Владимир Нестеренко
Сладкое слово – месть
Катя пришла к таким выводам, когда лучи солнца последний раз оранжево блеснули в окне. Комната стала погружаться в зловещий сумрак, почти тут же улица засветилась огнями фонарей и реклам, беспокоя девушку своим фосфорическим светом. Найденное решение несколько ободрило узницу, но теперь тревога души перекинулась к маме. Где она, что с ней? Ублюдки, похитившие ее, наверняка ничего не знают о приезде мамы. Но если это сделали киношники, они схватят маму. Вовчик говорил им о предстоящем венчании, о приезде родственников и даже приглашал всю группу в церковь. Она это слышала, потому, может быть, ей было вдвойне стыдно сниматься в этих денежных клипах. Тревога за маму холодной сталью вошла в сердце и сидела там, отдаваясь болью.
4
В то время, когда Катя Луговая терзалась неизвестностью, запертая в комнату с решеткой, Корзинин благополучно возвращался в свой город. Он был печален, как полководец, выигравший битву, но оставшийся без армии. Катя осталась там, а он, как бесчувственный удав, спокойно заглотавший обезьянку, уполз переваривать пищу. В данном случае пищей является та сумма, что пополнила его счет от грязной сделки в казино, и, против обыкновения, не взбадривала, а укоряла. Все же он человек и любит Катю. Раньше новые счета, до которых никто не доберется, даже шеф, а в скором времени будущий тесть, приносили ему максимум удовлетворения, словно он побывал на Олимпе богов, и те его восхваляли за хваткость и всеядность в делах, приносящих прирост капитала. Но теперь сам Юпитер нашептывает ему на ухо: богатство не дает полного счастья, нередко оно является причиной своего порабощения.
Горькая правда. Ради денег он отказался от любимой женщины, обокрал себя, стал рабом своего богатства, подобно джинну, тупо твердившему Аладдину: «Я раб лампы». Даже самому не верится, что женщину, которую любил почти целый год, и она принесла ему океан удовольствия, продал жирному азиату. Корзинин малодушно оправдывал свой поступок давлением шефа и угрозой вытереть об него ноги, что значило потерять свой, пока еще неустойчивый бизнес.
В памяти, как в насмешку, всплыла когда-то прочитанная фраза древнего философа: «Поступки мудрых людей продиктованы умом; людей менее сообразительных – опытом; самых невежественных – необходимостью; животных – природой». В этой фразе, он чувствовал, как в зеркале отражается весь его характер. Но в чем тонкость, он что-то с трудом улавливал. Причисляя себя к когорте умных, начал разбирать цицероновскую фразу с конца.
Животные не могут совершать поступки, тут древний философ переборщил. Если собака укусила человека, то не назовешь ее нападение поступком. Мой же поступок совершен именно по необходимости, у философа такие поступки совершают самые невежественные люди. Чушь! Это я-то невежественный, сумевший сколотить, правда, при поддержке шефа, капитал в несколько миллионов долларов? Опыта как такового у меня в этом деле не было. Мудрость – вот путеводная звезда! В данном случае она заключается в том, что я вышел сухой из воды в щекотливой ситуации с Мирой. Ее соперницы нет, кровь не пролилась, отхвачен солидный куш. Катя, если будет умницей, только выиграет. Но вот относительно «умницы» у него серьезные сомнения. Видите ли, она не может раздеваться на публике и топтать свою любовь.
Корзинин тяжко вздохнул, вспоминая Катю и свой отвратительный поступок. Видит Бог, сердце обливается кровью. Через пару дней он вынужден будет лицемерить перед шефом и, стиснув зубы, тискать в своих объятиях его дочь. Она, конечно, молода, смазлива, но против Кати просто дурнушка. Однако пройдет неделя, и он свыкнется со сменой фигур. Словно в шахматной партии, вместо проигранной королевы он проводит пешку и водружает новую. Вот до каких сравнений он додумался, разве невежественный человек способен на такие красочные штрихи? Пусть этот истлевший философ застрелится своим афоризмом, он никуда не годится.
