– Так может, с собой всё-таки её? Подкову!
Вера хмыкнула, не ответив. Славик не продолжал. Знал, сейчас лучше не ковырять. Замолчал. Преодолев ещё полчаса, оживился, когда они съехали на просёлочную дорогу. Потянувшись, закрутил головой.
– Заросло то как, – попытался начать разговор.
Вера хранила молчание, хладнокровно обруливая глубокие ямы. Преодолев широкое поле, Гелендваген остановился на краю лесополосы. За ней, через редкие прогалины, виднелись крыши. Открыв окно, Вера ждала, поглядывая в зеркало заднего вида на запылившийся седан.
Геннадий подошёл к задней пассажирской двери, оглянулся по сторонам.
– Ждите здесь, – сказала, не поворачивая головы.
Гена кивнул.
До места назначения оставалось около километра.
– Может, поедет? – вновь выдохнула.
Славику показалась, как с выдохом ускорилось её сердце. Ничего не сказал. Это их дело, Веры и деда. Он никогда не видел его. Оставался в машине, ждал. Каждый год в свой день рождения, она приезжала к старому дому на окраине заброшенной деревни, и, уходила, а после, возвращалась со словами, – "Ещё висит, подкова". Славик не понимал, но Вера жёстко пресекала попытки узнать больше, чем ему положено.
Машина остановилась на въезде в деревню, посреди дороги, заросшей высокой травой.
– Ближе подъедем? – Славик пробежался взглядом по голубому шёлку, плотно облегавшему Верину фигуру.
– Ближе нельзя, – спокойно ответила она, выходя из машины. – Но, может время пришло, – добавила, поправив на плече сумку.
Двигаясь изящно и аккуратно, прошла вдоль почерневших изб, зиявших разбитыми окнами, свернула в проулок и оказалась рядом с небольшим участком, огороженным добротным металлическим забором. Обойдя вокруг, встала у пролёта с калиткой, затянутой в крупную рабицу. Положила пальцы в ячею. Дом стоял в центре. Заброшенный и утопающий в высокой траве, но, окна по-прежнему целы.
Покопавшись в сумке, достала сигарету. Закурила. Сощурила глаза, наблюдая за серой тканью в грязном окне. Занавеска не шевельнулась, но Вера знала, он её видит. Потушив сигарету о заборный столб, показала пальцами странный жест. Кивнула, и, улыбнувшись, открыла калитку. К дому пробиралась долго. Нехоженая трава окружила избу так, что, казалось, её утопит. Аккуратно поднявшись по гнилым ступеням, остановилась, положила ладонь на потрескавшееся дверное полотно, и, глубоко вдохнув, толкнула. Внутри было прохладно и сухо. Под ногами скрипели рассохшиеся половицы и стены немного повело, но вещи, покрытые толстым слоем пыли, лежали там, где она их оставила много лет назад. Подкова на месте, висела над покосившимся дверным косяком. Только мышиные следы и помёт по углам были новыми. Прислонилась к стене, замерла, слушая звенящую тишину. Глаза закрылись. Улыбнувшись, увидела, как босыми ногами затопала по цветастым половицам маленькая девочка. Она смеялась и уворачивалась от бабушки, пытавшейся её поймать. Родительский дом был тесным, но бабушке и маленькой Вере хватало. Долгими вечерами, после проверенных уроков она сидела возле окна, разглядывая новые школьные синяки и ссадины. Спрашивая бабушку, пыталась понять, почему так вышло, что они вдвоём и больше нет никого, но она лишь уклончиво отвечала – «Подрастёшь, поймёшь». Плакала, и ничего так сильно не хотела, как поскорее стать взрослой. Так было, пока не появился он. Возник из ниоткуда. Ей не было страшно, и бабушка не возражала, хоть и не верила до конца. Но Вера не хотела, чтоб ещё кто-то знал. Теперь ей не было так одиноко и грустно. Рисуя, рассказывала ему про то, кем станет, когда вырастет. Показывала поделки, сломанные одноклассниками, и приговаривала, – «Ничего, мы им ещё покажем». Он всегда молчал, но Вера придумала систему жестов, язык, понятный только им. Этого было достаточно. Ему могла доверить самое сокровенное, свои мечты о будущем и взрослой жизни. Так хотела, поскорее. Слишком рано, ей пришлось. Стоя над комьями земли, пыталась объяснить высоким людям, что ей нужно домой, и там ждёт он, но отведя в автобус, её увезли в интернат. Вернувшись, через много лет, долго его искала, но дом был пуст. Звала, безрезультатно. Воспоминания плыли дальше, подкрадываясь туда, где грудь сжимало, но как ни старалась забыть, не могла. Нахмурившись, Вера вспомнила мерзкий запах. Руки, прикасавшиеся к ней. Хорошо помнила, как в душный июльский вечер в незапертую дверь ввалились трое. Выследили её, поздно возвращавшуюся со смены. Ещё в электричке заметили. Шли лесополосой и наблюдали куда зайдёт. Ждали. Очнувшись, пыталась освободить связанные за спиной руки, стонала в мольбах, но получала лишь удары по лицу. Допив, один поднялся. Двое улыбнулись криво, потирая руки. Подойдя к ней, поправил вставленную в рот тряпку и взяв под руки, потащил на кровать.