bannerbannerbanner
Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Владимир Першанин
Комбат по прозвищу «Снежный Лис»

Полная версия

– Кстати, как настроение у ваших солдат? – оглядел напряжённо сжавшуюся кучку пленных комбат Шестаков. – Всё ещё надеетесь завоевать Россию?

– Я очень надеюсь, что нас шестерых не расстреляют, – не без юмора отозвался унтер-офицер.

– Но в Сталинграде ваша окружённая армия сражается упорно, хотя уже месяц находится в окружении.

– А что им остаётся делать? Если поднимешь руки, тебя повесят, как предателя.

– Не плети дурь, – оборвал его Шестаков. – Ума вам ещё как следует не вставили. Рассчитываете, что окружение прорвут, а ваш фюрер умнее всех на свете?

– Каждый во что-то верит, господин капитан. Возможно, и наши офицеры поумнеют, но пока они на берегу Волги, большинство относится к вашему наступлению скептически.

– Надо что-то решать с ранеными, – подошёл к комбату фельдшер Яценко. – Мы привели в порядок трофейный грузовик «Магирус», человек двадцать там поместятся. Есть ещё вездеход «БМВ», хоть издырявлен, но тоже на ходу. С десяток легко раненых туда втиснем.

– Пленных сумеем разместить? – внимательно оглядел младшего лейтенанта Шестаков.

– Тесновато будет, да ещё фокус какой-нибудь по дороге выкинут. Чего их в тыл тащить? Пострелять к чёртовой бабушке, и все дела.

Фельдшер Анатолий Игнатьевич Яценко, как всегда, успел хватить спирта или трофейного рома. Его слегка покачивало, полушубок был расстёгнут, на ремне висел наган в кирзовой кобуре, через плечо – санитарная сумка.

– Бери их и стреляй, – с неожиданной злостью проговорил комбат. – У тебя наган в кобуре, как раз одного барабана на шестерых хватит. Нахлебался трофейного пойла и повоевать решил?

– Да это я так, пошутил, – козырнул фельдшер, которого в батальоне все называли Игнатьич. – А сто граммов для сугреву принял, пока раненых обрабатывал. Ветер дюже холодный.

Трезвым Игнатьича видели не часто, но дело своё бывший заведующий сельской амбулаторией знал. Раненые были грамотно перевязаны, на перебитые конечности наложены шины. Впрочем, ему хорошо помогала хирургическая сестра Кира Замятина, переведенная в танковый батальон из бригадной санчасти.

На лоб Игнатьича сползала слишком великоватая для него офицерская шапка, уши были обморожены, а под глазами набрякли мешки. Он шмыгнул носом и спросил, кто кроме него будет сопровождать раненых.

– Водители будут сопровождать и легко раненые. Справятся они, Кира?

– Так точно, – козырнула сержант медицинской службы Замятина. – Правда, там двое ребят сильно обожжённые, но мы им ничем больше помочь не сможем. Я морфин вколола, их в госпиталь срочно доставить надо.

– Езжайте, – махнул водителям Шестаков.

Две трофейные машины вышли на равнину. Сопровождающие, выставив стволы автоматов, настороженно смотрели по сторонам. Здесь, между внутренним и внешним кольцом окружённой армии Паулюса, хватало недобитых немецких групп, пытавшихся прорваться к своим.

По рации сообщили в штаб бригады о результатах боя. Начальство никак не оценило довольно успешные действия танкового батальона. Шестакову предписывалось встать в жёсткую оборону и дождаться прибытия стрелкового полка, который займёт отбитые позиции. Указания о дальнейших действиях последуют позже.

– Хоть бы доброе слово сказали, – недовольно пробурчал разведчик Бельченко. – Целый пехотный полк с артиллерией и танковой ротой пытались этот прыщ сковырнуть, ни хрена не получилось. А мы за час все их пушки расколотили и больше сотни фрицев прикончили.

– Тягачи да ещё всю остальную технику посчитай, – усмехнулся Андрей Шестаков. – Каждый по медали на задницу заработал. Чем хвалиться? Пять танков из строя вышли, убитых и раненых более пятидесяти человек. Фрицы авиацию пустят, следом артиллерию подтянут, а у нас снарядов с гулькин нос. Рано хвалиться.