И все же тайное, некогда сотворенное Корзининым, а оно всегда было неблаговидное, никогда его не угрызало, тут же гнусная продажа в рабство любимого человека, пусть и по необходимости, продолжает грызть, как короед здоровую ткань дерева. Впору звать дятла, чтобы он выковырнул короеда.
Корзинин усмехнулся: найдется ли такой дятел? Нет, конечно. Разве можно долбить самого себя, если он уважает в себе именно такого решительного, жесткого человека? Дело сделано, контракт подписан ее рукой, и на этом точка!
Джип мягко подкатил к воротам особняка Ерошина, тяжелые створки разбежались по сторонам, и вот Корзинин бодренько выскакивает у крыльца, замечает на третьем этаже силуэт Миры, проходит в просторную гостиную, где его встречает нетерпеливо ждущий шеф.
– Она нейтрализована? – первое, что спросил Владислав Борисович.
– Да, Владислав Борисович, минимум на пять лет о ней не будет ни слуху ни духу, – уверенно заявил Корзинин без тени сожаления о недавней грусти.
– Ты все сделал, как нами продумано? Меня интересует ее мамаша. – Глаза Ерошина сомневались и пытались увидеть неискренность в оживленном поведении будущего зятя.
– Не беспокойтесь, такая сделка для нас не вновь, а мамаша будет регулярно получать денежные переводы от дочери.
– Ну-ну, можно закладывать тройку и вести невесту под венец?
– Да, для меня сейчас нет дела важнее венчания. Я спешу, с вашего позволения, нанести невесте визит.
– Сделай милость, Мира ждет. – Ерошин изобразил на хищных губах нечто подобие улыбки и проводил будущего зятя тяжелым и острым, как нож, взглядом, которым он мог убить любого малодушного человека.
5
Катя почему-то не решалась включить свет, а сидела на диване, сжавшись в комочек, думая о своей судьбе и маме, теряясь в догадках и предположениях. В этот вечерний час они с мамой завтракали. Обе обожали салаты из овощей, готовили их с настроением и нарастающим аппетитом. Часто обходились без горячего блюда, но салат из помидоров с огурчиками, с перцами, с обилием лука и укропа, заправленный то подсолнечным маслом, то сметаной, ели вволю. Потом пили чай с лимоном. Если не было лимона, то непременно со сливками, подолгу сидели в кухне, обсуждая события минувшего дня. В последние дни они часто говорили о Вовчике. Катя рассказывала маме о его делах, о своих успехах на конкурсе красоты, на съемках рекламных клипов, гордилась выплаченными деньгами, которые приносила домой и отдавала маме. Мама их не прятала, клала в антресоль, и они лежали там, дожидаясь своих трат. Кате не совсем нравилось, что мама очень сдержанно относилась к рассказам о Вовчике, порой даже робко высказывала неодобрение ее увлечением, поскольку человек этот был богат, а они жили скромно, на одну зарплату. Катя пыталась убедить маму, что идет новое время, нечего бояться работы, которая дает много денег, хорошую жизнь и независимость. Насчет независимости мама возражала смелее, полагая, что независимость эта кажущаяся, и не дай бог стать рабом денег. Катя не стала рабом денег, отвергая крупный гонорар ради рабского унижения на съемках. Дома да, она чувствовала себя свободной и опиралась на руку Вовчика. Теперь нет ни свободы, ни руки любимого, а есть щемящая боль неизвестности за себя и за маму.
Окошечко в двери неожиданно открылось, хотя Катя напряженно слушала тишину, ожидая шаги. Как и в первый раз, в проеме появился поднос с пищей. Катя остервенело швырнула содержимое на пол и крикнула:
– Я объявляю голодовку. Лучше я умру, чем сидеть взаперти. Ты слышишь меня, человек, доложи об этом хозяину! – закричала Катя на родном языке и тут же повторила свою угрозу на английском.
