Владимир Калистратов
История русской идеи

1. Святая Русь

«Когда московские князья начали стремиться к единовластию, то их стремления совпали со стремлениями духовенства; можно сказать, что вместе с мечом светским, великокняжеским, против удельных князей постоянно был направлен и меч духовный», – так пишет С. М. Соловьёв. Кстати, церковной столицей Москва становится задолго до того, как превращается в столицу политическую. Уже в 1250 году мы встречаем известия о путешествии митрополита Кирилла (родом русского) из Киева в Чернигов, Рязань, землю Суздальскую и Великий Новгород. В 1263 году он был во Владимире на похоронах Александра Невского, возвестив народу: «Чада моя милая, разумейте, яко заиде солнце Русской земли». Скитания митрополитов Кирилла, Максима, Петра, Феогноста, Алексея, Киприана символически выражают скитания неприкаянного русского духа. Летопись сообщает, что в 1299 году митрополит Максим, не стерпев насилия татарского, собрался со всем клиросом и уехал из Киева во Владимир; «тогда же и весь Киев-град разбежался». А митрополит Пётр во время своих обычных переездов по делам церкви сошёлся с князем Иваном Даниловичем (Калитой) и полюбил Москву более всех городов. «Бог благословит тебя, – говорил он Ивану, – и поставит выше всех других князей, и распространит город этот паче всех других городов; и будет род твой обладать местом сим вовеки; и руки его взыдут на плещи врагов ваших; и будут жить в нём святители, и кости мои здесь положены будут». Эти слова, заимствованные из народного сказания и вложенные в уста Петра, оказались пророческими. Переезд митрополита Киевского Петра в Москву отмечен летописцем так: «… иным же князем многим немного сладостно бе, еже град Москва митрополита имяше в себе живуща». «Перенесение кафедры» (кавычки поставлены потому, что это скорее символический акт, а не что-то материальное) из Владимира в Москву в 1325 году, похороны Петра в первой каменной церкви Успения Пресвятой Богородицы и причисление его к лику святых в 1339 году (при митрополите Феогносте) имели решающее значение для возвышения Москвы. Каменная рака с мощами Петра становится местом паломничества. У его гроба князья целовали крест в знак верности великому князю Московскому. Материальные ресурсы, которыми тогда располагала Русская церковь (не облагаемая данью), стали стекаться в Москву, что способствовало её обогащению. Щедро одаривая ордынских властителей, князья заручались их поддержкой и правом доминировать над соседями. Например, когда дети Ивана I (Калиты) по смерти отца в 1341 году явились к хану Узбеку, тот встретил их с честью и любовью, потому что чтил их отца. Старшему сыну Симеону (Гордому) даны были «под руки» все князья русские, и рязанские, и ростовские, и тверские – «все по его слову творили». По смерти Симеона в 1353 году его брат и преемник Иван II (Красный) получил от хана вместе с великокняжеским званием и судебную власть над князьями; хан велел им во всём слушаться великого князя Ивана и у него судиться, а в обидах жаловаться на него хану. Период правления князя Дмитрия Ивановича (Донского) – самый драматический для средневековой Руси. В Орде в это время начинается «великая замятня» (за двадцать лет с 1359 по 1379 год сменилось 25 правителей). На Западе – экспансия Литвы и Польши на Русь. Под натиском турецких завоевателей тает Византия. Возобновляется борьба Москвы с Тверью. Дмитрия возводят на великокняжеский стол в 9 лет.

