Владимир Ленин
Мировая революция. Основные труды
Приложение I
Привожу здесь в таблице данные о тех 24 бюджетах, о которых говорится в тексте.
Свод данных о составе и бюджетах 24-х типичных крестьянских хозяйств по Острогожскому уезду
Объяснение к таблице.
1) Первые 21 графа целиком взяты из сборника. Графа 22-ая соединяет графы сборника: от ржи, пшеницы, овса и ячменя, проса и гречи, остальных хлебов, картофеля, овощей и сена (8 граф). О том, как вычислялся доход от хлебов (23-ья графа) за исключением половы и соломы, говорено в тексте. Затем графа 24-ая соединяет графы сборника: от лошадей, рогатого скота, овец, свиней, птицы, кож и шерсти, сала и мяса, молочных продуктов, масла (9 граф). Графы 25–29 целиком взяты из сборника. Графы 30–34 соединяют графы сборника: издержки на рожь, пшеницу, пшено и гречу, картофель, овощи, соль, масло, сало и мясо, рыбу, молочные продукты, водку, чай (12 граф). Графа 35-ая соединяет графы сборника: на мыло, керосин, свечи, одежу и посуду (4 графы). Остальные графы ясны.
2) Графа 8-ая определена сложением числа десятин арендованной земли с числом десятин пахотной земли в составе надела (в сборнике есть такая графа).
3) Нижние цифры в графах: «Распределение дохода и расхода» означают денежную часть расходов и доходов. В графах 25–28 и 37–42 весь доход (расход) денежный. Определялась денежная часть (автор ее не выделяет) вычитанием из валового дохода того, что потреблено в своем хозяйстве.
Приложение II
Г-н Струве совершенно справедливо ставит во главу угла критики Ник. то положение, что «учение Маркса о классовой борьбе и государстве совершенно чуждо русскому политико-эконому». Я не обладаю смелостью г-на Кривенко, чтобы на основании одной этой небольшой заметки (в 4 столбца) г. Струве судить о системе его воззрений (другие его статьи мне неизвестны); я не могу также не сказать, что солидарен не со всеми, высказанными им, положениями, и потому могу защищать не его статью целиком, а только известные основные положения, которые он приводит. Но, во всяком случае, указанное обстоятельство оценено глубоко верно: действительно, непонимание классовой борьбы, присущей капиталистическому обществу, – коренная ошибка г. Ник. Исправления одной этой ошибки достаточно было бы для того, чтобы даже из его теоретических положений и исследований необходимо следовали социал-демократические выводы. Действительно, упущение из виду классовой борьбы свидетельствует о грубейшем непонимании марксизма, – непонимании, которое тем более следует поставить в вину г. Ник, что он вообще желает выдавать себя за строгого поклонника принципов Маркса. Может ли кто-нибудь, хоть немного знакомый с Марксом, отрицать, что учение о классовой борьбе – центр тяжести всей системы его воззрений?
Г-н Ник. мог, конечно, принять теорию Маркса за исключением этого пункта, хотя бы, например, по несоответствию его, положим, с данными русской истории и действительности, – но ведь тогда, во-первых, невозможно было бы говорить, что теория Маркса объясняет наши порядки, невозможно бы говорить даже об этой теории и о капитализме, так как пришлось бы переделать теорию и выработать понятие о другом капитализме, которому не присущи антагонистические отношения и борьба классов. Во всяком случае, следовало бы со всей подробностью оговорить это, разъяснить, почему автор, говоря А марксизма, не хочет говорить Б. Ничего подобного г. Ник. и не пытался сделать.
И г. Струве совершенно справедливо заключил, что непонимание классовой борьбы делает г. Ник. утопистом, ибо игнорирующий классовую борьбу в капиталистическом обществе eo ipso[201] игнорирует все действительное содержание общественно-политической жизни этого общества и для осуществления своих дезидерат неизбежно обрекается на витание в сфере невинных мечтаний. Это непонимание делает его реакционером, ибо воззвания к «обществу» и «государству», т. е. к идеологам и политикам буржуазии, в состоянии только сбить с толку социалистов, принять за союзников злейших врагов пролетариата, в состоянии только затормозить борьбу рабочих за освобождение вместо того, чтобы способствовать усилению, выяснению и большей организации этой борьбы.
