глаза и бесконечно бережно собрал все свои силы. Он крепился, стараясь не поддаваться чувству дурноты, затопившему, словно прилив, всё его существо. Это чувство поднималось волной и мутило сознание. Временами он словно тонул, погружаясь в забытьё и силясь выплыть, но каким-то необъяснимым образом остатки воли помогали ему снова выбраться на поверхность».
Рухнул край подтаявшего откоса. Где-то с полкуба. Игорь следил, как мокрая глина, разбиваясь и разваливаясь по пути вниз, плывёт на него. Удар был несильный, в бок, на уровне солнечного сплетения. Игоря качнуло, и он одной рукой упёрся в свежую кладку.
Только бы она ещё не рухнула! Упадут блоки на голову, потеряешь сознание, и тогда точно конец. Жаль, снял каску! Один подшлемник не спасёт. Надо придерживать блоки. На всякий случай. И кричать.
Он кричал долго, но из этого «медвежьего угла» его, конечно, никто не услышал. Охрип. Понял, что бесполезно. Была одна надежда, что кто-нибудь придёт его проведать. Но сколько ждать?..
По ту сторону туннеля заработал дизель. Скоро сверху, с перекрытия, бригадир крикнул, чтобы он принимал. Опустились четыре поддона со шлакоблоками и следом через пару минут растворный ящик.
– Если раствор останется, выкинешь лопатой на землю, чтобы не застыл. Его потом трудно выбивать…
Это бригадир дал указание, исчез, а работа пошла быстрее. Изоляция на стеновые блоки поклеена, теперь её надо защитить кирпичной кладкой, чтобы при засыпке не повредилась. Дело не сложное, но торопиться надо, так как крутой откос вот-вот норовит сам засыпать этот неудобный выступ туннеля. А начальство не дремлет, заставит откапывать незащищённый участок и делать кладку. Это лишняя работа, лишнее время. Время – деньги. А работа – сдельная…
Вспомнился почему-то вчерашний день. Первый день практики. Стоя на этом же откосе, но метров на двадцать в сторону, они кидали на перекрытие туннеля рулоны гидростеклоизола. Один рулон попался очень тяжёлый. Игорь чувствовал, что не докинет его до крышки. Но всё-таки кинул. И рулон по небольшой дуге ушёл вниз и навеки сгинул в глине. Цена рулона – его дневная зарплата. Вспомнилось лицо стоявшего рядом сменного инженера. Игорь мог проработать с ним ещё сто лет, но тогда за несколько секунд он понял, что тот за человек, и инженер его понял. Они посмотрели друг другу в глаза и как будто рассказали о себе всё. После таких взглядов людям уже просто не о чем говорить. Словно они прожили на необитаемом острове много лет, наговорились до того, что уже затылком, с закрытыми глазами угадывают слова и мысли собеседника.
Но сменного сегодня не было…
Кусачки-бокорезы он нашёл вечером, когда метростроевцы закончили работу и ушли домой. Они с ребятами играли около строящихся туннелей, и там, на плитах, он их увидел. Чёрные, с неизолированными ручками. В них было что-то притягательное, а не просто инструмент. Они до сих пор у него. «Живы». А прошло уже двадцать лет. Мог ли он, глядя на этих рабочих, прокладывающих поблизости от его дома метро, представить, что сам станет метростроевцем?! Стал. А тогда с пацанами резвились на недостроенных туннелях, прыгали с них на песчаные откосы. Сердце замирало от этих сумасшедших полётов. И ждали. Ждали, когда метро будет построено. Хотя оно так изменило места их привычных игр! Места его детства…
Надо вырываться! Во что бы то ни стало! Ещё полметра – и всё… Его засыплет, зальёт этой жидкой грязью. И ног уже не чувствуется. Ниже колен. И давит на всё тело, как в тисках. Первые минуты этого не ощущалось. Но постоянное равномерное давление даёт о себе знать. И холодно. Рукавицы намокли и выброшены. Руки замёрзли. Пальцы и ладони. Вегетососудистая дистония – вспомнилось название замысловатого заболевания. Если бы здесь было солнце, то было бы тепло и рукам. Но оно светит и греет через туннель на этот мирный и смертельный откос. А он в тени. Не отстраняя руки от защитной кладки, Игорь повернул голову и посмотрел вверх. По краю откоса вышагивала ворона. Остановилась, заметила его, человека, и уставилась удивлённым глазом. Стало страшно, что под её весом обрушится эта глыба. Так и смотрели: он – на неё, она – на человека.