Выдающуюся роль в политике и дипломатии того времени сыграл русский митрополит Алексий (Алексей). Его отец служил в боярах у черниговских князей, затем поступил на службу ко двору московского князя Данилы (сына Александра Невского, родоначальника династии московских Даниловичей). По преданию, Алферий (мирское имя Алексея) был крестником Ивана Даниловича (Калиты) и жил при его дворе до 20 лет, затем принял постриг, обосновавшись в Богоявленском монастыре. Митрополит Феогност удостоил его своим расположением и назначил наместником во Владимире. В 1353 году умерли и митрополит Феогност, и князь Симеон Гордый. Алексей, которого прочили в преемники Феогноста, выехал в Орду, а оттуда в Византию, заручившись проезжей грамотой от Тайдулы (жены хана Узбека), которая защищала его от посягательств, «коли к Царьграду пойдёт». Кстати, в августе 1357 года по приглашению Тайдулы святитель Алексей снова ездил в Орду, где исцелил ханшу от глазной болезни. Сохранился ярлык, данный Тайдулой, согласно которому Русская церковь, «молящаяся за ханов», освобождается от всех даней, поборов и насилий со стороны светских властей. Греческий патриарх Филофей, согласившись поставить на Киевскую митрополию русского человека (Алексея), постарался упрочить зависимость всея Руси от византийской церкви. Его «настольная грамота» предписывала Алексею приезжать в Константинополь каждые два года или присылать за инструкциями своих иерархов.

В начале 1359 года (во время смоленско-московско-литовских военных действий) Алексей направился «на кафедру» в Киев, но был захвачен Ольгердом, ограблен и заточён. Два года просидел в плену, затем бежал и вернулся в Москву. Благодаря его дипломатии Москва избежала опасной войны «на три фронта»: с Ордой, Литвой и Тверью. Огромные суммы, выплаченные Орде (Мамаю) в 1371 году, позволили вернуть ярлык на великое княжение Дмитрию, когда на него зарился Михаил Тверской. Алексей стремился не допускать перевеса литовских сил в Твери и Нижнем Новгороде, выступая в качестве верховного арбитра во внутридинастических распрях. При верности интересам Москвы его политика в этих вопросах была взвешенной и не носила характера грубой и неприкрытой поддержки своих против чужих. Но в решающие моменты он умел быть жёстким. Когда смоленский князь Святослав и ряд других нарушили крестное целование, данное Дмитрию о союзе против Ольгерда, и перешли на сторону Литвы, Алексей отлучил их от Церкви; отлучён был и князь Михаил Тверской. Эти действия получили поддержку константинопольского патриарха Филофея. Однако триумф Алексея продолжался недолго. Лицемерное обвинение святителя в том, что он не занимается делами западной части митрополии, выдвинутое князем Ольгердом (из-за которого Алексей просидел два года в плену!), на основании чего выдвигалось требование создать отдельную митрополию (мечта Ольгерда!), имело реакцию. Патриарх Филофей призвал Алексея в Константинополь по поводу разбирательства, касающегося вопроса о западнорусской пастве, «оставленной без пастырского поучения и надзора», и направил своего полномочного представителя болгарского иеромонаха Киприана на Русь. Ему предстояло сыграть особую роль в истории русской церкви.

Лояльно относясь к ханам Орды, Алексей проводил политику, направленную на создание союза русских княжеств, которые могут противостоять Орде. Впервые такой союз, включавший в себя Москву, великие княжества Нижегородское, Ярославское, Ростовское, Рязанское и Новгородскую землю, был создан при энергичном содействии Алексея и Киприана в 1374 году. Но вместо того, чтобы обрушиться на Орду, он обрушился на Тверь! Этот «героический поход», с одной стороны, привёл к признанию главенства князя Дмитрия, а с другой стороны, разрушил здание, возводимое упорным трудом греческой дипломатии. В этой войне и патриарх, и его «посол» Киприан решительно встали на сторону Твери (и Литвы), а не Москвы! Патриарший посол склонен был винить в своей неудаче митрополита Алексея – вместо того, чтобы использовать свой авторитет и замирить Тверь, Алексей благословил Дмитрия на её разгром.

2 декабря 1375 года Киприан был провозглашён митрополитом Киевским и Литовским. Но чтобы «это древнее устройство сохранилось и на будущие времена», как объяснял патриарх, было определено, что после кончины Алексея Киприан возглавит всю русскую церковь в статусе митрополита Киевского и всея Руси. После смерти Дмитрия Ивановича так и произойдёт!

