bannerbannerbanner
Добрая фея короля Карла

Владимир Москалев
Добрая фея короля Карла

Полная версия

– В чем же?

– Как я могу сказать? Ответ должна знать ты сама.

– Отчего ты так решил?

– Похоже, ты умнее всего этого сборища ослов, что зовутся людьми, и Церковь преследует таких вольнодумцев, называя их еретиками, ведьмами и богохульниками. Так ведь?

– Для нее важно, чтобы люди оставались в невежестве и всё на свете объяснялось бы Божьей волей, Божьим Промыслом. Но силы природы выше Бога, выше человека, и никому в целом свете не удастся ни остановить их, ни заставить исчезнуть. Сделать так, чтобы они служили ему, – вот что может человек, но не хочет. Церковь запрещает ему, и он боится, не понимая, что природа выше ее, сильнее.

– Как можно знать тайны земли и мироздания? Откуда у тебя такие познания?

– От той женщины, что спасла мне жизнь.

– Какие еще уроки она дала тебе?

– Когда-нибудь ты узнаешь.

Они замолчали. Лес уже остался позади. Теперь их путь пролегал по заросшему вереском, дроком и тимьяном косогору; вдали вилась дорога. Среди густо облепивших все кругом зарослей травы радовали глаз оранжевые цветки арники, ромашки с солнышком в окружении лилейных лучиков, усыпанный тычинками белоснежный багульник.

Взгляд всадника упал на полянку с редкими кустиками и красивыми фиолетовыми цветками на каждом. Резные листья, похожие на узор вяза, мирно лежали параллельно земле и были похожи на нежные ладони, которые словно говорили: «Вот то, что у меня есть, берите, это все ваше. Такого вы не увидите нигде». Намек на цветки; их много, кустики не скупились.

Ла Ривьер тронул спутницу за руку:

– Хочешь, я нарву тебе букет?

Она бросила на него игривый взгляд.

– Для этого я должна стать твоей дамой сердца.

– А разве ты ею уже не стала?

Она не придала большого значения этим словам. Но не оставила без внимания первую фразу. Цветов много, любопытно, какие он выберет? Взгляд скользнул по щедрым кустикам, но быстро ушел в сторону: до радушной полянки далеко, не поедет туда рыцарь. Но именно туда направил он коня.

Эльза вздрогнула, взгляд потемнел. Неужели?.. В это мгновение рыцарь соскочил с седла и уже протянул было руку к вырезным листьям, как вдруг сзади окрик:

– Не трогай!

Рука застыла на полпути. Он обернулся. Всадница во все глаза глядела на него, предостерегающе вытянув ладонь в сторону полянки, точно стремясь накрыть ее.

– Эти цветы и листья несут в себе отраву.

Широко раскрыв глаза, всадник обескураженно уставился на лиловые цветки, потом перевел взгляд, в котором читался вопрос. И получил ответ:

– Покраснеет кожа, будут гореть руки, как после ожога кипятком. А к вечеру станет бросать то в жар, то в холод. Можно умереть. Можно и выжить, но останутся страшные следы.

Ла Ривьер снова обернулся и озадаченно посмотрел на манящие, с виду вполне безобидные, нежные цветки с бархатистыми лепестками. Черт знает что несет эта женщина в седле. Может ли такое быть? Но не верить ей не было оснований: судя по ее лицу, шуткой здесь и не пахло. Кто бы мог подумать, что такие гостеприимные цветочки и красивые листья с розовыми прожилками таят в себе опасность?..

– Хочешь попробовать? – послышалось за спиной. – Вряд ли твоей сестре понравится обезображенное лицо брата и его руки, с которых начнет сползать кожа.

Гастон поспешно покинул поляну, потом в недоумении оглядел море цветов, окружавшее пригорок. А ему так хотелось сделать ей приятное, выказать знак внимания. Теперь он уже не знал, как поступить.

– Ну что же ты? – весело подбодрила его всадница. – Ведь ты хотел сделать мне подарок, не так ли?

Он повернулся к ней. Улыбаясь, она повела рукой вблизи лошадей, указывая на землю:

– Твой знак внимания – вокруг меня, и он вполне безобидный. Не бойся его. Это доставит мне удовольствие.

