Владимир Минеев
Чертополох
Стихи
«Пойдёшь вперёд…»
Пойдёшь вперёд,
Не знаешь сам, придётся ли остаться.
Пойдёшь назад,
Прикинь, пацан, выходит, жизни сдаться.
А я пойду, шутя слегка, по этой половице,
Где дрозд поёт,
Где пёс бежит,
Где наше детство снится.
День всех святых
Жил-был когда-то грек,
Сын Кроноса беспечный.
Он первый осознал
Времён бег бесконечный.
За ним пришёл арап,
Часов круговращенье
Двунадесятью крат
Он разделил движенье.
Похоже, отсчитав
По часу на святого,
Чтоб каждый вечно жил
Частицею большого.
Моцарт
Нет полёта фантазий,
Лишь одно мастерство.
Доктор Фауст проказил,
Думал, Вагнер – ништо…
Поспешал и Сальери, взять мелодий клубок,
Расплести, словно косу, распрямить завиток.
А затем, что же проще? Волоски сосчитав,
Разложить, как по нотам, всем названия дав.
И за дело принялся, засучив рукава,
Зашумела дубрава, облетела листва,
Замер музыки голос, пересох ручеёк,
Пташек трепетный щебет постепенно замолк.
Даже горной лавины прекратился обвал,
Ну а Моцарт беспечно шёл вперёд, напевал…
Девчонки
Девчонки чудо хороши
И весело разумны.
А бабы, как их ни пляши,
Ужасно тугоумны.
То ж мужики, когда у них
Угаснет жар проказ,
Тупы, невзрачны, как сомы,
Не брызжет жизнь из глаз.
Ушли забавы, а ведь встарь
И ты плясал и пел,
Ты был мальчонкой,
И Она звала тебя пострел.
А нынче нет чтобы шутить,
Кричать, плясать и петь,
Свивают старики гнездо,
Чтоб мягче умереть.
Май 2008 г.
Грек и рак
Подражание М. Левину
По речке в ладье подвигался варяг
И видит – в воде к нему пятится рак.
Десницу в волну варяг опустил,
Тут рак хвать за палец, – варяг завопил,
Забряцал кольчугой и шлем утопил:
Мол, вышла ошибка, послушайте, рак,
Зачем же кусаться, не грек я – варяг…
– Ну да, – пробурчал недоверчиво рак, —
Хоть кажется, будто бы ты из варяг,
Но в греки попасть совсем не дурак.
Так водится – сначала вы не греки,
Затем суёте руки в наши реки.
Курфюрсты
Саксонские курфюрсты – толсты, женолюбивы,
Покрыты париками, в усах струится пиво.
Пузатых купидонов довольная толпа
Взирает на сосиски с лепного потолка.
На мейсенских тарелках капустные листы,
Подушки и перины горбятся, как мосты.
Грудастые саксонки задами потрясут.
И новых купидонов в капусте той найдут.
Корсиканец
Камелии, бонсаи, вокруг английский парк,
Курфюрсты пузо прячут в причудливых кустах.
Чем плохо? – попки, польки, зажаренный олень,
А утром всё сначала. И так хоть каждый день!
Но, пудру осыпая с вспотевших париков,
Вдруг корсиканский ветер влетел… и был таков.
И долго в море пива ходила страха зыбь,
За что он нас заставил так много пережить?
Скарабей
Сизифов груз – тяжел удел,
Как скарабей, тащить.
Не легче ли навоза шар,
Расслабясь, отпустить.
Представить на минуту хоть,
Что ты свободный жук,
Рукой махнуть, гулять, болтать,
Стрекоз ласкать,
Окрест себя взглянуть.
И в бывших скарабеев круг,
Все позабыв, сойти.
Под гору шар, кpугом нектар,
И нет забот почти.
Что дальше? – То же, что вчера,
И завтра, и потом.
Мечты ушли, исчез вдали
Горы зовущий склон.
И только с гаcнущей мечтой
Прозрение пришло:
Ведь у кого навоза нет —
Тому не повезло.
Митрофанову
Вот капелька росы,
Там паучок средь кружев паутины,
На лужах пузырьки,
На речке льдины.
Так дивной красоты
Являет нам Творец картины.
И надо не пройти, услышать сей намёк,
Жить чище, лучше, веселее.
Чтоб не напрасно всё.
И быть добрее.
«Портрет старинный, фотобром…»
Портрет старинный, фотобром.
Старик, знакомый нам, на нём.
Куда-то тихо унесло
Гармошку, книги и весло,
Которым загребал тогда,
В былые славные года.
