В жизни каждого человека наступает момент истины: кто ты в этой жизни и как жить дальше? Посетил этот вопрос и Федора, уроженца умирающей русской деревни Ивановка. И случилось это в тот момент, когда Федор подметал дорожки в парке у здания Законодательного собрания. В это же самое время на площади с балкона своего дворца генерал-губернатор обращался к жителям подчиненной ему губернии. Очень правильно говорил: нельзя, говорил жить такой жизнью собачьей. Пора прекращать самогон жрать да баклуши бить. Царь, говорит, новый указ принял, где каждому жителю царства такая свобода дадена, что своим трудом каждый враз разбогатеет и станет жить безбедно. И стало как-то тошно Федору за себя и вспомнил он деревню свою разоренную не врагами-супостатами, а прежним помещиком. И вспомнил он луга заливные да поля хлеборобные, сады яблоневые да пруды рыбные. И понял он в одночасье, можно жить хорошо, только работать надо. А коль уж царь свободу всем равную дал, то грех этим не воспользоваться. Бросил метлу и, собрав свои нехитрые пожитки в приюте для бездомных, решительным шагом направился в свою родную Ивановку.
Долгим был путь Федора домой. Шагал он мимо таких же деревень русских разоренных и вспоминал время, когда поля колосились тяжелыми колосьями, молока столько было, что поросят выкармливали им, за яблоками из дальних стран приезжали, а пироги из осетра на столе были не только по праздникам. И вспомнил Федор такой же указ прежнего царя о жизни свободной, с которого и разрушение началось. И как наехали люди темные (душой) и как разорять начали хозяйства крестьянские. Кого деньгами, кого угрозой, а кого и жизни лишили. Тащить стали все подряд. Скотину на мясо извели, поля опустошили, технику всю позабирали, сады изрубили. Поздно спохватились крестьяне, послали ходоков к прежнему генерал-губернатору с просьбой остановить супостатов иноземных. Прислали чиновников из губернии. Встретил их помещик и прямиком в баню решать дела государственные. Долго решали. Самогон бочками в баню катали, двух поросят забили, а деревенских баб аж на три раза меняли.
Долго ли коротко продолжались дела государственные, но к концу седьмого дня велел чиновник собрать всех крестьян у дома помещика. Вышел на балкон, покачиваясь то ли от самогона выпитого, то ли от усталости, придерживая полный карман набитый какими-то зелеными бумажками иноземными и молвил: «Просрали вы, быдлы крестьянские, свое хозяйство и жить вам в дерьме». Сел после этого в карету и был таков. Приуныли от этого крестьяне. Кто собрал чемодан и уехал в другие страны, кто в петлю, а большинство запили. И стало от этого запоя как-то веселей на душе и жить не так тошно. И стали все пропивать. Кто утварь домашнюю, кто скотину, кто землю. Работы не стало, сыновья страшным иностранным зельем колоть себя стали, дочери поехали в город проституцией заниматься. И понял тогда Федор, что бежать надо со своей Родины. Так он оказался в городе.
Устроился в ночлежку для бездомных и стал работать дворником на площади перед дворцом. И работал бы всю свою жизнь дворником, кабы не услышал призыв губернатора. День шел Федор, второй и все мимо деревень русских разоренных, и думал Федор: кто в этом виноват? Помещик ли, который после разорения удрал в страны иноземные, или чиновник, которого видел Федор в свите нынешнего генерал-губернатора. Не знал Федор ответа на этот вопрос, но твердо верил, что перед богом виновные понесут кару. И верил Федор в РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА, по доброте своей который в таком дерьме оказался. Вспомнил Федор из школьной программы: «Россия вспрянет ото сна…» Но как-то уж очень не хотелось Федору опять танков на площадях и революционных бредней. И шел Федор в родную Ивановку с твердой верой в новый указ царя, свои силы и русскую землю.
Деревня появилась неожиданно для Федора. После очередного поворота за лесом показались первые дворы. Под ложечкой засосало у Федора оттого, что скоро пойдет он по родным улицам, вздохнет воздуха с детства знакомого, увидит соседей и друзей.