Раз уже зашла речь о статье г. Струве, нельзя не коснуться здесь и ответа г. Ник. в № 6 «Р. Богатства»[202].
«Оказывается, – рассуждает г. Ник., приводя данные о медленном нарастании числа фабрично-заводских рабочих, нарастании, отстающем от роста населения, – оказывается, что у нас капитализм не только не выполняет своей „исторической миссии“, но сам же ставит пределы своему собственному развитию. Вот почему, между прочим, тысячу раз правы те, которые ищут „для своего отечества путь развития, отличный от того, которым шла и идет Западная Европа“».
(И это пишет человек, признающий, что Россия идет тем же капиталистическим путем!) Невыполнение этой «исторической миссии» усматривает г. Ник. в том, что «хозяйственное течение, враждебное общине (т. е. капитализм), разрушает самые основы ее существования, не принося той доли объединяющего значения, которое так характерно для Западной Европы и с особенной силой начинает проявляться в Северной Америке».
Другими словами, мы имеем перед собой тот казенный довод против социал-демократов, который изобретен знаменитым г. В.В., смотревшим на капитализм с точки зрения департаментского чиновника, решающего государственный вопрос о «введении капитализма в народную жизнь»: если исполняет «миссию» – можно пустить, если не исполняет – «не пущай». Помимо всех других качеств этого остроумного рассуждения, самая «миссия» капитализма понималась при этом г-ном В.В. – и понимается, видимо, г. Ник. – до невозможности, до безобразия неправильно и узко; и опять-таки, разумеется, узость собственного понимания эти господа сваливают без церемоний на социал-демократов: на них можно клепать, как на мертвых, благо их в легальную прессу не пускают!
Маркс видел прогрессивную, революционную работу капитализма в том, что он, обобществляя труд, в то же самое время, механизмом самого процесса «обучает, объединяет и организует рабочий класс», обучает борьбе, организует его «возмущение», объединяет для «экспроприации экспроприаторов», для захвата политической власти и отнятия средств производства из рук «немногих узурпаторов» для передачи их в руки всего общества («Капитал», 650)[203].
Вот – формулировка Маркса.
О «числе фабр. – заводских рабочих» и речи, конечно, нет: говорится о сосредоточении средств производства и обобществлении труда. Ясное дело, что эти критерии не имеют ничего общего с «числом фабр. – заводских рабочих».
Но наши самобытные истолкователи Маркса перетолковали это именно так, что обобществление труда при капитализме сводится к работе в одном помещении фабричных и заводских рабочих и потому-де степень прогрессивной работы капитализма измеряется… числом фабрично-заводских рабочих!!! Увеличивается число фабрично-заводских рабочих – значит, капитализм хорошо работает прогрессивную работу; уменьшается – значит, он «плохо выполняет свое историческое призвание» (с. 103 статьи г. Ник.), и «интеллигенции» следует «искать иных путей для своего отечества».
И вот российская интеллигенция принимается за поиски «иных путей». Ищет и находит она их уже не первое десятилетие, доказывая[204] изо всех сил, что капитализм – «неправильное» развитие, ибо ведет к безработице и кризисам. Вот в 1880 году стояли мы перед кризисом; тоже и в 1893 г.: пора сойти с пути, ибо очевидно, что нам приходится плохо.
А русская буржуазия «слушает да ест»[205]: действительно, приходится «плохо», когда уж нельзя получать баснословные прибыли; и она хором подпевает либералам и радикалам и усиленно принимается благодаря освободившимся и более дешевым капиталам за постройку новых железных дорог. «Нам» плохо, потому что на старых местах «мы» уже дочиста обобрали народ и приходится переходить к индустриальному капиталу, не способному так обогащать, как торговый: так «мы» пойдем на восточные и северные окраины Европейской России, где еще возможно «первоначальное накопление», дающее сотни процентов прибыли, где еще буржуазное разложение крестьянства далеко не завершилось. Интеллигенция видит все это и неустанно грозит, что «мы» опять придем к краху. И действительно наступает новый крах. Масса мелких капиталистов побивается крупными, масса крестьян выталкивается из земледелия, все более и более достающегося в руки буржуазии; увеличивается в необъятных размерах море нищеты, безработицы, голодного вымирания – и «интеллигенция» с спокойною совестью ссылается на свои пророчества и паки сетует о неправильном пути, доказывая непрочность нашего капитализма отсутствием внешних рынков.