Через минуту она уже держала в руках пестрый, благоуханный букет полевых цветов – дивное подношение природы, порождение солнца, воздуха и земли.

Всадник был рад. Не поет ли, в самом деле, сердце, когда видишь, что даме приятен твой дар? А у этой амазонки даже щечки слегка заалели… Но не каждая дама дает продлиться эйфории. Эта – мигом погасила радужную улыбку на лице кавалера:

– Цветок может оказаться таким же убийцей, как колючка или шип куста. Тот, кто хочет убить, должен знать, какой яд несет он в себе.

– Ты знаешь?

– Не слушая попов, всегда будешь знать больше любого смертного. Но разгладь лоб, рыцарь, мне приятен твой подарок. Это первый в моей жизни, если не считать того, который она преподнесла мне, выведя однажды ночью к жилищу старой отшельницы. Ты еще услышишь о ней, коли наши с тобой пути не разойдутся.

В это время внезапно вырвалось-таки из многодневного плена солнце и ярко озарило все вокруг. Всадник поднял голову, щурясь поглядел в небо.

– Наконец-то! Думаю, теперь надолго вернулось тепло.

Спутница, судя по всему, не разделяла его оптимизма. Она окинула взглядом небо, горизонт, потом долго смотрела себе под ноги – на траву, на цветы. Неожиданно (Ла Ривьер даже опешил, увидев это) в межбровье у нее пролегла складка; взгляд устремился на дорогу, которая по землям графства Мэн вела на Ле-Ман, оттуда – на Шартр, дальше – в Париж.

Тронули коней. Рыцарь молча ожидал объяснений Эльзы в связи с неожиданной переменой в ее поведении. В чем причина ее погасшего настроения? Ведь, что и говорить, как не ликовать сердцу: солнце, легкий ветерок, бабочки, кузнечики, птицы низко в небе, прямо над головой… А ее лицо мрачнее тучи. Наконец она промолвила:

– Не верь тому, что видишь на небе, верь земле. Тишина подчас может таить в себе грохот. – И замолчала, мерно покачиваясь в седле и глядя холодными глазами меж ушей коня.

Дальше какое-то время ехали молча. В спину неожиданно ударил порыв ветра. И снова Эльза, натянув поводья, остановила лошадь и потянула носом воздух, напоенный свежестью и еще чем-то, известным только ей. Замерев в седле, она в тревоге глядела на горизонт, думая о чем-то, словно спрашивала себя, не ошиблась ли она в первый раз.

В эту минуту на дороге, примерно в полумиле от них, показался обоз в сопровождении стражи. Обычное дело, для того и дорога. Торговцы направлялись в сторону Бретани. Вид двух всадников поначалу не вызвал у них тревоги. Но как знать, не дозорные ли это? И обозники, как по команде, в беспокойстве повернули головы в сторону холма. Ла Ривьер кивнул на них:

– Лаваль – первый город у них на пути. К вечеру, пожалуй, они успеют туда, а пока им следует поторопиться: не так уж это близко.

И с любопытством стал ожидать ответа. С недавнего времени он заметил, что спутница по большей части не согласна с ним. Интересно, что она скажет в отношении торговцев, ведь так пристально смотрит туда. Не может не сказать. И тотчас – будто молния ударила у ног:

– Сегодня обоз не войдет в город.

Гастону де Ла Ривьеру показалось, что он ослышался.

– Не войдет? – На лице у него читалось изумление. – Но почему? Ему осталось меньше чем четверть дня пути.

– Будет буря, – прозвучал короткий и жесткий ответ. – Им надо накрывать повозки и прятаться под ними. Она скоро уйдет, но натворит немало бед.

– Какая буря? Не сходи с ума. – Рыцарь огляделся вокруг, поглазел на небо; пожав плечами, чуть не рассмеялся: – Жара стоит, ни ветерка. Да и тучи уползли. Что за фантазия взбрела тебе в голову?

– Так сказала моя наука.

– Разве она не может ошибаться? Где ты увидела бурю? Сумасшедшая! Как можно увидеть то, чего нет и быть не может?

Эльза оставалась непреклонной; она была прилежной ученицей матери Урсулы.

– Убедишься сам.