Но чем ближе Федор подходил к деревне, тем более печальная картина представала перед ним. Бурьяном заросшие улицы, покосившиеся заборы да оторванные ставни, бездомные собаки, громким лаем предупреждающие о появлении чужака – все это привело Федора в печальное уныние. Но самое страшное – это безлюдные улицы. Там, где до позднего вечера не смолкали детские голоса, где звук разрывающихся гармоней перекрывал друг друга, где почти у каждого двора на скамейке сидели то старики, то старухи, сегодня рос высокий бурьян да красовались горы мусора. Первым Федор встретил дядьку Григория, возившего молоко на молзавод в город. Дядька Гришка никогда не пил. Даже свадебные застолья не могли сломить его твердую волю. Поговаривали, что в молодости он сильно набедокурил по пьяному делу, и после этого дал слово не пить. Похоже, что даже лихое нынешнее время не сломало его. Он стоял у калитки, слегка опершись на сучковатую палку, трезвый, гладко выбритый, исподлобья всматриваясь в Федора.
– Привет, дядь Гриш! – весело крикнул Федор.
– Здравствуй Федя, – степенно ответил дядька Гришка, как будто они с Федором расстались вчера. – Закурить есть?
Федор молча достал пачку сигарет с фильтром и протянул собеседнику. Закурили молча. Сделав две-три глубокие затяжки, дядька Гришка сказал хрипло:
– «Беломор лучше, хотя какой он сейчас «Беломор», трава одна. К нам надолго или как?
– Насовсем, – сказал Федор. Дядька Гришка как-то недоверчиво поднял глаза на Федора и с недоумением спросил: – Сбежал откель?
– Почему сбежал? – обиделся Федор. – Насовсем приехал. Жить.
– Какая здесь жизнь, сопьешься.
– А вот и нет, – загорелся Федор. – Царь новый указ издал, хочешь работать, бери землю и работай. Сколько заработаешь – все твое.
– Эка хватил! – усмехнулся дядька Гришка. – А мы тут, получается, все дураки. Богатеть не хотим.
– Так ведь новый указ, – начал было Федор.
– Не доходят указы до нас, – перебил его дядька Гришка. – У нас указы издают свои князья, местные. И как они велят, тому и быть. Иди ты, Федор, обратно в город, пропадешь ты здесь.
– Иди ты, дядь Гриш, со своими советами. Это моя Родина и мне здесь жить.
После этих слов он повернулся и пошел к дому, из которого ушел в поисках счастья пять лет назад.
Дома Федора никто не ждал. Родители умерли, когда начался весь этот раздирай, женой и детьми обзавестись тоже не успел. Поэтому дом встретил Федора забитыми окнами и дверью. Отодрав доски, он переступил порог покинутого дома. Все было на своих местах и Федору не стоило труда привести дом в порядок. К вечеру дом обрел жилое состояние, затрещал огонь в печи, тусклый свет керосинки осветил большую комнату. Наскоро поужинав, Федор лег спать. Разные мысли роем кружились в голове, но была твердая уверенность в своих силах. Так он уснул, и впереди его ждала……?
Проснувшись рано утром, Федор направился в район просить землю. Еще до начала работы районной управы Федор занял очередь в первый кабинет в длинном коридоре со множеством дверей. К началу рабочего дня потянулись чиновники. Подъезжали на дорогих каретах, одеты в дорогие сюртуки.
– Хорошо живут, государевы люди, видно, жалованье доброе получают, – обратился Федор к соседу по очереди.
– Глупый ты человек, – ответил тот. – Какой чиновник живет на государеву зарплату?
– Так отколь дорогие кареты да сюртуки?
– Походишь по кабинетам, узнаешь, – ответил сосед.
С началом рабочего дня чиновники все разом вышли из своих кабинетов и направились в кабинет главного начальника.
– Постой, мил человек, – обратился Федор к одному из них, – а как же мы, наши дела?
– Ваши дела подождут, самые главные – это наши дела, а твое главное дело – это ждать.
