Владимир Фёдорович Власов
Падающие звёзды
Я проводил его к столику, и он тут же приступил к трапезе, не произнеся ни единого слова. Лишь раз он оторвался от еды, достал из внутреннего кармана довольно замусоленный конверт, извлек оттуда пачку пожелтевшей от времени бумаги, отобрал несколько листов и протянул мне. Остальные же опять всунул в конверт и положил возле себя.
– Что это? – воскликнул я.
Но он не удостоил меня ответом и продолжил поглощение салатов. Мне ничего не оставалось, как углубиться в чтение этих листов, содержание которых показалось мне занимательным. Письмо было написано женским почерком. Я постараюсь воспроизвести его слово в слово:
"Это – мой ребенок. Он родился две недели назад. Я не могу его содержать и поэтому прошу тебя позаботиться о нём до тех пор, пока не встану на ноги. Представляю, как ты удивишься, обнаружив это крохотное создание у своей двери. Я успела уже полюбить его, пока лежала в родильном доме. У него такие прелестные розовые щеки, как у ангела. И в самом деле, он – настоящий ангел. Он даже не плачет, как все другие дети, а только молчит и морщит носик, вероятно, понимая, что уже своим появлением на свет он создал множество проблем для взрослых. По твоему твердому убеждению, он не должен был этого делать. Но посмотри на него внимательно, он такой хорошенький, что его невозможно не полюбить. Когда ты мне сказал, чтобы я избавилась от него, я не могла тебе этого простить и ушла от тебя, потому что самый великий грех у людей – убивать своего ещё не родившегося ребенка. Что я могла тогда сделать? В этом мире до сих пор я многого не понимаю. И полюбив тебя, я совсем потеряла голову. Не имея за плечами жизненного опыта, я сразу же поверила тебе и отдалась, ни о чём не думая, ни о чём не жалея. И потом я любила тебя так, как не полюблю уже больше никого в жизни. Скажи, в чём моя ошибка? Чем я провинилась перед тобой, перед людьми и Богом? Разве любовь – это преступление? И когда я почувствовала, что беременна, то была по-настоящему счастлива. Я думала, что частичка тебя живет во мне и что мы навечно связаны одной судьбой. Но судьбе угодно было распорядиться иначе.
Сейчас, когда я лежу в родильном доме и постоянно плачу, все мои мысли заняты тобой. Когда его привозят ко мне, я подолгу смотрю на него, и каждый раз нахожу в нем чёрточку, напоминающую тебя. У него такие же лоб, брови, губы и глаза. От меня он взял разве что носик, такой маленький, как пуговка. Ему еще совсем мало дней, но выглядит он уже красавцем. Никогда бы не поднялась моя рука убить его. От одной мысли, что он мог не родиться, мне становится страшно. Но я не знаю, что будет с ним, что будет со мной, что станет с нами. Когда я выйду с ним из родильного дома, мне даже негде будет преклонить голову. В общежитие меня с ним не пустят, у меня нет ни родителей, ни знакомых, которые бы могли помочь в трудную минуту. Иногда мне хочется закрыть глаза и ничего не видеть. От всех этих переживаний у меня пропало молоко. Я не могу его кормить, и пока что медсестры пытаются напоить его из бутылочки, да ещё кто-нибудь из сердобольных мамаш дает ему избыток своего молока. Всё это меня убивает. Почему я решила написать тебе? Из глубокого чувства отчаяния. Я подумала: а, будь, что будет, но ты мне должен помочь, если даже мне придется умереть на твоих глазах. Ведь он твой сын, плоть от плоти твоей. Разве может человек так просто отмахнуться от своего ребенка? О, если бы ты смог взять его хотя бы на время! Потом бы я устроилась и забрала его. Не сердись на меня и постарайся быть великодушным".
Прочитав это письмо, я посмотрел на моего собеседника, как бы спрашивая его: "Что все это значит?" Он же откинулся на спинку стула, закурил и попросил вина. Пока официант ходил за бутылкой, он мрачно озирался по сторонам, не проявляя к моей персоне никакого интереса. Как будто бы меня и не было рядом с ним. Я же внимательно наблюдал за ним. Когда он выпил первый бокал, то посмотрел на меня пристально своим умным проницательным взглядом и вдруг спросил:
– Зачем вы разыгрываете здесь весь этот балаган?
– Какой балаган? – тревожно спросил я.
– С этими бесплатными ужинами для нищих.
Я смутился.
– Видите ли, – начал я, оправдываясь, – во-первых, для нищих я ничего специально не устраиваю. Приходят люди, я с ними беседую. Что здесь такого? Во-вторых, эти беседы мне нужны для дела. Если кто-то желает, чтобы его история стала достоянием гласности, а может быть и историей с большой буквы, я с удовольствием это делаю по нашему обоюдному согласию. Вот и все. И ничего не вижу в этом дурного. Каждый черпает вдохновение из своего источника.
Мой собеседник некоторое время молчал, затем хмуро тряхнул головой и спросил:
– У вас есть дети?
– Нет, – ответил я, – моя жена не может иметь детей.
– Я вижу, вы человек состоятельный, если можете позволить себе каждый вечер в таком дорогом кафе давать бесплатные ужины. Почему бы вам ни подобрать с улицы беспризорника или не взять ребёнка из детского дома?
– Об этом я как-то не думал.
– Ладно, я расскажу вам свою историю. А для того, чтобы вы смогли её лучше понять, я и дал вам прочитать письмо моей матери к моему отцу. С этим письмом меня подкинули в дом ребёнка. С детства я не знал родителей и вырос в детском доме. А сейчас наберитесь терпения и выслушайте мой рассказ.
И он рассказал мне следующую историю:
"Однажды поздним декабрьским вечером я вместе с профессором К. возвращался из университетской лаборатории, что расположена на восточной окраине города. Верхушки голых тополей, посаженных по обе стороны студенческой аллеи, были покрыты инеем и снегом и казались на фоне темно-звездного неба фантастическими облачками, вытканными белыми нитками. Глядя на это сказочное великолепие, профессор К. вдруг оживился и воскликнул:
– Какое чистое звездное небо!
– Зимой почему-то на небе меньше звёзд, чем летом, – заметил я. – К тому же нет падающих звезд, и нельзя загадать желание. Летом совсем другое дело.
Профессор К. покачал головой и ответил:
– Звезды падают в любое время года, просто мы не всегда их замечаем.
Он задумчиво смотрел в небесную высь, и мы шли некоторое время молча.
– Когда-то я очень любил одну женщину, – вдруг произнес профессор фразу, как мне показалось, совсем не относящуюся к нашему разговору.
Я, будучи его студентом, пришел в некоторое замешательство от его неожиданного откровения и не проронил ни слова.
– Вот так же мы подолгу бродили темными вечерами и говорили о звёздах и Вселенной.
Я продолжал хранить молчание, но профессор говорил, как бы забыв о моем существовании.
