Владимир Николаевич Положенцев
Золото Уды. Поиски пропавших сокровищ

© Владимир Николаевич Положенцев, 2019

ISBN 978-5-0050-8248-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть I

Заманчивое предложение

Июньским туманным утром, во дворе дома?10, что по энскому проезду, появилось написанное от руки объявление. Феликса привлекло, что именно от руки, ведь в нынешнее время они обычно печатаются на компьютере. Видно, старики что-то продают, решил он. А задержав взгляд, увидел что к «купи-продай» объявление отношения не имеет. Там красивым, размашистом почерком, фиолетовыми чернилами было написано, что в археологическую экспедицию в Восточный Саян требуются активные, молодые, здоровые, интересующиеся историей помощники. Оплата по установленным расценкам. И подпись: " З. З. Завирухин». Кто такой этот чудак Завирухин? – подумал Феликс.– Даже своих координат не оставил. Непонятно куда и и к кому обращаться.

Бабочкин на днях сдал последние экзамены в Медицинском университете и теперь до сентября был свободен. Практика после второго курса Лечебного факультета была не обязательной и он решил где-нибудь подработать. Родители, конечно, помогали, например, с оплатой однушки, но кормил Феликс себя сам – дежурил ночным санитаром в больницах, лаборантом в диагностических центрах, но теперь хотелось отдохнуть от медицины. И объявление его заинтересовало. Так кто этот Завирухин и где его искать?

Словно услышав его мысли, за спиной раздался голос:

– Завируха помощников набирает, знать, серьезную кашу заваривает.

Феликс оглянулся. Сзади стоял с папиросой в зубах, небритый, с помятым лицом, но в иссиня-белом фартуке дворник Ерёма. Его знала вся округа. Он единственный славянин, что сохранился в местном дворницком сообществе. Лет ему было не меньше 65-ти, а сколько он работал во дворе, говорил, что не помнит. Во всяком случае, когда несколько лет назад Феликс снял здесь квартиру, первым с кем он познакомился во дворе, был Ерёма. Он так активно мел дорожку, что не заметив Бабочкина, маханул на него кучу окурков. А увидев его, бросился извиняться, отряхивать Феликсу брюки. Так и познакомились. Ерёма, как он представился, пригласил его в дворницкую «посмотреть белку». Дворницкая всегда был отворена настежь и из нее распространялся чисто дворницкий аромат: нафталина, ванили и сгнивших овощей. Заходить туда не хотелось, но Феликс все же перешагнул порог смрадного «чертога». Белка оказалась действительно забавной – юркой, пушистой, с большими цепкими и целеустремленными глазками. Она бешено вращала колесо, видимо, не оставляя попыток из него выбраться, на мгновение замирала, а потом продолжала свой бессмысленный бег. «Вот, – сказал Ерёма, – моя единственная подружка по жизни». «Как зовут? – поинтересовался Бабочкин». «А кто её знает, – зевнул дворник. – Она мне от татарина Азата досталась. Весь день носится, а потом жрать просит. А чем кормить? Не очень-то на мою зарплату пожируешь». Теперь Феликс понял для чего Ерёма пригласил его в дворницкую. Хотел сказать, что у него самого стипендия грошовая, но прикусил язык. На днях он неплохо подработал в одном диагностическом центре. Там заболел врач – терапевт и он несколько дней его заменял. Белку ему стало очень жаль и он протянул Ерёме тысячу рублей. От такой щедрости дворник даже присел, спрятал деньги под всегда чистый, белый фартук и, не попращавшись, куда-то побежал. Феликс вспомнил дворника из «Двенадцати стульев» и расхохотался так, что белка замерла. Уже на углу, под аркой Ерёма остановился. «За кедровыми орешками!» – крикнул он. Неизвестно купил ли дворник белке орехов, но несколько дней Феликс его не видел. Теперь Ерёма топтался за его спиной.

– Кто такой Завируха? – спросил Феликс.

– Как, Завируху не знаешь? А еще на медика учишься. Профессор из желтого дома.