Недолго продолжалось совещание и уже ближе к обеду все чиновники расселись по своим кабинетам, и начался прием. Федор робко открыл дверь и вошел в кабинет чиновника.
– Мил человек, слыхал я в городе от генерал-губернатора, что всякий крестьянин может землю взять в аренду для занятий сельским трудом. Хочу и я, житель села Ивановка, выращивать репу – продукт весьма полезный и почитаемый русским человеком.
Чиновник взглянул поверх очков на Федора, молча достал бланк заявления и протянул Федору.
– На, холоп, заполни, подпиши во втором кабинете и будет тебе земля.
Обрадовался Федор, заполнил бланк и отправился во второй кабинет. Но попасть в него он сегодня не смог. Вначале был обед, затем опять совещание, а затем какие-то учебные сборы. На следующий день все повторилось сначала, но во второй кабинет он все-таки попал. Там его встретил другой важный чиновник, долго рассматривал его заявление, затем важно сказал:
– Подпиши в третьем кабинете, затем подпишу я.
В общем, пошел Федор по кабинетам. К концу второй недели попал Федор в самый последний кабинет, из которого его направили в первый. Вышел Федор из длинного коридора на улицу, сел на ступеньки и задумался, как ему преодолеть эту круговерть.
Намаялся он так от ходьбы по кабинетам, что труд в городе показался ему легкой прогулкой. Пригорюнился Федор, достал сигаретку, задымил.
– Не угостишь ли сигареткой, мил человек? – услышал Федор. Подняв голову, он увидел такого же, как и он, крестьянина, пришедшего в управу за какой-то бумажкой.
– Что ж, кури, – Федор протянул незнакомцу пачку сигарет.
– По какой надобности? – спросил незнакомец у Федора, кивком головы показывая на управу. И Федор поведал незнакомцу, что решил землю в аренду взять, и что попал в замкнутый круг ходьбы по кабинетам. Незнакомец ухмыльнулся и заговорщически спросил:
– А копеечку ты чиновнику предлагал? Без копеечки чиновник со стула не встанет и пальцем не пошевелит.
Обрадовался Федор такому совету и пошел очередь снова занимать. Совет незнакомца оказался таким полезным, что ровно через две недели, истратив большую часть своих, заработанных в городе денег, Федор вышел с долгожданной бумагой, разрешающей ему аренду земли. Малое осталось Федору – подписать согласования у санитаров, ветеринаров, пожарников, экологов, архитекторов, юристов, полицейских, общества защиты прав потребителей, дорожников, налоговых инспекторов, судебных приставов, торговых инспекторов, антимонопольного управления и еще очень много-много разных непонятных Федору организаций. Оставив в каждой организации по копеечке, Федор, наконец, вернулся в Ивановку с долгожданной бумагой, разрешающей ему посеять репу. Самым простым оказалось починить сельский инструмент и посеять поля. Управившись в срок, с соблюдением всех крестьянских хитростей, Федор впервые за долгое время устроил себе выходной день. Накрыв себе стол в саду, Федор с большим наслаждением потягивал ароматный чай.
– Приятного вам аппетита – услышал Федр за калиткой. Обернувшись, он увидел человека в форме.
– Пожарный инспектор, – представился тот, с проверкой к вам. Пойдемте смотреть ваши владения на предмет пожарной безопасности.
Выйдя в поле, пожарный начал перечислять нарушения, о которых Федор никогда не слышал.
– В общем, либо устраняй все эти недостатки либо плати спонсорскую помощь – пять процентов от собранного урожая.
Что устранять, Федор так и не понял и решил, что пять процентов – небольшая часть. Согласился, что после сбора урожая рассчитается. Однако на этом проверки не кончились. Дальше последовали санитары, ветеринары, налоговики и так далее и тому подобное. Закончились проверки как раз к сбору урожая. Собрать урожай оказалось тоже делом несложным. И раздав положенные проценты проверяющим органам, Федор с удовольствием пересчитал оставшуюся часть урожая. Оставшейся репы хватало на покупку лошади, нового инструмента, и на жизнь до нового урожая. Обрадованный Федор аккуратно собрал репу в мешки и стал решать, где репу лучше продать. Пока Федор думал, появились у Федорова дома иноземцы-перекупщики и давай уговаривать Федора продать им репу по копеечке за мешок.