– После того, как группировка Гота едва кольцо вокруг Сталинграда не прорвала, не жди ни наград, ни благодарности, – рассудительно заметил Григорий Калугин, самый старший по возрасту командир в танковом батальоне. – Она и сейчас наготове, хоть и потрёпанная.

– Передай ответ, – коротко продиктовал радисту капитан Шестаков. – К обороне готовы, укрепляем позиции. Ждём подкрепления, боеприпасов и горючее.

Сержант козырнул и пошёл передавать ответную шифровку начальству. Комбат Шестаков, отдав необходимые распоряжения, вместе со своим заместителем, командиром первой роты Григорием Калугиным, обходил позиции, которые им предстояло удерживать до подхода стрелкового полка.

Начальство сообщило, что полк уже выдвинулся и скоро будет на месте, в чём Андрей Михайлович Шестаков очень сомневался. Снежные заносы, вечная нехватка транспорта, артиллерию тянут лошади, да ещё большая вероятность нарваться на воздушный налёт люфтваффе.

Если командир полка с головой, то вряд ли он рискнёт выдвинуть в ясный солнечный день на открытую равнину две тысячи человек со всем своим полковым хозяйством. Немцы не считают битву за Сталинград проигранной, дерутся отчаянно, усилили авиацию. У нас же самолётов, как всегда, не хватает. Маловероятно, что какой-то безвестный пехотный полк будут прикрывать с воздуха.

Генералы мыслят куда глобальнее – в масштабах армий, корпусов – и вместе с полками к линии фронта не спешат. Не задумываются, что десяток «Юнкерсов-87» (полторы тонны авиабомб и четыре пулемёта на каждом) и звено мессершмиттов разметут пеший полк с налёта. Дай Бог, если половина людей уцелеет, но это уже не бойцы после такой мясорубки!

Поэтому мнения комбата Шестакова и его заместителя сошлись – до ночи подмоги не дождаться. Григорий Калугин по званию тоже капитан, только старше Шестакова и хватанувший бои с японцами ещё в двадцатых годах.

– Чую, что торчать нам здесь не меньше суток, – прикуривая папиросу, рассуждал Калугин. – Полк под самолёты не бросят. Тем более, после месяца наступательных боёв. Вышлют малым ходом две-три неполные роты да батарею «сорокапяток». Чего им спешить, когда танковый батальона оборону занял?

Высоко в небе кружила «рама», и хотя экипажи торопились как можно быстрее замаскировать машины, немцы уже наверняка подсчитали силы русских и скоро ударят. Не захотят терять такую выгодную позицию.

Несколько бойцов из десантной роты расширяли капонир и укладывали туда погибших. Шестаков поморщился. Сейчас важнее было укреплять обрушенные траншеи и готовиться к возможной атаке, однако промолчал. Пока есть возможность, надо похоронить ребят. Если начнётся бой, будет уже не до того.

Оба капитана обходили по периметру бывший участок дальнобойного немецкого дивизиона. В капонире виднелись слегка припорошенные снегом обломки орудий, лежали тела убитых артиллеристов.

– Повезло нам, что фрицы зевнули, – сказал Шестаков. – Рождество праздновали, а затем отсыпались. Но дрались отчаянно.

– Воевать они умеют, – согласился Калугин. – А насчёт повезло, это как сказать. Два танка сгорели, три машины ремонтируют, да и потери личного состава более пятидесяти человек. Это в одном бою. С кем дальше наступать будем?

В просторном окопе командир десантной роты Павел Мельник вместе со своими бойцами устанавливал трофейный 80-миллиметровый миномёт.

– Как обстановка, Павел?

– Ждём атаки. Вот миномёт настраиваем. У фрицев их три штуки было, уцелел один. Хорошая штука, мины собираем. Пальнуть бы пару раз для пристрелки. Разрешите, товарищ комбат?

Паша Мельник, высокий, темноволосый, родом из этих мест, в бушлате и шапке-кубанке, вопросительно смотрел на Шестакова. Было ему года двадцать два: розовые от мороза щёки, слегка припухлые юношеские губы и туго затянутая портупея с кобурой. Воевал он смело и в своей роте пользовался авторитетом.

