Владимир Фёдорович Власов
Секретные доклады
2. Доклад о странной супруге студента Сунь Кэ
Во время «Далеко Идущей Истины» правленья (763-764)
Студент Сунь Кэ жил, на экзаменах он провалился,
Не знал, ему в делах, какое выбрать направленье,
В Лояне (1) временно, одно жильё сняв, поселился.
Раз у пруда принцессы Вэй (2) гулял он, дом приметил,
Который средь красот природных в парке затерялся,
Своим он видом от усадеб чем-то отличался,
К воротам подошёл Сунь, никого из слуг не встретил.
Большой дом был, как будто бы, построен там недавно,
Узнал он от людей, принадлежало то владенье
Известной госпоже Юань из семьи, всем достославной.
Он постучал в ворота, чтоб узнать о поселенье.
Никто на его стук из здания не отозвался,
Во двор у входа хижина стояла, небольшая,
Для посетителей была приёмная, такая,
Сунь отодвинул занавеску, там, войдя, остался.
Через какое-то там время стук дверей раздался,
И вышла девушка во двор, блистая красотою,
Её изящество было, как жемчуг под луною,
И Сунь глядел на её светлый лик и любовался.
И нежная, словно туман между ветвями ивы,
Она проплыла мимо, у цветов остановилась,
Сама, как будто, драгоценный камень, вся светилась,
Букетик орхидей Сунь увидал в руках в дивы.
Тогда подумал он, за нею тайно наблюдая:
«Похоже, дочь домохозяина – эта девица».
Она решила и у лилий вдруг остановиться,
Стихи произнесла там, никого не замечая:
«Цветком ты беззаботным там была ещё когда-то,
Но здесь уже ты не трава. О том напоминает
Синь гор, далёких, с белизной тех облаков, как вата,
И счастье необъятности они лишь сохраняют».
От слов тех, сказанных, лицо её вдруг помрачнело,
И, проходя близ хижины, на ней взгляд задержала,
Как будто что-то неприятное её задело,
Увидев лицо Суня, в дом поспешно убежала.
Потом к нему пришла служанка и его спросила,
Кто он, и почему так поздно к ним визит наносит.
Сказал он, что жильё он ищет и пожить здесь просит,
И он остался бы, если б хозяйка разрешила.
Затем добавил он: «Я приношу ей извиненья,
За то, что я случайно во дворе с ней повстречался,
И напугал, не выйдя к ней, и хижине остался,
Могу ли я питать надежду на её прощенье»?
Служанка всё передала, потом же возвратилась,
Сказав ему: «Вы этим проявили благородство, -
Сказала госпожа, – она, вас видя, устыдилась,
Что так предстала перед вами, показав уродство.
И просит подождать, чтобы она переоделась,
Идёмте в зал, вас провожу, её там подождите,
И о невежливости нашей строго не судите.
О вас я позабочусь, чтобы всё у вас имелось».
Они прошли в дом, Сунь узнал о ней всё из беседы,
Что дочерью она является Юань министра,
Почившего, что после смерти начались все беды,
Она осталась сиротой, и здесь нищает быстро.
Живут вдвоём в усадьбе, никого не принимают,
Она не знает, что ей делать в мире, и куда ей деться.
И, не имея родственников, никого не знает
Такого, на кого бы можно было опереться.
А вскоре девушка сама в красе своей явилась,
Она была ещё великолепнее, чем прежде.
Предстала перед ним к своей красивейшей одежде,
И прежде, чем сказать что-либо поклонилась,
Затем подать служанку фруктов, чаю попросила,
Сказав: «Приют вам если нужен, можете остаться,
В ту хижину, что у ворот, вам можно перебраться,
Служанке я скажу, чтоб вас она там поселила,
И если, что-то нужно будет вам, к ней обращайтесь,
Она всё сделает, услужит вам, определённо,
Себя ведите у меня, как дома, не смущайтесь»,
Сунь от гостеприимства чувствовал себя смущённым.
Сунь не женатым был и в девушку сразу влюбился,
И девушка сама к нему вниманье проявляла,
Не долго думая, жениться он на ней решился,
Сватов заслал к ней, и она его женою стала.
Была богатой госпожа Юань, деньги, шёлк имела,
Привыкший к нищете Сунь, стал, как сыр в масле, кататься,
В каретах ездить и деликатесами питаться,
Своих всех родственников удивлял, сидя без дела.