– Да ведь это грабеж! – возмутился Федор. – Слыхивал я, что в городе ее продать можно по десять копеек, а если отвезти в дальние северные города, то и по рублю. Не продал иноземцам-перекупщикам Федор своей репы, а стал сам собираться в путь.
Выехал Федор с первыми петухами. Уселся поудобней поверх нагруженной репы и с мечтами о хорошей жизни начал свой долгий путь. Уже к открытию рынка Федор, в нарядном сюртуке, гладко выбритый, стоял на городском рынке среди торговцев. Рядом с Федором тоже торговал репой мужик с разбойничьей внешностью.
– Почем репу-то будешь продавать, мил человек?
– По копейке, – буркнул в ответ незнакомец.
– Как по копейке»? – опешил Федор. – Ведь только чтобы все расходы да поборы оправдать, ее надо по пять копеек торговать. А ведь еще и прибыль надобно поиметь.
– Моя репа, как хочу, так и торгую, – ответил сосед. Скоро появились первые покупатели. И все прямиком к Федорову соседу. Ведь у Федора репа по десять копеек, а рядом по копейке. Час стоит Федор, два, никто не идет к Федору за дорогой репой. Пошел Федор квасу выпить. Мужики рядом оказались. Разговорились.
– Ничего не могу понять, как человек репой по копейке торгует?
– Эх, глупый ты человек, – ответил один из собеседников. – Не платит твой сосед ни аренды за землю, ни поборов, ни налогов. Защитник у него хороший, сам жандарм-полицейский. Продаст он свою репу, поделится с жандармом-полицейским долей, и поэтому прибыль у него от такой торговли. А от всех лишних расходов его покровитель защитит, «крыша» это сейчас называется.
Грустно стало Федору от такого положения дел, и решил он свою репу в дальних северных городах продать. Погрузил он обратно ее на телегу и отправился прочь из города. К обеду появился первый пост полицейский на дороге.
– Стой Федор, что везешь, куда путь держишь?
– Еду, однако, репу свою в далекий город северный продавать.
– Так, Федор, а почему у тебя нарушений столько на телеге?
Какие нарушения, Федор уточнять не стал, и молча сгрузив мешок с репой, поехал дальше. Не успел Федор и версты проехать, как новый пост – ветеринарный. Опять мешок репы решил все проблемы. А за ним был еще пост санитарный, затем налоговый и еще много-много непонятных Федору проверяющих постов, которые оберегали Русь-матушку от таких диверсантов с репой. Только не мог понять одного, Федор, зачем такие кордоны выставлены, если за мешок с репой можно черта лысого провезти. Долгий путь был у Федора и на каждом посту отдавал Федор по мешку репы. Так и добрался Федор до города далекого северного.
Подъехал Федор к рынку, где и был остановлен теми же иноземцами-перекупщиками, что были у него в деревне.
– Стой Федор, мы этот рынок контролируем. Отдавай нам репу оптом по копейке за мешок, а иначе ни репы, ни лошади тебе не видать.
Испугался Федор и припустил подальше от того рынка, который иноземцы контролируют. Поехал Федор в другой город северный и там иноземцы на рынке. Решил Федор в столицу репу везти, уж там-то, думал он, точно власть русская должна быть. Но и в столице Федора тоже встретили иноземцы на рынке. Повернул Федор свою телегу и уже к первым морозам приехал домой. За долгую дорогу осталось у него всего два мешка репы.
Наварил себе Федор самогона из оставшейся репы и запил. Долго пил Федор и все царя ругал за его указы бестолковые. Так и умер он, то ли от самогона выпитого, то ли от жизни такой собачьей.
