Владимир Фёдорович Власов
Второе воскресение
9. Христос в лесу
Иисус Христос перешел автомобильную дорогу и углубился в лес, уходя все дальше и дальше от железной дорога. В лесу снежный наст оказался твердым, скованный морозом и спрессованный ветрами. Ноги Христа не проваливались в сугробы, кажущиеся застывшими волнами. Идти было легко.
Почти две тысячи лет назад Христос удивил своих учеников, когда пошел по воде. И Петр усомнился в его чуде, испугался и сразу же провалился в воду. Для того, чтобы идти по воде, нужно верить в свои силы, а если понадобится, можно стать легким, как пушинка. И от одной веры вода может превратиться в твердь.
Иисус вспомнил второй день сотворения мира, когда Бог доказал, что можно найти опору даже посреди воды.
"И сказал Бог: да будет твердь посреди воды, и да отделяет она воду от воды'. (И стало так). И создал Бог твердь, и отделил воду, которая под твердью, от воды, которая над твердью. И стало так. И назвал Бог твердь небом. (И увидел Бог, что это хорошо.) И был вечер, и было утро: день второй."
А этот снег – не твердая ли это вода? И лед тверд, и тверже льда есть только камень.
Иисус увидел на снегу следы от шин автомобиля. Дороги нигде не было видно, а снег выдержал даже машину.
Небо было синим-синим, и оно тоже походило на лазурную твердь.
Чуть подальше Иисус увидел коровьи и человечьи следы и сразу понял, что где-то поблизости вершится беззаконие, и Он поспешил на помощь грешникам. Но было уже поздно. Невдалеке замычала корова и грянул выстрел, раскатившись звонким эхом по лесу. Иисус шел туда, где люди нуждались в нём.
Он вышел на большую поляну. Двое людей обдирали кровавую тушу. Рядом лежала только что застреленная корова. В десяти шагах от них стояла легковая машина. Люди ловко орудовали ножами, расчленяя тушу. Расчленённые части они складывали в целлофановые мешки и прятали в багажник машины. Эти двое были охотниками, но необычными: они охотились на коров.
Иисус выступил из леса и молвил:
– Что вы делаете? Опомнитесь! Грешно красть чужое добро.
И злоумышленники от неожиданности вздрогнули. И вначале у них затряслись руки и ноги, а когда один из них опомнился, то схватил ружье и наставил его в грудь Иисуса Христа. Его окровавленные руки тряслись, и он мог убить Христа из страха, и его голос срывался, когда он молвил:
– Что тебе нужно? Убирайся, пока цел. Не видишь, мы заняты своим делом.
– Вижу, – ответил Христос, – вы свежуете ворованных коров.
– Не правда, – заявил человек с ружьем, – это наши коровы.
– Вы нарушаете сразу две заповеди, – возразил ему Христос. – Во-первых, вы крадёте, а во-вторых, вы лжёте. Эти коровы украдены сегодня ночью из коровника в колхозе "Светлый путь". Опомнитесь, я пришел, чтобы спасти ваши души, очистить ваши сердца от скверны.
Злоумышленники переглянулись. Один другому показал, что у пришельца не все в порядке с головой. Увидев, что Иисус пришел один, осмелел и второй злоумышленник.
– Послушай, цыган, катись-ка ты отсюда подобру-поздорову, – сказал он, поднимаясь от туши с окровавленным ножом. – А то мы можем и тебя этим ножичком освежевать.
Он подошел к Иисусу вплотную и приставил нож к его подбородку. Несколько капель крови скатилось с ножа на Христов плащ.
– Что ты корчишь из себя праведника? Сам, наверное, конокрад, а лезешь учить нас, как нужно жить.
И Иисус увидел, что взывать к их сердцам бесполезно, что они заблудшие овцы, ибо они погрязли в грехе и пороке, и, повернувшись, он пошел прочь от них. И один сказал другому: "Надо бы его пристрелить, а то он нас заложит." И другой возразил: "Ты что? Спятил? Это же не корова." И тогда человек с ружьем сказал человеку с ножом: "Сматываемся." И они заспешили, заталкивая остатки туши в багажник. И когда Иисус углубился в лес, машина отъехала с поляны в противоположную сторону.
Иисус со скорбью любил и жалел этих злоумышленников. А на поляне осталась лежать убитая, никому не нужная корова.