Угроза, вопреки ожиданию, возымела действие.
Окошечко не закрылось, и мягкий женский голос произнес на чистом русском.
– Хорошо, я доложу.
– Кто вы, умоляю, объясните, что со мной происходит?
– Ничего страшного. Мне запрещено разговаривать, – и окошечко закрылось.
– Так я голодую, – кричала Катя, – голодую, вы слышите! Я превращу себя в сухую доску, в скелет, в бабу-ягу, и ваш хозяин не заработает на мне ломаного гроша! Не думайте, у меня хватит на это духа!
Ответа Катя не дождалась.
Светлица, а темницей камеру Кати назвать нельзя, поскольку весь день в ней гуляло солнце, медленно погружалась во мрак вечера, потом ночи. Мрак этот был относительный: уличное освещение этого района города сверкало тысячами ламп, и свет настолько заполнял комнату, что все предметы хорошо просматривались, а у окна даже можно было читать. Под потолком висела одноламповая люстра, но Катя по-прежнему не хотела зажигать свет, чтобы не видеть себя жалкой и несчастной. Она не хотела своим видом и настроением преувеличивать свое несчастье, ведь не секрет, человек всегда склонен его раздувать, и наоборот, счастье всегда недооценивать. Склонная к философствованию, она соглашалась, что вязь радости жизни не может быть бесконечной и устойчивой, как курс валют, она подвержена инфляции и закономерно прерывается печалью. Если этого не происходит, значит, жизнь остановилась.
«Целый год я была безумно счастлива, – переводила она абстрактные размышления в плоскость реальную, – и вот полоса счастья прервалась. Больше мужества! Тогда найдется тот рычаг, который, подобно катапульте, выбросит меня из этой ловушки. Не зря же, черт побери, учусь на юриста и знаю десятки случаев пленения и столько же способов противодействия преступникам».
Но одно дело быть на свободе, и совсем другое – быть узником.
Катя больше не стала стучать в двери, подобрала бутылку с напитком, утолила вновь появившуюся жажду и принялась изучать решетку и ее крепление. Она была надежно вмонтирована в стену, без щелей и трещин. Через нее бежать невозможно. Правда, Катя не до конца утвердилась в мысли, что ей придется бежать. Как-никак у нее есть любимый человек, если он жив, он найдет ее. Деньги помогут. Только как узнать, что с ним случилось?
Мысли чертовым колесом крутились в голове, не давая уснуть. Сон облегчит страдания и приблизит новый день, в течение которого она дважды, а может, и трижды увидит, как распахивается окошечко для подачи пищи, и постарается увидеть своего тюремщика, перебросится с ним словом. Если это вновь будет женщина, то попробует слезами и мольбами растопить ее сердце. Хотя Катя не допускала, что в качестве стража к ней поставят сердобольную женщину, преисполненную добродетелями. Скорее, это черствая, злая баба с покореженной судьбой бывшей российской подданной. Тем не менее надежда на что-то оставалась, а будущее в надежде – всегда привлекательнее, чем будущее без надежды. В последнем случае оно видится всегда как худшее, чем прошлое. Убаюканная своими мыслями, девушка все же уснула, но сон был под перекрестным огнем тревог и кошмаров. Часто просыпалась, полусонная звала маму и своего милого Вовчика.
Утро не принесло Кате успокоения. Чудо не произошло, дверь так же не пропускала посторонних звуков, а в окно заглядывало веселое солнце. Катя собралась было снова колотить в дверь, но окошечко раскрылось, и в нем показалась верхняя часть красивого женского лица, на первый взгляд безучастного. Обладателю его, судя по всему, можно дать менее трех десятков лет.
– Успокоилась, дорогая Катерина? – спросило лицо, губ которого не было видно из-за невысокого, но широкого окошечка.
– Ничего не успокоилась, – торопливо закричала Катя, – голодовка продолжится до тех пор, пока меня не освободят из этой клетки и не объяснят, кто меня похитил, что сталось с моим мужем Корзининым Владимиром.