А русская буржуазия «слушает да ест». Пока «интеллигенция» ищет новых путей, она предпринимает гигантские постройки железных дорог в свои колонии, создавая себе там рынок, неся в молодую страну прелести буржуазных порядков, выращивая с особенной быстротой и там промышленную и земледельческую буржуазию и бросая массу производителей в ряды вечно голодного безработного люда.
Неужели же социалисты все еще будут ограничиваться сетованиями о неправильных путях и доказывать непрочность капитализма… медленным нарастанием числа фабрично-заводских рабочих!!?
Прежде чем перейти к этой ребячьей идее[206], нельзя не упомянуть о том, что г. Ник. крайне неточно передал критикуемое место статьи г-на Струве. В статье его сказано буквально следующее:
«Если автор (т. е. г. Ник.) указывает на различие в составе русского и американского населения по роду занятий – для России принимается, что 80 % всего занятого хозяйственной деятельностью (erwerbsthatigen) населения занято сельским хозяйством, а в Соединенных Штатах только 44 % – то он при этом не замечает, что капиталистическое развитие России именно и будет работать над уменьшением этой разницы 80–44: в этом, можно сказать, состоит его историческая миссия».
Можно находить, что слово «миссия» поставлено здесь очень неудачно, но мысль г-на Струве ясна: г. Ник. не заметил, что капиталистическое развитие России (он сам признает, что развитие это действительно капиталистическое) будет уменьшать сельское население, тогда как это – общий закон капитализма. Следовательно, г. Ник., чтобы опровергнуть это возражение, следовало показать или 1) что он не упустил из виду этой тенденции капитализма, или 2) что капитализм не имеет этой тенденции.
Вместо этого г. Ник. принимается за разбор данных о числе наших фабричных рабочих (1 % населения по его счету). Да разве у г. Струве говорится о фабричных рабочих? разве 20 % населения в России, 56 % в Америке, это – фабричные рабочие? разве понятия: «фабричные рабочие» и «население, занятое не сельским хозяйством» – тождественны? Можно ли оспаривать, что и в России уменьшается доля населения, занятого сельским хозяйством?
После этой поправки, которую я считаю тем более необходимой, что г. Кривенко уже раз в этом же журнале переврал это место, перейдем к самой идее г. Ник. о «плохом исполнении миссии нашим капитализмом».
Во-первых, нелепо отождествлять число фабрично-заводских рабочих с числом рабочих, занятых в капиталистическом производстве, как это делает автор «Очерков». Это значит повторять (и даже утрировать) ошибку мещанских российских экономистов, начинающих капитализм прямо с крупной машинной индустрии.
Разве миллионы русских кустарей, работающих на купцов из их материала за обыкновенную заработную плату, – заняты не в капиталистическом производстве? Разве батраки и поденщики в земледелии получают от хозяев не заработную плату и отдают им не сверхстоимость? Разве рабочие, занятые строительной промышленностью (быстро развившейся у нас после реформы), – не подвергаются капиталистической эксплуатации? и т. д.[207]
Во-вторых, нелепо сравнивать число фабричных рабочих (1 400 000) со всем населением и выражать это отношение процентом. Это значит прямо-таки сравнивать величины несоизмеримые: население трудоспособное с нетрудоспособным, занятое производством материальных ценностей с «идеологическими состояниями» и т. д. Разве фабрично-заводские рабочие не кормят каждый известное число нерабочих членов семьи? Разве фабричные рабочие не кормят – помимо их хозяев и целой стаи торговцев – кучу солдат, чиновников и т. п. господ, которых вы прикладываете к земледельческому населению и противополагаете всю эту кашу фабрично-заводскому? Разве, затем, нет на Руси таких промыслов, как рыболовство и т. п., которые опять-таки нелепо противополагать фабрично-заводской промышленности, соединяя их с земледелием? Если бы вы хотели получить представление о составе населения России по его занятиям, следовало бы, во-первых, выделить особо то население, которое занято производством материальных ценностей (исключив, следовательно, нерабочее население, с одной стороны, а с другой – солдат, чиновников, попов и т. п.), и, во-вторых, попытаться распределить его по разным отраслям народного труда. Если бы не оказалось для этого данных, следовало бы и не браться за подобные расчеты[208], а не толковать пустяков об 1 % (??!!) населения, занятом фабрично-заводской промышленностью.