В конце жизни Алексей окажется перед проблемой назначения своего преемника. По легенде он якобы возложил на Сергия Радонежского золотой крест, «якоже некое обручение», но тот отказался от предложения святителя «из смирения». Вероятно, он не считал себя вправе оспаривать решение Вселенского Патриарха и относился к Киприану как к человеку, вполне достойному возглавить Русскую Церковь. К тому же их связывали добрые личные отношения. Сергий не подержал кандидатуру Митяя, выдвинутого лично князем Дмитрием, что осложнит и омрачит их отношения.

Позднее российские историки отдадут должное «фактическому руководству» святителя Алексея внешней политикой Великого Московского княжества при Дмитрии Ивановиче (Донском). А Л. Гумилёв даже придёт к заключению, что «митрополит Алексей при помощи игумена Сергия Радонежского воздвигнет на Руси здание православной теократии». Но это, конечно, преувеличение. Ещё долго на Руси будет доминировать боярская форма правления. Кстати, именно из-за боярского бунта (из-за бегства «обиженного» боярина Вельяминова в Тверь, а затем в Орду) в Москве произошёл такой странный «реверс» атаки с Орды на Тверь.

Затем случится великая Куликовская битва (1380 г.). И хотя уже через год хан Тохтамыш сжёг Москву, а князь Дмитрий отправился к нему за ярлыком, согласившись уплатить дань «на прежних условиях» даже за минувшие времена, и оставил «в залог» сына Василия (будущего Великого князя Василия I), знак Победы остался в народной памяти на века. Современный обыватель вряд ли назовёт имена Алексея, Киприана и Тохтамыша. Он знает героическую личность Дмитрия Донского, поединок богатырей Пересвета и Челубея и, может быть, Сергия Радонежского, «заретушированного» в советские времена.

Пройдёт пять веков, и Александр Блок напишет в своём стихотворении «На поле Куликовом»:

 
«О, Русь моя! Жена моя! До боли
Нам ясен долгий путь!
Наш путь – стрелой татарской древней воли
Пронзил нам грудь».
 

Русская православная Церковь до сих пор чтит имена благоверного Великого князя Московского Дмитрия Донского, святителя Алексея Московского (митрополита Киевского и Владимирского) и преподобного Сергия Радонежского.

Прообразом русской идеи, как зачатка великоруской культуры и самосознания, может служить подвижническая деятельность Сергия Радонежского, причисленного к лику святых в XV веке. Основанный им Троицкий монастырь был камнем в фундаменте духовного здания, которое в грядущие века получит название «Святая Русь». Отсюда исходило благословение Великому князю Дмитрию Ивановичу перед страшным Куликовским сражением. Здесь создавалось «Сказание о Мамаевом побоище» и на многие века сохранялись памятники отечественной письменности. Здесь творил гениальный Андрей Рублёв.

Первичным источником сведений о преподобном Сергии является «Житие», написанное его любимым учеником Епифанием Премудрым. Несмотря на склонность Епифания к «плетению словес», его сочинение относится к числу наиболее ярких и достоверных древнерусских биографий. Сербский монах Пахомий, прибывший на Русь с Афона, переработал сочинение Епифания, следуя византийским образцам, сократив подробности мирского характера и дополнив его описаниями чудес у гроба святого. Собственно говоря, и напутствия Сергия, и «Сказание о Мамаевом побоище», и «Житие», и иконы Андрея Рублёва – это и есть молодые росточки русского самосознания.

Предки Сергия жили в Ростовской земле. Его отец (Кирилл) происходил из местной знати («един от нарочитых боляр») и имел трёх сыновей: старший – Степан, средний – Варфоломей (в монашестве – Сергий) и младший – Пётр. Относительно даты рождения Варфоломея автор пишет так: «Хочу также сказать о времени и годе, когда преподобный родился: в годы правления благочестивого, славного и державного царя Андроника, самодержца греческого, который царствовал в Царьграде, при архиепископе Константинополя Каллисте, патриархе вселенском; родился он в земле Русской, в годы княжения великого князя Тверского Дмитрия Михайловича, при архиепископе Петре, митрополите всея Руси, когда приходило войско Ахмыла».