Про маму она говорить боялась, неизвестно, какие намерения у бандитов, разыщут бедняжку и будут ею шантажировать.
– Никто тебя, милашка, не похищал. Все идет, как записано в контракте, который ты собственноручно подписала. Здесь ты находишься ради профилактики.
– Какой контракт я подписала? Вы с ума сошли? Пусть придет сюда главарь банды похитителей, я спрошу у него: по какому праву он устраивает произвол над российской гражданкой? Мои друзья знают, что я в поездке в этот город, они начнут розыски, и вам достанется на орехи!
– Все так говорят, и я так говорила в свое время. Вот ксерокопия контракта, полюбуйся. – Бесстрастное лицо, источающее бархатный приятный голос, отодвинулось от окошечка, и в нем появилась ксерокопия каких-то документов. – Бери, читай, если у тебя память отшибло, а заодно и позавтракай, нечего дурить.
Катя, как змею стоголовую, с опаской быть смертельно ужаленной, взяла в руки бумаги и глазами, переполненными ужаса, в верхнем правом углу увидела свою подпись. Да, она подписывала в офисе у Вовчика договор на съемки рекламных роликов, которые не по ее желанию переросли в эротический фильм. Но это же не значит, что ее можно усыплять, похищать и держать пленницей в зарешеченной комнате. Договор выполнен, чего нужно этим людям?
Этим людям, значилось в контракте, нужно было, чтобы она в течение пяти лет работала на Алитета в качестве фотомодели, актрисы театра варьете, звезды казино у стойки и выполняла сексуальные заказы самых богатых людей города. За это ей будут платить… у Кати глаза наполнились слезами, и они заструились на цифры ее позора.
– Я вам не проститутка! – взвился Катин голос, полный негодования и отчаяния. – С чего вы взяли, что я подписала этот поганый контракт? Подпись наверняка поддельная. Лучше объясните, куда исчез мой муж, отдайте мои документы, и я полечу домой к маме.
– Подпись не поддельная, настоящая. Мой хозяин не любит иметь дело с полицией. Если ты хочешь знать правду о своем муже, я тебе скажу, хозяин разрешил. Но я бы предпочла на твоем месте не знать ее.
– Почему?
– Она слишком тяжела. Даже для меня.
– Мой муж погиб? – в ужасе воскликнула Катя.
– Если бы, – усмехнулось лицо в окошечке с таким презрением, что Катя содрогнулась. – Если бы, – повторила она после паузы, – то было бы гораздо лучше для тебя. Но он жив.
– Жив? Где же он, почему не приходит за мной? Вчера в храме Святой Софии нам был назначен час венчания, – потерянно сказала Катя, еще ни о чем не догадываясь, но уловила в глазах женщины за дверью неприкрытое удивление. – Говорите все, что вы знаете о нем, не рвите мне сердце!
– Даже венчание! – тихо пробормотала женщина. – Да он сам сатана!
Обостренный слух Кати донес слова незнакомки. Все, что будет сказано о нем, даже тише муравьиных команд при строительстве муравейника, она услышит.
– Что же вас так удивило? Вы не верите, что мы должны были пожениться?
– Вот именно, милочка. Как же надо влюбиться, чтобы совершенно потерять голову?
– Да, я безумно люблю своего Вовчика, я верила и верю ему, как себе.
– Любовь слепа, что тут поделаешь, – сочувственно вздохнула женщина. – Я опасаюсь за твой рассудок, милочка, если узнаешь правду. Тебе надо подготовиться, чтобы ее услышать.
– Да говорите же, не щадите!
– Нет, я не могу, я боюсь за твой рассудок. Хозяин меня съест живьем.
– Но ведь он разрешил! – в отчаянии воскликнула Катя, ломая руки.
– Разрешил, но ничего не знал о венчании. Мне надо с ним посоветоваться.