Желтым домом местные называли сталинскую пятиэтажку, примыкавшую к десятиэтажному дому?10 и с которым они образовывали единый двор. Дом имел высокую арку, внутри которой был вход в пекарню. Сама булочная находилась на проезде. Из пекарни всегда разносился такой чудный хлебный аромат, что жители двух домов предпочитали выходить на проспект именно через эту арку, хотя с другой стороны путь был короче. Вдыхать чудесные ржаные и пшеничные запахи любил и Феликс, потому и оказался теперь возле арки.

– Хороший человек, только фамилия странная. Всегда поздоровается, о здоровье спросит, но чудной, – продолжал дворник, вытирая красные, натруженные руки о край накрахмаленного фартука. Белка была не единственной его родственной душой. Говорили, что Ерёма сошелся с какой-то старушкой из четвертого подъезда, она ему и настирывает фартуки.

– Почему же чудной?

– А как не чудной, когда все время трезвый, а выпивает лишь пару раз в году. Но сильно. Погуляет, а потом на лавочке возле подъезда спит. Я его даже зимой со скамейки снимал, до квартиры на себе тащил. Одинокий, но шибко умный. Как начнет говорить про политику, хоть беги. Того и гляди вместе с ним посадят.

В этот момент дверь подъезда желтого дома распахнулась и из нее вышел невысокий, полный, светловолосый, с проседью на висках человек.

– Легок на помине, – выдохнул Ерёма.– Доброе утречко, Захар Захарович.

– Здравствуй, Еремей, – кивнул мужчина. Его синие, широко открытые глаза были явно удивлены неожиданной встречей у подъезда.

– Вот читаем ваше объявление, – сказал дворник.– Нарушаете. Не положено развешивать бумажки где попало, за то с нас строго спрашивают. Для того газеты существуют и интернет.

Человек, которого Ерёма назвал Захаром Захаровичем, был похож на Деда Мороза – большой, ноздреватый нос, несколько печальные, добрые глаза.

Ученый по-простому почесал ладонью нос, помял сдобный, чисто выбритый подбородок:

– Извини, Ерёмушка. Через газеты и сеть не угадаешь кто придет, отбивайся потом от кота в мешке.

– Что, своих студентов для экспедиции не хватает?

– Свои двоечники надоели. Ха-ха. Шучу, всего одно место осталось, девушка из группы классической археологии внезапно заболела, остальные студенты уже по другим экспедициям расписаны. А в нашем дворе много хорошей молодежи.

– На митинги запрещенные ходят, – посетовал дворник.

– Ну что ж, на то она и молодежь, чтобы бунтовать.

– Удивлен вашими словами, но не очень. Все вы ученые, того. Куда ж к вам придут, когда вы, Захар Захарович, даже телефона своего не оставили.

– Потому и вышел теперь, что вспомнил о своей оплошности.

Профессор достал шариковую ручку, стал приписывать к бумажке цифры.

– А меня возьмете? – спросил Бабочкин.

Опустив руку, так и не дописав номера телефона, Завирухин взглянул на Феликса. Прищурился, будто так у него включался внутренний рентген. Оглядел медика с ног до головы, отчего Бабочкину стало не по себе. Уж не гей ли профессор, а то, по его же выражению, отбивайся потом.

Профессор вдруг схватил руку Феликса, крепко пожал ее, представился. Оказалось, что Завирухин заведующий кафедрой археологии каменного и бронзового веков Московского археологического института. Пояснил, что вообще-то кафедры каменного и бронзового веков всегда были разные, но из-за сокращения штата, пришлось их объединить, а возглавить «сплав» проучили ему.

Представился и Феликс. Узнав, что Бабочкин медик, профессор воскликнул на весь двор:

– Вот это повезло! Свой врач – это, знаете ли, то, что надо в экспедиции. У одного живот пучит, у другого голова болит, у третьего психологический срыв. А до ближайшей поликлиники, как правило, семь верст до небес. Прошу ко мне в квартиру.

– Зачем? – удивился Феликс. Он снова заподозрил в археологе нетрадиционную ориентацию. Ну да, ляжки широкие, бабьи, стопы в четвертой балетной позиции. И глаза какие-то настырные. А еще нос картошкой, с родинкой у правой ноздри.

При чем здесь нос и родинка, Бабочкин ответить себе не успел. Профессор взял его за отворот ветровки:

– Трудовой договор на полтора месяца подпишем. Я прихватил несколько бланков из института. Потом завизирую у директора и отдам в канцелярию. Или вы желаете без договора?