Быть может, мы ещё споём…
О том.
Подражание Cаше Чёрному
Французский учит мать-старуха,
Отец про физику бубнит,
Кто чинит примус,
А кто в ухо так и заехать норовит.
Чреда времён однообразных
Несётся мимо, как всегда,
Весь в ржавчине листвы и брызгах с неба
Пришёл Октябрь, и намокают провода.
Любке
Теперь, подобно самураю,
Живу, как будто к ночи жить я прекращу.
Качусь с горы, но кажется мне, знаю,
На гору вверх я доскачу.
Я тож, Любань…
Я тож, Любань,
Хочу в Тайвань.
Доху без дыр
И с ней в Таймыр,
Под гром джаз-банд
Рвануть в Тайланд.
Но жизнь, увы, моя тиха.
Давно изношена доха,
Держусь подальше от греха
И от соблазна:
Наполнить тайским потроха
И ездить только на слоне
Неслазно.
Каменскому
Река времён вперёд несётся,
Уносит жизни утлый чёлн,
И скоро вечности коснётся
Гребец обшарпанным веслом.
Потухнет всё…
Лишь дружбы нить
Взлетит осенней паутинкой,
Чтобы иных объединить.
Медведь
Мне кажется, что я медведь,
Хожу по клетке беспрерывно.
А лапу между прутьев и реветь
Здесь не дают, сколь ни обидно.
Большая клетка, вроде есть простор,
И можно и налево, и направо,
Но там запор и здесь запор,
Везде я не имею права.
Проблему эту я решил,
Давно хожу диагональю,
А то винтом кручусь, но нету дыр…
Да… прочно, крепко заковали.
И кто они? Да нету их.
Я сам собой давно закован,
Сам выбрал путь. И вот, в конце,
Мне не уйти, я замурован.
Однако ж есть последний ход:
Освободиться – улететь к мечте-невесте.
Мяукнет кот, залает пёс,
Дух воспарит, оставив плоть на месте.
Исаичу
Как справиться с собой? —
Вопрос задал Исаич.
Без Бога сам не свой,
А людям не товарищ.
Как пифия, вдохнув
Дельфийских испарений,
Он истину изрёк,
Здесь двух не будет мнений.
Что, мол, он понял всё,
России путь промыслил.
Настолько, что теперь
Зачем свои нам мысли?
Что нынче Казахстан
(Уж эти мне Эзопы)
Вступил на роль Балкан
В подбрюшии Европы.
Что «крохотки» в людей
Добавят совершенства.
Мол, одичали все,
Не нюхали и земства.
Не прост как апельсин,
И всуе не будь сказан,
Язык родных осин
Он правил новоязом.
Лубочный эрудит,
Он знает всё на свете
И красным колесом
Катится по планете.
Год 91-й. Рондо на тему А.К. Толстого
Отчего былой хозяин
Так начальству параллелен?
Будь он боле вертикален,
Суд его был боле делен.
Про себя он был уверен,
Институт стал нелинеен,
По Земле окрест рассеян,
Оттого самонадеян,
И упрям, и неумерен.
– Ничего, – сказал хозяин, —
Нелинейность мы отсеeм
И любимому начальству
Лишь линейное доставим.
Будем править параллельно,
Вдоль натягивая вожжи,
Что же может быть милее,
Сердцу может быть дороже?
Всяк, кто слишком нелинеен
Или перпендикулярен,
Даже просто вертикален,
Нынче может быть застрелен,
Иль зарезан, иль подпален.
Всё затем, что параллелен
К высшим стал былой хозяин.
Добрый суд людьми повелен,
А начальства суд печален,
Так зачем же параллелен
Стал к нему былой хозяин?
Бег Вселенной беспределен,
Век у каждого измерен,
Отчего ж былой хозяин
Так начальству параллелен?
Кабуки
Кабуки – не буки, но бяки.
Кабуки – лукавые, хитрые враки.
Кабуки – громкие дрязги и склоки.
Кабуки – долгие, долгие драки.
Кабуки – не буки, но бяки.
Размышления, навеянные Женским днём
Старуха, девочка, жена,
Девица, бабушка, сестрица,
Дочурка, матушка, Одна,
В которую я смог влюбиться,
Всех поздравляю и хочу
Скорее к вам я воротиться!
Но логика морей проста —
Удачи нет, коли на борт
Мы примем женщину едину.
Без милых плыть нам лет до ста,
По ветру разбросав седины.