Анализ этих словес позволяет определить дату рождения в пределах: 1-31 мая 1314.-1322 г.

В возрасте семи лет Варфоломей начал обучаться грамоте, но, в отличие от своих братьев, учился как-то «медленно и неприлежно». Зато имел склонность ко всякому рукоделию. Феномен его «озарения» Епифаний описывает так: «…он увидел некого черноризца, старца святого, удивительного и неизвестного, саном пресвитера, благообразного и подобного ангелу, на поле под дубом стоящего и прилежно со слезами молящегося…». Варфоломей пожаловался ему о своих проблемах в учении и попросил его помолиться Богу. После усердной молитвы старец подал мальчику кусок святой просфоры, который Варфоломей съел, получив от старца предсказание, что с этого дня он будет знать грамоту лучше своих братьев, которое вскоре и подтвердилось. Этот сюжет лёг в основу знаменитой картины Нестерова «Видение отроку Варфоломею».

Автор «Жития» повествует, что некогда имение Кирилла «кипело богатством», но затем «обнища и оскуде». Его разорили «хоженья» в Орду в свите Ростовского князя, наезды ханских послов за данью и набеги татар. Эти беды усугублялись русскими междоусобицами. Историческая необходимость объединения была сопряжена с насилием и крушением привычного уклада жизни. Оспаривая власть, князья призывали на помощь татар. Так с помощью Орды Иван Калита разгромил Тверь и получил от хана ярлык на Великое княжество Владимирское, а вместе с ним и Сретенскую половину Ростовского княжества. Люди, бежавшие из Ростова, до конца своих дней не могли забыть о насилиях со стороны московских воевод: «Увы, увы, тогда граду Ростову, паче же и князьям их, яко отъяся от них власть и княжение, и имение, и честь, и славы, и вся прочая потягну к Москве». Описывая бедствия семьи Кирилла, автор «Жития» указывает на тяжесть татарского «выхода» (дани) и голод: «Того же лета (1332) бысть меженина велика в земле Русской, дороговь, глад хлебный и скудость всякого жита». Многие ростовские бояре (кто по желание, кто по нужде) отправлялись в московские пределы на службу к Ивану Калите. Боярин Кирилл с семьёй уехал в Радонеж. Незадолго до смерти Кирилл и его жена постриглись в Покровском монастыре недалеко от Радонежа, и туда же удалился их первенец Степан, принявший в монашестве имя Стефан. По «Житию», именно Варфоломей увлёк брата идеей пустынножительства (хотя Стефан первым овладел книжной премудростью и первым принял монашество). Они отправились в лес, отыскали пригорок Маковец подле глубокого оврага. Неподалёку из-под берега маленькой речки пробивался ключ. На этом месте братья построили себе «хизину», расчистили лес, построили келью и срубили церквушку. Затем по их просьбе приехавшие из Москвы попы освятили церковь, получившую наименование Троицы. Следует отметить, что посвящение храма Троице было редким явлением на Руси. Оно восходило к традициям Киево-Печерского монастыря. Брат Стефан недолго прожил «в пустыне» и ушёл в Москву, поселился в Богоявленском монастыре, где познакомился с будущим митрополитом Алексеем и, по легенде, даже стал духовником московского князя Симеона Гордого.