Когда они встречались ним, его они пытали,
Как он разбогател, что было равнозначно чуду.
Он сам не понимал, как и они не понимали,
Откуда брались деньги те, что тратил он повсюду.
Был он самовлюблённым, и к карьере не стремился,
И проводил всё время в роскоши и наслажденье,
Четыре года так прошло с богатством в упоенье,
Из города он выехать ни разу не решился.
Раз встретил родственника Чжан Сянь-юня он, гуляя.
Сказал тот: «Мы не виделись давно, ты изменился,
Хотелось пообщаться бы, о жизни рассуждая,
Я бы остался на ночь у тебя». Сунь согласился.
Прошёл в общенье вечер, когда полночь же настала,
Чжан руку Суня взял и тихо произнёс такое:
– «В тебе почувствовал я странность, с самого начала,
Гляжу я на тебя, и вижу что-то колдовское.
Ты должен рассказать мне, что с тобою приключилось,
Что в жизни необычное произошло где и когда-то?
Иначе попадёшь в беду, откройся мне, как брату».
Сказал Сунь: «Ничего со мною в жизни не случилось».
Чжан молвил: «Черпают из «Ян» всю жизненность мужчины,
У дев, небесных, тонкая душа в «Инь» оболочке скрыта (3).
Так две души (4), как птицы, в нас живут внутри корзины,
Летят в мир, возвращаются, когда крышка открыта.
И если тонкая душа в нас долго сохранится,
Когда даже телесная душа ослабевает,
То человек долго живёт, и с ней может продлиться,
Когда же тонкая душа исчезнет, умирает.
Из «Инь» состоят демоны, формой не обладают,
Бессмертные (5) же все – из «Ян», и тени не бросают,
Когда в борьбе между душами что-то побеждает,
С потерей равновесья – нарушенья возникают,
И это сразу проявляется во внешнем виде.
Смотрю, в лице твоём «Инь» место «Ян» там занимает,
Желаю правду молвить, на меня не будь в обиде!
Кто мудр умом, тот видит всё вокруг и понимает.
Поглощена твоя вся истинная сущность чем-то,
Внутри тебя сила твоя духовная исчезла,
Лицо же свежеть потеряло, будто бы облезло,
Ослаблены и корни твои, внутренние, кем-то.
А кости осыпаются в пыль, тебя демон иссушает,
И почему ты так упрямо это всё скрываешь,
Свои грехи все, скрытные, не разоблачаешь?
То, что таишь в себе, оно тебя и убивает».
Сунь поражён был, другу рассказал всё откровенно
О том, как он нашёл невесту, и на ней женился,
Как выглядела та при встрече необыкновенно,
И как, на ней женившись, её воли покорился.
Но ничего он странного в ней, всё же, не заметил,
Какого-либо колдовства, всё было, как обычно,
Он спал с ней, забавлялся, как все делают привычно.
– «Я не считаю, что она колдунья», – он ответил.
– «Но странно, – друг сказал, – что родственников нет на свете
У госпожи Юань, – ведь такое в мире невозможно,
Чтоб кто-то близких не имел, с кем поделиться можно
Переживаньями, не нравятся уловки эти.
К тому ж, она умна и навыками обладает,
Так разве не достаточно такого проявленья?
Ведь кто она, откуда здесь взялась, никто не знает,
Вдобавок, странное она имеет поведенье».
Сказал Сунь: «Но я в жизни ничего не мог добиться,
Всегда жил в нищете, не видел никакого роста,
А в браке с ней сумел я, как бы, заново родиться,
Я не могу забыть долг благодарности так просто.
Что делать мне»? На это друг его ему ответил:
– «Не может настоящий человек служить другому,
Тем более, ещё и демону, кого он встретил,
Как можно отдаваться заблуждению такому?!
Традиция гласит: «Того лишь ведьмы подстрекают,
Кто в ослеплении своём их чарам отдаётся,
Их если этот человек в покое оставляет,
То сделать ничего им своего не удаётся».
Неужто, для тебя долг благодарности важнее,
Чем собственная жизнь, ребёнок каждый это знает,
Что нужно от губительного убегать скорее,
И только взрослый человек того не понимает.