– Нет, то есть, да, с договором.

– Ну вот видите. Милости просим в мое холостяцкое жилище.

Феликса опять насторожили слова профессора, но он быстро отогнал от себя неприятные мысли.

Телеграмма из прошлого

Квартира профессора оказалась жутко захламленной. В коридоре по углам и вдоль стен стояли коробки, доверху набитые старой обувью, тряпьем. У вешалки с заляпанным зеркалом, еле державшей кучу зимней одежды- доисторическая детская коляска тоже с каким-то хламом, у дальней двери – самокат без одного колеса. Вероятно, на нем в пионерской юности, подумал Феликс, рассекал по двору Захарка Завирухин.

Однако кабинет археолога оказался, как ни странно, очень чистым и аккуратным. Он был проходным-одна дверь вела в коридор, другая в соседнюю комнату. У стены стоял массивный письменный стол с кривыми ножками и столешницей, обтянутый посередине зеленой тканью. На нем- медная стильная лампа, декоративная чугунная чернильница и множество разноцветных карандашей в алюминиевом стаканчике возле открытого ноутбука. На стенах- современные постеры с птичками и стрекозами. По обеим сторонам окна – два больших стеллажа с каменными скребками, наконечниками стрел, прочими археологическими находками. Среди них- верхняя часть человеческого черепа с неровной дырой во лбу. Длинные, кривые зубы челюсти были, как ни странно, почти все на месте.

– Настоящий? -спросил Бабочкин, когда уселся в мягкое, широкое кресло напротив стола археолога.

На этот вопрос профессор только хмыкнул, начал рыться в ящике. Достал какой-то камушек, похожий на долото.

– Вот этот пробойник мы нашли в прошлую экспедицию в башкирской Каповой пещере. Это единственная в нашей стране пещера, где обнаружены рисунки людей палеолита, то есть раннего каменного века. Им, видимо, и продырявили череп этого человека, причем других его костей мы там не нашли. А череп, вернее, верхняя его часть, сохранился хорошо, даже очень хорошо. Он лежал в слое пыли возле древнего костровища. Возможно, это был пленник из другого племени, которого съели, а кости бросили собакам. Черепа людоеды, видимо, хранили как символы своей победы. Судя по поврежденным глазницам, дикари еще у живого пленника вырезали глаза и съели, чтобы, как они считали, лучше видеть добычу на охоте.

От этих подробностей Феликс поежился. «Бедный Ёрик», – мысленно вздохнул он.

– В этом году мы отправляемся в удивительные Нижнеудинские пещеры. Их две- Большая и Малая. Еще в 1875 году профессором Иваном Дементьевичем Черским там были обнаружены останки ископаемого пещерного медведя, длинношерстного носорога, мамонтов. На их костях были повреждения, нанесенные человеком древнекаменного века. То есть еще более ранние, чем в Башкирии. Вы понимаете, молодой человек, что это значит для науки и какие перспективы открываются для нас в этом сезоне?

Глаза ученого вспыхнули сверхярким, безумном светом. Уж не псих ли? -испугался Феликс. – Какой нормальный профессор будет искать на улице людей для своей экспедиции? Впрочем, дворник прав, ученые все того… Бабочкин прекрасно знал это по своему институту.

Вдруг задергался смартфон на столе. Заиграла мелодия из «Метели» композитора Георгия Свиридова. Профессор взглянул на экран, сделал глубокий вдох, потом еще один, часто заморгал, что-то прошептал.

– Здравствуйте, Борис Аркадьевич.– Завирухин расплылся в искусственной улыбке. – Да, группа из 20 человек готова. Сегодня вот даже доктора нашел, приятный и сразу видно, очень опытный медик.

Феликс зарделся, опустил глаза.

– Обещать, Борис Аркадьевич, ничего не могу. Я и так ректора едва уговорил на эту экспедицию. Вы уговорили? Ах, ну да, вы, конечно. Пещеры под Уфой в прошлом году проверили досконально. Пусто. После предоставленной вами телеграммы, сомнений почти нет – это Восточный Саян, Нижнеудинск. Александр Васильевич имел несколько дней, чтобы ими воспользоваться. Чехи, кстати, тоже. Не могли же бесследно исчезнуть десятки тонн.