– Ну, пальни. Глянем, как немецкий «самовар» работает.

Мины, весом три с половиной килограмма, подняли фонтаны снега метрах в пятистах от траншеи.

– Специалисты в роте есть?

– Так точно. У меня ребята на все руки.

Подбежал старшина Черняк и доложил, что прибыли два студебеккера.

– Снаряды и патроны к пулемётам подвезли. Выгружаем, шофера торопятся, боятся под бомбёжку попасть.

– Раздавай боеприпасы по экипажам. Сколько там снарядов на каждый экипаж достанется?

– Штук по пятнадцать.

– Они что, смеются над нами? Я запрашивал минимум по три десятка.

– Не получилось, – развел руками Тимофей Черняк. – Один «студер» на мине подорвался. Машина вдребезги, водителя и лейтенанта-экспедито-ра на куски разнесло.

Закончить обход Шестаков и Калугин не успели. Начался авианалёт. Тройка пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-87» с пронзительным воем сирен сбрасывали тяжёлые «стокилограммовки» и мелкие бронебойные бомбы.

Если «сотки» лишь снова завалили часть траншей, то одна из мелких кумулятивных бомб ударила точно в «тридцатьчетвёрку» из второй роты.

Пробила лобовую броню и раскалённой струёй подожгла машину Экипаж, прятавшийся под днищем, успел выскочить и на бегу видел, как огонь охватывает Т-34, а затем начали взрываться снаряды, опрокинув башню на утоптанный снег.

Не повезло студебеккерам. Возможно, они бы уцелели, если бы остались на позициях разгромленного немецкого дивизиона, укрывшись в капонире, где стояли раньше артиллерийские тягачи. Но за десяток минут перед налётом студебеккеры поторопились в обратный путь.

Их перехватили два мессершмитта, сопровождавшие звено юнкерсов. Истребители снизились до трёхсот метров и расстреляли, как в тире, оба мощных дефицитных в то время грузовика. Уцелел лишь один из водителей, зарывшийся в снег.

Когда самолёты улетели на свой аэродром, сержант, подволакивая ушибленную ногу, кое-как добрался до батальона, где его от души отматерил старшина Тимофей Черняк.

– Куда ты торопился? Или думал, что твой «студер» быстрее, чем мессершмитт, летает? Чувырло безмозглое!

Комбата Шестакова больше беспокоила потеря ещё одной «тридцатьчетвёрки». Кроме того, он опасался, что откроет артиллерийский огонь дальнобойный дивизион, расположенный в двенадцати километрах. Точности от такой стрельбы не будет, но если немцы высадят на вездеходе корректировщиков, то танковому батальону и десантникам придётся туго.

 

Но с корректировщиками у немцев не получилось. Посланный в разведку лёгкий танк Т-70 под командой младшего лейтенанта Антона Зуйкова перехватил вездеход «Штёвер» и расстрелял его из башенной 4 5-миллиметровки.

В качестве трофеев Зуйков привёз разбитый артиллерийский перископ, обгоревшие карты, документы двух офицеров и уцелевшее оружие группы артиллерийской разведки.

До этого младший лейтенант ничем особым в батальоне не выделялся. Осмотрев трофеи и карту, капитан Шестаков от души обнял младшего лейтенанта.

– Если бы не перехватили корректировщиков, сидели бы сейчас под огнём. Навели бы на нас такой же дивизион и снарядов не пожалели.

– Андрей Михайлович, – обратился к комбату Калугин. – Людям отдохнуть надо. Сутки уже на ногах. Периметр худо-бедно укрепили, боевое охранение я выдвинул, посты расставлены. Пойдём поужинаем.

Шестаков, Калугин, командир десантной роты Павел Мельник и начальник разведки Пётр Бельченко разместились в блиндаже, где раньше обитал командир немецкого артиллерийского дивизиона. Здесь же суетился один из бойцов, растапливая печку и накрывая на стол.

Командир второй танковой роты Родион Соломин, как младший по возрасту, вёл со своими танкистами боевое наблюдение.

Блиндаж из толстых брёвен в три наката, усиленный железными балками, был добротный и просторный. В глубине помещения стояла деревянная кровать, накрытая несколькими ватными одеялами.