Волшебный меч имею я, и он не уступает
Мечам, античным, злые демоны его боятся,
Обычно он от волшебства людей всех охраняет,
И демоны не станут к нему близко приближаться.
Приблизится он если, обречён с жизнью расстаться,
Уж многие при помощи его так сохранялись,
И демоны к имеющим меч тот не приближались,
Спешили прочь из его дома подобру убраться.
Могу я завтра одолжить тебе его на время,
Его спрячь у себя, он будет действовать мгновенно,
И точно так, как нечисть истребило совершенно
Направленное зеркало Ван Ду (6) на Ин-у темя.
И если не поможет это, можешь отдаваться
Любви и милости твоей волшебнице-супруге.
Но всё же я тебя прошу её остерегаться,
И как-то отстраняться от влияния подруги».
А утром получил волшебный меч Сунь в обладанье,
Взял в руки и заметил исходящее свеченье,
И, расставаясь, другу Чжан сказал так на прощанье:
– «Глаз не спуская с неё, следи за её поведеньем».
Сунь Кэ взял меч с собой и его спрятал в кабинете,
Но отразилось на его лице переживанье,
И госпожа Юань заметила его терзанья,
Ворвавшись в кабинет, она сказала слова эти:
– «Тебя освободила от печалей и страданий,
И жизнерадостным тебя я сделала, счастливым,
Вместо того, чтоб оплатить за все мои старанья,
Не веришь, образом ведёшь себя ты, пакостливым.
И даже свиньи или же собаки не смирились,
С таким предательским и безобразным поведеньем,
Как можешь ты вести себя с таким вот отношеньем
Ко мне? С тобой мы в равном положенье находились».
Когда услышал эту ругань он, то поклонился,
Встав на колени с грустным видом, страх переживая,
Не зная, как всё объяснить, в сердцах себя ругая.
Придя в себя же от смятенья, так он извинился:
– «Идея эта от кузена Чжана исходила,
Готов я кровью искупить вину свою за это,
Не сделаю я больше то, что меня с толку сбило».
Жена его нашла меч, вынесла из кабинета,
И разломала на куски, затем ему сказала:
– «Чжан – юный негодяй! Скажи мне, в чём я виновата?
Вместо того, чтобы учить добру своего брата,
Как благодарным быть, что от тебя я ожидала,
Он учит сам тебя вещам, достойным осужденья,
Ему бы стоило стыду вначале поучиться,
С твоими чувствами, как смог ему ты покориться?
Я столько лет с тобой, какие у тебя сомненья»?
Жена его за тот проступок отсчитала строго,
Но каждое, при этом, в речи взвешивая слово,
Сунь, слыша слова эти, успокоился немного,
Когда он с Чжаном встретился, сказал ему сурово:
– «Считаю, что ты посоветовал мне безрассудно
Тигровые усы щепнуть, что глупостью явилось,
Уйти мне от зубов тигра едва лишь получилось,
Поэтому в живых остаться удалось мне трудно».
Кузен спросил Суня о меча местонахожденье,
Он рассказал, что стало с ним, тот сильно испугался,
Сказав: «Не понимаю этого, как он сломался»?
С тех пор же отказался Чжан от Суня посещенья.
Так прожил ещё десять лет Сунь Кэ с женой своею,
Двух воспитали сыновей своих в строгой морали,
Порядок соблюдали в доме их, сил не жалея,
Но всякого общения с народом избегали.
Однажды Сунь Кэ был в поезде, посетивши друга
В Чанъ-ани (7), канцлера Ван Цзиня (8), они вместе были
Когда-то в академии. Ему пост предложили,
Туда же переехать согласилась и супруга.
Друг рекомендовал его великому магистру,
Чжан Ван-цину (9) из Нанькана (10), который правил строго,
С большою перспективой стать со временем министром,
С семьёй и всей поклажей Сунь отправился в дорогу.
Дорогой им в горах сосновые леса встречались,
И каждый раз, когда на них Юань госпожа глядела,
Её грустнел взгляд, в глазах эти горы отражались,
Она в карете путь весь молчаливая сидела.
В Дуаньчжоу (11) она молвила: «Полдня пути отсюда,
Стоит на берегу реки Храм Горного Ущелья,
Живёт священник там моей семьи на поселенье,
Хуй-ю некий, творит он для паломников всех чудо.