Качая головой, он глядел на нее, не понимая: то ли она повредилась в уме, то ли шутит с ним. Воистину, как такое может быть? Наслать гром средь бела дня в чистом небе может лишь Господь Бог или… дьявол. Но о Всевышнем она самого низкого мнения; остается…

– Если это произойдет, клянусь туфлей папы, я сам стану утверждать, что ты колдунья.

– Не клянись. Ты ведь говорил, что сторонник разума.

– И я готов подтвердить это.

– Обопрись на него, когда услышишь мои объяснения.

– Внушенные тебе Господом?

– Законами и силами природы, а не заносчивым старцем, порхающим в небесах.

– Слышали бы тебя святые отцы.

– Соловей не станет петь ослу свою песню.

– И все же мне не верится… – потирал подбородок рыцарь, озабоченно поглядывая по сторонам. – Впрочем, вижу, как быстро ползет сюда с запада тучка… за ней другая… Ого, да они торопятся, соревнуясь, кто быстрее! Но можно ли утверждать, глядя на них, что погода резко изменится?

– Как ты думаешь, – услышал он вместо ответа, – комар умнее человека? А муравей, пчела, цветы?

– Что за муть лезет тебе в голову! Какой комар, какие пчелы?

– Которых ты не видишь. Смотри, нет даже птиц, а цветы закрыли головки и поникли к земле. Все они чуют бурю.

– Странно, – пробормотал, глядя в небо, Ла Ривьер. – Только что птицы парили у нас над головой.

– Они летели к лесу: лучшего убежища не найти. А теперь погляди на землю.

Рыцарь спешился, присел и, оглядев пологий холм, недоуменно уставился на траву. Как нарочно, исчезли только что желтевшие и розовевшие у ног цветы, будто их срезали серпом, а на земле не видно было вечно снующих муравьев. Порыв ветра внезапно взвихрил волосы на голове. Поднявшись, он вопросительно поглядел на спутницу. Она дернула повод:

– Нельзя терять времени. Далеко ли твой замок?

– Очень скоро доберемся; дорога выведет нас.

– Тогда поторопимся!

– Не лучше ли укрыться в лесу?

– И встретиться там с солдатами? Скорее же! Мы еще можем успеть к твоей сестре. Есть там поблизости лес?

– Густые рощи повсюду.

– В случае чего укроемся там. В карьер же, рыцарь, если мы не хотим вымокнуть до нитки или быть унесенными бурей в ближайший овраг.

И они помчались к Ле-Ману, близ которого стоял замок, где жила сводная сестра Гастона де Ла Ривьера госпожа Анна де Монгарден.

 

Глава 2
Из ангела – в демона

Почти всегда впереди ливня – ветер. Так было и в этот раз. Но не ветер – ураган настиг всадника и всадницу, когда они уже подъезжали к воротам замка. За их спинами жалобно стонала роща: гнулись чуть ли не до земли молодые березы, метя ветками землю, трещали старые дуплистые ивы и дубы, ломались с треском сучья тополя и падали близ ствола, роняя листву, а потом умирая вслед за нею. Иные деревья с густой кроной не выдерживали напора стихии: крона гнула, тащила дерево к земле, и оно, выдирая с болью корни, валилось с шумом, калеча соседей, ломая их ветви. Стихия разыгралась не на шутку: переворачивала вверх колесами и безжалостно ломала телеги, валила с ног лошадей вместе с всадниками, выбрасывала на берег лодки, гнала по земле с запада на восток ветки, белье, сорванные с голов шапки, платки и прочее, что попадалось на пути. По полям и дорогам проносились смерчи из пыли и песка.

Очень скоро все кругом окутала тьма: в двух шагах с трудом можно было разглядеть друг друга, если, конечно, удавалось устоять на ногах. Вслед за этим низринулся с небес ливень – косой, беспощадный. Он хлестал людей по спинам, бил в лицо, мгновенно затапливал выбоины на дорогах, ложбины, кюветы, заставлял реки выходить из берегов, превращал дороги и тропы в месиво из камней, глины и песка.

– Ведьма ты и в самом деле, что ли? – прокричал Ла Ривьер, едва не вылетая из седла, когда они были уже у рва.

– Скорее труби в рог, пока нас не унесло и не затопило во рву! – донеслось в ответ.