Последнее, что видел Федор, как строили забор высокий вдоль всей улицы. Да так, чтобы за ним разваленного дома Федора видно не было. И красили его розовой краской. Царь, говорили рабочие, скоро приедет. С проверкой. Будет по губернии разъезжать. Эх, хорошо царю, все у него в розовом цвете, подумал напоследок Федор.
6–9 мая 2005 годаГеленджик
Лешка бежал все быстрее и быстрее по деревянной лестнице, круто спускающейся вниз с горного склона. В какой-то момент он сильно оттолкнулся от ступеньки и взлетел над землей. Дыхание перехватило от сильного ветра. Все тело охватила необычайная легкость, дикий восторг разрывал грудную клетку и вырывался наружу радостным криком. Я лечу!!! Он взмахнул руками и поднялся еще выше. Ему хотелось, чтобы все видели, что он летит. Он, Лешка Понамарев, незаметный парень из рабочего поселка, умеет летать. Но, посмотрев вниз, он обнаружил, что людей на земле нет. Ну почему никого нет, люди, где вы? Посмотрите, как я летаю. Очередной взмах руками, и он поднялся еще выше, еще взмах – еще выше. Ему хотелось, чтобы его радость разделили друзья, чтобы на следующий день весь поселок бурлил от фантастической новости: Лешка летал. С высоты птичьего полета он видел весь поселок. Школа, клуб, автопарк, где работал его отец, дом, где он жил – все это было так знакомо и обычно, как будто Лешка летал каждый день. И чувство невесомости, и необычайную радость полета запомнит он на всю жизнь и, вспоминая каждый раз, будет испытывать громадное блаженство. Он чувствовал, как ветер дует ему в лицо, мешая смотреть, как учащенно бьется сердце в груди. Но самое главное – это чувство полета, которое невозможно описать, о котором нельзя рассказать, но которое сводит с ума. Нет, это не те ощущения, когда сидишь в кресле пассажирского лайнера. Когда многотонная машина, оторвавшись от полосы, лишь дрожанием своего корпуса и мелкой болтанкой дает понять, что ты летишь.
Для того чтобы по-настоящему почувствовать свободный полет, необходимо слиться в единое целое с самолетом. Управлять им так, чтобы казалось, что управляешь мыслью, а не ручкой управления. И тогда почувствуешь, что ты не в самолете, а, раскинув руки, летишь навстречу облакам. И все кругом подчинено тебе. Ты Бог, ты Создатель, ты Властелин земли. Нет большего счастья и большей власти, чем быть свободным от притяжения земли.
Вдруг яркая вспышка, и Лешка открыл глаза. Он лежал на теплой, прогретой весенним солнцем, земле. Недокопанный огород и воткнутая в землю лопата вернули его к действительности. Как странно, он проснулся, а ощущение полета осталось и сладостной негой разливалось по всему телу. Он мог представить приснившийся полет в мельчайших подробностях. Как обидно! Казалось, все это происходило наяву. Неожиданно его внимание привлек крутивший высоко в небе виражи и петли маленький учебно-тренировочный самолет Л-29. Вот он, виновник его неожиданного сна. Волею судьбы Лешкин огород был расположен в центре пилотажной зоны одного из аэродромов авиационного училища летчиков. Обычно самолеты появлялись над Лешкиным огородом в марте и не давали ему спокойно жить до прихода моросящих туманов в октябре. Все это время любимым его занятием было наблюдать за самолетами, выполнявшими в небе непонятные ему фигуры пилотажа. Он мог любоваться этим фантастическим зрелищем на уроке из окна класса, во время торжественного сбора на школьной линейке, за занятиями музыкой в музыкальной школе. И все-таки любимым местом наблюдения был огород. Только здесь он мог в полной тишине наслаждаться полетом этого маленького, размером с пчелу, самолета. И в это время он был тем самым самолетом. Он переносился в пространстве за облака и подчинялся командам пилотов. Вот выполнялся неглубокий вираж. Маленький крен, и самолет выписывает в небе ровный круг. Затем пикирование, и ты несешься к земле с набором скорости, и встречный