Владимир Константинович Николаев
Караул номер два. Сборник рассказов
В гору к автомагистрали кампания взбиралась в сопровождении заплаканной хозяйки: «Надо было вас с обедами селить! Як отощали, в морэ тонуть!»
Столичная жизнь взяла Пичугина в плотный оборот. Вычислительный центр, куда он попал по распределению, перспектива блестящей карьеры и, да-да, столичные соблазны – кино, театры, «вино-девочки».
В тот вечер Пичугин «достал» билеты на премьеру дипломного спектакля учебного театра, что на Большом Гнездниковском переулке. Ставили «Маугли». Будущие звезды с упоением играли пластику диких животных, скача полуголым табуном по маленькой сцене. В антракте нос к носу столкнулся с Дашковым.
На съемной квартирке в Бирюлеве они говорили громко, почти орали. «Это всё лажа! – кричал Дашков, тыча в телевизор, – как ты можешь смотреть этот паноптикум?!» Пичугин искренне недоумевал: «Да уймись ты. Я вообще не слежу, что там у них происходит. Ну, «героя» кому-то вешают. Так, все всё понимают, Андрюх, фильтруй базар. Давай лучше по сухонькому!»
С их последней встречи Дашков сильно изменился. Он похудел, как-то заострился. Когда-то красиво сидевший на нём свитер, теперь болтался мешком. В возбуждении пробежался по комнате, наконец сел.
– Я уволиться хочу. Комиссоваться «по дурочке»! Закатал рукав и вдоль всего локтя по нежной внутренней коже с выпуклыми венами проступили бело-розовые поперечные желваки шрамов.
– Перед каждой инспекторской вены режу.
– Андрюха…
Такого поворота, признаться, Пичугин не ожидал. В Ленинграде Дашков считался гордостью комического вуза. Учился играючи, больше пропадал на спортивных соревнованиях и сборах. Студеной питерской зимой, бывало, поражал дежурных, появляясь на зарядке в одних трусах, неторопливо пробегая заснеженным переулком к знакомой проруби – моржеваться! Ещё соригинальничал на выпуске, взял, да и написал технически и так сложный диплом на английском языке. На защите сидела пунцовая «англичанка» и кое-как переводила профессорам и генералам из приемной комиссии. По распределению попал на космодром.
А теперь – комиссоваться «по дурочке»! Это же нескончаемые экспертизы, психиатрические палаты с мрачными идиотами и веселыми санитарами. Как итог – позорное увольнение с диагнозом «шизофрения» и поражением в правах на всю жизнь!
Проговорив до утра, расставались с тяжелым сердцем. Хоть Пичугин никак не подставил Дашкова, но и помочь ему не мог ничем. Андрей возвращался в казахстанские степи, а он оставался в Белокаменной.
На встречах с однокашниками Пичугин всегда выспрашивал полигонских: «Как там Андюха?». Те морщились, нехотя рассказывали о «подвигах» спортсмена.
Редко, ох, редко, удавалось собраться со старыми друзьями, да и говорить после пятой рюмки чаще всего оказывалось не о чем. Каждый прожил свою непростую жизнь, рассказать о которой – слов не хватит. Реже вспоминали на посиделках и забубенного Дашкова.
В это серое весеннее утро Пичугин привычно включил комп, пока тот загружался подошел к окну, приоткрыл форточку.
На экране пискнуло: пришли новые сообщения. В электронной почте среди ожидаемых «месседжей» от партнеров в список попало сообщенье из популярной соцсети. Перед работой можно для разминки глянуть, кто там влез на мою страничку?
На экране засветилось: «Вам сообщение от Andrey Dashkov». На фотографии тот самый Дашков, хитро смотрит в объектив. Правее – место жительства: London GB. Позади на фото – хорошо знакомый бортик монумента на Piccadilly Circus.
На минуту ему показалось, что в офисе стало чуть больше воздуха. В комнату из окна ворвался утренний бриз их «золотого дембеля».
Вместо эпилога
Коля Лихобоев поправил съехавший галстук, разглядывая свое отражение в мелькании поземных огоньков на двери вагона метро чуть выше полустёртой надписи: НЕ П..ИС.О..ТЬСЯ!
«Красив в строю – силен в бою!» – усмехнулся лейтенант и вышел на белый свет из метро «Полежаевская», отмахивая положенные сто двадцать шагов в минуту.
По-другому и быть не могло! Он шёл представляться командиру части в полном соответствии с Уставом внутренней службы – в парадной форме для строя умопомрачительного цвета «морской волны», при золотом ремне и в сияющих хромовых сапогах.
Августовское солнышко припекало. Пока шёл от метро, через фуражку напекло, и пот предательски побежал через лоб, но лейтенант фуражку не снял, и формы не нарушил, лишь смахнул каплю под ехидными взглядами штатских мужиков.
Штатские же мужики в заграничных пиджаках обгоняли его, и все ухмылялись, а один даже помахал рукой.
«Идиоты, – думал Николай,– Чего они понимают в военной красоте! А может у меня ширинка расстегнулась?!» Нет, проверка показала, что и этот элемент формы одежды был в полном порядке. И летёха продолжил свое победное шествие вдоль забора красного кирпича, демонстрируя строевую выправку и недюжинный рост.
У крыльца с табличкой «КПП» собралось уже десятка полтора таких же как он орлов. Некоторые, правда, были в повседневном – без золотых ремней и другого великолепия. Колюня сразу выцепил группку пацанов из своего училища, покуривающих в кулак. На крылечко периодически выскакивал потный подполковник и, выкрикнув несколько фамилий, уводил счастливцев внутрь.
Выкрикнул и их. В прокуренной комнате задёрганный кадровик проверил документы и, собрав предписания, выдал каждому бумажку с телефоном. «Завтра позвонить и прибыть куда скажут», – напутствовал на прощание.
***
Апрельское скупое солнце не грело и не радовало. Полковник Лихобоев поеживаясь курил на крыльце КПП крайнюю сигарету. Майор, его бывший подчиненный, вынес большую скатку форменной одежды: китель, шинель с погонами.
Перекурив подошли к пожилому авто ВАЗ-2109. Машину удалось удачно запарковать во дворе жилого дома напротив мусорных бачков. Навсегда отдал майору пропуск.
– Куда форму-то, дядя Коля?
– Да, вон в мусорку, – хмыкнул, но увидев округлившиеся глаза офицера поправился.
– Шучу! Брось на сиденье.