Гастон потянулся за рогом.

Подъемный мост медленно, словно нехотя, стал опускаться. Эльза в нетерпении смотрела на него, отсчитывая мгновения, которые оставались у них, чтобы достичь ворот. Рассматривать замковую стену не было времени: ливень неумолимо подбирался все ближе, первые крупные капли уже упали на оголенную шею, растеклись, побежали по телу, сначала забираясь в рукава.

Ворота раскрылись. Со скрежетом поползла кверху решетка. Не мешкая, всадники тронули лошадей. Мимоходом Эльза отметила про себя толщину стены: футов пятнадцать, никак не меньше. Попав во внутренний двор, оглянулась, прикинув на глаз высоту: здесь футов пятьдесят, не считая раздвоенных зубцов. А ворота, через которые они въехали, не иначе как дубовые, да еще и окованы железом. Настоящая крепость! Здесь можно выдержать осаду целой армии. Эльза никогда не была в замках, ее разбирало любопытство. Но в сумерках – что разглядишь, да к тому же дождь подгоняет… Единственное, что успела увидеть, перед тем как скрыться за дверьми парадного входа, – белое, рассеченное поперек цветными полосами знамя на верхушке донжона, которое яростно трепал ветер. Значит, господин или госпожа дома; в отсутствие хозяев стяг снимали.

Гостей повели по прямой лестнице, потом по витой, перемежающейся площадками со светильниками. В юности Эльза слышала о том, какими были замки, и представляла себе башню с подвалом, караульным помещением и залом для сеньора. В зале этом голые стены, холодный пол, застланный соломой, очаг у стены и стол посередине с длинными скамьями, а над головой, под потолком, – стаи летучих мышей. Да, еще собаки, которым хозяин и его гости бросали объедки со стола. В окна сквозит, и потому зимой здесь ужасный холод, а летом стены так накаляются, что невозможно дышать и находиться здесь. Как может человек жить в таких условиях?

Да, так было пару столетий назад, но времена меняются, а с ними люди, их нравы и вкусы. Крестоносцы привозили с Востока изящные ковры, посуду, ткани, статуэтки, предметы мебели. Каждая хозяйка в отсутствие супруга старалась уютно и элегантно обставить свое жилище. Не последнюю роль играл дух соперничества: побывав в гостях, дама из кожи вон лезла, чтобы в чем-то превзойти соседку или родственницу – в наборе столовых приборов, в мебели, в настенных и делящих большой зал на несколько комнат коврах. Даже в кошках, собаках и ловчих птицах. У кого их больше и они лучше – та и на высоте. Графиня Анна де Монгарден, подобно любой женщине, да еще и имея такой статус, любила роскошь; ей ли отставать от придворных дам, пусть даже Париж и далеко!

Гости остановились на площадке одного из этажей. Перед ними раскрыли двери, и они вошли. Эльза широко раскрыла глаза: слева стены покрыты цветными обоями, разрисованными химерами и грифонами в окантовке из листьев дуба; справа – шпалерами со сценами из Апокалипсиса. Над головой – балочное перекрытие, потолок выложен белой узорной лепниной, а пол – разноцветной плиткой. Такого она не видела даже в родном доме, когда жила в городе. Постоять бы, поглазеть, ахая, но слуга раздвинул перед ними портьеру, приглашая пройти еще куда-то. Эльза не понимала: куда же? Разве не здесь примет их хозяйка? И может ли быть помещение изящнее этого?

Они вошли в другой зал, и она от восхищения раскрыла рот: пол, как и в приемном покое, выложен плиткой, но здесь она цвета сосновой коры и изредка перемежается белыми квадратами; слева и справа на нем восточные ковры, на каждом вытканы сцены охоты, полет птиц, синее звездное небо. Окно большое, со шторами до пола, в деревянных переплетах цветные стекла, как в церквах и соборах, и вся стена покрыта обоями, разрисованными золотыми кувшинами и бокалами. Стена напротив завешена коврами; сколько их: два или три?.. За ними, можно догадаться, вход в спальню или еще куда-нибудь. Напротив окна также шпалеры, а массивные портьеры, на которых изображены сцены из крестовых походов и на библейские сюжеты, как поняла Эльза, попросту делят зал, отделяя прихожую от гостиной. Потолок изящнее, нежели тот, что она видела: здесь крашенные под дуб такие же балки, но меж ними деревянные резные панели. У левой портьеры стоит сундук, накрытый синим бархатом; у правой – тоже сундук, только длинный, с крышкой, которая служит скамьей. На ней горкой – несколько изящно расшитых золотыми розами пуховых подушек. Поблизости – дрессуар[9]. Еще в углу шкаф, рядом иконы, лампада и бронзовая фигурка распятого Христа на постаменте, стоящем на верхней полке этажерки с пятью отделениями. А еще…