В-третьих, – и это самое главное и самое безобразное искажение теории Маркса о прогрессивной, революционной работе капитализма, – откуда взяли вы, что «объединяющее значение» капитализма выражается в объединении только фабричных рабочих? Уж не заимствуете ли вы представление о марксизме из статей «Отечественных Записок» насчет обобществления труда? Уж не сводите ли и вы его к работе в одном помещении? Но нет. Ник. нельзя бы, казалось, упрекнуть в этом, потому что он точно характеризует обобществление труда капитализмом на второй странице своей статьи в № 6 «Р. Богатства», правильно отмечая оба признака этого обобществления: 1) работу на все общество и 2) объединение отдельных работников для получения продукта общего труда. Однако, если это так, то к чему же было судить о «миссии» капитализма по числу фабричных рабочих, тогда как эта «миссия» выполняется развитием капитализма и обобществления труда вообще, созданием пролетариата вообще, – по отношению к которому фабрично-заводские рабочие играют роль только передовых рядов, авангарда. Бесспорно, конечно, что революционное движение пролетариата зависит и от числа этих рабочих, и от концентрации их, и от степени их развития и т. д., но все это не дает ни малейшего права сводить «объединяющее значение» капитализма к числу фабрично-заводских рабочих. Это значит до невозможности суживать идею Маркса.
Приведу пример. В своей брошюре: «Zur Wohnungsfrage»[209] Фридрих Энгельс говорит о германской промышленности и указывает, что ни в одной другой стране, кроме Германии, – он говорит только о Западной Европе – нет такого количества наемных рабочих, владеющих садом или кусочком полевой земли. «Деревенская кустарная промышленность, соединенная с садоводством или сельским хозяйством, – говорит он, – составляет широкое основание молодой крупной промышленности Германии»[210]. Эта кустарная промышленность, по мере возрастания нужды немецкого мелкого крестьянства, все сильнее и сильнее растет (как и в России – добавим от себя), но при этом СОЕДИНЕНИЕ промышленности с земледелием является условием не БЛАГОСОСТОЯНИЯ кустаря, а напротив – еще большего УГНЕТЕНИЯ. Будучи привязан к месту, он вынужден брать какую угодно цену и потому отдает капиталисту не только сверхстоимость, а и крупную часть заработной платы (как и в России с ее громадным развитием домашней системы крупного производства).
«Это одна сторона дела, – продолжает Энгельс, – но оно имеет и обратную сторону… С распространением кустарной промышленности крестьянство одной местности за другой втягивается в промышленное движение современной эпохи. Это революционизирование земледельческих местностей при посредстве кустарной промышленности распространяет промышленную революцию в Германии на гораздо большее пространство, чем это было в Англии и Франции… Это объясняет, почему в Германии, в противоположность Англии и Франции, революционное рабочее движение нашло такое сильное распространение по широкому пространству страны, вместо того, чтобы ограничиваться исключительно городскими центрами. И это же объясняет спокойный, твердый, неудержимый рост этого движения. В Германии ясно само собой, что победоносное восстание в столице и других больших городах только тогда будет возможно, когда и большинство мелких городов и большая часть деревенских областей созреет для переворота»[211].
Вот и смотрите: не только «объединяющее значение капитализма», но и успех рабочего движения зависит, оказывается, не только от числа фабричных рабочих, а и от числа… кустарей! А наши самобытники, игнорируя чисто капиталистическую организацию громадного большинства русских кустарных промыслов, противополагают их капитализму, как какую-то «народную» промышленность, и судят о «проценте населения, находящегося в непосредственном распоряжении капитализма», по числу фабричных рабочих! Это уже напоминает такое рассуждение г-на Кривенко: марксисты хотят все внимание обратить на фабричных рабочих, но так как их всего только 1 млн на 100, то это – лишь маленький уголок жизни, и посвящать себя ему – все равно, что ограничиваться работой в сословных или благотворительных учреждениях (№ 12 «Р.Б-ва»). Фабрики и заводы – такой же маленький уголок жизни, как сословные и благотворительные учреждения!! О, гениальный г. Кривенко! Вероятно, именно сословные учреждения производят продукты на все общество? вероятно, именно порядки сословных учреждений объясняют эксплуатацию и экспроприацию трудящихся? вероятно, именно в сословных учреждениях надо искать передовых представителей пролетариата, способных поднять знамя освобождения рабочих?
Не удивительны подобные вещи в устах маленьких буржуазных философов, но когда встречаешь нечто подобное у г. Ник., то становится как-то обидно.
На стр. 393-ей «Капитала»[212] Маркс приводит данные о составе английского населения. Всего в Англии и Уэльсе было в 1861 г. – 20 млн человек. Рабочих, занятых в главных отраслях фабрично-заводской промышленности, оказывается 1 605 440 человек[213]. При этом прислуги оказывается 1 208 648 человек, и в примечании ко 2-му изданию Маркс указывает на особенно быстрый рост этого последнего класса. Представьте себе теперь, что в Англии нашлись бы такие «марксисты», которые для суждения об «объединяющем значении капитализма» стали делить 1,6 млн на 20!! Получается 8 % – менее одной двенадцатой части!!! Как же можно говорить о «миссии» капитализма, когда он не объединил и двенадцатой части населения! и притом быстрее растет класс «домашних рабов» – мертвая потеря «народного труда», свидетельствующая, что «мы», англичане, идем по «неверному пути»! не ясно ли, что «нам» следует «искать для своего отечества иных», некапиталистических «путей развития»?!
В аргументации г. Ник. остался еще один пункт: говоря, что наш капитализм не приносит того объединяющего значения, которое «так характерно для Зап. Европы и с особенной силой начинает проявляться в Сев. Америке», он имеет в виду, очевидно, рабочее движение. Итак, мы должны искать иных путей, так как наш капитализм не приносит рабочего движения. Этот довод, кажется, уже предвосхищен г. Михайловским. Маркс оперировал над готовым пролетариатом – поучал он марксистов. И в ответ на сделанное ему одним марксистом замечание, что он видит в нищете только нищету, он отозвался таким образом: это замечание, по обыкновению, взято целиком у Маркса. Но если-де мы обратимся к этому месту «Нищеты философии», то увидим, что к нашим делам оно неприложимо, что наша нищета – только нищета. – На деле, однако, из «Нищеты философии» мы еще ничего не увидим. Маркс говорит там о коммунистах старой школы, что они видят в нищете только нищету, не замечая ее революционной, разрушительной стороны, которая и ниспровергнет старое общество[214]. Очевидно, что основанием для утверждения о неприменимости этого к нашим делам служит для г. Михайловского отсутствие «проявления» рабочего движения. По поводу этого рассуждения заметим, во-первых, что только самое поверхностное знакомство с фактами может внушить идею, что Маркс оперировал над готовым пролетариатом. Коммунистическая программа Маркса выработана была им еще до 1848 г. Какое же было тогда рабочее движение[215] в Германии? Не было тогда даже политической свободы, и работа коммунистов ограничивалась тайными кружками (как и у нас теперь). Социал-демократическое рабочее движение, показавшее всем наглядно революционную и объединяющую роль капитализма, началось двумя десятилетиями позже, когда доктрина научного социализма окончательно сложилась, когда шире распространилась крупная индустрия и нашлись ряды талантливых и энергичных распространителей этой доктрины в рабочей среде. Представляя в неверном освещении исторические факты, забывая о массе труда, вложенного социалистами на придание сознательности и организованности рабочему движению, наши философы сверх того подсовывают Марксу бессмысленнейшие фаталистические воззрения. По его взгляду, будто бы организация и обобществление рабочих происходят сами собой и, следовательно, дескать, если мы, видя капитализм, не видим рабочего движения, так это потому, что капитализм не выполняет миссии, а не потому, что мы слабо еще работаем над этой организацией и пропагандой среди рабочих. Эту мещански трусливую увертку наших самобытных философов не стоит и опровергать: ее опровергает вся деятельность социал-демократов всех стран, ее опровергает каждая публичная речь какого угодно марксиста.
Социал-демократия – совершенно справедливо говорит Каутский – это соединение рабочего движения с социализмом. И для того, чтобы прогрессивная работа капитализма «проявилась» и у нас, наши социалисты должны взяться со всей энергией за свою работу; они должны разработать подробнее марксистское понимание русской истории и действительности, прослеживая конкретнее все формы классовой борьбы и эксплуатации, которые особенно запутаны и прикрыты в России. Они должны далее популяризовать эту теорию, принести ее рабочему, должны помочь рабочему усвоить ее и выработать наиболее ПОДХОДЯЩУЮ для наших условий форму организации для распространения социал-демократизма и сплочения рабочих в политическую силу. И русские социал-демократы не только не говорили никогда, чтобы они закончили уже, выполнили эту работу идеологов рабочего класса (работе тут и конца не видно), а, напротив, всегда подчеркивали, что они только начинают ее, что нужны еще многие усилия многих и многих лиц, чтобы создать хотя что-нибудь прочное.
Кроме неудовлетворительного и безобразно узкого понимания теории Маркса, это ходячее возражение об отсутствии прогрессивной работы нашего капитализма основывается еще, кажется, на нелепой идее о мифическом «народном строе».
Когда «крестьянин» в пресловутой «общине» раскалывается на голяка и богатея, на представителей пролетариата и капитала (особенно торгового), – тогда тут не хотят видеть зачаточного, средневекового капитализма и, обходя политико-экономическую структуру деревни, разглагольствуют в поисках «иных путей для отечества» о видоизменениях формы землевладения крестьян, с которой непростительно смешивают форму экономической организации, как будто бы внутри самой «уравнительной общины» не процветало у нас чисто буржуазное разложение крестьянства. А когда этот капитализм, развиваясь, перерастает узкие формы средневекового, деревенского капитализма, разрывает крепостническую власть земли и заставляет давно уже дочиста обобранного и голодного крестьянина, бросив землю в общество для уравнительного распределения между торжествующими кулаками, уходить на сторону, бродить по всей России, проводя массу времени без работы, наниматься сегодня к помещику, завтра – к подрядчику по постройке жел. дор., потом – в чернорабочие в городе или в батраки к богатому крестьянину и т. д.; когда этот «крестьянин», меняя хозяев по всей России, видит, что везде, куда бы он ни пришел, он подвергается самому бесстыдному грабежу, видит, что рядом с ним грабят таких же, как он, голяков, видит, что грабит не непременно «барин», а и «свой брат-мужик», раз только есть у него деньги на покупку рабочей силы, видит, как правительство повсюду служит его хозяевам, стесняя права рабочих и подавляя под видом бунта всякую попытку защитить свои элементарнейшие права, видит, как все напряженнее и напряженнее становится труд русского рабочего, все быстрее рост богатства и роскоши, – тогда как положение рабочего все ухудшается, экспроприация усиливается и безработица становится нормой, – в это время наши критики марксизма ищут иных путей для отечества, в это время они решают глубокомысленный вопрос: можно ли признать тут прогрессивную работу капитализма, когда мы видим медленное нарастание числа фабричных рабочих, и не следует ли отвергнуть и признать неверным путем наш капитализм за то, что он так «плохо, очень, очень плохо выполняет свою историческую миссию».
Не правда ли, какое возвышенное, широко-гуманное занятие?
И какие узкие доктринеры эти злые марксисты, когда они говорят, что отыскивать иные пути для отечества при наличности повсюду в России капиталистической эксплуатации трудящегося – значит прятаться от действительности в сферу утопий, когда они находят, что плохо исполняют свою миссию не наш капитализм, а русские социалисты, которые не хотят понять, что мечтать о замирении вековой экономической борьбы антагонистических классов русского общества – значит впадать в маниловщину[216], не хотят понять, что следует стараться о придании организованности и сознательности этой борьбе и для этого взяться за социал-демократическую работу.
В заключение нельзя не отметить еще одной выходки г-на Ник. против г. Струве, в том же № 6 «Р.Б-ва».
«Нельзя не обратить внимания, – говорит г. Ник., – на некоторую особенность полемики г. Струве. Он писал для немецкой публики, в немецком серьезном журнале, а употреблял приемы, как будто совсем неподходящие. Надо думать, что не только немецкая, но даже русская публика выросла – „в меру взрослого человека“, чтобы могла попасться на разные „жупелы“, которыми уснащена его статья. „Утопия“, „реакционная программа“ и подобные выражения попадаются в каждом ее столбце. Но, увы, эти „страшные слова“ решительно не производят уже того действия, на которое, по-видимому, рассчитывает г. Струве» (с. 128).
Попробуем разобраться, есть ли в этой полемике гг. Ник. и Струве «неподходящие приемы» и если есть, – кто их употребляет.
Г. Струве обвиняется в употреблении «неподходящих приемов» на том основании, что в серьезной статье ловит публику на «жупелы» и «страшные слова».
Употреблять «жупелы» и «страшные слова» – это значит давать такую характеристику противника, которая является резко неодобрительной, не будучи в то же время ясно и отчетливо мотивирована, не вытекая с неизбежностью из точки зрения пишущего (точки зрения, определенно изложенной), а выражая просто желание выругать, разнести.
Очевидно, что только этот последний признак и обращает резко неодобрительные эпитеты в «жупелы». Ведь г. Слонимский резко отозвался о г. Ник., но так как он при этом ясно и точно формулировал свою точку зрения обыкновенного либерала, абсолютно неспособного понять буржуазность современных порядков, совершенно отчетливо формулировал свои феноменальные доводы, – то его можно обвинять в чем угодно, но не в «неподходящих приемах». Г-н Ник. тоже резко отозвался о г. Слонимском, приведя ему, между прочим, в назидание и поучение слова Маркса, «оправдавшиеся и у нас» (признание г-на Ник.), о реакционности и утопичности той защиты мелкого кустарного производства и мелкого крестьянского землевладения, которой хочет г. Слонимский, обвиняя его в «узости», «наивности» и т. п. Смотрите, статья г. Ник. «уснащена» такими же эпитетами (подчеркнутые), как и статья г. Струве, но мы не можем говорить о «неподходящих приемах», ибо все это – мотивировано, все это вытекает из определенной точки зрения и системы воззрений автора, которые могут быть неверны, но принимая которые нельзя иначе отнестись к противнику, как к наивному, узкому, реакционному утописту.
Посмотрим, как обстоит дело в статье г. Струве. Обвиняя г. Ник. в утопизме, из которого должна произойти реакционная программа, и в наивности, он совершенно ясно указывает те основания, по которым он пришел к такому мнению. Первое: желая «обобществления производства», г. Ник. «апеллирует к обществу (sic!) и государству». Это «доказывает, что учение Маркса о классовой борьбе и о государстве совершенно чуждо русскому политико-эконому». Наше государство – «представитель правящих классов». – Второе:
«Если противополагать действительному капитализму воображаемый хозяйственный строй, который должен появиться просто потому, что мы его хотим, другими словами, если хотеть обобществления производства помимо капитализма, то это свидетельствует только о наивном, не соответствующем истории, понимании».
С развитием капитализма, вытеснением натурального хозяйства, уменьшением сельского населения,
«современное государство выступит из тех сумерек, в которых оно еще находится в наше патриархальное время (мы говорим о России), выступит на ясный свет открытой классовой борьбы, и для обобществления производства придется поискать других сил и факторов».
Что же, разве это не достаточно ясная и отчетливая мотивировка? Можно ли оспаривать верность фактических указаний г. Струве на мысли автора? Разве г. Ник. в самом деле принял во внимание классовую борьбу, свойственную капиталистическому обществу? Нет. Он говорит об обществе и государстве, забывая эту борьбу, исключая ее. Он говорит, например, что государство поддерживало капитализм, вместо того, чтобы обобществлять труд через общину и т. д. Очевидно, что он считает, что государство могло и так и этак поступить, что оно, следовательно, стоит вне классов. Не ясно ли, что обвинение г-на Струве в употреблении «жупелов» – вопиюще несправедливо? Не ясно ли, что человек, который думает, что наше государство – классовое, не может не считать наивным и реакционным утопистом того, кто обращается к этому государству для обобществления труда, т. е. для устранения правящих классов? Мало этого. Когда обвиняют противника в употреблении «жупелов», умалчивая о том воззрении его, из которого вытек его отзыв, несмотря на ясное формулирование им этого воззрения, когда притом обвиняют его в подцензурном журнале, куда не может проникнуть это воззрение, – не следует ли думать, что это – «вовсе неподходящий прием»?