Пол, как в избе, был из плотно пригнанных друг к другу массивных крашеных половиц. Блиндаж освещался электролампочкой, но генератор в ходе боя был разбит и сгорел – на столе коптила обычная керосиновая лампа.

– Умеют фрицы уют создать, – оглядывая тёплое укрытие, сказал лейтенант Пётр Бельченко. – Здесь сосен в округе на двадцать вёрст не отыщешь, а для майора целый подземный дом построили. А командовал всего-навсего паршивым дивизионом, даже не полком.

– Этот дальнобойный дивизион целого полка стоил, – закурил трофейную сигарету Григорий Калугин. – Двенадцать тяжёлых орудий, зенитки, миномёты, и транспорта хватало. На блиндажи они деревенские избы разбирали.

В дверях, ведущих в прихожую, появился сержант-радист.

– Разрешите обратиться, товарищ комбат!

– Что у тебя там?

– Из штаба интересуются, прибыл ли стрелковый полк?

– Передай ответ, что ждём прибытия. К отражению возможной атаки готовы. Хорошо, если подкинут ещё боеприпасов и горючего. Оба студебеккера угодили под бомбёжку и сгорели на обратном пути.

– Ясно. Сейчас передам, – козырнул радист.

Затем появился старшина Тимофей Черняк и сообщил, что давно готов горячий ужин.

– Откуда он взялся? – удивился Калугин.

– Так мы же у фрицев две полевые кухни отбили, – шмыгнул носом старшина.

– Горох, небось, со свининой?

– В одном котле рис с мясом, во втором – кофе с молоком. Вполне съедобно, я попробовал.

Вместе со старшиной по блиндажу расплывался запах алкоголя.

– Ты глянь, Гриша, – обратился комбат к своему заместителю Калугину. – Перед боем всех предупреждал, чтобы офицеров живьём брали и захватывали транспорт. Хрена с два кто послушался! Информации толком не имеем, что вокруг творится, и грузовики почти все пожгли. Зато полевые кухни в целости и сохранности взяли. Да лучше бы хоть одну зенитку захватили или хороший грузовик.

– Кухни не все нам достались, – с сожалением ответил старшина. – Одну снарядом разбило.

– Вот ведь горе! – засмеялся Калугин. – Зато две других остались. Горячим неплохо людей подкормить, да и граммов по сто с прицепом опрокинуть. Я гляжу Тимофей уже приложился. Никак вместе с Игнатьичем хлебнули?

– Я чуток трофейного рома попробовал, прежде чем вас угостить.

– Боишься, что отравимся? Так десантники навеселе разгуливают, не боятся отравы. Это я тебе, Павел, говорю. Крепкая у нас оборона. Танкисты машинами занимаются, а десантники периметр навеселе охраняют.

– Всё в меру, – отозвался старший лейтенант Павел Мельник. – Я проверял, посты на месте. Ребятам больше всех досталось. Двенадцать человек погибли, и раненых полтора десятка в тыл отправили.

– Ладно, поужинаем, и пойдёшь в траншеи десантников сторожить, чтобы не заснули. Тимофей, пригласи Киру Замятину, пусть с нами горяченького перекусит.

Комбат весело оглядел своих командиров и старшину, усмехнувшись, добавил:

– Рожи и руки снегом помойте и материтесь поменьше. Единственная девушка в батальоне, да ещё красивая.

При этих словах заёрзал и, поднявшись, двинулся мыть руки Павел Мельник, который часто крутился возле медсестры, набиваясь на более тесное знакомство. Кажется, безуспешно. Медсестра себе цену знала и не торопилась отвечать на ухаживания.

Глава 2
Сожгите их всех!

С ужином ничего не получилось. Немецкое командование не могло примириться с тем, что русские уничтожили дальнобойный артиллерийский дивизион и оседлали своими танками целый участок оборонительной полосы. Это не только укрепляло кольцо окружения вокруг Сталинграда, но и наверняка привело бы к расширению важного для русских плацдарма.

Откуда взялся этот танковый батальон, как хищник, вынырнувший из ночной заснеженной равнины и внезапно обрушившийся на хорошо укреплённую высоту? Это была уже новая тактика, не похожая на прежнюю.