Но тут Эльзу вывел из экзальтации голос хозяйки, появившейся из-за сдвинутой в сторону портьеры:

– Гастон! Боже мой, как я рада! Мне показалось, ты пропадал целую вечность. – Брат и сестра расцеловались. – Жанны все еще никак не поделят Бретань? Эта Пантьевр просто сумасшедшая: ей же предлагали графство и виконтство! Но как ты добрался в такую погоду? Святой Иосиф, я думала, ураган развалит мое жилище, а меня унесет в царство эльфов или в страну фей. Но ты, я вижу, не один? Познакомь же меня с гостьей.

А Эльза глядела на вошедшую женщину во все глаза и не могла отделаться от ощущения, что попала в сказку. Ее немало удивило то, что она увидела, и она представляла себе хозяйку замка этакой Девой озера, всю в зеленом и с изумрудными глазами. На деле зелеными оказались только шапочка с диадемой с вкрапленными в нее жемчужинами и ниспадающие с нее ленты до плеч. Одета же графиня была в темно-голубое платье со шлейфом, закрытое желтой, свободного покроя накидкой без рукавов. На пальцах красовались перстни с драгоценными камнями. Эльзе понравились ее глаза; но не цвет – светло-коричневый, – а их выражение. От них исходили доброта и тепло, вкупе с радушной улыбкой это предрасполагало к общению, устраняло скованность. Вообще, дама эта выглядела весьма привлекательно, так же, вероятно, как и Дева озера.

Эта женщина была дочерью барона Гийома де Ла Ривьера, верного слуги первых Валуа, сложившего голову в битве при Пуатье. Ее муж, граф де Монгарден, принадлежал к той категории мужчин, про которых говорят: «Не прочь залезть под каждую юбку». Супруга довольно скоро надоела ему; он перестал обращать на нее внимание спустя год после свадьбы и стал нарушать супружескую верность, что называется, направо и налево, причем едва ли не на глазах у жены. Как и всякую женщину, это ее глубоко оскорбило. Она даже подала на развод, но святые отцы отказали: супружеская измена в те времена не считалась достаточным основанием для развода. И Анна предприняла дерзкий шаг. «Не дай повода, уделяй внимание подруге и не будешь обманут ею», – утверждал Апулей[10]. «Поглядывай на женщину с любопытством, но не пожирая глазами, и она станет кокетничать с тобою, видя твое внимание к своей персоне. Но не отворачивайся демонстративно, делая при этом равнодушное лицо, – наживешь врага и получишь мщение», – уверяет Катулл[11]. Не читавший «Метаморфоз» и не имевший понятия о «Книге лирики», супруг и не подозревал, что жена отомстит той же монетой. Но она не стала размениваться на любого встречного; ее объектом стал король Жан. Супруг знал об этом, но помалкивал, а любовник возмечтал любым путем избавиться от надоевшего графа, бросавшего на него косые взгляды. Подлил масла в огонь один из придворных, шепнув мнительному монарху, что граф замышляет отомстить ему и готовит заговор. Прямых улик Жан II не имел, а потому немедленно отослал Монгардена в помощь Жанне де Пантьевр, которая вместе с мужем Карлом готовила войско к очередному сражению с ненавистным графом де Монфором и его женушкой; к тому времени та, как уверяли, сошла с ума. Там супруг и сложил голову, поговаривали, не без причастности к этому короля. Как бы там ни было, отныне мадам де Монгарден стала официальной любовницей Жана II, чему была только рада.