ветер все сильнее давит на грудь, не давая дышать. Вывод из пикирования, и перегрузка многократно увеличивает твой вес, превращая каждое движение тела в мучительное усилие. Все эти ощущения продолжаются с вводом самолета в петлю Нестерова. И вот ты уже несешься вертикально вверх, плавно ложишься на спину, в это время перегрузка уменьшается до нуля, и ты перестаешь чувствовать свой вес вовсе. В тот момент от невероятной легкости перехватывает дыхание и теряется ощущение пространства. Верхняя точка пройдена, и опять плавно нарастающая перегрузка, и опять ты несешься к земле, и опять растет твой вес, и мешает дышать ветер. Лешка никогда в своей короткой шестнадцатилетней жизни не летал на самолете. Но любое движение самолета он ощущал каждой клеткой своего тела. Переворот, у Лешки перехватило дыхание от отрицательной перегрузки. Затем глубокое пикирование, и все тело сжимает от увеличивающегося веса. Наконец пилотаж закончен, и самолет улетает на базу. А Лешка лежал на земле и смотрел в опустевшее небо. Он получил такую эмоциональную нагрузку, что некоторое время от усталости не мог подняться с земли. Оставались ощущения легкости, усталости и мечты. И не было у Лешки большего блаженства и большей радости в жизни, чем то, когда он лежал на земле после выполненного пилотажа и смотрел в опустевшее небо. Как будто вместе с тем улетевшим самолетом улетела Лешкина душа. А он остался только телом человека, лежащего на земле. Вдруг, как гром среди ясного неба, скрипнула калитка. Это пришла мама. Увидев недокопанный огород, одиноко воткнутую в землю лопату и развалившегося среди огорода Лешку, она пришла в ярость.
– Ах, ты, биссова кровь, да як жешь ты можешь лежать, когда пол-огорода не копано? На двори уже лито, а у нас еще огород не докопан. Да в кого ты такой лентяй уродился? Ну, весь в отца. И что же я при трех мужиках буду одна горбатиться на этом проклятом огороде?
У Лешки был младший брат пятиклассник Колька. Мама ругалась незло, но Лешку в этот момент начинала мучить совесть. Он схватил лопату и начал быстро перекапывать оставшуюся часть огорода. Видя такое усердие, мама успокоилась и принялась за свою, знакомую с раннего детства, огородную работу. Лешка жил в рабочем поселке, а мама работала в единственной на всю округу библиотеке. Она пользовалась большим уважением среди односельчан за трудолюбие и знание своего дела. Она знала весь перечень книг на память. Кроме того, к ней приходили за последними новостями в мире, области, районе и поселке. Мама прослыла эрудитом во всех областях. К ней шли за советом школьники, сдающие экзамены, старики, чтобы им объяснили последние постановления КПСС, женщины со своими женскими бедами, мужчины с проблемами на работе. Сейчас это можно было бы назвать общественной приемной народного депутата.
В поселке, который находился в Чечне, в горах, проживали представители разных национальностей. Казалось, здесь собрались люди после великого потопа. Это были осетины, кумыки, русские, дагестанцы, армяне, украинцы, кабардинцы, ингуши, грузины, чеченцы, аварцы и еще много-много других маленьких и больших народностей. Когда Лешка был совсем маленький, чеченов в их поселке не было вовсе. И когда стали появляться первые переселенцы, русские в поселке заговорили о переезде. Было непонятно, почему эти люди начали так агрессивно заявлять свои права на эту землю и почему они не любили русских. Почему-то было не принято обсуждать, за что чечены были высланы. Многое в этой темной истории Лешке стало понятно после того, как он стал свидетелем пьяного разговора отца со своими приятелями. Отец рассказывал, как выселяли чеченов из горного аула. В то далекое время он, двенадцатилетний пацан, вместе со своим отцом плотничал по деревням и аулам. Работы было мало, поэтому они рисковали, забираясь в самые отдаленные чеченские селения. Местные жители не