Завирухин взглянул на Бабочкина и словно только теперь его заметил. Прикрыл рукой телефон, быстро вышел в коридор. Сначала оттуда еще раздавалась его непонятная Феликсу речь, потом все стихло. Видно, профессор зашел на кухню или какую-нибудь комнату.

О чем это профессор? – гадал Феликс.– Кто такой этот Александр Васильевич, который смог воспользовался несколькими днями? И при чем здесь чехи?

Археолог долго не возвращался. Феликс принялся разглядывать коллекцию археологических находок у окна. Бросил взгляд на открытый ноутбук. На экране висел текст, написанный от руки, причем с ятями. Подошел ближе. С удивлением прочитал:

«Его высокопревосходительству, Главнокомандующему Вооруженными Силами Юга России Антону Ивановичу Деникину. Уважаемый Антон Иванович! В виду сложившейся непростой ситуации на нашей Российской Восточной Окраине и в целом на российских фронтах, предлагаю вам принять на себя Верховную всероссийскую власть Верховного правителя России. До получения ваших указаний, в целях сохранения оплота государственности на началах неразрывного единства со всей Россией, предоставляю всю полноту военной и гражданской власти на всей территории Восточной Окраины генерал-лейтенанту Григорию Михайловичу Семенову. Главнокомандующим Восточным фронтом назначаю генерал-лейтенанта Владимира Оскаровича Каппеля. Соответствующий указ я уже подписал. Дополнительно сообщаю: предавшие меня союзники, приказали передать золотой запас России чехам. Однако часть его мне удалось сохранить. Карта с указанием точного местонахождения тайника, будет находиться в пещере к югу от Нижнеудинска. Надеюсь, золото пойдет на благое дело- на решительную борьбу с большевиками, в победе над которыми, я не сомневаюсь. С нами Бог и провидение. Ваш друг и соратник Александр Васильевич Колчак. 4 января 1920 года».

Ничего себе документик, подумал Феликс, вот почему экспедиция в Восточный Саян. Профессор и тот кто предоставил ему эту телеграмму, на золото Колчака нацелились.

В этом момент дверь в коридор открылась. Феликс жутко смутился – как нехорошо-то получилось. Профессор медленно двигался на Бабочкина. Куда только делось его дедморозовское добродушие. Он наступал хищным доисторическим ящером, готовым броситься на своего обидчика. Феликс попятился, споткнувшись, плюхнулся в кресло, где сидел. Над ним навис археолог. Телефон он держал в руке словно камень.

«Сейчас треснет и пластическая операция не поможет». Медик зажмурился.

Но бить его профессор не стал.

– Ай, ай, как нехорошо заглядывать в чужие ноутбуки, – сказал он.

Феликс открыл глаза. Лицо археолога вновь было прекраснодушным.– Конечно, сообразили для чего мы едем в Восточный Саян. Что же мне теперь с вами делать?

– Ничего не делать. – Феликс сглотнул тяжелую слюну. – Я никому не скажу, вернее, мне тоже интересно знать, куда делось золото Колчака. А письмо Александра Васильевича настоящее? Откуда оно у вас?

– Какой вы любопытный, столько вопросов и все сразу. Вам бы не в медицину идти, молодой человек, а в ФСБ. Там все такие въедливые. Имел счастье, так сказать, с ними познакомиться после одного из неофициальных мероприятий.

Профессор потрогал челюсть, помял затылок, вздохнул:

– Ладно, чего уж теперь. Сам виноват, что ноутбук открытым оставил. Забыл, что люди любопытны до чужих секретов. Впрочем, все одно бы равно рано или поздно для вас всё открылось. Лучше работать с единомышленниками, чем с наемными рабочими.

В кабинет из двери в соседнюю комнату вошла маленькая, сухая, с трясущейся головой бабуля. На ее седой голове была свежая завивка, в ушах болтались серьги в виде тяжелых золотых капель Она жевала накрашенными ярко-красной помадой губами. Подобные экзальтированные старушки обычно являются завсегдатаями драматических театров с пыльным репертуаром.

– Захар, зачем вы приводите в дом не пойми кого?

От этого вопроса Феликсу стало не по себе. Вроде, прилично одет, гладко выбрит, пахнет французским одеколоном от Фрагонара.