10. Разговор ассигнаций в кассе столовой
В то самое время, когда Иисус встретился со злоумышленниками в лесу, Котя переступил порог поселковой столовой близ железнодорожной станции. Он не хотел есть, но так как в его кармане завелся рубль, честно заработанный тяжкими трудами, то он решил депонировать его в калории, надежно сохранив его в своём организме, как верблюд хранит в своем горбу, запас жизненных сил во время долгих странствий.
В столовой за столиками сидело четверо слесарей-механизаторов, лоботрясов-умельцев из мастерской "Сельхоз-техники". Последние два месяца на склады мастерских совершенно прекратилось поступление запчастей, и поэтому у слесарей не оказалось работы, но так как все они были окладниками, то запчасти их не интересовали так же, как сама работа. Большую половину дня они проводили в столовой, благо столовая находилась рядом с мастерской. Обычно они резались в домино или попивали пиво.
Заведующая Ксюша терпела их азартные игры и "маленькое пьянство", потому что, благодаря им, не знала забот об отопительной и водопроводной системе своей столовой. Эти большие мастера могли починить любую вещь "на совесть", если этого хотели, к тому же с заведующей столовой денег не брали.
Когда Котя вошел в столовую, слесаря на минуту от-влеклись от игры и разом посмотрели в его сторону.
– Не из нашего поселка, – глубокомысленно заметил толстый рыжий бородатый слесарь, держа волосатыми пальцами костяшки домино.
– Что-то я его в нашем районе не видел, – произнёс лысый слесарь в очках. – Должно быть, приезжий.
– Самый настоящий бродяга, не видишь, в каком рванье, – констатировал бывалый слесарь со шрамом на подбородке.
Самый молодой, щупленький слесарь ничего не сказал. У него не было ни жизненного опыта, ни своего мнения. Слесаря опять увлеклись игрой, и доносились только стук костяшек и выкрики игроков: "Дубль…, качусь…, рыба…"
Котя взял поднос и подошел к раздаче. Перед ним у стойки изучал меню плешивый бородатенький человек в железнодорожной форме с какими-то знаками отличия. Он только что проехал до города и вернулся. Как говорят, челночный рейс: туда-сюда, туда и обратно. И вернулся он как раз к обеду. Человек долго и внимательно изучал меню на стене, как будто был ревизором из управления общественного питания или работником ОБХСС. Его все знали. Он являлся жителем этого поселка. Уважаемый человек.
Заметив Котю, он поспешил взять поднос и подойти к раздаче, встав впереди Коти, хотя очереди никакой не было. Впрочем, он имел полное право быть первым в очереди из двух человек, во-первых, потому что прибыл в столовую первым, во-вторых, потому что принадлежал к контролирующей элите общества, в-третьих… Одним словом, у него было достаточно прав, чтобы быть в очереди первым.
На его подносе уместились тарелочка с салатом из капусты, тарелка побольше с борщом, тарелка поменьше с фрикадельками и картофельным гарниром, стакан компота и два кусочка хлеба. На подносе Коти уместились тарелочка с салатом из капусты, тарелка побольше с борщом, тарелка поменьше… и так далее, одним словом, все то же самое и те же два кусочка хлеба. Другого выбора в столовой не было и быть не могло. Меню всегда оставалось стабильным и вечным. Когда человек приблизился к кассе, кассирша ему мило улыбнулась и ангельским голоском сказала:
– С вас девяносто семь копеек.
Человек вытащил толстый бумажник и дал ей рубль. Кассирша вежливо улыбнулась и сдала сдачи три копейки.
Кассирша хотела обсчитать Котю на двадцать три копейки (к чему церемониться с заезжими), но у нее этого не получилось. У Коти все было в порядке с арифметикой. Он отдал ей свой единственный рубль и получил законную сдачу – три копейки.
И тут произошла приятная встреча. В ящике кассы встретились две новенькие хрустящие рублевые бумажки, которые еще утром лежали вместе, как у Христа за пазухой, в бумажнике сержанта милиции Макарова. Это были сестрички, абсолютно друг на друга похожие, их разделял только один номер. Утром в их компании находилась еще одна сестричка, но, к сожалению, уплыла в неизвестном направлении.
– Ах, какая приятная встреча, – сказала сестричка, побывавшая в бумажнике человека в железнодорожной форме.