В начале декабря, прежде чем атаковать высоту, русский пехотный полк, усиленный артиллерией и танками, несколько дней топтался в отдалении. Командиры долго наблюдали в бинокли за укреплениями, провели одну-другую разведывательную вылазку, пытались взять «языка».

Медлительность или ожидание команды от вышестоящего начальства привели к тому, что полк угодил под бомбёжку. А когда повёл торопливое наступление, дивизион обрушил по заранее вычисленным координатам прицельный огонь всех своих тяжёлых орудий, миномётной батареи, а затем пустил в ход пулемёты. Около половины пехотного полка и почти вся танковая рота были уничтожены. На закопченном снегу среди воронок догорали «тридцатьчетвёрки» и лежали несколько сот неподвижных тел.

Вчерашний удар был дерзкий и успешный. Танкисты провели осторожную разведку, которая осталась незамеченной, и решительно атаковали дивизион, добившись полного успеха, хотя и понесли потери в людях и технике. Теперь предстояло снова отбивать выгодный оборонительный рубеж, где сосредоточились два десятка танков и десантная рота автоматчиков.

Кроме того, не приходилось сомневаться, что в ближайшее время к русским прибудет подмога. А значит, следовало спешить и нанести хорошо продуманный контрудар как можно скорее.

К ночи усилился ветер, сыпала колючая снежная крупа. Группа лыжников-егерей, бесшумно скользя, приблизилась к русскому боевому охранению, выдвинутому на полторы сотни метров. В неглубоком капонире стоял лёгкий танк Т-70, а в траншее расположилось отделение десантников.

Ещё две группы готовились нанести удары с флангов. Одну из них возглавлял лейтенант-артиллерист Гельмут. Из офицерского состава дивизиона спаслись лишь два человека – капитан-ремонтник и командир огневого взвода Гельмут.

Капитан был контужен. Четыре десятка уцелевших после танкового штурма солдат и унтер-офицеров предстояло вести в бой молодому лейтенанту. С Гельмута едва не сорвали погоны и награды, обвинив в трусости и позорном бегстве с поля боя. Затем передумали, но предупредили:

– Теперь у тебя только один путь – вперёд. Погибнешь в бою, похоронят как офицера со всеми почестями. Назад для тебя и твоих солдат дороги не существует.

– Я всё понял, – чётко козырнул лейтенант.

– Что ты понял? – с нескрываемой досадой спросил начальник штаба дивизии. – Русские влетели к вам на танках, пока вы отсыпались после Рождества, надеясь на свои тяжёлые пушки.

– Охрана не спала всю ночь, – вступился за своих погибших товарищей лейтенант. – Они встретили русских огнём, но их танковый кулак обрушился слишком внезапно.

– Штурмовым батальоном руководил опытный и продуманный русский командир. Ты помнишь, какое прозвище получил в Африке наш знаменитый фельдмаршал Эрвин Роммель?

– Так точно, господин полковник. Его называли Лис Пустыни. Он крепко вломил там англичанам.

– Ну, а ваш хвалёный дивизион, усиленный зенитками и минометами, с ходу разнес Снежный Лис. Русский комбат рангом ниже, но умело атаковавший на открытой со всех сторон снежной равнине. Или он вынырнул со своими «тридцатьчетвёрками» из-под снега?

– Никак нет, – замялся лейтенант. – Он двигался по равнине ночью, и мы не успели среагировать.

– Ладно, оставим прошлое позади, – смягчился полковник. – Ты всего лишь лейтенант, и главная вина лежит не на тебе. Но расплачиваться придётся. Твоя группа, как и другие, приблизится по-тихому. Тем более, русские наверняка отмечали весь день победу – они любят выпить. Вас вооружили для штурма автоматами, гранатомётами, боеприпасов в достатке. Докажите, что вы умеете мстить.

Спортивно сложенный лейтенант в туго затянутой камуфляжной куртке, с автоматом, гранатами за поясом и запасными магазинами в подсумке, был настроен решительно. Родом из пригорода Берлина, он прошёл с тринадцати лет факельные шествия, многотысячные митинги на стадионах, когда масса таких же решительных мальчишек и девушек, будущих покорителей мира, кричали несмолкаемое «Хайль!» в честь своего фюрера.