Оставшись в полном одиночестве, Варфоломей призвал игумена Митрофана и принял от него постриг под именем Сергия (в возрасте 20–23 лет). Чтобы усмирить юную плоть, он предавался посту, обрекал себя на жажду, «стояние без отдыха», «слёзы тёплые», «вздохи сердечные» и т. д. Через некоторое время к нему подселились монах Василий Сухой и монах Якут. Когда в Троице собралось 12 монахов, посёлок был обнесён оградой, и у ворот поставлен привратник (вратарь). Какое-то время братия нанимала попа, игумена Митрофана, а затем направила Сергия на «поставление» в Переяславль. В это время в Москве свирепствовала занесенная из Европы чума, от которой вскоре умер князь Симеон Гордый. Перед смертью он оставил завещание «перед владыкою володимерским Олексеем (тот сразу отправился в Константинополь за утверждением на митрополию) и владыкою переяславским Офонасеем» (который будет исполнять обязанности митрополита два года). Именно от Афанасия Сергий принял сан игумена в 1353–1355 г. (ему было тогда около 30 лет).

В отличие от старых монастырей, Троицкий не блистал богатством. Как выразился один крестьянин, забредший в обитель, всё там «худостно», «нищетно», «сиротинско». Тем не менее, ворота Троицкого монастыря всегда были открыты для странников и прохожих. Игумен никому не отказывал ни в подаянии, ни в духовных поучениях. Татарский погром и междоусобицы принесли Руси разорение. Насилие всегда деморализует народ, ведёт его к деградации и упадку. Подвиг Сергия способствовал духовному возрождению Руси. Ей надо было вернуть веру, надежду, любовь и нравственность. Церкви никогда бы не удалось приобрести власть над умами, если бы среди её пастырей не появились подвижники, не щадившие живота своего во имя общего дела.

Запретив просить подаяние, Сергий поставил правилом, чтобы все иноки жили от своего труда, подавая им в этом пример. Его кредо – «Ничто не особь стяжевати кому, ни своим что звати, но вся обща имети». По слова современника, иногда он сам служил братии, как купленный раб: «и дрова на всех… сечаше, и тълкуше жито, в жрьновах меляша, и хлебы печаше, и вариво варяше… и порты крааше…».

«Житие» передаёт дух, царивший в Троицкой обители, в том числе и творимые игуменом чудеса. Вот, к примеру, некоторые из них. Зимой некий богомолец принёс в монастырь больного сына, который уже не подавал признаков жизни. Отец ушёл за гробом, а когда вернулся, застал сына живым. Молящийся подле Сергий объяснил, что отрок окоченел от стужи, а теплом кельи отогрелся. Богомолец решил, что мальчика воскресила молитва, на что старец сказал: «Прежде бо объщаго воскресениа не мощно есть ожити никому же!». Один бесноватый вельможа был приведен в Троицу и получил облегчение, благодаря чему провёл там несколько дней «кроткий и разумный». Многие больные и калеки потянулись в Радонеж в уверенности, что богомолье врачует там не только душу, но и тело.

Слухи о подобных чудесах распространялись по всей округе, дошли до Москвы, до митрополита Алексея и даже до Константинополя. Где-то в 1365–1370 годах патриарх Филофей прислал Сергию грамоту и дары: напёрсный крест, в котором хранились мощи новых мучеников литовских Евдокии, Елферия и Феодосии-девицы. Крест обязывал русского святителя помнить о трагедии православных христиан, избиваемых литовскими огнепоклонниками.

Спустя пять веков историк В. Ключевский отметит, что преподобный Сергий примером собственной жизни «поднял упавший дух родного народа, пробудил в нём доверие к себе»: «Он помог им заглянуть в свой собственный внутренний мрак и разглядеть там ещё тлевшие искры того же огня, который горел озаривший их светоч. Русские люди XIV века признавали это действие чудом». А нынешний патриарх Кирилл в интервью (в 2014 году) уточнит: «Главное чудо преподобного Сергия – он сам».