– Ах, какая неожиданная встреча, – воскликнула сестричка, томившаяся в грязном кармане Коти. – А я думала, что мы уже никогда не встретимся. Скорее расскажи, что с тобой приключилось сегодня. Ах, как интересно!
– После того, как мы расстались, и вы с другой сестренкой остались в буфете, я поехала с моим бедным господином в поезде. У него не было билета, и его оштрафовал мой новый господин – контролер. Вернее, он его не оштрафовал, а просто конфисковал меня у него и положил в свой бумажник.
– Ах, какой негодяй!
– И не говори, дорогая.
– За одно утро он положил в свой карман тридцать девять рублей.
– Неужели по железной дороге ездит так много зайцев?
– Еще бы им не ездить, моя милая, билет до города стоит три рубля, а они ему платят всего один рубль без квитанции, и никто не остается в накладе. Вот так эти добропорядочные люди и делают из государственных предприятий кормушку.
– Вот никогда бы не подумала, а с виду такой интеллигентный.
– Еще бы не стать ему интеллигентным. Контролер-ворюга. А где ты была, что видела?
– Как только я попала с моей сестренкой в буфет, то такого нам порассказали о нашей буфетчице ассигнации разного достоинства, что диву даешься. Она и обманывает покупателей, и сама делает пересортицу, сама устанавливает цены. За день в ее кошельке оседает от семидесяти до ста двадцати рублей.
– А с виду очень скромная и стеснительная женщина.
– Много таких в этом мире скромных и стеснительных.
– Жулье, кругом жулье, одно жулье, – зашуршали другие бумажки разного достоинства. – Еще насмотритесь за свою жизнь на этих порядочных, интеллигентных, скромных и стеснительных…
Среди всех денег в кассе две рублевые сестрички были самыми молодыми.
Котя без всякого аппетита проглотил обед и тут же уснул за столом. Вся его кровь отлила от головы к желудку.
Когда наедаешься пищей в таком изобилии, она теряет всякий вкус.
Котя спал. Слесари стучали костяшками домино. Контролер, скромно пообедав, ушел. Все выглядело мирно и благопристойненько.
– А что потом случилось с тобой? – спросила рублевка свою сестричку.
– Потом я попала вместе со сдачей к старухе уборщице, но у нее пробыла совсем недолго. Ты даже представить себе не можешь, что происходит на этом свете, и чего я натерпелась. Эта старуха всучила меня голому мужчине, и он бегал по морозу, зажав меня в кулаке.
– Ах! Ах! Какая невероятная история! – восхитилась сестричка. – А что было потом?
– Потом я попала в его грязный карман. И только после этого мы с тобой встретились.
– И как тебе приглянулся твой последний господин?
– По-моему, он милый человек. Во всяком случае, я не заметила, чтобы он крал.
Котя что-то буркнул сердито спросонок. Он не любил, когда его хвалили. Переложил голову другой щекой на стол и продолжал видеть новые вещие сны.
Когда Котя проснулся, за столиком рядом со слесарями сидел колхозный сторож, вернувшийся с соседней станции, и рассказывал:
– В колхозе "Светлый путь" сегодня ночью опять украли двух коров. Это цыгане воруют. Лошадей в колхозе не стало, так они и переключились на коров. Вчера вечером я лично был свидетелем, видел собственными глазами, как на станции сержант Макаров задержал их главного цыгана. Тот, говорят, сразу же раскололся и сказал, что они стоят недалеко всем табором. Жрать им нечего, так вот украдут коровенку и потом неделю гужуются, жрут одно мясо.
– А что им делать? Цыгане не привыкли работать, – произнес глубокомысленно толстый рыжий бородатый слесарь, перебирая волосатыми пальцами костяшки домино.
– Все это вранье, – вдруг произнес Котя. – Коров украли не цыгане.
Все разом повернули головы в его сторону.
– А кто же? – обалдело спросил колхозный сторож. – Если не цыгане, то кто же?
– Коров у вас крадут двое человек. Оба они из города. Один из них инженер, а другой преподаватель института.
– Ты что же, из милиции? – спросил сторож, подозрительно осматривая Котю с головы до ног.
– Нет, не из милиции. И тот человек, которого задержал вчера сержант Макаров, тут ни при чём. У него не оказалось с собой документов.