В шестнадцать лет он громил лавки проклятых Богом евреев и проломил железным прутом голову соседу по улице, когда тот пытался защитить своих дочерей. Их изнасиловали здесь же, в разграбленной лавке возле мёртвого тела отца, а девятиклассник Гельмут стал считать себя мужчиной.

После школы он записался добровольцем в армию. Закончил артиллерийское училище и с весны сорок второго года воевал в России. Его батарея обстреливала Севастополь, топила суда с беженцами, затем была переброшена под Сталинград. С приходом зимы дальнобойный дивизион не давал большевикам прорвать стойкую оборону его товарищей, солдат армии Паулюса.

И вот от дивизиона остались в живых лишь четыре десятка рядовых артиллеристов и два офицера, старший из которых сразу направился в лазарет. Гельмут спросил полковника, поддержат ли их танки, но получил резкий ответ:

– Ваши бывшие позиции были хорошо укреплены. Сейчас там изрытая земля, воронки и сгоревшая техника. Русским есть где прятать свои танки и вести прицельный огонь. Всё должны решить штурмовые группы, которые усилены сапёрами и огнемётными расчётами. Жгите азиатов без всякой жалости – они заслужили это. А наши танки и самоходки подойдут в своё время.

Спрашивать было больше не о чем, оставалось только выполнять приказ. Солдаты, кроме обычного стрелкового вооружения, имели 30-миллиметровые гранатомёты, магнитные мины и несколько ранцевых огнемётов. Но противотанковое оружие было эффективно на небольшом расстоянии. Сумеют ли группы ворваться на позиции, смяв кольцо охраны?

Холм возвышался среди снежной равнины мрачной тёмной массой, где снег частично растаял и был закопчён от огня и дыма. Изредка из траншей вылетали осветительные ракеты. То в одном, то в другом месте стучали короткие пулемётные очереди.

Группа лейтенанта сумела подползти на сто шагов и замерла в снегу. Вокруг было минное поле. Русские об этом знали и держали здесь не слишком многочисленные посты. Слышался негромкий разговор пулемётчиков, виднелся огонёк махорочной цигарки.

Затем прошёл дежурный офицер, о чём-то поговорил с пулемётчиками и двинулся дальше. При свете взлетевшей ракеты Гельмут отчётливо разглядел светлый полушубок русского офицера и меховую шапку. Медлить дальше было нельзя – группа находилась слишком близко к русским.

Двое солдат подползли к пулемётчикам с тыла. Это были единственные уцелевшие разведчики дивизиона, умевшие бесшумно приблизиться к врагу. Две тени в маскхалатах метнулись к расчёту «Дегтярёва» и ударами ножей уничтожили обоих русских.

Группа, пригнувшись, добежала до траншеи и замерла, прислушиваясь к ночным звукам. Кажется, всё шло пока удачно. Теперь осталось выждать несколько минут, чтобы нанести удар одновременно с двумя другими группами. Гельмут разглядел в бинокль русскую «тридцатьчетвёрку». Она стояла на краю капонира метрах в восьмидесяти от траншеи.

Кумулятивный заряд гранатомёта на таком расстоянии был способен пробить лобовую броню и поджечь танк. Но неподалёку могла располагаться другая «тридцатьчетвёрка». Чтобы излишне не рисковать, лейтенант приказал второму гранатомётчику и нескольким солдатам продвинуться глубже.

В эту минуту раздался взрыв, и поднялась стрельба в том месте, где располагалось русское боевое охранение.

На башне «тридцатьчетвёрки» откинулся люк и показалась голова танкиста. Гранатомётчики сработали, не дожидаясь команды. Два кумулятивных заряда, весом 800 граммов каждый, ударили в корпус машины, пробивая броню струёй раскалённого газа. Клубящееся пламя сжигало всё внутри танка, убивая в считанные секунды экипаж. Через верхний открытый люк сумел выскочить лишь сержант – командир башни.

 

Шипя, вспыхивали снарядные гильзы. Взорвались сразу несколько фугасных снарядов, сотрясая машину. Язык пламени вырвался из люка, горящая «тридцатьчетвёрка» осветила всё вокруг. Вдоль траншеи бежали на подмогу пулемётчикам двое десантников.