Но неожиданно король бросил ее, увлекшись некой м-ль де Куртене. Анна вновь почувствовала себя уязвленной, причем еще глубже, нежели до этого. Но все бы ничего, если бы не двор. Вначале шушукаясь за ее спиной, очень скоро он стал открыто злословить на ее счет, прозрачно намекая, что новая любовница короля моложе и привлекательнее и что графиня не умеет обходиться с мужчинами. Подразумевался при этом, разумеется, и ее покойный супруг.

Вне себя от негодования и затаив злобу на короля, вдова собиралась уже удалиться в свой родовой замок, дабы вынашивать там планы мести, как вдруг ее озарила любопытная и, как она рассудила, спасительная мысль. Отца она решила поменять на сына, нимало не беспокоясь по поводу того, что была старше дофина на два года и что тот был женат. Молодой наследник престола поначалу не воспринял всерьез пламенных взглядов и нескрываемого кокетства вдовы во время вскоре случившейся приватной беседы. Однако вспомнил то, чему учили. Одно из правил хорошего тона в те времена гласило: «Глаза стремятся туда, где находится сердце, так что если женщина на кого-то часто смотрит, тот не преминет счесть себя избранным. И странно будет, если он так не подумает». Правило подействовало, диалоги стали происходить все чаще, место выбиралось уединенное, а тема не оставляла сомнений в намерениях мадам де Монгарден. О, эта ловкая дама знала, на что шла. Дофин не выказывал особой любви к своей супруге, а потому не часто проводил с ней ночи, двору об этом было известно. Однако любовницей он пока что не обзавелся. На этом и решила сыграть расчетливая вдовушка, строя таким образом свою карьеру и одновременно мстя королю и двору.

И удар попал в цель! Дофин увлекся. Да и как устоять, когда женщина недвусмысленно предлагает свое тело, к тому же такая хорошенькая женщина! Одно мешало вдове: папочка постоянно мозолил глаза. С одной стороны, пусть видит, что его немилость для нее ровно ничего не значит. С другой стороны, он же поставит на вид жене дофина аморальное поведение ее супруга. Но тут произошла битва при Пуатье, и Жан II оказался в плену. Узнав об этом, вдовушка отпустила тормоза. Но ей бы на малой скорости катиться к своей мечте, а она резко начала прибавлять обороты. Супругу Карла (дофину Жанну де Бурбон) это возмутило, раз за разом она стала устраивать мужу сцены, но тот не обращал на это внимания, всецело поглощенный своей любовью.

 

И тут – как снег на голову! – вернулся из лондонского плена король Жан. Невестка бросилась к свекру. Выслушав ее жалобы, отец попенял сыну на недостойное поведение, потом вызвал к себе вдову и приказал ей немедленно убираться с глаз долой, пока он не выслал ее в монастырь. Кляня на чем свет стоит английского пленника, посылая на его голову все мыслимые и немыслимые проклятия, мадам де Монгарден отбыла в свой замок. Теперь ее единственным желанием стало избавиться от ненавистного Жана Валуа. Вот уже два года она ломала голову над этой задачей. Женщина деятельная и волевая, она не видела в жизни трудностей, которые ей не удалось бы преодолеть, но тут был экстраординарный случай, поэтому следовало предпринять особые действия. Какие – она никак не могла решить. Единственное пока, в чем она была убеждена – ей надо искать союзника, и хорошо бы не одного.

Эта дама, надо сказать, получила хорошее воспитание: она не говорила много, со всеми была приветлива, милостиво разговаривала с нищими, без причины не кокетничала и не имела привычки стрелять глазами. В одежде тоже всегда соблюдала меру: не декольтировалась, выставляя напоказ плечи и грудь, не показывалась перед слугами в неглиже. Кроме того, не принимала подарков от незнакомых или малознакомых лиц, справедливо полагая, что в самом скором времени придется расплачиваться, ибо любой человек никогда ничего не делает просто так, даже любовник. Словом, она вела себя как истинная светская дама, будь это при дворе либо когда она принимала гостей у себя в доме. Исключение могли составлять непринужденные беседы с братом; здесь не возбранялось дать волю чувствам, языку. Брат, хоть и сводный, был единственным ее верным другом. Она всегда восхищалась его честностью, благородством и открытостью, любила его острый язычок, считала его истинным рыцарем и смело поверяла ему тайны, которыми подчас не рискнет поделиться с братом даже родная сестра.