Не видела его я несколько десятилетий,
Монашеской он старости в той местности достигнул,
В молитвах он проводит время, истину постигнул,
Все говорят, что его возраст – несколько столетий.
Он судеб предсказанья делает и очищенья,
И если мы зайдём в храм и ему еду подарим,
Он нас в пути благословит, при нашем посещенье,
Всегда удача будет нам, так мы его прославим».
Сунь согласился, позже они в храме появились
С корзиной пищи для монахов в форме подношенья,
В возвышенном была Юань в то время настроенье,
Когда обои с сыновьями в скит к нему явились.
Она дорожки знала все, что Суня удивило,
Как будто бы она когда-то храм тот посещала,
Кольцо монаху из нефрита с лазурью вручила,
И поклонилась ему низко в пояс, так сказала:
– «Вещица, старая, когда-то в храме находилась».
Монах, похоже, ничего не знал о деле этом.
По окончанью трапезы, с сосны стая спустилась
Вниз обезьян, чтобы поесть остатки от обеда.
Увидев их, Суня жена опять вдруг загрустила,
Еды кусочки со стола подбрасывать им стала,
Затем у старца тихо кисть с тушью попросила,
И на стене храма стихи рукою написала:
«Лишь миг назад сердце сочувствием к ним наполнялось,
Но вдруг внезапно всё исчезло и перевернулось,
Теперь вернулась в горы я, где всё во мне рождалось,
Где эхо сквозь туман, призывный, во мне вновь проснулось».
И, бросив кисть на землю, она, всхлипывая, встала
И крепко обняла двух сыновей и прослезилась.
– «Прощай, мы расстаёмся навсегда», – мужу сказала
И, сбросив своё платье, в обезьянку превратилась.
Взобравшись на сосну вслед за счастливыми друзьями,
Скачками на макушки близких сосен перелезла,
В последний раз вниз посмотрела грустными глазами,
С другими обезьянами в глубинах гор исчезла.
Сунь Кэ расстроен был и думал, дух покинет душу,
Прошло какое-то там время, так он оставался,
Пока не обласкал двух сыновей, с кем он остался,
Затем спросил монаха, и рассказ его стал слушать:
Сказал тот: «Понял я теперь, что это означало,
Когда я новичком был, держал эту обезьяну,
То был период царства «Сотворенья и Начала» (713-741),
Но вот какой тогда был год, я утверждать не стану.
Посланник императора Гао Ли-ши (12) приехал,
Он мимо проезжал и у меня остановился,
И обезьяньей хитрости он очень удивился,
На три рулона шёлка обменяв её, уехал.
Узнал я, она сделалась не только приручённой,
Вернувшись, отдал он царю для развлеченья,
Она была смышлёной и постигла все ученья,
Жила средь академиков и сделалась учёной.
Посланники о ней потом все много говорили,
И во дворце Шанъян (13) все разговаривали с нею,
Как говорят, она была и мудрецов умнее,
Там в хитрости её министры не превосходили.
Что с тем посланником случилось после, я не знаю,
После восстанья Ан Лушаня (14) так всё изменилось,
Кто мог подумать, что случится сцена здесь такая!
И что она в такую женщину вдруг превратилась.
Это кольцо было подарено купцом, заезжим,
Что из Восточной Индии проездом был, остался,
Теперь я вспомнил это, ведь тогда пил час с приезжим,
И говорил на темы разные с ним и общался».
Сунь Кэ расстроен был и вынужден был оставаться
В конце концов, уехал и с монахом он простился,
Домой обратно с сыновьями вместе возвратился,
Так как не мог в месте, другом, он службой заниматься.
Пояснения
1. Лоян – восточная столица Танской империи находится в нынешней провинции Хэнань
2. Пруд принцессы Вэй – пруд, вырытый в начале Танской династии четвёртым сыном императора Тайцзуна (626 – 649) Ли Тай, принцем Вэй, в центре города Лоян отводным городским каналом с запада на восток от протекающей реки Лоу.
3. Ян и Инь – две первоначальные силы традиционной китайской натурфилософии. Ян – мужская сила, светля, активная, позитивная и пр. Инь – женская сила, пассивная, тёмная, негативная. В человеческой сущности должны эти две силы себя уравновешивать, только тогда человек может быть здоровыми жить счастливо. Любое нарушение этого равновесия приводит к несчастью и беде.