Оба угодили под трассу скорострельного машингевера МГ-42 (двадцать пуль в секунду) и упали, срезанные наповал.

– Вперёд! – крикнул Гельмут. – Мы перебьём их, как сонных кур.

Молодой лейтенант был возбуждён удачным началом штурма и бежал впереди. Огонь осветил контуженного танкиста, который передёргивал затвор трофейного вальтера. Гельмут опередил его длинной очередью из своего МП-40. Пули пробивали тело насквозь, вырывая клочья из замасленного бушлата.

– Никакой пощады! – воскликнул лейтенант. – Эти азиаты давили наших товарищей живьём.

Перешагивая через тело смертельно раненого танкиста, Гельмут дал ещё одну очередь, хотя в этом не было необходимости. Вид умирающего врага возбуждал его, он стрелял, не считая патронов.

Если взвод Гельмута, а следом и другой усиленный взвод под командой опытного сапёра, обер-лейтенанта, ударившие с флангов, прорвались на позиции и продвигались вперёд, то егеря на центральном участке угодили под огонь боевого охранения.

Лыжи они сняли и быстро ползли, держа наготове оружие. Из траншеи их вряд ли заметят – егеря скользили сквозь снег умело и бесшумно. Главную опасность представлял русский танк. Это была лёгкая машина Т-70 с 45-миллиметровой пушкой и пулемётом. Егеря рассчитывали, что её экипаж из двух человек мало что разглядит в ночи.

Возглавлял боевое охранение младший лейтенант Антон Зуйков, командир лёгкого танка. Он не слишком надеялся на отделение десантников. Люди сутки не спали и почти все хорошо хлебнули днём трофейного рома.

Зуйков и сам с трудом боролся с дремотой. Ром он не пил – в его семье алкоголь употребляли редко, но отдохнуть днём не удалось. Он сидел, откинув люк, кутаясь с полушубок. Ветер был холодный, но отгонял сон. Раза два Антон выбирался из танка, будил десантников, внимательно всматриваясь в ночной сумрак.

Егерей подвела торопливость. Когда до русского танка и траншеи осталось метров сто, кто-то из молодых ускорил движение. Младший лейтенант увидел ползущие тени и выпустил красную ракету.

– Тревога! – срывая простуженный голос, крикнул Зуйков и дал очередь из пулемёта.

Егеря поняли, что единственный выход для них – сделать стремительный рывок. Обер-фельдфебель, возглавлявший группу, был уверен в своих людях.

Прошедшие бои в Польше, имевшие опыт борьбы с партизанами на Балканах, егеря привыкли действовать быстро и решительно. В лёгких меховых куртках и лыжных ботинках, они бежали, пригнувшись, не обращая внимания на торопливые очереди башенного пулемёта. Главное – как можно быстрее сблизиться с танком и русскими солдатами, неуклюжими в своих длинных шинелях и шапках, в которых проспишь всё на свете.

На правом фланге взорвался танк, шла интенсивная стрельба – это говорило о том, что операция начинается успешно, и егерям тоже надо поторопиться. Продолжал сыпать очереди пулемёт, звонко ударила пушка-«сорокапятка», застучали автоматные очереди.

Но это был пока неточный торопливый огонь – кажется, русские ещё не продрали глаза после дармового рома! Егеря отвинчивали на бегу колпачки ручных гранат.

Расчёт противотанкового чешского ружья наводил в цель ствол. Десять зарядов калибра 7,92 миллиметра пробивали на расстоянии ста метров три сантиметра брони. Главное – не промахнуться и открыть огонь, пока русские не очухались.

Опасно недооценивать противника! Внезапность была упущена. Антон Зуйков, воевавший с лета сорок второго года, точной очередью перехлестнул немецкого бронебойщика. Ружьё перехватил второй номер, но младший лейтенант последними пулями, оставшимися в диске «Дегтярёва», достал и его.

Сержант Василий Дарькин смахнул длинной очередью ружьё, стоявшее на сошках, и заставил залечь егерей.

Экипаж Т-70 состоял всего из двух человек. Командир машины управлялся с пушкой и пулемётом один, лихорадочно перезаряжая диск. Механик-водитель уже завёл прогретый двигатель и кричал снизу:

– Антон, чего телишься? Давай рванём вперёд, я эту шайку на скорости с говном смешаю!