Образ «Святой Руси» вошёл в нашу жизнь картинами Михаила Нестерова: «На Руси» («Душа народа»), «Видение отроку Варфоломею», «Молчание», «Лисичка», «Святая Русь», «Путь к Христу», «Великий постриг», «Сергий Радонежский», «Вечерний звон»… Это было время, когда тысячи людей ради Христа и веры искали тишины и уединения, спокойствия духа, оставляя мирские блага. Русь породила эти монастырские стены в лесной глухомани, эти незримые подвиги монахов-пустынников на берегах неспешных северных рек и вечных озёр, это простое и возвышенное смирение, эту прелесть созерцания, эту «Русскую Фиваиду», построенную учениками и последователями преподобного Сергия Радонежского и так замечательно описанную А. Д. Муравьёвым. Святую Русь по-своему пытались выразить и Илья Глазунов на своих полотнах, и Андрей Тарковский в своём фильме «Андрей Рублёв». Она до сих пор живёт в нашем сердце проникновенными стихами Фёдора Михайловича Тютчева:

 
«Эти бедные селенья,
Эта скудная природа, —
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа!
 
 
Не поймёт и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
 
 
Удручённый ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде Царь небесный
Исходил, благословляя».
 

2. Идея христианского царства

Как мудро изрекал С. М. Соловьёв, «в истории ничто не оканчивается вдруг, и ничто не начинается вдруг; новое начинается в то время, когда старое продолжается». В XV веке на территории где-то дряхлеющих, а где-то, наоборот, укрепляющихся русских княжеств шёл мучительный процесс вытеснения «старины», росло феодальное землевладение, центростремительные тенденции фокусировались на Москве.

За 36 лет правления князя Василия I в Московской Руси не было существенных потрясений. Князь выкупил в Орде право на Нижний Новгород, присоединил Муром, Вологду, Устюг и земли Коми. Две его попытки отобрать силой у Великого Новгорода Двинскую землю закончились неудачей. Ещё в 1391 году состоялся брак Василия I и дочери литовского князя Витовта Софьи, который благословил митрополит Киприан. Этот союз в какой-то степени блокировал опасность со стороны Орды, но не мог не способствовать попустительству в отношении экспансии ВКЛ. Когда Витовт захватил Смоленск, Василий приехал к тестю отпраздновать это событие. Без возражений он принял и вторжение Витовта в Рязанское княжество. Но когда тот двинул войска на Псков, Василий вторгся на литовские земли и захватил крепость Дмитровец. До прямого столкновения между зятем и тестем не дошло, но войска несколько раз сходились и стояли друг против друга на реке Плаве, у Вязьмы и на реке Угре, после чего был заключён «вечный мир». Как раз в это время (в 1408 году) орда Эдигея вторглась в русские земли. Татары разорили окрестности, но атаковать Москву не решились. При Василии I наблюдался заметный приток в Московские земли православной литовской аристократии. Сначала пришёл князь Александр Нелюб с литовцами и поляками. Затем на сторону Москвы перешёл князь Свидригайло (родной брат Ягайло) и с ним шесть русских князей с боярами.

