Владимир Опёнок
Глазами Ангела
И дело здесь, конечно, в воспитание! Когда в младенчестве, отринув недостойное, в незрелый ум вмещается лишь нужное, и юноша мужает. Он дерзок и учтив одновременно. Таким мужам неведом страх. Они не ропщут, и стенания не их стезя. Для них вся жизнь сплошное испытание. Не сломленным, не покорённым быть мужчине. Но так ли это в суетной реальности? Вопрос логичен, а ответа нет. Увы, впитавшие изнеженное женское, погрязли в мелочах. Им не дано мечтой возвыситься до синевы небес! Подобно скопищу червей с восторгом ползают на брюхе, предел мечтаний – жирная похлёбка. Горячая и сытная. Так и Егор воспитан женщиной. Он начисто лишён мужского понимания, решимости, неодолимой твёрдости. Ему не повезло зреть возвратившегося однажды вечером отца, кого с любовию встречает мать, усталою ладонью треплющего сына по макушке. При этом, ласково бурча, тот достаёт трудом и улицею пахнувший подарок. И не дано ему, впитав благоговенье, не страх, не подлое вертлявое унынье, желать во всём быть схожим на родителя. Страшится порицания отцовского, стремится стать достойным продолжателем фамилии. Увы, воспитан был он женщиной; сначала мамою, потом в детсаде милой воспитательницей, затем учительница в школе – дальше институт. Где также женщине обязан знанием. И речь здесь не о том, что женщина неважный педагог, она – иная, нежели мужчина! Биологически, ментально, как угодно. Иная в базовой программе и при всём желании не в силах поделиться навыками мужа. Не суждено ей быть успешной там, где исстари мужчина правит бал. В семье, в кругу себе подобных…
Меж тем отличными от мыслящих слывут натуры творческие. Им не присущи рассуждения грядущего, они всецело в настоящем. Легки и скоры на подъём, такие проживают быстротечно. Подобно бабочкам, являясь баловнем судьбы, и часто забывают благодарность. Сказать спасибо тем, кто оказал поддержку. Одно им скучно и докучно, общение с носителями интеллекта. В такую долгую беседу непросто удержать зевоту. Вот почему всего скорее бегут от монотонности брюзжаний. И взбалмошной девице, случайно ставшей на стезю главбуха, свезло немало. Она не с первою попытки ускользнула, оставив позади унылые советы, что нужно каждый день трудиться. Усердие явить и прочее. Чем с радостью делился наш Егор, когда вдвоём общались. И вроде бы, всё верно, не придраться, но скукой смертною, могилою сырой несло от умных слов, высокопарных выражений, где не бывает места жизни. Её игривости и озорству.
Однако не пора ли нам вернуться под тесный свод подземного тоннеля, в то самое мгновенье, как Егор, случайно выбрав пассажирку, остановил на ней усталый взор. И в тот же миг свершилось чудо! Бурлящий, неостановимый мыслей увлекательный поток исчез. Пропал в небытие, как растворился. Неведомое ранее молчание наполнило, и, глядя на дремавшую особу, он очевидцем стал. Всё обрело понятие и смысл. Егор узрел достойную сочувствия беспечно дремлющей девицы унылую безрадостную жизнь. Что было в прошлом, настоящем. Чего желала и страшилась она, сомкнувши веки. Такое откровение возможно с лёгкостью, присущей всякому, едва смолкает грёз привычных водопад. И оказалось, нет преград, их ничего не разделяет, ни слово, действие и даже мысль. Теперь он сочетал своё внимание с дремавшим до поры объектом без помех. Легко проник в её нутро и растерялся!
Пред ним сидела, окунувшись в сон судьбины, тяжкой женское созданье. Её унылые года, в мгновенье ока промелькнув, оставили обиды послевкусье. Без близких, без родителей росла в детдоме, а лучшая товарка, кто слыла сестрой, ушла скоропостижно. Но боль потери, как бывает, сменила ноющая рана. Такие часто в сердце оставляют безвременных утрат следы. А тут ещё несчастная любовь, когда пленилась физруком женатым и лысеющем, и тот, использовав невинность, бросил, наигравшись всласть. С тех пор исчезла вера, растворилась угаром прежних дней. Исчезла, унеся мечты о счастье, о любви. Теперь она боялась обмануться, замкнулась в собственном мирке, уютной небольшой клетушке в общежитье. И не напрасно, опасаясь вновь испытать обиду, ни с кем решила не общаться. Так и жила в уединенье, найдя нежданную отраду. Её отдушиной случайной стал кулинарный труд. Туда прикладывала силы, старательность и нежность нерастраченной любви. Пекла безмерно, отдаваясь делу, и дело вдруг пошло! Труд рук её – ватрушки и иная сдоба скупали нарасхват, хоть вечером, хоть утром. Тем обрела надёжный способ пропитанья. Хотя, конечно, и сама, бывало, увлекаясь, съедала вкусную продукцию без меры. Но что с того? Она себе хозяйка. Иль нет, такое невозможно…
Но главная зияющая рана, с младенчества вселившись в сердце, немым болезненным укором напоминала о себе. Она была ничья! Ни рода, ни знакомых. Подобна уличной собаке, кто в каждом ищет властелина, и мордой боязливо тычет в протянутую руку. Но нет руки той. Нет в округе. Никто не приголубит, не поддержит. Ни словом, что уж про дела. Вокруг такие же ничьи, такое же ничьё! А это лишь на первый взгляд не так уж важно принадлежать сообществу, кругу друзей, семье, и странно не спросить: а есть ли в мире счастье? Наверно, нет, ведь прав поэт: «на свете счастья нет, но есть покой и воля». И суетный мирок в Егора голове не осознал обыденности факта. Он осознал другое: пред ним дремала не измордованная жизнью тётка, каких с лихвою на Руси, а маленькая девочка. Затравленная одиночеством, не зная ласки, с улыбкой спит под стук колёс. А социум воинственный и буйный не распростёр объятий. Тут каждый – за себя, и к ближнему не требуют любви. Царит здесь дух несокрушимого успеха! Зловредный, лицемерный вирус жаждущих преуспеванья…