– Не уходите, скажите, кто вы и где я? Если мой муж жив, то где он, прилетел ли в этот город кто-то из родственников?
– О родственниках мы ничего не знаем, как и о венчании. Я работаю менеджером у Алитета, меня зовут Алевтина Валерьевна. Ты находишься в казино, только в другом его крыле. И последнее, Корзинин жив и находится в России.
– Его выслали под каким-то неблаговидным предлогом?
– Вот этого я не знаю, – с фальшивыми нотками в голосе отрезала Алевтина. – Мне надо увидеться с хозяином. Бери завтрак и не дури. Я вернусь. – Алевтина подождала, пока Катя приняла поднос с пищей, и окошечко захлопнулось.
Катя, можно сказать, в беспамятстве прошла к дивану, опустилась на него, как на ежа, и замерла с подносом на коленях, стеклянными глазами уставилась на окошечко в двери, откуда, как из ада, продолжали доноситься слова женщины о том, что Вовчик жив и находится в России.
Такого не может быть! Он убит. Его нет в живых, иначе бы он пришел за ней сразу же после съемок, и она не была бы похищена Алитетом, не заперта в клетку! Обилие той любви, которое вылил на нее Вовчик, не дает иначе толковать произошедшее, и эта женщина нагло лжет, что он жив и в России. Разве можно отказаться от такой любви, от той щедрости, с какой она дарила ему себя, всю до донца? Разве можно отказаться от тех минут блаженства, какое они получали вместе и получат еще в будущем? Немыслимо!
Только враг, злейший враг твой, которому ты не даешь жизни, может такое выдумать. Но видит Бог, она никому не делала зла. Попросту не способна сделать кому-то худо в своей юной жизни. Разве можно спуститься от мелкой зависти до такой ненависти, скажем, Алле, второй красавицы их города? Девушка после конкурса красоты питала к Кате неприязнь, но вскоре нашла очень интересную работу на телевидении, и они стали хорошими подругами.
Кто еще может быть ее врагом? Мира Ерошина строит козни? Но как она может достать их здесь, когда она в эти дни сдает госэкзамены, и сегодня у нее выпускной бал? Нет-нет, на такое коварство юные сердца не способны!
Неизвестно, сколько пробежало времени судорожного оцепенения Кати, не сводящей взора с рокового окошечка, как дверь распахнулась, и в комнату вошла элегантная и высокая женщина с лицом той, что говорила с Катей. Не на шутку встревоженная, она подсела к Кате, предварительно заперев дверь на ключ, мягко обняла за плечи и сказала тихим бархатным голосом:
– Катюша, успокойся. Я выяснила, твоего мужа действительно внезапно выслали из этого города. Поводом послужили съемки эротического фильма.
– Ну, вот видите, я же этого опасалась, – укоризненно произнесла она ледяным голосом. – Как я сопротивлялась, как возражала, и не напрасно. Я могу быть свободна?
– Ты очень ослабла, милочка, тебе необходимо подкрепить силы, поесть, принять успокоительные капли и выспаться.
– Я не приму от вас никаких успокоительных. Я уже была один раз околпачена снотворным обедом, хватит. Скажите лучше, прилетела ли сюда моя мама?
– Мы наводили справки, твою маму и родственников Корзинина, очевидно, не пропустили в самолет при регистрации в Москве. Полиция уже охотилась за Корзининым, а ты благополучно избежала ареста за производство порнофильма.
– Но ведь никакого порнофильма не было.
– Не знаю, не знаю, скажи спасибо, что сразу же после съемок тебя спрятал Алитет. Он успел разнюхать о гнусном доносе.
– Каком доносе? – не поняла Катя.
– Что в его казино идут съемки порно.
– Ерунда какая-то. Я повторяю, никакого порно не было. Мы снимали клипы даже на пляже при большой массовке.
– Там другое дело, там все было прилично, но в павильоне казино…
– Я об этом ничего не хочу слышать. Не впутывайте меня и моего мужа в грязную историю!