Время княжения Василия II отметилось в истории тремя основными вехами. Во-первых, в Московской Руси разразилась последняя жестокая междоусобица, в результате которой погибли все конкуренты московских князей из династии Даниловичей. Во-вторых, в 1448 году Московская церковь стала автокефальной, освободившись от опеки константинопольских патриархов, утвердив у себя право самим выбирать митрополитов. И, наконец, в-третьих, к середине века из Золотой Орды выделились два царства – Казанское и Крымское, сыгравшие заметную роль в судьбе зарождающейся России. Когда князь Василий I умер, его сыну Василию (в будущем князю Василию II Тёмному) было всего 10 лет. В соответствии с «лествичным» правом и неясным с юридической точки зрения завещанием Дмитрия Донского, главным претендентом на Великое княжение стал брат покойного Юрий Дмитриевич (князь Звенигородский). Но пока был жив могущественный Витовт, он оставался попечителем внука. Когда Витовт умер (в 1430 г.), Василий поехал в Орду, где состоялся суд между ним и Юрием Дмитриевичем. Ловкий боярин Иван Дмитриевич Всеволожский сказал хану: «Князь Юрий ищет Великого княжения по завещанию отца своего (Дмитрия Донского), а князь наш Василий – по твоей милости. Ты дал улус свой отцу его Василию Дмитриевичу, тот, основываясь на твоей милости, передал его сыну своему. Шесть лет уже княжит Василий и не свергнут тобою, значит, он княжит по твоей же милости». Эта льстивая речь понравилась хану, и он дал ярлык Василию. Однако уже в 1433 году Юрий начал войну с племянником и захватил Москву. Василий II отъехал в Коломну. И тут произошло нечто удивительное: многие жители покинули Москву, отказавшись служить князю Юрию, и направились в Коломну. Улицы маленького городка были запружены подводами; там появился административно-хозяйственный штат и бояре, сочувствовавшие «своему князю». Юрий вынужден был отказаться от престола. Его «знамя» подхватили его сыновья Василий Косой и Дмитрий Шемяка. Военные стычки с казанскими царевичами из-за Нижнего Новгорода привели к тому, что в 1445 году, потерпев поражение в битве под Суздалем, Василий II попал в плен к татарам и был выпущен за обещанный выкуп. Кроме того, татарам были розданы русские земли «для кормления», что вызывало враждебную реакцию со стороны московского люда. Именно этим недовольством воспользовался Дмитрий Шемяка с соратниками. В 1446 году князь Василий II был схвачен заговорщиками в Троице-Сергиевской лавре и ослеплён (за что и получил прозвище Тёмный). От имени Дмитрия Шемяки, Ивана Можайского и Бориса Тверского ему вменялось в вину следующее: «Для чего любишь татар и даёшь им русские города на кормление? Для чего серебром и золотом христианским осыпаешь неверных? Для чего изнуряешь народ податями? Для чего ослепил брата нашего, Василия Косого?». (Перед этим, по приказу Василия II, был ослеплён захваченный им в плен Василий Косой.) Наказанный князь с женой и детьми были сосланы в Углич, а его мать Софья Витовтовна – в Чухлому. И опять произошло нечто удивительное: сторонники Василия составили заговор; многие из них бежали от Шемяки в Литву; епископ Иона чуть ли не каждый день уговаривал Шемяку смягчить наказание: «Сделал ты неправду! Выпусти Василия и детей его, сними грех с души своей! Что тебе может сделать слепец да малые дети?». В конце концов Дмитрий Шемяка поехал в Углич, там каялся перед Василием, умоляя его о прощении. Василий, в свою очередь, каялся, искренне признавая свои неправды: «Заслужил я и смертной казни, – кротко говорил он, – но ты, государь, явил милосердие своё ко мне, не погубил меня с моими грехами и беззакониями, дал мне время покаяться!». Оба обливались слезами умиления. На радостях Шемяка закатил пир и подарил Василию Вологду. Но как только Василий II получил свободу, его приверженцы толпами устремились к нему. Это были бояре, священники, вооружённые воины. Причём на помощь ему спешили и те, кто бежал в Литву. Игумен Кирилло-Белозерского монастыря убедил его, что клятва, данная им Шемяке «в неволе и страхе», – незаконна. Тут следует уточнить, что клятву (крестное целование) нарушали все братья неоднократно! Дмитрий Шемяка правил в Москве чуть меньше года. Вскоре отряд Василия II взял Кремль, сторонники Шемяки были схвачены и закованы, а москвичи приведены к присяге князю Василию. Продолжительный «бунт» Дмитрия Шемяки закончилась тем, что в 1450 году его войска потерпели решающее поражение, а сам он был отравлен. Это стало символическим рубежом победы новой династической власти над «стариной». «Слепой победил зрячих!» – так говорили потомки.

По духовной Василия Тёмного, составленной около 1462 года, можно видеть плоды полутора вековых скопидомных усилий московских князей по собиранию чужих земель. Если у князя Данилы владения не достигали и 500 квадратных миль, то у Василия Тёмного они превышали 15000 квадратных миль.