– Поди-ка, ты и это знаешь? – с издевкой протянул сторож. – Ты, что ли, присутствовал там на станции при задержании цыгана? Я что-то тебя не припомню.
– При задержании не присутствовал, а вместе с ним в одной камере сидел.
Сторож даже присвистнул от удивления.
– Так значит, ты из одной шайки с ним?
– Ну и дела! – произнес самый молодой, щупленький слесарь, не имевший жизненного опыта.
Все молча таращили на Котю глаза.
– Я не имею никакого отношения ко всему этому делу, – заявил Котя.
– За что же тебя посадили за решетку? – спросил сторож.
– За бродяжничество.
– А откуда ты знаешь об этих двоих, которые украли коров?
– Откуда, откуда, – замялся Котя, – сон только что видел.
Сторож и слесари разразились хохотом.
– Ах, умора, – визжал лысый слесарь в очках, – он увидел сон. Ха-ха-ха. Может быть, ты их и поймал во сне?
– Поймать-то я их не поймал, – ответил серьезно Котя. – А вот пойманы они будут. И очень скоро.
– Когда же это? Может быть, ты и время назовешь. Э-хэ-хэ-хэ, – держался за животик бывалый слесарь со шрамом на подбородке.
– И назову, – спокойно ответил Котя. – Это случится через сорок пять минут.
– Ха-ха-ха!
– Хе-хе-хе!
– Хи-хи-хи!
– Не я поймаю, а поймает их ваш участковый милиционер сержант Макаров.
И сторож, и слесаря корчились от приступов смеха. Слезы бежали у них из глаз. А молодой щупленький слесарь сполз коленями на пол и, показывая пальцем на Котю, вопил:
– Вот он, выискался ясновидец! Хи-хи-хи, а я все думал, кто это там сидит.
– Не верите, не надо, – сказал Котя и отвернулся от них в сторону окна.
Когда приступы смеха прошли и все немного успокоились, сторож, вытирая кулаком слезы, сказал:
– Ты бы, парень, поменьше трепался. Здесь у нас не любят болтунов, которые врут, потеряв всякую совесть.
– Я не вру. Сами убедитесь в этом, – с достоинством ответил Котя.
– Если хотите, я наперед скажу вам о всех событиях, которые произойдут в округе.
– Ну и что же это за события такие? – спросил сторож. Слесари уже теряли к этой шутке интерес.
– Сегодня ночью, например, близ вашего поселка произойдет авария. Перевернется грузовая машина, но водитель останется жив, хотя и пострадает.
– И кто же этот водитель?
– Я во сне не разглядел его лица, было темно, потому что это произойдет ночью. А завтра в колхозе "Трудовой кооператив" сгорит коровник вместе со сторожем и всеми коровами, – продолжал пророчествовать Котя.
Но его уже никто не слушал. Каждая шутка тоже имеет свои границы. Слесари забивали своего "козла", а сторож наблюдал за ними, увлекшись игрой.
Котя посидел еще немного в столовой, встал и вышел на свежий воздух.
11. Шантаж
В то время, когда в столовой поселка, что расположен близ железнодорожной станции, Котя предсказывал грядущие события по своим вещим снам, в городе директор фабрики Чубов только что провернул выгодное дельце. В его кармане увязло двести пятьдесят рублей. Что ни говори, деньги достались даром, можно сказать, упали, как манна с небес.
Правда, затрачены некоторые умственные усилия, проявлено немного изворотливости. Однако все не так уж плохо получилось. Чистая комбинация ума, и четверть тысячи в кармане. Есть определенный риск, но в нашей жизни и шага не сделаешь без риска. Правда, есть закон, который может больно прищемить хвост. Но, как говорится, Бог не выдаст, свинья не съест.
А потом, разве двести рублей – деньги? Жизнь стала ужасно дорогой. Пальто жене стоит семьсот рублей, дочери – дубленка, сыну – дубленка. Кооператив, машина, гараж, еще и дача в придачу. А скоро еще один кооператив нужно будет строить. Так что эти двести пятьдесят рублей – детишкам на молочишко, но по копеечке может набежать миллиончик. Вот они, миленькие десяточки, в бумажнике. Что ни говори, а приятно.