4. Две души – дыхательная душа и телесная душа. Согласно древнекитайскому представлению, человек не обладает одной душой, как в христианской западной традиции. А имеет две души: дыхательную душу «хунь», состоящую из воздуха, которой приписывается энергия Ян, и телесную душу «по», состоящую из земли, которой приписывается энергия Инь.
5. Бессмертные – даосы, люди исповедующие учение Дао, учение об изменениях и коренных переменах, лежащих в основе всех мировых законов и процессов. Религиозное направление Даосизма доминировало во всём обществе во времена Танской династии, которое стремилось, прежде всего, к преодолению старения и бессмертию, особенно в вопросах физического и психологического благополучия.
6. Волшебное зеркало Ван Ду – волшебное зеркало, отражающее истинную природу вещей и влияющее на предметы, приводя их в исправленное состояние. (Смотрите мою книгу «Волшебное зеркало»).
7. Чанъ-ань – Западная столица Танской империи, в настоящее время город Сиань в провинции Шанси.
8. Ван Цзинь – (700 – 781) занял пост канцлера в 764 году. Он проявил себя как мудрый и дальновидный государственный деятель.
9. Чжан Ван-цин – об этом чиновнике в исторических анналах есть две истории, и ему посвящено одно стихотворение.
10. Нанькан – место, находящееся в современном Ганьсяне в провинции Цзянси.
11. Дуаньчжоу – сегодняшний Гаояо на южно-китайском берегу провинции Гуандун. Это место расположено немного южнее, чем Нанькан.
12. Гао Ли-ши – (умер в 762 году), евнух и любимый фаворит императора Сюань-цзуна, правившего с 712 по 756 год.
13. Дворец Шанъян – императорский дворец в Лояне, построенный императором Гащ-цзуном, правившим с 649 по 683 год.
14 Ан Лушань – (умер в 757 году) военный губернатор, начавший в 776 году военное восстание против центральной императорской власти.
3. Доклад о беспредельной свободной любви
Вино не может опьянить того, кто уже пьяный,
И чары женщин не прельстят, кто страстью обуянный,
Но суд над ним трёх поколений слишком уж суровый,
Меч мудрости дурный мысли отсекать готовый.
Но говорят, что прочные любовные союзы,
Обычно могут складываться за три поколенья,
Только тогда в жизни крепки супружеские узы,
Когда любовь имеет в нас какое-то значенье.
Реченье есть: «Они власами воссоединились (1),
На уровне бровей друг другу пищу подносили».
Однако счастья в любви многие же не добились.
Забыв об истине, лишь удовольствие ловили.
Бывает и иначе. Бедняк жизнь ведёт простую,
И в доме кроме голых стен нет, чем бы мог гордиться,
Но Небо приготовило ему судьбу иную,
Встречает где-то в жизни он под стать себе девицу.
Сплелись их судеб нити в прошлом, брак стал предрешённым,
Не ясно, то было случайность иль закономерность,
За добродетель их то стало актом, завершённым,
И их скрепила вдруг любовь, и на всю жизнь их верность.
Брачный союз – дело, нешуточное, в своей доле,
Любовь друг к другу ведь не только лишь одно желанье,
Обычно брак проводит по пути всех испытанья,
На том пути с людьми случается много историй.
Но смельчаки преграды эти преодолевают,
И через испытания, великие, проходят,
Пути к соединенью и слиянию находят,
В конце борьбы возлюбленных – желанных обретают,
Что до людей обычных, с ним дело тут, другое,
Красавицу увидев, сделать все они готовы
Всё, чтоб её заполучить, и сотворят любое
Безумие, и даже сами примут облик, новый.
И с этим совершают недостойные деянья,
Кипя страстями, чтобы плотской связи с ней добиться,
И чтобы хотя капельку бы ею насладиться,
Идут на преступленья, всё теряя пониманье.
И в результате этим имя лишь своё марают,
Свою семью и окружение своё поганят,
В страстях их гибель, к себе привлекая, манит,
И девять из десятка таких в жизни пропадает.
Но кто-то возразит, что кое-кто в этом находит
Удачу, и порой даже счастливыми бывают,
И что мошенникам обман и мерзость с рук им сходит,
И, разве, до единого они все погибают?
Но в мире нет того, что было бы необычайно,
Всё учтено: добро, любое, и любая мерзость,
Ведь всё, что происходит, происходит не случайно,
В причинно-следственных всех связях есть закономерность.