Внезапно затормозив, поезд остановился! Пассажиры повалились друг на друга, и только немногие, кто держался за поручни, устояли. К ним относился Егор. Резкое торможение вывело из полусна, и суматошный хоровод праздных дум наводнил. Он тут же позабыл о наблюдениях, оно и немудрено, в каждом из нас, как минимум, двое. Во всём противоположны, с разным характером. Их величают многогранностью личности, когда меняем маски на потребу толпы, услаждая её непритязательный вкус. Но целостности в этом нет! Гордиться особо нечем. И достаточно изменить привычную позу, жест или мимику, как вослед грядут изменения в мышлении. В полной мере отражая внешнее, ибо невольной жестикуляцией оживляем вполне конкретные мысли. Соответствуя позе, жесту, выражению лица. По этой причине человек не властен над внутренним миром, и, вероятно, фраза «мой внутренний мир» придумана в насмешку! Кто-то старательно изощрился, ведь едва изменится поза, как, владевшая умом, мысль улетает, уступая другой. Такой же привычной, но на время забытой. Однако, невзирая на очевидное, не желаем понять, что процесс осмысления имеет внешнее обличье. Но так ли это? Споры тут ни к чему. В жизни полно чудес, а большинству доступно лишь малое – от силы три, четыре выверенные годами позы. Благодаря чему узнаёт и принимает окружение. И только попробуй что-либо измени! Тут же лицемерная забота возопит: а всё ли у тебя в порядке? Особенно, когда изменения к лучшему и тем вызывают беспокойство. Нет, скорее зависть…
Что же касается поз, машинально меняемых в суете, первой является та, что используем дома. Когда посреди домочадцев явим заботу. Чаще искренне, но бывает и на показ. Тут много во власти привычек. И недаром твердят: что посеешь, то пожнёшь. А в корне измениться, когда накоплено всякого, трудно. Верней, невозможно. Набранную инерцию не погасить, тем паче в одиночку.
Касаемо же следующей из имеющихся в арсенале, самое время вспомнить о позе, что используем для заработка. Она незаменима и внушает уважение. Как ни крути, хлеб насущный надобно добывать, и, невзирая на лень, мы общаемся с такими же. Кто движим привычкой, но не желает того замечать. А состоит эта поза из двух, непостижимо сочетаемых в неуживчивом характере. Ибо одну её половину спешно несём руководству, другую – небрежно жалуем подневольным. Сей лицемерный обычай придуман не нами, но мы его строго блюдём, смиряя строптивость пред вышестоящим, являя несокрушимую твёрдость, отдавая приказ.
Далее следует удивительный образ! Его припасём для приятелей, он сгодится во время досужих бесед и праздного словоблудия. Благодаря его вычурной таинственности, легко сойти за всезнайку, главное – не обнаружить невежество. Непозволительная роскошь для знатока обсуждаемой темы, чьё веское замечание добавит пикантности. А бывает и по-другому! Едва услышав знакомое слово, несём всякий вздор. Болтая без умолку, как правило, ни о чём. Ненужным многословием утомляя собеседников. Такой образ – визитная карточка для тщеславия. Не спрашивая разрешения, он чёртиком из табакерки является, стоит изменчивой ситуации вызвать его. Особенно при общении с доверчивыми, когда обнажается маска вещуна без особой на то надобности. Впрочем, такой навык бывает полезен, удивлять многословием, не сказав вразумительного.
А завершает сей перечень неведомый образ. И речь о непреднамеренном. Такую позу не часто встретишь, тем не менее, изредка она проявляется. Правда, нежданно-негаданно, ибо весьма органична, проникая в суть, возникает, когда безысходность ведёт к тупику. А загадка неразрешима. Зато вместо хаоса и сумбура в голове наступает затишье. Ни единой мысли не дано выплеснуться на поверхность тишайшего океана, каким вдруг становится ум. Только в такой отрешённости можно постичь наблюдаемое. Будь то предмет, либо нечто живое.
Вот, пожалуй, и всё. К сказанному добавить нечего. Большинство так и живёт и, в общем то, довольно. Но именно здесь затаилась ловушка! Одна из коварных и незаметных, ведь привычка укоренилась, и это – навеки. А стоит кому-либо выйти из зоны комфорта, как изо всех сил он стремится обратно. В эту самую позу, привычную жестикуляцию, знакомые слова и выражения. И вновь формируемый образ, если вдруг возникнет нужда, потребует времени. Невероятных трудных усилий одолеть инерцию. А неспособность меняться сообразно пожеланию – тому порукой…
От резкого торможения хозяйка сумок с вкусным содержимым придавила соседа, и тот ойкнул! Грузная женщина качнулась на место и смущённо извинилась. Изрядно помятый сосед что-то буркнул. Она украдкой огляделась и подняла глаза. По губам скользнула виноватая улыбка. Бывший свидетелем невинной неуклюжести, Егор кивнул и покинул вагон. Двери лениво захлопнулись, поезд увлёк пассажиров во мрак. Егор медленно брёл к эскалатору. Его подхватила толпа…