Игорь взял кусок глины и кое-как кинул. Промахнулся. Ворона нехотя отошла от края. Даже не испугалась. Пришла мысль, что она выжидает. Ждёт…
Он наклонился за очередным шлакоблоком, когда сверху ухнуло. Почти бесшумно. Если бы порода оказалась твёрдой, то его бы покалечило, поломало. Но это был поток грязи. Она бы растеклась, но течь ей некуда. Здесь находился выступ. И она поймала человека в свои объятия. Залила сразу до пояса.
Сначала Игорь думал, что выберется без труда, и мысли о смерти и жизни не приходили. Он попытался выдернуть ноги, но не получилось. Наклонялся вперёд и в стороны, чтобы сдвинуться с места. И снова безрезультатно. Хотел вытащить ноги из сапог, оставив эту «жертву» потоку грязи, но ноги в резиновых сапогах сидели твёрдо. А сапоги были словно привинчены к земле. Вот тогда к нему и пришёл первый испуг. Он знал, что следом должен прийти и страх, ждал его и не верил в него…
«…Руки у него вскинулись кверху – по крайней мере он хотел их вскинуть, – пальцы согнулись, как когти, но схватили пустоту. Для быстрых и уверенных движений нужна сила, а силы у него не было».
Прошло ещё с полчаса. Остатки снега на откосе дотаивали. Грязь постепенно поднималась к груди. Послышались голоса. По ту сторону туннеля. Игорь попытался крикнуть, но получилось очень слабо. Хрипел. Через полминуты голоса стихли. Даже не разобрал – мужские или женские. Значит, спасение не придёт. Надежда только на себя. И стал опять пытаться выбраться. Грязным сделалось уже всё лицо. Сдёрнул подшлемник и им вытерся. Отбросил в сторону. Со злостью и на себя, и на ребят из бригады. Что они сейчас делают? Может, уже ушли? Нет. Не может быть. Должны в конце рабочего дня проверить его, новичка, «молодого». Должны. Обязательно должны. Бригадир-то должен! Значит, надо ждать. И опять взгляд на откос. Кто придёт первым: бригадир или смерть?..
Зачем он ушёл с прежней работы? Да, зарплата в два раза меньше. Ну и что? Ходил бы себе с отвёрткой да лампы перегоревшие менял. Нет, «занесло», как говорила мама. За романтикой! В Метрострой! Чтобы вот так засыпало, завалило… Нашёл приключение на свою задницу! Опять же, мамино выражение.
Но нельзя, нельзя так думать! Ты же человек. Для чего ты родился? Для чего-то всё-таки родился. А засыпать тебя уже засыпало. В детстве. Снегом. Когда прыгнул с откоса оврага. И увяз. По шею. Если бы снега было больше, ушёл бы весь… С головой. Хорошо, что оказался не один. С сестрой и её подружками. Откопали. Еле-еле. За два часа. И тонул однажды. Было страшно. Очень. Страшнее, чем сейчас. Страшнее?.. Проклятие! Когда это кончится?! Скорее бы. Бригадира, наверное, посадят…
Грязь поднялась до подмышек. Игорь положил руки сверху неё и так застыл. Уже не смотрел на откос. Зачем? Наступило состояние полной апатии, когда не понимаешь, что происходит, ты это или не ты. Солнце пекло, как летом. Стало почему-то жалко, что лето пройдёт, а он, Игорь, так и не позагорает. Каждый год он загорал до полной коричневости кожи. Считал это чуть ли не обязательной летней программой. Так нестерпимо захотелось последний раз раздеться и полежать на солнце, поиграть в футбол в одних трусах.
Стало жалко себя. Игорь закрыл глаза, чтобы сдержать слёзы. Заставил себя забыть про жалость. Пришла мысль о маме. Он стиснул зубы и попытался вспомнить прошлое…
Они переехали в многоэтажный кирпичный дом, где сейчас жили, когда вокруг была ещё деревня. Настоящая деревня. Окраина Москвы. Пошёл в школу и в четвёртом или в пятом классе впервые влюбился. По-детски, но сильно. Она была очень красивая. У неё была подружка, и с ними два их приятеля, мальчика. Так и гуляли постоянно вчетвером. А Игорь им завидовал. Однажды на школьной площадке видел, как они все целовались. Считались, и на кого выпадало, те двое целовались. Он и она. Через кепку… Девчонки при этом смущались и кокетничали, но продолжали играть.
Она ему снилась несколько лет.
Встретил её два года назад. Случайно. В магазине. Не узнала…