Владимир Кунин
Хроника пикирующего бомбардировщика
Венька понюхал жидкость, передернулся и сказал:
– Неужели действительно под давлением этой дряни выпускается шасси у такого прекрасного самолета, как наша «пешка»?
Женька подобрал на полу какую-то палочку, разломил ее пополам и протянул одну половину Веньке:
– На, Венька, размешивай.
Гуревич с отвращением стал помешивать жидкость.
– Ну-с, что же у нас, ваше благородие, получилось? – задумчиво спросил Женька.
– Сейчас скажу… – Венька поднял глаза в потолок. – Процентов семьдесят спирта, остальное сироп…
– Там еще глицерина и сивушных масел хоть отбавляй!
– Неужели сироп не перебьет? – с надеждой спросил Венька.
Женька разлил в две алюминиевые кружки густое питье.
– Пробуем?
Мгновение они нерешительно смотрели друг на друга, обреченно чокнулись и залпом выпили.
И тотчас физиономии обоих расплылись от счастья.
– Блеск!.. А? – восхищенно сказал Венька.
– Ну, Венька, поздравляю! Напиток богов!..
– Как ликер! – счастливо улыбнулся Венька.
– Точно! Ликер… «Шасси»! Звучит?
– Ого! Давай еще? По маленькой…
Женька решительно накрыл Венькину кружку рукой:
– Создатели не должны замыкаться в лабораторных условиях! Все великие открытия принадлежат народу! В народ!!!
Вечером «гуляла» вторая эскадрилья.
На столе стояли котелки с ликером «Шасси».
У дверей торчал дежурный: вдруг начальство нагрянет.
Гуревич обнимал Женьку за плечи и говорил:
– Не могу я пить, Женечка! Не могу!.. Вот спроси у командира, спроси. Сережа, скажи ему…
Сергей махнул рукой.
– Ладно, Венька, не пей, – великодушно позволил Соболевский. – Закусывай!
– Это я могу, – сказал Гуревич. – Я для тебя, Соболевский, все могу…
Молоденький лейтенант протянул руку к котелку с «ликером», стоящему в стороне.
Женька отодвинул от него котелок и строго сказал:
– Не трожь, это Митькина рюмочка! Он сегодня именинник! – И, обратившись к Архипцеву, сказал: – Командир! Прошу слова!
– Валяй! – разрешил Архипцев.
Женька встал и торжественным голосом в знакомой левитановской манере произнес:
– Товарищи офицеры и старшины! А также сержанты и генералы! Сегодня, 15 июля 1944 года, войска Третьего Белорусского фронта, продолжая победоносное наступление, овладели городом Пинском, родным городом младшего лейтенанта Митьки Червоненко! За победу! Ура!!!
– Ура-а-а!.. – грянула вторая эскадрилья.
Архипцев поднял руку и крикнул:
– Тихо!
На Архипцева никто не обратил внимания. И тогда он заложил четыре пальца в рот и пронзительно засвистел.
Шум мгновенно стих. Все повернулись на свист.
– Товарищи! – спокойно проговорил Архипцев. – Я предлагаю поднять бокалы за создателей чудесного напитка – ликера «Шасси» младшего лейтенанта Гуревича и старшину Соболевского.
– Ура-а-а! – крикнул молоденький лейтенант.
Распахнулась дверь барака, и внезапно появившийся Кузмичов тревожно крикнул:
– Червоненко на посадку заходит!
Он прокричал это таким голосом, что все сразу вскочили из-за стола.
* * *
Скользя на крыло, «пешка» шла на посадку. Моторы то затихали, то снова взрывались, и всем на аэродроме было ясно, что что-то произошло.
К месту посадки бежали люди и, обгоняя их, мчалась пожарная машина.
Рядом со штабным бараком шофер «санитарки» пытался завести свою машину. Капитан медслужбы натягивал халат и что было силы материл шофера.
Самолет ударился колесами о землю, несколько раз подпрыгнул и, переваливаясь с боку на бок, покатился прямо на бегущих людей. Все бросились врассыпную.
Наконец самолет остановился, и парни второй эскадрильи окружили изрешеченную «пешку».
Открылся нижний люк, и из кабины послышался усталый голос Митькиного штурмана Пастухова:
– Эй, кто-нибудь! Помогите… Митьку убили…
И несмотря на то что все уже ждали несчастья, фраза штурмана прозвучала так неправдоподобно устало и спокойно, что никто из стоящих рядом с самолетом не двинулся с места…
– Архипцев, – послышался опять голос Пастухова, – ты здесь? Помоги…
Архипцев потряс головой, словно отгоняя от себя кошмар, и полез в кабину.