Чубов стоял у входа в ресторан и блаженно поглаживал грудь, где лежал бумажник с хрустящими ассигнациями. Он решил зайти в ресторан, отметить это событие без излишеств, скромно, в одиночестве. Спиртного – ни грамма. Так только, вкусно пообедать. Севрюжка, икорочка, котлеты по-киевски. Можно и бутылочку пива, но нет, не стоит, будет пахнуть, а нужно еще зайти на работу.
В ресторане Чубов скромно устроился в углу. Зачем привлекать внимание к себе. Он вкусно поел. На душе было тревожно и весело. День был пасмурный, пробрасывал снежок, солнце за весь день так и не показалось ни разу. В такие дни только и делать себе приятные подарки.
Когда Чубов выходил из ресторана, его остановил старый однокашник. Один из спившихся. Чубов давно бы перестал с ним здороваться, но однокашник сам его примечал, и все время – одно и то же, одно и то же…
– Здорово живёшь!
Сам однокашник жил не очень здорово. Часто попивал. Жена его оставила, с работы постоянно выгоняли за пьянство. Из денег, которые у него иногда водились, нужно было посылать алименты. К тому же иногда он посылал немного денег своей старой матери в деревню.
– Пальто новое, шапка новая, должно быть, из соболя. Из соболя.
С началом морозов Чубов сменил кожаное осеннее пальто и мягкую фетровую шляпу на более теплое пальто из ламы и соболиную шапку, по сезону, и чувствовал себя во всем новом наряде так же великолепно, неотразимо и уверенно, как и прежде. Нет, что ни говори, а одежда значит очень многое.
– Небось, шестьсот рублей отдал за такую шапку?
– Шестьсот.
– Вот я и говорю, здорово живешь.
– А кто тебе не дает?
Однокашник безнадежно махнул рукой. Его морщинистое лицо изобразило гримасу. Он засунул красные руки в карманы потрепанного пальто. У него не было даже перчаток.
– Извини, Паша, спешу, – сказал Чубов. Разговоры с этим опустившимся типом ему никогда не доставляли удовольствия.
– Значит, занят, – многозначительно произнес бывший друг. – Ну что же, не смею задерживать. А я так рад был тебя встретить, давно ведь не виделись.
Чубов вспомнил, что они встречались в конце осени и он одолжил тому три рубля. Впрочем, слово "одолжил" не соответствовало действительности. Больше подходило слово "подарил". Уж очень тогда друг жаловался, что ему нужно повидать больную мать в деревне, а билет до деревни стоил три рубля. Ну, дал ему трешку, что поделаешь. В последний раз. Друг задолжал ему уже двадцать семь рублей, и получить с этого прощелыги свои деньги Чубов уже не надеялся. Долги тот, по-видимому, никому не возвращал. Как ни странно, от друга не пахло перегаром. "Ещё не успел", – подумал Чубов.
– Ну, бывай.
Чубов уже было двинулся своей дорогой, как однокашник придержал его за локоть. Это ему сошло.
– Что такое?
– Послушай, будь добр, займи мне пятак.
– С какой стати? Ты у меня и так уже около тридцати рублей занял.
– Считаешь?
– А как же.
– Это хорошо, что считаешь. Ну, займи, будь другом, позарез нужно. Я совсем на мели остался. Только с вокзала. В поезде контролер последний рубль забрал.
И однокашник в подтверждение своих слов вывернул карманы пальто.
– Нет у меня денег, – твердо заявил Чубов. Когда-то нужно было кончать с этим делом.
– У тебя-то нет денег? – осклабился однокашник. – Да у тебя их куры не клюют.
– А ты их считал?
– Считал.
– Сколько есть, все мои.
– Разумеется, – однокашник захихикал.
Его лицо опять избороздили морщины. "Как он постарел, а ведь мы одного года рождения", – подумал Чубов.
– Так значит, не займёшь?
– Нет, не займу, Павел, – наотрез отказал Чубов.
Прежние друзья смотрели друг на друга неприязненно, почти враждебно. И тут произошло чудо. Павел вдруг заговорил, как в бреду, не отдавая отчета своим словам.
– А я тебя поймал.
Произнес он эти слова таким ласковым и заговорщицким голосом, что в душу Чубова моментально змейкой вползла тревога.
– Ты меня поймал? На чем? Что за ерунду ты мелешь?
– А вот представь себе: поймал. Как, думаю, такие люди, как ты, приспосабливаются к жизни. Ну, и стал потихоньку за тобой шпионить.