В 1438–1445 годах состоялся вселенский собор католической церкви, в котором приняла участие делегация восточных церквей. Он открылся в Ферраре (1438–1439), был перенесён во Флоренцию (1439–1442) и закончился в Риме (1443–1445). Его задачей было преодоление догматических разногласий и заключение унии между церквами. Усиление турецкой опасности вынудило византийцев к заключению Флорентийской унии (1439) на условиях признания верховенства папы, принятия догм католического вероучения при сохранении обрядов восточной церкви. От Руси унию защищал митрополит Исидор. Но её отвергло всё низшее духовенство Московской, Литовской и даже Галицкой Руси. Во многом этому способствовала позиция польского короля Казимира IV, который поддерживал римского папу Феликса V, игнорируя заключившего унию папу Евгения IV. По приказу Василия II Исидор был заточён в темницу. Затем бежал в Рим, где удостоился чина кардинала. После изгнания Исидора русская метрополия несколько лет оставалась вакантной. Это было время, когда Василий II сначала находился в плену у татар, а затем в изгнании в Угличе. Но сразу по его возвращению на московский трон, в 1448 году, Церковный собор утвердил митрополитом рязанского епископа Иону. На соборе присутствовали епископы четырёх епархий: Ефрем Ростовский, Варлаам Коломенский, Питирим Пермский и Авраамий Суздальский. Архиепископ Новгородский Евфимий и тверской епископ Илия прислали повольные грамоты. В 1452 году король Казимир IV особой грамотой признал Иону митрополитом Киевским, подтвердив его права на все церковные имения на территории своего государства. Русская Церковь стала автокефальной, то есть независимой от греческой церкви. А 29 мая 1453 года и сам Константинополь пал под ударами турок-османов.

При Иване III практически завершился процесс объединения земель северо-восточной Руси. К Москве были присоединены Новгородская земля, Ярославль, Тверь, Пермь, Вятка, Белозерское княжество, заключён союз с Псковом. Ко второй половине XV века стало ясно, что из всех восточных церквей только русская православная церковь, которая зиждется на возрастающей мощи московского государства, способна противостоять католической экспансии Запада и выдержать прессинг мусульманской Порты. Идея третьего Рима как благословенного и несокрушимого христианского царства достигла своего апогея. Но она нашла выражение не только в теоретических обоснованиях, но и в противостоянии государственной власти с церковью.

После завоевания боярско-вечевой Новгородской республики (в 1471 году) перед князем Иваном III неумолимо встал вопрос о секуляризации церковных земель, поскольку дарить преданным людям уже было нечего, а Новгородское архиепископство было самой крупной епархией на Руси. Сначала московский князь потребовал себе половину всех церковных земель в Новгороде, а когда новгородские бояре принесли ему списки подлежащих отчуждению волостей, «смилостивился», «у владыки половины волостей не взял, а взял десять волостей». Покушение на церковное имущество всегда считалось на Руси святотатством. Проводя конфискацию, Иван III не мог рассчитывать на сочувствие митрополита и высших иерархов церкви. В этих конфликтах среди сторонников государя выделялись ростовский епископ Вассиан Рыло, чудовский архимандрит Геннадий Гонзов, старцы Кирилло-Белозерского монастыря Паисий Ярославов и Нил Сорский, среди противников – митрополит Геронтий и игумен Иосиф Санин (Волоцкий).

Нил Сорский и Иосиф Волоцкий возглавили два направления церковной мысли, получившие в поздней историографии, соответственно, наименование нестяжателей и иосифлян (от имени Иосиф). Тут надо заметить, что сама номинация нестяжателей – как одной из сторон конфликта – имеет условный характер, потому что принцип нестяжательства исповедовали и те, и другие. Главное различие двух течений заключалось в определении сферы его применения. Идея нестяжательства имела несколько значений: «во-первых, это общехристианская добродетель, основанная на евангельских принципах; во-вторых, это одна из трёх монашеских норм (нестяжание, послушание, целомудрие); в-третьих, критика экономических порядков в монастырях, прежде всего практики владения сёлами; в-четвёртых, требование секуляризации монастырской земельной собственности» (см. Н. В. Синицына. Спорные вопросы истории нестяжательства или о логике исторического доказательства. М., 1990).