Все стояли подавленные и растерянные.
– Подожди, – сказал Архипцев. – Так не получится. Нужно снять с него парашют.
Из кабины на землю вывалился Митькин парашют, залитый кровью.
Все смотрели на парашют.
– Планшет сними тоже, – попросил штурман, и на землю упали планшет и пистолет в кобуре.
Из самолета выпрыгнул Архипцев.
– Давай… – сказал он в люк.
Из люка показалась запрокинутая голова Митьки без шлема. Архипцев подхватил тело Митьки под плечи, посмотрел на Веню и Женьку.
Они приблизились к Архипцеву.
Втроем приняли мертвого Митьку и неловко стали вытаскивать его из кабины. И когда все тело Митьки оказалось на руках Сергея, Вени и Женьки, из кабины неуклюже вылез штурман.
Он бессмысленно оглядел всех вокруг и вдруг хрипло сказал Сергею:
– Вот, понимаешь, какая история…
Митьку положили, а штурман стянул шлемофон с головы на лицо и сел на Митькин парашют.
Митька лежал на земле, и голова его свалилась набок, а гимнастерка была расстегнута…
C совершенно отрешенным лицом Женька присел на корточки и зачем-то стал застегивать пуговицы на Митькиной гимнастерке. Руки у него тряслись, и он долго не мог попасть пуговицей в петлю.
Архипцев наклонился и, отстранив Женьку, застегнул все пуговицы на Митьке.
Стояли вокруг ошеломленные парни. Трезвые. Испуганные…
На «виллисе» подскочил Дорогин.
Кто-то толкнул Пастухова. Пастухов поднял голову, увидел Дорогина и встал. Дорогин снял с головы фуражку и тихо спросил:
– Как же это так?
– Товарищ подполковник! – сказал Пастухов, глядя на мертвого Митьку. – При выполнений задания были атакованы истребителями. Пытались уйти…
– Фотографировали?
– Так точно… И станцию, и аэродром.
– И аэродром? – переспросил Дорогин.
Штурман кивнул.
Дорогин повернулся к двум девушкам в военной форме:
– Снимите фотоаппарат… Кассету в проявку, результаты в штаб…
Подъехала запоздалая «санитарка». Капитан в белом халате на ходу соскочил с подножки.
Дорогин повернулся к нему и молча сделал профессиональный жест летчиков «все выключено». Просто скрестил над головой руки…
Вечером в бараке было тоскливо и тихо. Кто-то валялся на койке, кто-то пытался играть в шахматы.
Лысоватый капитан пришивал подворотничок.
В углу, у окна, сидел младший лейтенант и пощипывал струны гитары.
Венька лежал на койке и смотрел вверх, над головой у него висели футляр скрипки, планшет и пистолет в кобуре.
Женька вытащил из альбома портрет погибшего Митьки, принес его к столу и бесцеремонно сдвинул в сторону шахматы.
– Ну-ка, подвиньтесь… – сказал он и приколол рисунок кнопками к столу.
Шахматисты пересели. Женька поставил на стол стакан с водой и рядом положил широкую мягкую кисть.
– Сахар есть у кого-нибудь? – спросил он, обводя всех взглядом.
Человек пять-шесть подошли к столу и остановились, разглядывая рисунок.
– Сахар есть у кого-нибудь? – повторил Женька.
– А ты что, чай пить с ним собрался? – зло отозвался кто-то.
Не обращая ни на кого внимания, Женька сказал еще раз:
– Я спрашиваю, сахар есть у кого-нибудь?
– Подожди, Женя, – послышался из-за его спины голос Архипцева. – У него самого сахар был. Он его ложками ел…
Архипцев подошел к Митькиной койке, сел на корточки, достал потрепанный чемоданишко и стал выкладывать из него на одеяло все содержимое.
На кровать легли финский нож, новая фуражка, довоенная фотография Митьки в форме ремесленника, спущенный футбольный мяч, альбомчик и кулек сахару.
– На, – протянул Архипцев Соболевскому кулек и аккуратно положил все вещи в чемодан. Последней он положил фуражку, предварительно потерев околыш рукавом гимнастерки.
Соболевский насыпал в стакан с водой сахар и долго размешивал его кистью. Когда сахар почти полностью растворился в воде, Женька вынул кисть и стал покрывать портрет Митьки сладкой водой.
– Зачем это, Женя? – спросил лысоватый капитан. Женька повернулся к капитану, благодарно посмотрел на него.