– Не устраивайте из моей квартиры проходного двора, Захар. Приходят, а потом воруют.

– Что вы, мама, – смутился профессор.– Это приличный молодой человек, доктор. Будущий доктор. Познакомьтесь. Впрочем…

Завирухин приобнял старуху за спичечные плечи, выпроводил из кабинета. Уже за дверью она громко сказала:

– В три шеи. Слышали, что я сказала, Захар? Гоните в три шеи.

Вернувшийся профессор развел руками:

– Вы уж не обижайтесь на мою тещу. Аделаиде Петровне всюду видятся воры. Возраст, деменция. После того как Настя нас покинула, моя жена, у нее совсем нервы сдали. Ничего не поделаешь, еще неизвестно что с нами будет. Да, что касается Александра Васильевича Колчака.

Профессор рассказал, что к началу Первой мировой войны золотой запас России был самым большим в мире и составлял 1311 тонн золота в слитках, самородках Горного института, монетах. Плюс серебро, платина, ювелирные изделия. Это приблизительно 1 миллиард 695 миллионов рублей. По нынешнему курсу где-то 50 миллиардов долларов. Часть золота во время войны ушла в Англию в качестве военных кредитов для покупки вооружения. В 1915 году запас был перевезен подальше от фронта- в Казань и Нижний. Когда грянул Февраль, в Казань переправили золото из многих городов России. После Октябрьского переворота большевики захватили в Казани более 500 тонн золота, платины и серебра. Летом 1918 года Казань отбил у большевиков, тогда еще полковник Каппель.

Говорил это Завирухин, расхаживая по кабинету, заложив руки за спину. Он вероятно чувствовал себя на лекции, только слушал его теперь всего один студент. Правда, его это ничуть не смущало. Ему почему-то приглянулся этот молодой медик с редким ныне именем – Феликс. Было в нём что-то непосредственное и в тоже время крепкое, стержневое, надежное. На него можно положиться, решил он. Бабочкин, вероятно бы, очень удивился такой его оценки. Он самокритично относился к себе и считал себя неуравновешенной, непоследовательной, слишком увлекающейся и легковерной личностью.

Подойдя к рабочему столу, профессор нажал несколько клавиш на ноутбуке, надел очки.

– Вот телеграмма полковника Владимира Каппеля чехословацкому генералу Станиславу Чечеку. «Трофеи не поддаются подсчету, захвачен золотой запас России в 650 миллионов золотом, 750 ящиков серебра, 100 миллионов рублей кредитными знаками». Если переводить на вес- это 505 тонн драгметаллов.

Сняв очки, профессор взглянул на медика. В глазах Захара Захаровича пылала алчность. Понимает ли юнец, сколько это?

– А почему Каппель отчитывался перед чехом? – спросил Феликс.

– Хороший вопрос. Мятеж чехословацкого корпуса весной 1918 года помог ликвидировать белым советскую власть в Поволжье, Урале, Сибири, Дальнем Востоке. Благодаря чехам было создано Временное Сибирское правительство, началось широкомасштабное наступление на большевиков. Чехов нужно было на что-то содержать, кормить их, давать им деньги. Вот Каппель и вынужден был отчитывался перед ними. Кстати, чешский корпус, сформированный в основном из пленных австро-венгерской армии, формально подчинялся французскому командованию. Как покажет время, верить им ни при каких обстоятельствах было нельзя.

Далее профессор рассказал, что Каппель отправил золото в Самару, где было сформировано первое антибольшевистское правительство. Называлось оно – Комитет членов Всероссийского Учредительного собрания или КОМУЧ.

– Но и там золотой запас оставлять было опасно, положение на фронтах менялось чуть ли не каждый день. Ценности отправили в Уфу. Причем, под охраной чехов. В Уфе вагоны простояли полторы недели и позже, когда пересчитали золото, якобы выяснилось, что часть его пропала. По одной из версий, белочехи спрятали его в одной из многочисленных Башкирских пещер, в частности, в Шульган -Таше, на южном склоне горы Сарыкускан, на правом берегу реки Агидель. Пещера еще называется Каповой. В ней мы и работали в прошлом году.

– И ничего не нашли, – ухмыльнулся Феликс.