Между проказниками и безумцем есть различье,
Тем, кто стремится к гибели, без совести и веры,
Кто голову теряет, с нею всё своё обличье.
Тому бывают в жизни и наглядные примеры:
В Сучжоу жил один помещик, и его поместье
Одною из сторон к скиту монашек примыкало,
Где пять монашек проживало в этом месте,
«Заслуг и Добродетели Обитель» называло.
Средь молодых монахинь, как бы «в облаках парящих»,
Была одна монахиня, кто красотой блистала,
Была моложе всех и настоятельницей стала,
Сластолюбивою считалась, среди грех творящих.
Она любила рассуждать, слова сказать цветисто,
И суесловию с большой любовью отдавалась,
В скиту приёмом девушек и женщин занималась,
Её любили все, но что-то в том было нечисто.
И мягко, вкрадчиво она могла поведать
О чувствах человеческих, поддерживала страсти,
Предупреждала всех, какие могут быть напасти,
Поддерживала тех, кто скрытное хотел изведать.
Была большой искусницей, красиво вышивала,
Стихи писала всем и складно письма составляла,
Не удивительно, что многие её любили,
В дома её все звали знатные и приходили.
Кто чадо испросить хотел, ней с просьбой обращался,
Она молебен совершала от бед и несчастий,
Сама производила очищенья и причастья,
А в результате у желающих мальчик рождался.
После визитов шли к ней для душевных разговоров,
И как бы проникали меж собой духовным родством.
В обители семнадцать келий было и притворов,
И прихожанки проживали там со всем удобством.
Но были те, что наотрез идти отказ давали,
Причину их отказа никому не объясняли,
В обители, как правило, мужчин не принимали,
И все дела их подозрения не вызывали.
В Сучжоу же однажды судья Юань вдруг появился,
С ним был и следователь по особым порученьям.
Он почти рядом с тем скитом монашек поселился,
И занялся работой по делам всем, изученьем.
Раз как-то по двору гулял он и искал прохладу,
Вдруг видит башенка стоит, он на неё взобрался.
Оттуда стал смотреть вниз, взгляд его скользил по саду,
Вдруг увидал он одну сценку, даже растерялся,
Внизу в скиту стояли женщины три, целовались
Поочередно, и о чём-то весело болтали,
Смеялись, на него внимания не обращали,
Потом одна ушла, и двое с нею попрощались,
Пошли в обнимку в скит и двери за собой закрыли,
Судья спустился вниз, промолвив в полном удивленье:
– «Какое странное у этих женщин поведенье!
И очень подозрительное, кем же они были»?!
А утром он слугу спросил: «Чей храм это там слева?
И кто живёт сейчас в нём, иноки иль инокини»?
– «Туда зайти лишь только может женщина иль дева,-
Сказал слуга, – живут пять женщин, мужчин нет в помине».
Но после разговора не рассеялись сомненья,
Он рассказал о подозрениях главе уезда,
Тот выделил ему троих солдат для выясненья.
Судья с ними отправился в скит, и встал у подъезда.
Его приезд в храм вызвал замешательство, большое,
Четыре инокинь у входа в скит его встречали.
– «А где же пятая»? – спросил он их. Они молчали,
Затем ему сказали: «Ушла в здание, другое».
– «А где то здание? – спросил он. – Ну-ка, покажите».
Они не отвечали, головы лишь опустили,
Солдатам приказал он: «Всю обитель обыщите»!
Те обыскали всё, монахиню не находили.
Тогда пошёл на хитрость он, одну отвёл в сторонку,
Спросил её о пустяке и передал солдатам,
И подозвал других, сказав им: «Ваша ложь чревата
Расплатой. Та во всём призналась, – той сказал вдогонку, -
Я знаю, где она, и то, чем в храме занимались,
Хотели обмануть меня во всём? Какая дерзость!
Вас закуют в колодки, придадут суду за дерзость».
Монахини те задрожали и во всём признались.
Судья солдатам крикну тут: «Колодки принесите»!
Одна монахиня не выдержала и сказала:
– «Есть в келью тайный ход». «Тогда его мне покажите»! -
Судья вскричал. Монашка вход тот показала.
– «Вперёд»! – чиновник приказал солдатам в разговоре, -
Монахиню найдёте, то ко мне её ведите,
Других не трогайте, орудья пыток принесите»!