– Сиди на месте! У нас бортовая броня всего полтора сантиметра. Нельзя в свалку лезть. Скажи спасибо, что лобовая защита спасает.

Оба танкиста только сейчас ощутили, как бронебойные пули машингевера МГ-42 с силой бьют в корпус, наполняя грохотом лёгкий десятитонный Т-70. Зуйков снова открыл огонь, с тоской осознавая, что штурмовая группа вот-вот окажется в «мёртвом пространстве» и подорвёт машину гранатами.

Сержант Василий Дарькин тоже сменил диск своего ППШ и кричал бойцам:

– Цельтесь точнее… Готовьте гранаты!

Сержант был самым старшим по возрасту в отделении и действовал хладнокровно. Прежде всего, надо было обезглавить штурмовую группу, которую вёл рослый фельдфебель. Василий дал одну-вторую очередь и перевёл рычажок на одиночный огонь.

Фриц умело уклонялся от пуль, а возможно, его спасал их немецкий бог. Дарькин за полтора года войны больше привык к винтовке и точным прицельным выстрелам. Автомат и назначение в танковый десант он получил всего два месяца назад, после выписки из госпиталя. Рядом звякнула каска, и вскрикнул молодой боец, земляк Василия. Он ворочался на дне траншеи, зажимая ладонями пробитую пулей голову.

– Маманя… помираю…

Другой десантник усилил огонь, оглядываясь на смертельно раненого товарища.

– Береги патроны! – крикнул ему сержант. – Диск у тебя последний!

На снег, шагах в десяти, шлёпнулась граната с длинной деревянной ручкой. Василий нырнул за бруствер, а когда выпрямился, увидел в полусотне метров бежавшего прямо на него фельдфебеля. Ларькин угодил в цель со второго выстрела, но фриц лишь замедлил бег, продолжая давить на спуск автомата.

– Жри, оглобля хренова!

Василий выстрелил дважды, немец упал на колени и вытянулся на снегу. Атака егерей захлёбывалась. Не меньше половины из двадцати отборных солдат Вермахта лежали на снегу, убитые или тяжело раненые. Остальные отступали. Умело, без паники, отстреливаясь на бегу. Но все они были хорошо заметны при свете взлетающих ракет, горящего танка и блиндажа неподалёку. Очереди башенного пулемёта Дегтярёва и автоматов ППШ догоняли бегущих. Тогда егеря, опытные в ближнем ночном бою, разделились на две кучки. Одни вели прицельный огонь, прикрывая камрадов, затем менялись, уходя от русских пуль.

Пятеро егерей добрались до ложбины, где оставили свои лёгкие лыжи, и сумели исчезнуть в сумраке декабрьской ночи.

– Нажрались, сволочи! – кричали из траншеи, десантники.

Кто-то побежал собирать трофеи. Егерь-хорват, лежавший с перебитой ногой, ненавидел коммунистов, впрочем, как и всех неверных. Несмотря на сильную боль, он лежал неподвижно, готовясь к встрече со Всевышним. Лишь слегка шевелились губы, читая последнюю молитву. Когда до русского солдата осталось десяток шагов, он выстрелил из старого манлихера, доставшегося ему от отца.

Пуля калибра 7,63 миллиметра ударила десантника в грудь, опрокинув лицом вниз. Он пытался подняться, ещё не понимая, что с ним произошло. Лишь парил от вытекающей крови почерневший снег, а из горла вырывалось хрипение.

У хорвата ещё оставались в магазине манлихера патроны. Он нажал на спуск, но бежавший следом десантник впечатал подошву сапога в кисть, сжимавшую пистолет.

– Не добили гадюку!

Очередь сверху вниз прошила егеря, который пошёл добровольцем в германскую армию, когда

Гитлер захватил Югославию. Он расстреливал сербов, евреев, затем русских и был опасен в своей ненависти, как змея. Умиравший молодой десантник этого не знал.

– Все назад, в траншею! – кричал выскочивший из Т-70 младший лейтенант Зуйков, но десантное отделение не слышало его, добивая егерей.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru