Владимир Квитко
Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы

Полная версия

Известным и безвестным жертвам Холокоста, моим родным, убитым нацистами в Умани

© Владимир Квитко, 2023

© Издание, оформление. Animedia Company, 2023

Пролог

Еврейский народ не может, не хочет и не должен исчезнуть.

Теодор Герцль, основатель Всемирной сионистской организации

Есть в истории такие события, которые, свершившись, не дают покоя, вызывая интерес к себе как учёных, так и простых смертных. Почему это происходит? – Скорее всего, потому, что актуальность этих событий не исчерпана. Остаются белые пятна – вопросы, на которые не получено удовлетворительных ответов, многие из них остаются открытыми. К таким событиям, имеющим важное значение для новейшей еврейской истории, для истории государства Израиль, относится судебный процесс над одним из архитекторов Холокоста^[1] («окончательного решения еврейского вопроса») в период гитлеровского режима в нацистской Германии – бывшим оберштурмбаннфюрером СС Адольфом Эйхманом. Суд над ним шёл в Иерусалиме в течение семи месяцев 1961 года. По приговору Верховного суда Израиля на границе весны и лета 1962 года Адольф Эйхман был казнён в израильской тюрьме за преступления перед еврейским народом, совершённые во время Второй мировой войны. Пепел, оставшийся после сожжения, был развеян над Средиземным морем в стремлении исключить его проклятое имя из списков ушедших в мир иной. Однако масштабы злодеяний, с которыми связано его имя, его роль в окончательном решении не дают забыть об этом уже десятки лет, вновь и вновь возвращают к этой зловещей фигуре специалистов из области юриспруденции, политологии, социологии, антропологии – и, несомненно, психологии.

Далеко не все материалы, добытые в ходе предварительного расследования, были опубликованы во время или после суда – многие по разного рода причинам остались скрытыми от глаз общественности и специалистов на долгие годы. Вместе с тем судебный процесс освещался в прессе, велись телевизионные репортажи с заседаний суда, который стал по-настоящему публичным. Записи заседаний рассылались по всему миру, 37 стран регулярно получали телевизионные отчёты. О том, как работала съёмочная группа, что переживали её члены, какие сложности пришлось преодолеть, чтобы снимать судебный процесс, – всё это послужило материалом для художественного фильма.^[2]

Судебный процесс предоставил трибуну тем, кто молчал о пережитом нацистском кошмаре. Многие, в том числе израильтяне, впервые услышали из уст выживших в лагерях смерти об ужасах, которые испытали евреи Европы, о жертвах и их палачах. К числу наиболее или даже самых известных сообщений о ходе судебного процесса над Эйхманом относятся репортажи, которые принадлежали перу весьма авторитетной ученицы немецких философов Мартина Хайдеггера и Карла Ясперса – Ханны Арендт.

На судебном процессе Х. Арендт [Dr. Arendt] присутствовала как корреспондент американского еженедельника «The New Yorker». В течение месяца с февраля по март 1963 года в пяти номерах еженедельника публиковались её репортажи, которые впоследствии были оформлены в виде книги «Eichmann in Jerusalem: A Report on the Banality of Evil» (в переводе на русский: «Эйхман в Иерусалиме: Банальность зла»)^[3]. Появление этой книги было подобно взрыву бомбы, ударная волна от которого продолжает распространяться и по прошествии почти шестидесяти лет.

Значение суда следует рассматривать прежде всего в контексте еврейской истории, хотя это событие было знаковым и для общечеловеческой истории, поскольку предметом судебного разбирательства стало покушение на человечность, жертвами которого оказались евреи. Иными словами, израильский суд расследовал преступления против еврейского народа, в которых обвинялся один из его палачей. При этом прежде всего не столь принципиально с этической точки зрения, – которая превалировала над юридической, – корректно или нет был построен судебный процесс, правильно ли с точки зрения мирового юридического опыта вели себя участники процесса. Речь, в первую очередь, идёт о беспрецедентном событии, о том, что впервые за 2000 лет евреи в своём возрождённом государстве судили одного из своих многочисленных гонителей и извергов. И не так уж существенно, что фактически исход суда, приговор обвиняемому не вызывал сомнения, был предрешён. По-видимому, отдавал себе в этом отчёт и Эйхман.

Внешняя, демонстративная сторона суда была весьма значима, поскольку в ходе публичного судебного разбирательства вскрывались факты Холокоста, которые в то время по разным причинам замалчивались в Израиле. В зале суда в Иерусалиме была вскрыта вся чудовищность преступлений нацистов против еврейского народа, ответственность за которые лежит не только на немецком народе, но и на тех народах, которые способствовали уничтожению евреев своей пассивностью, невмешательством или даже активной помощью нацистам.

~

В чём актуальность сегодняшнего обращения к суду над Эйхманом, к книге Ханны Арендт и полемике вокруг неё, длящейся годы, не утихающей и острой? Одна из причин, несомненно, состоит в том, что Арендт лишила исключительности монстров, чудовищ в человеческом обличье, совершивших невиданные злодеяния, продекларировав, что для того, чтобы быть злодеем, не обязательно нести в себе нечто ужасное, вселять своим видом страх и трепет, достаточно быть обычным человеком, средним по своим умственным способностям. Иными словами, Арендт имела в виду, что каждый из нас, живущих на этой планете, с равной вероятностью при определённых социальных условиях, например, при соответствующем политическом режиме, может стать злодеем, подобным Эйхману. Эта мысль, доведённая до обычных людей, способна устрашить каждого, но в то же время она лишает исключительности настоящих убийц, самой природой созданных для насилия над себе подобными.

Какой бы ни выглядела заманчивой, эксцентричной и даже красивой в своей парадоксальности концепция «банальности зла», она вызывает сомнения в своём адекватном отражении реальной жизни. По сути, она не подтверждена эмпирическими данными социальных психологов и исследователей в области психологии личности, т. е. теми, кого Х. Арендт так или иначе проигнорировала. Она стремилась при обсуждении многих вопросов настоящего и прошлого подняться над земным судом, принять роль объективного и невозмутимого судьи, Фемиды, которой чужда национальная принадлежность и тех, кто судит, и тех, кого судят. Для неё, вероятно, было важно сохранить беспристрастность, – каковая может быть, на мой взгляд, только иллюзорной, – и убедить свою аудиторию в этом. Правда и справедливость в её понимании, по-видимому, существовали в отрыве от реальности как некие абстрактные категории. Она сторонилась той реальности, в которой существовали настоящие жертвы и палачи, уничтожавшие обречённых ими на погибель именно по этническому признаку. По свидетельствам очевидцев, Х. Арендт фактически (т. е. физически) присутствовала только на первых судебных заседаниях. Она покинула Иерусалим за три дня до начала допроса подсудимого – не видела и не слышала ни Эйхмана в его дебатах с главным обвинителем, ни показания выживших в Катастрофе европейского еврейства. Таким образом, она была в плену своих представлений о сути происходящего, своего видения Эйхмана, который был для неё только живым доказательством истинности её концепции банальности зла.

Разумеется, процесс над палачом интересен не только Эйхманом как наводящей ужас исторической фигурой, и не Ханной Арендт с её трагической судьбой, и не спорами по их поводу, которые не утихают уже десятки лет. Если смотреть шире, перед нами предстаёт вечная проблема Добра и Зла. Жизненно важен для человечества ответ на вопросы о том, как распознать Зло, понять, откуда оно берётся, где его корни, как и почему проявляется в человеческих особях, и как выглядит Зло в человеческом образе.

Эйхмана судил земной суд и приговорил его к казни. Но его ждал и Высший суд, которого ему не дано избежать, перед которым не дано оправдаться. Вероятно, не случайно напрашивается аллюзия с произведением средневекового поэта и мыслителя Данте Алигьери «Божественная комедия». В своей поэме Данте описывает путешествие героя, которого по загробному миру сопровождает римский поэт Вергилий. Описывая Ад, он сообщает о так называемых кругах, в каждом из которых пребывают разного рода грешники. Нет сомнения, что место Эйхмана и ему подобных в Аду. Но в каком круге должно поместить Эйхмана? Есть ли ему место даже в Аду? В одном из девяти кругов – или для него должен быть уготован круг десятый, упущенный Данте, не предполагавшим возможность сотворённого нацистами зверства?

Предыстория суда над Адольфом Эйхманом является не только сюжетом для приключенческого фильма о его похищении из Аргентины, но и материалом для размышлений о природе Зла, об ответственности за содеянное, т. е. о том, что представляет вечный спор на тему «Кто виноват?»

~

Моё внимание к личности Эйхмана возникло прежде всего из интереса к теории и психодиагностической практике Леопольда Зонди^[4], который странным и даже мистическим образом оказался связанным с Эйхманом. Занимаясь психологическим тестированием с помощью теста Зонди, буквально в первые годы моего знакомства с этой техникой я наткнулся на исторический эпизод, связанный с упомянутым тестом. Речь шла о тестировании нацистского преступника Адольфа Эйхмана. Разумеется, личность злодея привлекала внимание и исследователей различных научных дисциплин и направлений в попытках понять сущность и обнаружить истоки его дьявольских деяний. В связи с этим возникло имя Леопольда Зонди, который делал заключение относительно личности Эйхмана на основании анонимных протоколов тестирования с помощью разработанного им психодиагностического инструмента. В заключении, которое написал Л. Зонди после анализа результатов тестирования, однозначно утверждается, что тот, которого он тестировал заочно, – «преступник с неукротимой смертоносной ментальностью»^[5]. Другими словами, некто, протоколы исследования которого были посланы учёному, являлся воплощением Каина. Но мы-то знаем, что это психологическое заключение относилось к Адольфу Эйхману.^[6]

Кроме того, источник моей обсессии, моего бессознательного влечения к этой теме заключается в том, что корни здесь глубоко личные. Как и множество других еврейских семей, потерявших своих близких в огне Холокоста, мою семью не обошли утраты.

~

Понятно, что ответы на вопросы «За что?», «Почему именно евреи?» в общем виде имеют бесконечное число вариантов, версий, которые сами по себе небезосновательны. Многие из них содержатся, например, в объёмном трактате «Истоки тоталитаризма», представляющем собой серьёзное научное исследование, написанное Ханной Арендт. Эта её работа, вероятно, не имела столь же широкого круга читателей, как её репортажи из Иерусалима, поскольку была обращена к подготовленной аудитории.^[7] Книга же «Эйхман в Иерусалиме», которая была скомпонована из её сообщений из Израиля, стала известной не только научному сообществу, но и людям, «которые читают газеты», т. е. разным слоям населения, до которых она донесла свои впечатления и соображения, возникшие на основе наблюдения за процессом в Иерусалиме.

Не раз перечитанная книга известного философа своим содержанием скорее вызывает у меня непонимание и несогласие с позицией автора, нежели отвечает на вопрос о том, что двигало Эйхманом в его служебном рвении, направленном на истребление еврейского народа. Интуитивно концепция банальности зла не показалась мне обоснованной, хотя, несомненно, выглядела броско и вызывающе. Сомнения в легитимности подхода Х. Арендт как философа к психологической проблеме побуждали меня заняться поиском материалов психологического обследования Эйхмана. К счастью, многие подобные материалы, в том числе и с Нюрнбергского процесса главных военных преступников, были опубликованы уже в начале XXI века. И самое главное, что среди этих материалов были протоколы психологического тестирования.

Имеет смысл сосредоточить внимание на рассмотрении проблемы, описанной в книге Ханны Арендт, как иллюстрации вполне конкретного случая. Как случилось, что реальный человек, который удостоился разных эпитетов, производных от слова «злодей», принял на себя миссию и осуществил её, спланировав и организовав массовые убийства в масштабах, которых человечество не знало на протяжении всей известной своей истории?

В данном случае мы видим олицетворение Зла в конкретной личности, о которой сейчас имеется достаточно много материалов для того, чтобы попытаться понять, что ею двигало. И следует подчеркнуть, что для последующих поколений не безразличен ответ на вопрос – являлась ли его личность уникальной или, как полагала Ханна Арендт, напротив, банально заурядной? Он был единственным и неповторимым в своём злодействе – или такие, как он, входят в число обычных людей? Ясно, что обозначенные вопросы находятся за рамками юридической системы, которую интересует только вопрос о подсудности обвиняемого и его виновности.

То, что я употребляю различные эпитеты по поводу личности Эйхмана, несомненно, показывает моё изначальное отношение к нему. Однако это не снижает мой исследовательский интерес к его психологическим особенностям и их связи с его практической деятельностью по умерщвлению евреев (на эзоповом языке нацистов это называлось особым обращением). В этой книге я обсуждаю главным образом психологические проблемы личности Адольфа Эйхмана, которые остались за скобками книги Ханны Арендт. Я подвергаю сомнению её формулу, изменив знак выдвинутого ею утверждения («банальность зла») на вопросительный («банальность зла?»).

С точки зрения исследователя судебный процесс над Эйхманом доставил нам большое количество эмпирических данных, которые могут быть использованы для глубокого изучения личности злодея. Не случайно к этой теме обращаются на протяжении уже десятков лет, поскольку ощущается её незавершённость. Множеством причин можно объяснить то, что не поставлена точка в изучении этой, безусловно, нетривиальной личности. В своей работе я стремился к этому, но абсолютно ясно, что исчерпал тему не до конца. Так что можно рассматривать её как ещё одну попытку, которая может быть интересна русскоязычному читателю, поскольку литературы по этой теме на русском языке немного, а если касаться психологических аспектов личности Эйхмана, то окажется, что такой практически нет.

По сути, поиск ответа на вопрос, кто такой Эйхман, разными исследователями (психиатрами, философами, юристами) весьма напоминает описание слона слепцами в известной притче. Разумеется, слепцы могли сделать это только по той части тела слона, которую они могли ощутить через прикосновение. Один, схватившийся за хобот, сказал, что это змея. Другой, обхвативший ногу, решил, что это дерево. Подобные ассоциации вызвали у оставшихся слепцов и другие «элементы» слона. Но в результате целостного представления о слоне они так и не получили. Нечто подобное зачастую происходит и с описанием личности конкретного человека. Каждая практическая или научная дисциплина описывает его по-своему и на своём специфическом языке. Так и с Эйхманом. Для юристов и многих людей он – подсудимый, обвиняемый, преступник. Для психиатров в первую очередь – человек с нелёгким детством. Для философа в лице Х. Арендт – типичный служака, конторская крыса, бюрократ. Как же из этих разных частей собрать целостный портрет Эйхмана?

Для решения этой задачи необходимо выйти за границы системы координат, задаваемой отдельными дисциплинами. Конечно, исследование человеческой личности в разных науках – вещь обыкновенная. Человек, без сомнения, является сосредоточием всевозможных описаний. Однако он в конкретном смысле представляет собой единичный объект, свойства которого по определению будут отличаться от человека, рассматриваемого на абстрактном уровне. Собственно, об этом говорил и Карл Юнг.

Надо найти точки соприкосновения всевозможных дисциплин или их общий источник, т. е. те свойства личности, которые являются общими для всех научных подходов. Возможно, в качестве одного из способов следует воспользоваться учением Ухтомского о доминанте^[8] либо, что также легитимно, представить личность даже конкретного человека в виде мозаики.

Что такое доминанта? Очаг возбуждения, который притягивает энергию из других центров, усиливая этот очаг. Если человек одержим жаждой убийства, будучи генетически предрасположен к этому, то при определённых условиях открывается канал агрессии, которую он разряжает доступными средствами. Это может быть либо прямое умерщвление людей, либо отдача приказа другим, либо поощрение убийств, либо, как в случае с Эйхманом, организация процесса – по сути, смертельного конвейера. «Фабрика смерти» настроена была на всемерное повышение производительности и, страшно сказать, экономической эффективности. Понятно, что расстрелы слишком дороги (пули стоят денег), а «душегубки» (автомобили, использующие выхлопные газы, – своего рода газовые камеры) и газ циклон Б [Zyklon B]^[9] значительно дешевле… Производство с немецкой пунктуальностью и тщательностью употребляло в дело всё, что можно было извлечь из трупа: зубные золотые коронки, волосы для изготовления матрасов, человеческий жир – для мыла и т. д. Нельзя забывать и о том, что процесс начинался с лишения евреев собственности. У них отбирали дома, домашнюю утварь, произведения искусства, денежные средства, предприятия… Даже процесс изгнания евреев из Испании в конце XV века выглядел гуманнее. Однако следует отметить, что подобное было начато нацистами прежде всего в отношении евреев Германии, причём изгнание первоначально обозначалось как эмиграция, о чём свидетельствует даже название подразделения, в котором служил Эйхман, – эмиграционный отдел. Действительно, в первую очередь планировалось изгнать евреев, но реализовать этот проект в полной мере не удалось в силу невиданной солидарности стран мира, которые не желали принимать изгоев.^[10] Для Гитлера и его команды это было зелёным знаком светофора – знаком дозволения окончательного решения еврейского вопроса. Поэтому неудивительно, что исполнители, реализовавшие его практически, могли осознавать величие своего дела – избавления человечества от евреев.

Да, нацистам удалось, при самом непосредственном и активном участии Эйхмана, уничтожить 6 миллионов евреев. Но, в отличие от других попыток истребить евреев, предпринимаемых многими народами на протяжении тысяч лет, эта акция завершилась созданием государства Израиль, восстановлением государственности евреев после 2000-летнего перерыва. За это была заплачена высокая цена, и не только человеческими жизнями. Нацистам и их пособникам фактически удалось уничтожить культуру европейского еврейства ашкеназов, идишистскую культуру. Обезлюдели еврейские местечки (штетлы^[11]), идиш стали осваивать как иностранный язык… Непоправимый ущерб был нанесён и тем странам, откуда были изгнаны и отправлены на смерть евреи, хотя нет уверенности, что это осознали их жители. Многие из выживших в Катастрофе евреи не вернулись туда, где они родились и жили до нашествия нацистской чумы. Кто-то из них эмигрировал на Американский континент, а немалое их число составили еврейский интернационал в Израиле.

Эйхмана как объект исследования использовали и юриспруденция, и психиатрия, и психология, даже в некотором роде философия и социология. У меня нет оснований сомневаться в том, что Эйхман был осуждён и приговорён к смерти справедливо – в этом нет никаких сомнений – и законно с юридической точки зрения. Однако нет единства в понимании побуждающих сил, которые сделали из него организатора геноцида.^[12] В поиске ответа на этот вопрос обсуждают материалы следствия и судебных заседаний, результаты психологической диагностики, которая проводилась во время предварительного следствия, а также свидетельства тех, кто был жертвами и коллегами Эйхмана. Можно сказать, что у портрета нацистского преступника было много авторов. Но получился ли портрет цельным и соответствовал ли он оригиналу? Об этом и пойдёт речь в последующих главах.

~

Образ Адольфа Эйхмана был растиражирован книгой Ханны Арендт «Эйхман в Иерусалиме»^[13], которая в силу репутации и популярности автора стала, несмотря на критику, продолжающуюся более полувека, классической. Разумеется, портрет, который нарисовала Ханна Арендт, был создан, можно сказать, на основе первого впечатления, которое возникло у неё прежде всего из лицезрения Эйхмана в зале суда и чтения доступных ей в то время материалов. Так или иначе, но Ханна Арендт представила urbi et orbi своё видение зловещей фигуры архитектора Холокоста. И это её видение, увы, было чрезвычайно широко распространено и принято многими как истинный портрет Эйхмана, написанный пером авторитетного, не вызывающего сомнения в своей профессиональной компетентности автора. Но те характеристики, которые Ханна Арендт приписала Эйхману, плохо согласовывались с его практической деятельностью. Стремление как моё, так и многих моих коллег к обобщениям на основании некоторого эмпирического материала неистребимо. Однако следует себя сдерживать, полагая, что нет таких законов a priori, которые были бы абсолютными и универсальными. В силу этого в концепцию банальности зла Ханны Арендт Эйхман не вписывается, но это не значит, что нет тех, кто отвечает этому подходу.

Описание Эйхмана, полученное из рук Ханны Арендт, было не только ошибочным в большой степени, но и неполным, недостаточным для создания образа банального злодея. Не хватало информации о личности Эйхмана в годы его службы в гестапо, когда он был координатором «окончательного решения еврейского вопроса», а также в послевоенное время, когда он скрывался от преследования, как нацистский преступник, и в период иммиграции в Аргентине. Этим недостающим пазлом, как представляется, явилась фундаментальная работа доктора Беттины Штангнет^[14], которая досконально исследовала эту часть жизни Эйхмана. Кроме того, для создания полного описания Эйхмана необходимо было учесть и мнение психологов, которые его обследовали на предварительной стадии подготовки к судебному процессу. Отчёт психологов не прозвучал на судебном заседании в Иерусалиме, но для написания полного портрета Эйхмана необходимо всё же обратиться к результатам психологической диагностики подсудимого. И абсолютно необходимым является самооценка самого персонажа, осмысление самим Эйхманом своей жизни и своих деяний, а также мнения тех, кто с ним сталкивался в различные времена и в различных географических точках. Среди свидетелей его жизни и карьеры были и друзья, часть которых предала его после войны, и враги – те евреи, кому посчастливилось уцелеть в индустрии смерти, созданной при его прямом участии.

Безусловно, чтобы нарисовать портрет злодея, необходимо обозначить не только фон, интерьер его существования, но и динамику событий, сопровождающих его с момента рождения. Забегая вперёд, не могу не заметить, что портрет Эйхмана в своей полноте более всего напоминает двуликого или, правильнее – многоликого Януса…

Разумеется, получив определённый генетический заряд от ближайших и отдалённых предков, любой из нас испытывает формирующее воздействие среды, которое мы принимаем сознательно или бессознательно, в большей или меньшей степени поддаёмся её влиянию. И, конечно, не стоит пренебрегать таким фактором как свобода выбора. Даже, если некто изначально получил от природы и предыдущих поколений в дар агрессивность, то это не означает, что ему суждено – или, как говорят, на роду написано – быть насильником или убийцей. Распорядиться своим генетическим наследством каждый может в силу разных обстоятельств и возможностей по-разному. Так, агрессивность может быть использована во благо людей и общества, если её обладатель выбрал стезю защитника (солдата, полицейского, охранника, телохранителя) или, например, врача-хирурга. В этих случаях врождённая агрессивность является необходимым качеством личности для эффективного исполнения профессиональной деятельности. Собственно, об этом говорил автор теории и практики Судьбоанализа Леопольд Зонди, которого я буду вспоминать не раз на страницах этой книги и судьба которого странным, почти мистическим образом пересеклась с судьбой Адольфа Эйхмана.

Как всякое жизнеописание, настоящее может быть построено либо хронологически, описывая эволюцию Эйхмана во времени и отмечая ключевые точки его биографии, либо тематически, останавливаясь на значимых для раскрытия личности материях. Мой подход основывается именно на выделении основных тем, которые, безусловно, имеют и временные характеристики. Необходимость учитывать при этом вектор времени жизни Эйхмана, который обусловливается именно тем, что попытка психологического анализа его личности будет искажённой и неполной, если рассматривать Эйхмана в отрыве от его социальной среды или если делать выводы на основании вырванной из контекста всего существования некой части.

Биография Адольфа Эйхмана многократно воспроизведена многими исследователями и им самим^[15] – понятно, с различной степенью достоверности. Однако есть моменты, явления в его биографии, которые можно рассматривать как непреложные факты. Здесь я попытаюсь, следуя основным событиям в его жизни, отметить личностные черты, которые проявились в тот или иной период и в связи с конкретными событиями, аккумулируясь в целостную характеристику персонажа. Естественным фоном его личности, т. е. той сценой, на которой раскрывались те или иные его индивидуальные качества, является во многом его так называемая профессиональная деятельность на ниве смерти.

Можно разделить информацию, которую предоставил сам Эйхман, на два периода: «до» и «после». Первый такой материал опубликовал журнал «LIFE» в ноябре – декабре 1960 года^[16], а именно примерно через полгода после похищения Эйхмана из Аргентины израильтянами. Это была исповедь – признание Эйхмана, в котором он описал свою жизнь того периода, когда он служил в СС в главном управлении имперской безопасности в тайной государственной полиции рейха (гестапо) в отделе IV B4. Эйхман дал в Аргентине в 1957 году интервью работавшему во время Второй мировой войны в отделе пропаганды Третьего рейха голландскому журналисту Виллему Сассену [Willem Sassen], который впоследствии и продал его текст журналу «LIFE». По-видимому, журнал либо опубликовал только часть, либо журналист передал только часть материала интервью. Однако статья в журнале выглядит, возможно, сокращённой, но вполне завершённой.

Огромное число источников изучила Беттина Штангнет. По её свидетельству только в конце девяностых годов в нескольких архивах появились доступные исследователям аргентинские заметки Эйхмана, стенограммы и записи с исправлениями, сделанными рукой Эйхмана, которые вместе с интервью Виллема Сассена в общей сложности насчитывают более 1300 страниц.

Расшифровки магнитофонных лент мемуаров Эйхмана в полном объёме были опубликованы только в 2018 году.^[17]

Ниже я буду опираться на документальные свидетельства различных исследователей и собственные свидетельства Эйхмана в попытке растолковать не только то, что он хотел донести, наверное, до будущих читателей как своё завещание, но и то, что его сочинения говорят о нём самом. Здесь меня в меньшей степени интересует фактологическая сторона тех или иных событий. В большей степени представляют интерес те психологические характеристики Эйхмана, которые проступают через лес документов и описанных событий. Разумеется, не следует выпускать из виду тот психологический фон, который окрашивал его воспоминания. Мемуары Эйхмана, по сути, представляют собой разработку линии защиты для суда над ним, неизбежность которого он предполагал, вероятно, с момента, когда выплюнул ампулу с ядом в уборной американского лагеря для военнопленных немцев, и решил продолжать жить. Красной нитью проходит в его изложении идея о подчинённости, связанности бюрократическими путами, из которых не было выхода ему – ответственному и преданному служаке. И надо сказать, если в отношении судей его замысел провалился, весьма похоже, что Ханну Арендт он убедил, а через неё – многих.

Я взялся за работу над книгой, как мне казалось, с довольно прагматичной целью – исследовать психологию «банального убийцы», чтобы убедиться в ложности концепции банальности зла. Однако узкое исследование неожиданно оказалось невозможным без воссоздания, хотя бы в общих чертах, фона, на котором действовал Адольф Эйхман. И здесь меня подстерегала ещё одна неожиданность – обилие литературных источников, и не только более чем полувековой давности, но и совершенно свежих. Безусловно, это – показатель актуальности темы Холокоста, которая всё меньше живёт в душах спасшихся, поскольку, к сожалению, они неотвратимо уходят из этой жизни, и находит всё больше исследователей, поскольку тема Добра и Зла не может потерять свою актуальность.

Конечно, соблазнительно было бы описать подробно подобные приключенческому роману со злодеем в качестве главного героя жизнь и бытие Адольфа Эйхмана. Однако для меня его биография представляла лишь фон, на который проецировалась его личность. Превратности его Судьбы прежде всего интересны тем, что они демонстрировали те или иные яркие изменения в поведении, высвечивали те или иные особенности личности. Из мозаики событий, которые наложили отпечаток на Судьбу Эйхмана, можно будет попытать сложить портрет того, кого называют массовым убийцей, архитектором Холокоста. В этом состоит не только научный, но чисто обывательский, как бы сказала Ханна Арендт – банальный интерес: понять, кем был Эйхман, что им двигало. Возможно, что нам удастся продвинуться в понимании природы злодейства, которое преследует человечество со времён Каина.