Те привели ту настоятельницу в страхе вскоре.
Затем и келью, где она жила, всю обыскали,
Нашли картинки занимавшихся двоих любовью,
И девятнадцать шёлковых платочков отыскали,
В коробочке, замазанных первой девичью кровью.
Там также были списки дев, в той келье ночевавших.
Все богомолки из скита со страхом удалились,
Увидев, что монахини в колодках находились
Судья в ямынь вернулся, пять монахинь с собой взявши.
Он приказал позвать в ямынь старуху-повитуху,
Она произвела осмотр всех, и ему призналась -
Средь пяти инокинь одна мужчиной оказалась.
Допрос его он сразу начал, отпустив старуху.
Мошенник рассказал: «И я монахом был когда-то,
С лет, малых, был красив, и походил лицом на деву,
Наставник у меня был, и любил меня, как брата,
Он научил меня искусству, как придать шарм телу,
Как из мужчины с этим шармом в женщину меняться,
В сознанье девы проникать, к любви её склоняя,
Подругу лаской соблазнять, соитья добиваться,
Овладевать ею, желанья удовлетворяя.
Как силу сохранять, мужскую, во время соитья,
Когда, в теченье ночи, на десяток дев хватает
Энергии, космической, что в нашем есть сокрытье,
Как её черпать, что нас всех к бессмертью приближает.
Наставник в своё время мне открыл это ученье
Он в храме «Белый Лотос» (2) изучал его когда-то,
Спасенье Будды и даосское преображенье
В нём сочетаются, как в сплаве серебра и злата.
Ведь с сексуальной практикой достичь бессмертья можно,
При помощи её даосы миром управляют,
Они секреты с нею перевоплощенья знают,
Способны делать всё, что человеку невозможно.
Но чтобы это всё познать, им нужно заниматься,
Теория рождает только в практике уменье.
Поэтому я и решил в скит, женский, перебраться,
Где есть возможность совершенствовать это ученье.
Я сразу здешним инокиням по душе пришёлся,
Когда они узнали правду о моём искусстве,
Изведывав с соитии неведомое в чувстве,
В обители наставницы чин для меня нашёлся.
Немало совсем юных дев и женщин к нам приходит,
Я с ними провожу ночь, в свою келью завлекая,
Со мной в соитье удовольствия они находят
Почти все, так как в сексе я приёмов сотни знаю.
Бывают и строптивицы, они не уступают.
Тогда я с ними к ворожбе, даосской, прибегаю,
От чар которой нет защиты, и овладеваю
Телами их, они в моих объятьях будто тают.
Правда, они потом в скит больше не приходят,
К соитию со мной я никого не принуждаю.
Подруги же мои мне юных дев других находят.
И я искусство совершенствовать здесь продолжаю.
Но женщин большинство идёт ко мне без принужденья,
И разве то, что делаю я с ними, преступленье?!
Ведь я дарю всем им неведомое наслажденье,
В них родилось к соитью вечное со мной стремленье».
А жёны из семей, богатых, сами в знак протеста
Состряпали бумагу в мэрию судье такую,
Что против они все монахинь пятерых ареста,
Чтоб их освободили срочно, оправдав вчистую.
Пока ещё судья с монахинями разбирался,
Они своих мужей протестовать подговорили,
И каждый произволом судьи в храме возмущался,
Всё новые детали с возмущеньем находили.
Судья не стал им отвечать, чтоб добрым показаться,
Послал им всем с кровью девиц платки, чтоб замолчали,
Мужья, их получив, шок настоящий испытали,
На них смотря, не знали, от стыда куда деваться.
Судья составил приговор: «Нам всем известно стало,
Что некий Ван, сластолюбивец, блудодей, презренный,
Скрыв имя, пол, вёл образ жизни, необыкновенный,
Кем он на самом деле был, то общество не знало.
Намазавшись румянами, он проводил ученье
Тайн «Белых Лотосов» монахов, всеми запрещённых,
И тайно проповедовал свои нравоученья,
О сексуальных методах искусства, изощрённых,
Вводя в искус простой люд и девиц, ликопрекрасных,
Вёл в комнаты свои и заставлял их раздеваться,
И ворожбой той принуждал себе их отдаваться,
Входил в них, и сопротивленье было их напрасно.