отличались гостеприимством, и поэтому ночевали работники зачастую прямо под открытым небом. Так было и в ту роковую ночь. Он со своим отцом заночевал недалеко от дороги, которая вела к чеченскому аулу. Вдруг среди ночи их разбудил рокот машин. По горной дороге, ведущей в аул, двигалась колонна военных грузовиков. С места ночевки было хорошо видно, как перед аулом машины остановились и из них стали спешно выпрыгивать военные. Что происходило дальше, отец рассказывал со слезами. Аул оцепили, и из саманных домов стали выгонять всех подряд. То, с какой жестокостью происходило выселение, напоминало карательную операцию. Неподчинявшихся мужчин жестоко избивали на месте. Женщин и детей прикладами загоняли в машины. С собой можно было взять только узелок с вещами. Повсюду были слышны крики мужчин и женщин, плач детей. Срывавшихся с цепей собак расстреливали. То тут, то там раздавались крики о помощи. Весь этот кошмар продолжался не более часа. Военные, погрузив местное население в грузовики и оставив оцепление вокруг аула, уехали. Наступила тишина. Происходило это во время Великой Отечественной войны, и они вначале подумали, что это гитлеровцы, переодетые в форму НКВД. Идти куда-то ночью было опасно, и поэтому они остались на месте ждать утра. С наступлением утра увидели, что аул остался совершенно не тронутым. За изгородью стояла скотина, сапетки, полные кукурузы, куры и гуси неспешно кормились в огородах. Казалось, что сейчас из домов начнут выходить люди и займутся своей привычной работой. Но в ауле не было ни души.
Вдруг опять раздался гул. Из-за поворота показалась та самая колонна грузовиков, которая ночью увезла местных жителей. Притаившись в кустах, невольные свидетели со страхом наблюдали за происходящими событиями. Въехав в аул, колонна остановилась, и из грузовиков стали выбираться люди. По доносившемуся разговору стало понятно, что это переселенцы из Украины. Людей стали распределять по свободным домам. Время близилось к обеду, и поэтому наши путники поспешили в соседний аул, в надежде хоть что-нибудь заработать. Но, подойдя к соседнему аулу, увидели ту же картину. Домой они вернулись без денег, и только там узнали: за то, что чеченцы принимали немецких десантников, Сталин объявил их врагами народа и приказал выслать в Казахстан. Поговаривали, что добрались до места не все.
Возвращались обратно они в конце 60-х годов. Первые переселенцы вели себя довольно тихо. Как правило, многодетные, они все время проводили за работой. Но чем больше чеченцев возвращалось из Казахстана, тем агрессивней они вели себя по отношению к другим народам.
Закончив работу, Лешка направился погонять футбол с местной ребятней. Спустившись вниз, на большое поле, он увидел своих друзей. Сразу включившись в игру, он принялся яростно носиться по полю, громко ругаясь, пинаясь и толкаясь. Это была его стихия. После очередного паса мяч вылетел за пределы поля. Лешка побежал за ним, но его опередил наблюдавший за игрой Мусса. Он уже окончил школу и работал рабочим на буровой. Медленно взяв мяч в руки, он исподлобья посмотрел на Лешку.
– Что-то разыгрались вы не на шутку, – важно сказал Мусса. – Теперь поиграем в другие игры.
Все уже поняли, какие это будут игры и нехотя выстроились в круг. Мусса взглянул на Витьку и Лечу.
– Вы двое.
Мальчишки стали друг против друга.
– Бей! – приказал Мусса. Витька неохотно толкнул Лечу.
– Теперь ты, – посмотрел он на Лечу.
Тот отвесил оплеуху. Витька схватил Лечу за грудки, и они покатились по траве. Бились до первой крови. И как только у Витьки из носа потекла кровь, Мусса прекратил драку. Молча за шкирку он поднял драчунов, Витьку оттолкнул в сторону и, посмотрев на Лечу, торжественно сказал:
– Вот герой! Кто следующий?
Драться не хотелось никому, и все молча уставились в траву.
– Ты, – коротко бросил Мусса, повелительно показывая пальцем на Лешку.