– Если он во что-то вляпался, так по своей вине. Знаешь, как это затягивает?
– Что затягивает? – насторожилась Катя.
– Легкие заработки на подобных фильмах.
– Да вы знаете о моем муже больше меня! – воскликнула пораженная Катя. – Он что, занимался съемками порно и их торговлей?
– Не будем уточнять, но я действительно в курсе того, от чего у тебя едва не случилось помешательство. Выпей эту таблетку, это безобидное успокоительное средство, вроде реланиума, только покрепче.
– Ни за что.
– Глупышка, я могу отщипнуть кусочек и проглотить, вот смотри, – Алевтина достала из кармана маленькие щипцы, откусила кроху и проглотила. – Пей, потом мы продолжим беседу.
– О чем?
– О том, милашка, чтобы мой хозяин не понес убытка от сделки совместной рекламы купальников и летней пляжной одежды, которые так прекрасно ты демонстрируешь, тебе надо кое-что отработать. Поверь, мы против тебя ничего дурного не имеем, вот твоя сумочка со всем содержимым.
Ничего нет доверительнее, как открытость. Катя схватила протянутую ей сумочку, открыла и увидела паспорт, визу, деньги и парфюмерию с сигаретами. Она выхватила из пачки сигарету и жадно закурила.
– Видишь, все нормально. Главное, не обольщайся по поводу своего Вовчика, как ты его зовешь. Он совсем не такой, каким ты его представляешь, – осторожно сказала Алевтина, внимательно следя за реакцией Кати на свои слова.
– Я вас не понимаю? – тут же взвинтилась девушка. – Я никому ничего не должна.
– Бизнес, милочка, штука коварная. Эта ноша не каждому под силу. У бизнесменов волчьи зубы, которыми они рвут своего соперника насмерть ради добычи.
– Причем тут наша любовь?
– Притом, милочка, что на любви-то и горят многие.
– Вы что-нибудь знаете о Мире?
– Кто она такая?
– Дочь шефа Вовчика. Она на него запала.
– Впервые о ней слышу, но могу предположить, что все эти события без влияния этой девушки не обошлись, если она на Корзинина имела виды.
– Вовчик потому решил здесь обвенчаться со мной, что не хотел огласки, но поставить своего шефа перед фактом.
– Вот ответ на вопрос! – обрадовано сказала Алевтина. – Эта змея все пронюхала и через папочку сообщила в полицию о съемках порноклипов. Все сходится.
Катя похолодела. Неужели она потеряет любимого человека? Алевтина заметила ее состояние.
– Не убивайся слишком, какие твои годы. С такими данными без любовников не останешься.
– Я не хочу любовников, я хочу любимого и любящего мужа и нормальную семью.
– Хорошо, спустим все на тормозах. Время – лучший лекарь. Прими таблетку, завтракай и отдыхай. Мне пора.
– Еще один вопрос, когда я могу покинуть эту тюрьму?
– Это решает мой хозяин. До встречи.
У Кати промелькнула дерзкая мысль, не зря же она училась на юрфаке и занималась в секции единоборств. Ей ничего не стоит скрутить Алевтину, отнять ключи и бежать. Но здравый смысл остановил страстный порыв. Ей же неизвестно, что там творится за дверью. Вдруг там притаился какой-нибудь лоб с дубинкой в руке, и попытка бежать нарушит тот тайный первоначальный план действий, какой созрел у нее после того, как она поняла, что ее похитили. Попытка бегства насторожит тюремщиков, ведь она мало чему поверила из слов Алевтины. Надо уметь держать удар и исподволь готовить побег, если принудят к работе в казино. А то, что это будет именно принуждение, Катя теперь не сомневалась. Она по-прежнему не знает, что сталось с Вовчиком, надо проверить факты, в конце концов, этот ход подсказывает изучение юриспруденции.
С такими мыслями Катя принялась завтракать. Но таблетку пить не стала. Она способна управлять собой без допинга.