– Ну и что? Хочешь взять на пушку?
– Вот и выследил тебя все-таки. По правде сказать, ушло у меня на это почти полгода.
Павел говорил то, что сам не ведал. Он даже не знал, зачем это говорит. Правда, последние полгода он задумывался над тем, как удается жить таким, как Чубов, но никакой слежки он не вел. Так только, размышлял на досуге.
Внутри Чубова все похолодело.
– Попался все-таки, голубчик, – злорадно объявил Павел.
– Что ты мелешь? Где попался? Как попался?
Чубов произнес эти слова совсем негромко, вокруг было много прохожих.
Повалил густой снег. Он кружился и хлопьями ложился на дрянненькое пальто и затасканную шапку однокашника.
– Что? Неприятно стало? – скривился тот. – У кого совесть не чиста, тому всегда бывает неприятно. Когда воруешь, то и душа себе места не находит. Вон как побледнел.
– Да я тебя сейчас сдам в милицию за поклеп на честного человека, – сквозь зубы процедил Чубов.
Все его нутро закипало от злобы.
– Сморчок ты поганый, что ты передо мной фиглярничаешь? Строишь Ваньку-дурака. Я тебе покажу "воруешь", за оскорбление личности пойдешь под суд.
– Очень бы я хотел с тобой оказаться в милиции, – мечтательно произнес Павел и внутренне содрогнулся.
Он совсем не хотел этого говорить, но все получалось помимо его воли. Его даже бросило в пот.
– Порассказал бы я им о тебе очень многое. Думаю, что лет на пятнадцать потянули бы мои показания.
– Какие еще показания? Ты… – Чубов никак не мог подобрать слово, чтобы не очень оскорбить школьного товарища.
В душе он начинал уже побаиваться Павла.
– Ты лопух, – наконец, произнес он.
Почему он назвал Павла "лопухом", он и сам не мог объяснить. Чубов явно нервничал и терял присущее всегда ему хладнокровие.
"Нет, так не годится. Нужно взять себя в руки. Даже с этим лопухом нужно говорить осторожно, не показывать. своих эмоций." – подумал он.
– Говори же! Что тянешь резину. Что выследил? Что узнал?
Школьный товарищ явно тянул время, то ли не знал, что сказать, то ли наслаждался испугом, который не мог скрыть его самодовольный друг, то ли его смущал сам факт, что он докатился до такой низости, что впервые в жизни шантажировал другого человека. Впрочем, он и сам этого не смог бы объяснить.
Бывшие друзья стояли друг против друга и выжидательно смотрели друг другу в глаза. И это противостояние и затягивающаяся пауза накапливали в каждом из них энергию, готовую вылиться в яркую вспышку молнии. И была такая секунда, когда они могли убить друг друга. Вся эта сцена представляла собой картину потрясающую и даже, в каком-то смысле, возвышенную.
"Наконец-то, уколол", – сверлила мысль в голове Павла.
"Берет на испуг. Знал бы, сказал", – судорожно думал Чубов.
– Я тебя застукал.
– Доказательства.
И тут началось невероятное. Павлу словно кто-то ломом разжал рот и схватил челюсти клещами. Его губы непроизвольно то разжимались, то сжимались, повинуясь какой-то неведомой силе, а с языка слетали трескучие фразы, изобличающие всю воровскую жизнь Чубова.
Сам Карл Маркс, написавший свой великий труд "Капитал", не смог бы с такой аналитической глубиной и предельной ясностью вскрыть причины накопления благосостояния и основы процветания Чубова. Павел вещал обличительные доказательства: даты сделок, номера липовых накладных, суммы гонораров за махинации и мошенничество, получаемые от других подпольных акул, – одним словом, весь длинный перечень уголовных преступлений Чубова за последние полгода.
У бедного Чубова от страха онемел язык и все четыре конечности, он побледнел, став белым, как снег. Тому, кому доводилось слышать о соляном столбе, нужно было бы для наглядности хотя бы одним глазом увидеть в этот момент Чубова. Бывают минуты, когда страх полностью парализует даже самого отъявленного наглеца и конченого жулика. И он превращается в соляной столб. Тогда у него можно смело забирать все его состояние до последней нитки, он и пальцем не пошевелит.