Соединяя длани, на молитвенном он ложе
Мог извлекать стебель, нефритовый, как будто чудо,
Никто не мог подозревать, на что это похоже:
Монахиня или монах, в соитье был покуда.
Когда лежал он, лотос, золотой, освободивши,
Кто знать мог, кем он был на деле, девой иль мужчиной?
Подобно змею в пещеру драконову проникши,
Овладевал он телом так в игре, неодолимой.
Необходимо обиталище разрушить блуда,
Пресечь всё то, что осквернением души чревато,
Лишить возможности грешить виновника разврата,
Отняв его жизнь, в назидание простого люда».
Прочитан приговор был, сделаны приготовленья
Для казни его, и жестокой пытки в наказанье,
И лицедей, изнеженный, не выдержал мучений,
Дух испустил. Его храм был сожжён до основанья.
Монахини его же тридцать палок получили,
В певички были проданы для разных развлечений,
В пруду монаха тело, молодое, утопили,
Таким путём закончились монаха приключенья,
Но среди женщин этих и такие находились,
Не смог кто пережить его трагической кончины,
Узнав о его гибели, они вдруг удавились,
Видать, любовь с уходом в мир, иной, стало причиной.
Монах чинил обман с развратом долго, как известно,
А умер, ему места не нашлось для погребенья,
А мог прожить ещё жизнь долгую он интересно,
Если б одумался и приял нужное решенье.
Прервал б монашество, нашёл себе жену по вкусу,
Остепенился и исправил бы своё сознанье,
Жил бы как все, не поддавался больше бы искусу.
Не дожидался бы конца, за всё, как наказанья.
Буддийская есть поговорка, как стихотворенье:
«За каждый добрый, злой поступок ждёт вам воздаянье,
Пусть не известен срок, но ещё грянет наказанье,
Как и даруется награда за добра свершенья».
История другая есть, где дева, став мужчиной,
Любви добилась и возлюбленного получила,
Любовь где, настоящая, всему была причиной,
Которая возлюбленных сердца соединила.
Раз за Восточными Вратами областного града
Хучжоу в доме служащего семья проживала,
Дом был великолепный, находился внутри сада,
Все жили счастливо, и им всегда всего хватало.
Хозяин вскоре умер, и жена вдовою стала,
Сын с дочерью остались, ей двенадцать лет лишь было,
Но красотой, умом она подруг превосходила,
Была худой, недоедала и порой хворала.
Понятно, что вдова за дочь всегда переживала,
Старалась делать всё, чтоб оградить от всех напастей,
Не расставалась с ней, возле себя её держала,
Чтоб с нею не произошло каких-либо несчастий.
Однажды в доме настоятельница появилась
Монастыря Цуйфань – «Обитель Бирюзы Плывучей».
Вдова обрадовалась гостье и ей поклонилась,
Так как когда-то её знала в жизни их, кипучей.
Монахиня была умна, умелицей считалась,
Поддерживать беседу с простотою, небывалой,
Уста, цветистые, имея и язык, лукавый,
Хоть и любила поблудить, святошей представлялась.
С ней в храме жили две молоденькие ученицы,
Там с ними непотребными делами занималась,
Увидев у вдовы очень красивую девицу,
Решила, чтобы с ней в монастыре она осталась.
Вдову она спросила: «Сколько лет дочурке вашей»?
– «Двенадцать, – та сказала, – она многое уж знает,
Но слабенькая, из болезней вот не вылезает,
Тревожусь и хочу, чтоб она стала ещё краше».
– «А вы молились за неё»? – монахиня спросила. -
Своё высказывали сокровенное желанье»?
– «Чего только не делала, – вдова её говорила, -
Но ничего не помогло, к ней Будды нет вниманья.
Сидит проклятая в ней хворь, видно, судьба такая,
Со злой планетою столкнулась, крутит что над нею».
Игуменья сказала: «Но причина здесь другая,
Хочу взглянуть на знаки жизни те, что правят ею».
Монахиня тут на себя вид важный напустила
И принялась гадать на листьях над её судьбою,
Потом торжественно ей точку зренья изложила:
– «Не нужно больше оставаться дома ей с тобою,
–«Стара я, – возразила та, – мне жалко с ней расстаться,
Но я на всё согласна, лишь была б она здорова,
Вот только чем же она будет где-то заниматься,