Если Леча и Витька были ровесниками, то Лешка был старше на год. Как только Лешка подошел, воодушевленный победой, Леча набросился на него. Лешке вовсе не хотелось драться, ему было жалко Лечу и поэтому он старался не бить, а отталкивать противника. Но Леча, напротив, почувствовав запах крови, начал изо всех сил наносить удары то в лицо, то в пах, стараясь свалить Лешку на землю. Лешка уворачивался как только мог, но когда Леча попал ему в челюсть, его охватила ярость. Дело в том, что Лешка давно готовился поступать в летное училище, и физическая подготовка была у него на первом плане. Ежедневные утренние пробежки, занятия на перекладине и брусьях сделали его физически крепким и выносливым. И когда противник причинил ему боль, он дал волю кулакам. Удары посыпались на Лечу один за другим. Ловкая подсечка и вот он уже на земле. Но святое правило: лежачего не бить, и Лешка отскакивает в сторону, ожидая, пока противник поднимется. Леча вскакивает мгновенно и вновь набрасывается на противника. Лешку охватывает азарт. Делая обманное движение, он с силой наносит удар Лече прямо в бровь. Удар достигает цели, и кровь брызнула Лешке на рубашку. Леча упал на землю и, размазывая кровь и слезы по лицу, заплакал навзрыд. Неожиданно кто-то скрутил Лешке руки за спиной, и он услышал крик Муссы:
– Бей, отомсти за свою кровь.
Леча не заставил себя уговаривать, вскочив на ноги, он принялся избивать беззащитного Лешку. Прямое попадание под дых, и Лешка падает на землю. Удар ногой в лицо, и из носа хлынула кровь.
– Все, хватит, – приказал Мусса и оттащил Лечу от лежащего на земле Лешки.
Удовлетворенный победой, Леча принялся смывать кровь в протекающем рядом ручье. Мусса со своими взрослыми друзьями пошел дальше, а к Лешке подбежали Ахмед с Витькой и помогли ему подняться.
– Вот зверь, – возмутился Ахмед, глядя вслед уходящему Муссе. – Скажу старшему брату, чтобы разобрался с ним.
Лешка сплюнул кровавую слюну на траву и сквозь зубы сказал:
– Ты чечен, Мусса чечен, а я русский.
И, конечно же, Ахмед понял, что его брат не пойдет разбираться за русского. Он вспомнил, как дома дедушка говорил, что русские отобрали землю предков и что долг каждого мужчины сделать так, чтобы на их земле не было ни одного неверного. Но не мог понять Ахмед, почему он должен прогнать прочь Лешку. Они родились в одном роддоме с разницей в три дня, сколько себя помнит, они были всегда вместе, ели из одной тарелки, спали то у Ахмеда, то у Лешки, даже родители называли их сиамскими близнецами. Они могли поменяться рубашками, порученную родителями работу делали вместе, сидели в школе за одной партой. И не было у них друг от друга ни секретов, ни тайн. Лешка – русский, Ахмед – чечен. Кто поделил людей на разные языки, цвет кожи и волос? Зачем? Нет у Ахмеда никого ближе, чем Лешка. Он ему брат, друг, родная душа. Но закон гор гласит: слово старшего – закон. И поэтому Ахмед предпочел сменить тему и заговорщически прошептал:
– Вчера пацаны на передовой откопали две мины. Говорят, что там еще много осталось. Лопата у меня с собой.
Витька подскочил с земли:
– Айда, пацаны.
И они втроем пошли в Крутую балку, где в годы Великой Отечественной войны проходила передовая линии фронта. Старики говорили, что на этом месте наши остановили немцев и что бои здесь шли три месяца. Сопки переходили то к немцам, то к нашим. Бои были особенно жестокие. Потом две недели подводами вывозили трупы, хороня отдельно немцев и наших. Земля оказалась буквально усыпана неразорвавшимися снарядами и минами. Любимым занятием детворы было взрывать лимонки за огородом. Много детей покалечило. Сразу после войны саперы больше месяца вывозили этот страшный груз и взрывали его в лесу. И хотя после победы прошло много лет, время от времени смертельные находки напоминали о себе оторванными руками-ногами, а то и вовсе смертью совсем молодых пацанов.