«Приняв от милого цветы…»
Приняв от милого цветы,
С немилым бьёшься за равенство.
И мир далек от совершенства.
А совершенство – это ты.
Продолжение Анчаровской «Балалаечки»
От трюмо и сумо
Ты не зарекайся,
Все придёт к нам само,
Дед Мазай и зайцы.
Ни кола ни двора
И ни кожи с рожей.
Все уйдут со двора,
Все, и зайцы тоже.
Ну а мы постоим
С стариком Мазаем.
Кто придёт к нам потом,
Даже он не знает.
Детям
Вот говорят, что простота —
Уж если воровства не хуже,
Без пользы наземь брошенный пятак.
Слова морозят зимней стужей.
Есть простота небесных сфер,
Гармонией соединённых,
А правда, голая, раздетая совсем,
Сидит на нарах закопчённых.
Ну, а кругом разводят муть,
Мол, что полезней, то и есть важнее,
Но ежели на них попристальней взглянуть,
То тут же видишь прохиндеев.
Да будет жизни пройден круг.
Затем младым по кругу шляться.
Мы ничего, мы как-нибудь,
Им сделать всё и здесь остаться.
Сентябрь 2006 г.
Подросток
Мне кажется, что я опять подросток.
И страшно мне – прикиньте – голый я хожу.
Хочу укрыть себя в толпе щенков и кошек, —
Отстаньте все. Не то я лужу напружу.
Ноябрь 2006 г.
«Я буржуев культурные ценности в полном праве примерить к себе». Ким
Я сам с собой сижу,
И сам себе вокал
Пою без фортепьянов
A capella,
И сам себе плесну
В стакан или в бокал
Пивка или винца,
Чтоб не ржавело.
Билли и Вилли
У Билли и Вилли было ног в изобилии.
На них они оба ходили-бродили.
Но вот незадача – им ногу подбили.
И Вилли и Билли об этом грустили,
Мечтали о том, чтобы ногу срастили,
Но в жизни у Билли всегда или-или:
То Вилли идет опершись на косты́ли,
То Билли хромает с подбитой ногой.
Не шибко вначале дела обстояли.
Тем временем ногу слегка залатали,
Врачи у друг дружки рукав закатали,
Чтоб маску посмертную с голени Вилли
В Кунсткамере выставить перед толпой.
Свершилось: у Вилли гипсы соскоблили,
А Билли и вовсе хромать запретили,
И скачут отныне и Билли и Вилли,
Приветно махая опухшей ногой.
Вилли и Билли
У Билли и Вилли всего в изобилии.
Но вот не хватает им апостилей.
И Вилли и Билли письмо отстрочили,
Нельзя ль апостили махнуть на костыли?
Которых скопилось немереный рой.
И Билли и Вилли башкою крутили,
Когда ж прибывает супружница Билли?
Но Вилли упрямо твердил сам не свой:
«Я бабой не буду делиться с тобой,
Близнец мой сиамский, Биллюша ты мой!»
Tout arrive pour le mieux
Может, я полномочья превысил?
Вдруг сомнения дух посетит,
Жизнь по кочкам уносит, уносит.
И уж кажется, нет больше сил.
Недоверчивый, драный, лохматый,
Он заглянет в окошко моё.
Разгребаю я мысли лопатой,
По верёвкам развесив бельё.
Почему-то опять в одиночку
Мне к неведомой цели скакать.
Жизнь уносит по кочкам, по кочкам,
И жар-птицу никак не догнать.
Река
Проносятся, куда не знаю,
Дни, песни, люди, города.
И Олька стала уж седая,
И я ни к черту, никуда.
А было время ожиданья,
Что, может, завтра вечерком
Раскрою тайны мирозданья,
Не оставляя на потом.
Но верно, жизнь лишь столько длится
И в тех лишь держится, пока
Кто верит, что за поворотом
Им вдруг откроется Река.
Маше
В ём, без сомнения, кистка есть —
Так женщины между собой шептались.
А юноши, дай Бог им днесь,
Прогулкой бёдер любовались.
Нам практики порой зудят
Про мякоти к костям соотношение
И всякое душевное движение
Поверить разумом хотят.
Но без костей лишь языку
Болтать сподручно,
А мясу без костей бесформенно и тучно,
Без рёбер жизни нет в боку.
Сентябрь 2007 г.
Бабушке Наталье
В мордовском желудке
Сгниёт долото.
И это не шутки,
Я знаю про то.
То же Тюха с Матюхой,
Колупай, брат, при ём,
Да и умные люди,
Коим думать умом.