Такое и произошло в данном случае, но Павел оказался очень неопытным человеком в подобных делах. Должно быть, правильно Чубов назвал его лопухом.
– Что ты собираешься со всем этим делать? – произнесли побледневшие губы подпольного магната.
– Пойти в милицию и рассказать.
– Но это же подло, Павлик, предавать друга. Разве нас с тобой не учили этому в школе? Ты не заложишь своего старого школьного товарища.
Чубов готов был задушить своего старого школьного товарища, но действовать нужно было осторожно и тонко.
– А наживать такие барыши на форменном грабеже государства и своих сограждан не подло?
– Павлик, брось эту демагогию, ты же хороший парень. Я любил всегда тебя в детстве. Помнишь, угощал ирисками, а один раз даже подарил щенка. Так неужели мы будем с тобой сводить какие-то счеты, мы с тобой ни разу за всю жизнь не поссорились. Я прощаю тебе долги.
– Само собой…
– Надеюсь, ты не станешь меня шантажировать?
– Как сказать.
– Чего ты хочешь?
– Пять тысяч.
– Пять тысяч?!! – Чубов произнес эту фразу с таким удивлением, что Пату показалось, что он попросил у того жизнь или последнюю рубашку.
Но Чубов удивил совсем иному. Запроси сейчас Павел у него пятьдесят тысяч, он выложил бы их, не задумываясь, лишь бы спасти свою шкуру.
Так в минуты опасности нечистая совесть от страха завышает цену своего искупления, но такое случается только в минуты отчаяния, а затем рассудок берет верх и понижает тариф до минимума. Так произошло и в данном случае.
– Три тысячи, – вдруг сбил цену Павел, видя неподдельное изумление а лице школьного товарища.
И в эту минуту Чубов опомнился и, как говорится, взял себя в руки.
– Ты сдурел, у меня таких денег нет.
Такие деньги были у Чубова, и не только такие. О-го-го!
Сколько он мог выложить тысяч, если бы это понадобилось для какого-нибудь серьезного предприятия. Впрочем, для лопуха и трёх тысяч было много. Дело принципа. А Чубов любил торговаться. В царское время он был бы выдающимся предпринимателем. Но, как говорится, бодучей корове Бог рога не дал.
Тысяча тоже оказалась слишком большой суммой.
– Пять сотен и все, больше не торгуюсь, – решительно заявил шантажист.
Чубов понял, что с этой мертвой точки противника сдвинуть будет невозможно, но сделал последнюю попытку. Он вытащил бумажник и вынул из него двести пятьдесят рублей, заработанные за одно утро.
– Вот отдаю тебе все. Видишь, бумажник пуст. Отрываю, можно сказать, от сердца последние.
Павел не знал цену деньгам, потому что в жизни вряд ли ему приходилось держать большую сумму, и поэтому тут же согласился взять эти мизерные крохи от огромного подпольного состояния своего школьного товарища.
Если бы ангел увидел эту сцену со своей небесной галерки, он, наверняка, покачал бы головой и с сожалением сказал Павлу: "Ну и дурак же ты, братец!"
Павел смял горсть бумажек и сунул в карман, еще не веря в свалившееся на него счастье. Он мотнул головой, как бык, словно потерял дар речи от ужасного потрясения. Повернулся и пошел прочь, ничего не сказав своему бывшему школьному товарищу.
– Прощай, Паша. Будь счастлив, – крикнул ему вдогонку Чубов и процедил сквозь зубы: – Ну и гад! Скотина. Чтобы ты подавился этими деньгами. Чтоб ты сдох и мои глаза тебя никогда не видели.
Снег перестал падать, но небо оставалось по-прежнему пасмурным. На душе у Чубова было пасмурно и тревожно, он шагал в толпе прохожих и удивлялся, как просто отдал свои деньги и откуда этот лопух Паша мог узнать о его тайных махинациях. Об этом ему предстояло долго и мучительно думать.
Павел же направился в другую сторону, сжимая в кармане пальто пачку десятирублевок, целое состояние. В этот день ему предстояло пережить еще одно потрясающее событие. Он шел, как пьяный, не замечая ни прохожих, ни светофоров, и чуть было не угодил под троллейбус. Справедливо гласит народная мудрость, что счастье дуракам нужно отпускать по крупицам, иначе они лишатся своего рассудка, и без того скудного.