Предстоящая беседа обещала развлечение, но и некоторое познание – так подумала вдова де Монгарден. Кто, в самом деле, расскажет о жизни простого люда? Тема не очень-то приятная для ушей человека из высшего общества, но о чем еще можно было говорить с простушкой, судя по одежде и манерам гостьи? И графиня решила, что разговор закончится очень быстро. Не могла она понять лишь одного: зачем ее брат привел в замок простолюдинку? Правила учтивости не позволяли хозяйке придать себе отсутствующий вид, и она постаралась снизойти до гостьи с высот придворной дамы.

Они уселись на скамью. Брат развалился у их ног на подушках – привилегия, дарованная лишь ему.

– Так кто же они, твои гонители? – спросила Анна, выслушав сообщение Гастона о том, как за Эльзой гнались солдаты.

– Псы Господни.

– Хорошенькое дело! Стало быть, за тобой по пятам крадется святая инквизиция? Грозный преследователь. Чем ты досадила черным монахам?[12]

– Это всё люди. Я никогда и никому не делала зла. Но человек глуп…

– Согласна. Но не глупее ли ты сама, позволив ищейке выследить себя?

– На меня указали. Я и подумать не могла…

– Ее обвинили в колдовстве, назвали ведьмой, – подал голос Гастон. – Всем известно, что с недавнего времени ведьмы встали в один ряд с еретиками.

– Да, да, – согласно кивнула сестра. – Церкви мало язычников и альбигойцев, она не согрелась от костров Безье и Монсегюра; ей нужны новые жертвы. Сколь быстро забыта античность – культурное наследие прошлого. Люди низвергли старых богов; но отчего в них узрели слуг сатаны? А ведь ведьмы обвиняются в том, что они творят чудеса не именем Бога, а именно слуг дьявола, стало быть, налицо покушение на могущество святой Церкви. Чем же занималась ты? – с иронией обратилась она к гостье, делая акцент на местоимении. – Насылала болезни на детей или даже смерть? Быть может, чье-то бесплодие или неурожай – дело твоих рук?

– Ничего подобного я и в мыслях никогда не держала, – твердым голосом ответила Эльза, не собираясь настраиваться на игривый тон, о чем без труда прочла в глазах собеседницы. – Напротив, я лечила тех, кто захворал, и у меня это получалось. Но поскольку обходилась я при этом своими средствами и силами, не прибегая к помощи духовенства, то люди узрели здесь связь с сатаной. Что удивительного в том, что именно в этом увещевают церковные ораторы глупые народные массы, призывая их извещать слуг Божьих о присутствии еретика, не желающего возносить молитвы Господу при совершении исцеления?

Анна де Монгарден была поражена. А она-то рассчитывала услышать несвязный лепет безграмотной крестьянки. Как можно ошибиться! Беседа с гостьей, пожалуй, окажется вовсе не короткой и забавной. Следует подтолкнуть ее к иным высказываниям: быть может, то, что сказала, – всего лишь заученный текст?

– Так ты, стало быть, отрицаешь роль Бога при исцелении больного?

То, что хозяйка услышала в ответ, едва не вынудило ее раскрыть рот от удивления.

– Так говорили могауды, за ними катары и вальденсы. Но Церковь не любит тех, кто мыслит здраво, кто видит больше и дальше нее. Твердыня традиционной религиозности сокрушила одну за другой все бури ереси, в которой обвиняют тех, кто видит правду. Я могу пояснить это на примере, поскольку на первый взгляд трудно понять мою мысль. Религиозная жизнь и быт стали неотделимыми друг от друга; но разве так должно быть? Вместо того чтобы следовать советам медика или человека, сведущего в болезнях, люди предпочитают молиться на могиле святого или созерцая икону. Разумно ли это? Их поля уничтожают грызуны и непогода, и они прибегают к помощи священника, дабы тот молитвами своими сохранил урожай. А это как рассматривать? Роженицы уповают не на умение повитух, а на молитву попа. Да мало ли таких случаев? Где же место разуму? Есть ли предел глупости человека, который выглядит при этом ничуть не умнее зверя, вылизывающего свою рану и не помышляющего ни о каких святых! Вот это и есть оплот Церкви, ее твердыня, о которую разбиваются лбы умных людей. Остальные одурманены Церковью, стали ее рабами. Неплохое стадо у хозяина, знай успевай стричь овечек.