А звонок на собранье
Уши все прожужжал,
Мол, Ланцов в одночасье
Из замка убежал.
Долго он озирался,
Пробираясь в чердак.
Шлялся, шлялся бедняга,
Нет верёвки никак.
Вдруг нашёл он верёвку,
Может, жизни длинней.
Что ж, осталось креститься
И спускаться по ней.
Кувыркнулся на землю,
Глядь – дорожный трактир,
В нём хозяйка блинами
Угощает весь мир.
Дедушке Мите
Блинка не нашлось,
Но зато эту притчу
Нам узнать привелось.
Говорит ей: «Молодка,
Аль мой блин не поспел?»
Покраснела тут тётка,
Блин нашла, дед поел.
Как лакей пред собакой
Я кругом виноват,
Записал сказ неловко,
Было лучше сто крат.
Ошибка
Президиуму РАН
Ошибка вышла, что не допустил ошибки.
Ну ни осечки… Шёл не оступясь и не дрожа.
И расступались предо мною человечки,
В карманах фиги до поры держа.
Потом сомкнулись тесными рядами,
Вслед зашуршали: «Кто это такой?
Что пролетел тут между нами.
Пошто нарушил наш размеренный покой?»
И вот что я ответил: «Братцы,
Ошибка в том, что без ошибок мне
Не стоит между вами появляться,
С ошибками, конечно же, вдвойне».
Март 2009 г.
Тайская сторонка
Всё чудно: рощи, храмы, волны,
Бамбуков ряд и Гаутамы Будды лик,
На горизонте только пальмы стройны,
Ну и… пятиэтажек никаких.
Кругом пивко – почти нирвана,
Не одуваны – орхидеи, сплошь цветы,
И даже два любавичских брахмана
При входе в рай, кошерный, как мечты.
35-часовая рабочая неделя
Бедняги французы пахали,
Бедняги французы устали,
Судили, что делать им дале,
Грустили, вздыхали, рыдали.
Тем временем лоботрясы,
Чьё чрево привычное к мясу,
Лежали себе на пригорке,
Мочили солёные корки.
Когда же придёт справедливость? —
Прошу вас, скажите на милость.
Когда ж отдохнут работяги
И снимут постромки с коняги?
Институту
За что же я в ответе, братцы,
Ужель за непрочтённый стих?
Чего же надо мне бояться?
– Судьбы иных…
Держать ответ за всё в природе
Иль просто за своих – чужих,
Наверное, иль это вроде?
– Вся мука, сила вся от них.
Но что потом? – Молва людская
Всем подведёт итог, и края
Смог иль не смог…
Поймёшь иль нет, навеки засыпая.
Cон
И вновь во сне зелёный склон,
Под ним изба…
мои все за столом…
Но видно, будто за стеклом.
Как тихо говорят…
Не слышно почему-то.
И знаю я, недолго ждать,
Я с вами посижу опять
Там,
где друг друга не слыхать.
Заворот кишок
Я там уж побывал,
В краю, где все бесстрастны,
Течёт лишь Стикс-река,
И тени Эвридик.
Стараний суета,
Потуги все напрасны,
И просто ни к чему
Всё то, к чему привык.
Осень в Гренобле
Уже опять зимы дыханием
Посеребрён зелёный склон.
За Ганнибалом вслед за Альпы
Давно ушёл последний слон.
Простывших гор толпа сомкнулась,
И в ожидании зари
В своих малиновых манишках
На ёлках дремлют снегири.
Зима в Гренобле
Опять зима, и вновь,
Теперь уж сколько лет,
Готовлюсь с лыж упасть в сугроб,
Забыв велосипед.
Но скоро дунет ветерок,
И волосом седым
Покроет голову и тем,
Кто прыгал молодым.
От этого не убежать —
Таков закон судеб.
Но наше дело – забывать
Про неизбежность бед.
Коммерцией…
Коммерцией наш мир прослоен,
И тщится время старый принцип изменить:
Науку двигать – лишь немногим,
А прочим – от невежд её хранить.
Наверно, кое-что я закрываю.
Да, плюнуть можно – ведь умрёт само.
И всё ж, пока оно живёт, я знаю,
Сколь юношей испортит, и девчонок заодно.
Несть им числа, куда их гонят,
Не жалобно, но бравурно поют.
И в тщете заживо себя хоронят,
И Герострата славу обретут.
Не проще ли, коль взял перо рукою,
Писать лишь то, что стоит рассказать,
И кое-что для вечности построить,
Перед Всевышним с этим лишь предстать.