– Да, не нашли.– Профессору не понравилась эта ухмылка. Ишь какой- «не нашли». Археология – это не только находки, а главным образом теоретическая наука -, изучение, анализ, сопоставление исторических фактов. – Но мы сделали немало археологических и палеонтологических открытий. Пещера была храмом наших предков. По изображениям животных, которым позавидуют многие современные художники, они стреляли настоящими стрелами, чтобы предстоящая охота была удачной.

– Очень интересно.

– Я слышу в вашем голосе, молодой человек, иронию. Вы, кажется, куда-то шли этим туманным утром? Вот и идите.

На добром лице профессора появилась детская обида. Он так скривил губы, что казалось, сейчас заплачет. Феликсу стало жалко археолога, но он попытался вспомнить куда действительно собирался в такую рань. Ах, да, на Полежаевской сегодня выездной терапевтический пункт. Всем желающим будут мерить давление, делать УЗИ, проверять кровь на сахар. Туда требовался лаборант, обещали что-то заплатить. Но теперь он уже, кажется, опоздал. Машинально взглянул на наручные часы, что еще больше взбесило археолога. Он поднялся.

– Надеюсь, дверь в прихожей откроете сами. До свидания.

Феликс не тронулся с места.

– Захар Захарович, – сказал он как можно мягче.– Я не хотел вас обидеть своей глупой ухмылкой. Она у меня с детства такая. И физиономия соответствующая. Извините. Мне очень интересен ваш рассказ, я горю желанием поучаствовать в вашей экспедиции.

– Горит он, – проворчал профессор.– Следить надо за своей, как вы выразились, физиономией, молодой человек. Скверную оставлять дома на вешалке, а с собой брать приличную. Да, да, у всех у нас их несколько.

И вдруг заулыбался. Вся обида мгновенно слетела с него, как покрывало с дачного стола от сильного ветра. Такое сравнение сделал Бабочкин, вспомнив о том, что давно не навещал родителей на волжской даче под Кимрами. Всё же чудак этот профессор Завирухин. Хотя, каким еще может быть фанатичный ученый? И, видимо, алчный. Зачем ему золото Колчака? Деньги и слава, вот что им правит.

Его мысли, словно уловил археолог.

– Разгадать тайну золота Колчака- это стереть белое пятно в книге истории. Это как доказать… ну не знаю, гипотезу Римана. Была же решена задача Анри Пуанкаре нашим Григорием Перельманом.

Значит, в первую очередь слава, – решил для себя Бабочкин.– Что ж, стать первым среди равных- естественное желание индивидуума. Двигатель эволюции.– Вспомнил он лекцию по психологии человека.

– Так вот, – с энтузиазмом продолжал профессор.– В конце ноября 1918 года золотой запас прибыл в Омск и поступил в распоряжение адмирала Колчака. Ценности поместили в омский филиал Госбанка. По одним данным это были все 505 тонн, по другим- 480. То есть 25 тонн пропало по дороге из Казани. Через год ситуация на фронте сложилась не в пользу белых. В Омске хранить золото стало опасно. Колчак распорядился отправить его дальше на восток, в Иркутск. Транссибирскую магистраль от Новосибирска до Иркутска тогда полностью контролировали чехи. Но с ними в последнее время у Колчака, не ладилось. Отношения обострились после того, как адмирал, прославившийся своим крутым и беспощадным нравом, разогнал в ноябре 1918 года эсеровское Временное Всероссийское правительство и принял на себя верховную единоличную власть. Меня называют диктатором, – говорил он. Я не боюсь этого слова и помню, что диктатура с древнейших времен была учреждением республиканским. Как Сенат древнего Рима в тяжкие минуты государства назначал диктатора, так Совет министров Российского государства в тягчайшую из тяжких минут нашей государственной жизни, идя навстречу общественным настроениям, назначил меня Верховным правителем.

Профессор замолчал, словно ожидая оваций за свои глубокие исторические познания. Аплодисментов не последовало, но Феликс отметил, что Завирухин не плохо подготовился к предстоящей экспедиции. Впрочем, видно он уже раньше изучил биографию Колчака, раз в прошлом году работал со своими студентами в Каповой пещере.