Гастон бросил выразительный взгляд на сестру: а ты, дескать, думала, я привел к тебе селянку, ничего в жизни не видящую, кроме люльки, серпа в руке и вымени козы? Но та и сама уже поняла, что перед ней незаурядная личность – образованная, начитанная. Графиня Анна любила поболтать с подругами, но то была и в самом деле болтовня, пустая, бесцветная, – о мебели, тряпках и безделушках да о внеочередном любовном увлечении. Здесь было совсем иное. С ней рядом сидел грамотный, умный человек, говорить с которым надлежало взвесив слово, фразу на весах здравомыслия. И это внезапно стало нравиться ей, захватило ее целиком. Теперь она жаждала по возможности продлить эту беседу, доставляющую ей удовольствие, ибо тема эта умалчивалась, по недомыслию или из страха не поднималась в кругах знати, а стало быть, волновала, влекла, как запретный плод, как новый любовник. И она уже более оживленно, не сводя глаз с собеседницы, заговорила:

– Получается, Бог здесь ни при чем? А такие явления, как засуха, дождь – как ты объяснишь? Разве не Господь посылает все это на землю из желания помочь людям либо в наказание за их грехи?

– Я не могу этого объяснить: тайны природы остаются неподвластными уму человека. Но вот вопрос: для чего тогда Бог иссушает почву, колодцы, сжигает леса или посылает на землю ливень, которому нет конца? Разве не возлюбил Он свое творение? Разве не желает ему добра, ибо Сын Его во плоти тоже человек? Зачем Он тогда принял смерть на кресте, если не во имя спасения рода человеческого, над которым Отец измывается, посылая ему войны, горести, болезни, засуху или потоп? Вывод напрашивается простой: все, что происходит, не есть дело рук Божьих. Или, по-вашему, Бог выдумал войну? А не человек ли?

– Хорошо, пусть так и в этом ты права. Но болезни? Чума?

– И снова тут виновен человек. Он сам создал все это.

– Каким же это образом?

– Он плодит вокруг себя грязь. На улицах города валяются трупы животных, мясники выбрасывают останки туш в канаву, которая стекает в реку. Внутренности гниют, воняют, на них садятся мухи, они кишат червями. Потом человек пьет воду из этой реки. Долго ли до недуга?

– И здесь как будто твоя правда. Но остальное: неурожай, падеж скота, проливные дожди?..

– Спросить об этом надо природу. Объяснить ее причуд, повторяю, я не смогу. Не сможет никто. Могу лишь указать, когда ждать бури или ветра, солнца или дождя. У меня есть для этого верные помощники: кошки, собаки, куры, гуси, птицы. Кроме них есть другие, и я очень люблю их как преданных друзей, которые никогда не солгут.

– Кто же они?

– Вам стоит выйти из ворот замка, и, шагая по тропинке, а не верхом на лошади, вы их увидите, они будут попадаться вам на каждом шагу. Не забывайте только здороваться с ними и улыбаться им, и они откроют вам тайны, в которые не проникнуть самому пытливому разуму.

– Но ты ведь проникла? Как?

– У меня был хороший учитель.

– О чем же эти тайны? Попав в этот мир, что полезного для себя может узнать человек?

9Дрессуар – этажерка с полками, расположенными ступеньками, со спинкой и с навесом; здесь хранилась посуда из драгоценных металлов, служащая в основном для украшения интерьера.
10Апулей, Луций (II в.), римский писатель, автор романа «Метаморфозы» («Золотой осел»), проникнутого эротическими мотивами и религиозной мистикой.
11Катулл, Гай Валерий (I в. до н. э.), один из наиболее известных поэтов Древнего Рима. Единственный сохранившийся сборник его произведений – «Книга Катулла Веронского», включающий чуть более 100 стихотворений.
12Члены ордена доминиканцев, в чье ведение была в 1232 г. передана инквизиция, носили черные плащи с белыми скапулирами, за что иногда этих монахов называли «белыми».
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31 
Рейтинг@Mail.ru