– Чехи, стремившиеся вернуться через Дальний Восток на родину, посчитали его диктатуру угрозой для себя, – продолжал археолог.– Итак, осенью 1919 года, а именно 31 октября золото погрузили в 40 вагонов и под усиленной охраной отправили в Иркутск. Ехал в поезде и Колчак. Однако 27 декабря состав задержали на станции Нижнеудинск. Здесь Александр Васильевич просидел 2 недели и только в январе состав двинулся дальше. 15 января поезд прибыл в Иркутск. Представители Антанты предложили Колчаку сложить с себя полномочия Верховного правителя, так как на этом якобы настаивали члены Совета министров его правительства за провалы на фронте, а эшелон с золотом передать чехам. Охрана Колчака состояла из 500 вроде бы проверенных офицеров и солдат. Но за несколько дней она почти вся разбежались. Рядом остались только 10 человек, самых преданных. В тот же день чехи выдали Колчака эсеровскому Политцентру. Эсеры не могли простить ему разгон их Временного правительства и последующие репрессии, а потому отдали Александра Васильевича большевикам. Каппель попытался прийти ему на помощь, но провалился с конем под лед на реке Кан и позже умер от воспаления легких. Оставшийся вместо него генерал Войцеховский с 5 тысячами бойцов попытался взять Иркутск. Но чехи заявили, что в случае штурма примут сторону большевиков, ведь те обещали им беспрепятственное продвижение на восток. В это время Войцеховский получил сообщение о расстреле Колчака. Это случилось 7 февраля 1920 года.

Профессор замолчал, словно пытался вникнуть в смысл сказанных им же слов.

Он продолжил после нескольких глотков слабо заваренного чая. Сказал, что в тот же день чехи передали большевикам 409 миллионов рублей золотом. Это была плата за выезд из страны через Владивосток.

– Но куда делось остальное? – Археолог театрально воздел руку к потолку, будто читал монолог Шекспира.– Известно, что Колчак потратил на закупку вооружений, содержание армии и тех же чехов 52 тонны золота. Значит…505 минус 32, будет 473 тонны. Пусть чехи что-то украли. Так…52 делим на… словом, это сотни миллионов рублей по тем временам. А сейчас… Итак, подводя промежуточный итог. Первое – часть золота, а именно несколько тонн, могли похитить белочехи, сопровождая ценный груз из Казани в Омск. Еще раз, возможно, они спрятали золото в уфимских пещерах, но вернуться за ним не смогли. Пещеры, как я уже говорил, нами проверены, ничего там не обнаружено. Второе. Нижнеудинск. От момента прибытия туда золотого эшелона и отъезда в Иркутск, прошло 2 недели. За это время часть ценностей, предвидя измену союзников, Колчак мог распорядится спрятать в местной пещере, о чем гласит не отправленная телеграмма, которую вы… хм прочитали. Спрятать могли и чехи, просто украв его из вагонов.

– Не отправленная телеграмма?

– Да. Ее черновик, написанный собственноручно Колчаком, зимой этого года нашли в планшете, в подвале одного из иркутских домов, сохранившихся с тех времен. Скорее всего планшет принадлежал ординарцу Александра Васильевича, который должен был передать телеграмму Деникину, но почему-то не сделал этого. Или все же передал? Однако Антон Иванович Деникин в своих воспоминаниях нигде не упоминает о том, что предложив ему пост Верховного правителя, Колчак сообщил ему о месте, где он спрятал часть золотого запаса. Значит…

– Ординарец специально не отправил телеграмму, – сказал многозначительно Феликс. – А золотишко присвоила себе некая гоп-компания.

Захар Захарович уставился на молодого человека, а потом рассмеялся:

– Мне нравится ваша мыслительная активность в этом направлении. Могло быть и так, однако все же надеюсь, что карта всё еще на месте. Отыскать ее в пещере, а там под Нижнеудинском их немало, будет, конечно, непросто.

– Как к вам попала эта телеграмма, профессор?

– Копию мне передал Борис Аркадьевич Березуцкий. Вы наверняка слышали об этом крупном бизнесмене, он вхож даже в Кремль. Говорит, купил у кого-то за огромные деньги.

В этот момент в прихожей раздался длинный, пронзительный звонок.

– Вероятно, социальный работник к Аделаиде Петровне, – сказал профессор, взглянув на часы. – Только почему-то так рано.