Владимир Добряков
Хроноагент. Нуль-Т
Глава 3
Мы крылья и стрелы попросим у бога,
Ведь нужен им ангел-ас.
А если у них истребителей много,
Пусть впишут в хранители нас.
Хранить – это дело почетное тоже,
Удачу нести на крыле
Таким, как при жизни мы были с Сережей,
И в воздухе, и на земле.
В.Высоцкий
– Как вы себя чувствуете?
Я слегка балдею от этого вопроса. Как может чувствовать себя человек, которого разнесло на атомы в яростной вспышке взрыва?! Второй мыслью до меня доходит, что главная необычность не в содержании вопроса, а в том, что я его слышу. А может быть, я уже на том свете?
– Не притворяйтесь, я прекрасно вижу, что вы уже пришли в себя. Откройте глаза.
Голос женский, довольно приятный. Что, если действительно открыть глаза? Что я увижу? Емкость бензохранилища, закрывающую все поле зрения? Небо? Пламя? Адское пламя! Райские кущи? А может быть, обладательницу этого приятного голоса?
– Ну же, смелее! Там для вас уже все кончилось.
“Значит, я действительно на том свете”, – думаю я и, вздохнув, открываю глаза…
Небо… нет, это не небо, скорее потолок, но какого-то необычного жемчужно-голубоватого цвета.
“Гм, приятный цвет у того света”, – отмечаю я и кошусь направо. Дисплеи, экраны, частью погашенные, частью заполненные символикой, гуляющими кривыми и еще чем-то: то ли петлями гистерезиса, то ли фигурами Лиссажу. Корпуса дисплеев – в тон потолку и стене, свечение мягкое, тоже голубоватое. Как-то не соответствует все это моим представлениям о том свете.
“А что налево?”
Налево сидит молодая женщина, скорее девушка, лет двадцати-тридцати, скандинавско-славянского типа с длинными, до пояса, соломенного цвета волосами. На ней жемчужно-голубоватое платье из настолько прозрачной ткани, что отчетливо виден бюст, что, однако, ничуть не смущает его обладательницу. Впрочем, ниже широкого белого пояса юбка, отдавая дань скромности, совершенно непрозрачная, что не мешает ей быть вызывающе короткой и почти полностью выставлять на мое обозрение до неприличия красивые длинные ноги, форму которых подчеркивает начинающееся от самых колен плетение белых ремешков, переходящих в изящные босоножки.
Сие творение “того света” сидит вполоборота ко мне перед внушительного вида компьютером и наблюдает сразу за четырьмя дисплеями, заполненными какой-то абракадаброй.
“Ничего себе, тот свет. Рай это или ад, а может быть, чистилище? Где же я?”
Видимо, последние слова я говорю вслух, так как “творение” поворачивается ко мне и говорит с улыбкой:
– Вот нормальная, здоровая реакция. Пришел человек в себя, первый вопрос: где я? Мыслю – следовательно, существую! Ну, поздравляю с возвращением!
А я снова закрываю глаза: “У них что, здесь другого цвета вообще не признают?” – глаза “творения” такие же жемчужно-голубоватые, как и все в этом помещении.
– Может быть, хватит изощряться в остроумии? Объясните толком: где я, как сюда попал и кто вы?
– И, конечно, в двух словах?
– Да, желательно покороче.
Открываю глаза, “творение” стоит надо мной и улыбается, показывая ровные, перламутрового блеска зубы. О господи!
– Вы в Монастыре, сюда вас перенесли в виде вашей матрицы, я – психофизиолог Елена. Удовлетворены?
– Древние спартанцы, Елена, по сравнению с вами – безудержные болтуны. Спасибо, я, безусловно, удовлетворен.
– Что ж, наличие чувства юмора – хороший признак для возвращающегося. Осталась одна формальность.
– Какая?
– Сейчас…
Она поворачивается к компьютеру, и я замечаю еще одну своеобразную деталь ее костюма: сзади от плеч и почти до нижнего края юбки платье прикрыто пришитым вверху к плечам то ли плащом, то ли накидкой с рукавами до локтей из прозрачной бесцветной ткани все с тем же перламутровым отливом. В верхней части накидки, на плечах, свободно лежит капюшон. Елена тем временем, пока я отвлекаюсь на изучение ее одежды, что-то делает с клавиатурой, и мои мышцы как-то все разом непроизвольно дергаются, так что я чуть не вывихнул себе тазобедренный сустав и позвоночник.
– Полегче бы… – бормочу я.
– Двигательные рефлексы – в норме, – как ни в чем не бывало констатирует Елена и кидает мне пластиковый пакет.
– Хватит валяться, одевайтесь.
Только теперь я обнаруживаю, что лежал перед ней совсем голым – впрочем, это уже несущественно. В пакете находятся рубашка из тонкой материи с большим вырезом на груди, шорты из эластичной ткани почти в обтяжку и легкие удобные сандалии. Все имеет перламутровый оттенок (я уже начинаю к нему привыкать), но, в отличие от голубоватого тона одеяния Елены, все более темного, почти синего цвета.
Пока я одеваюсь, Елена вполголоса разговаривает с чьим-то изображением, появившимся на одном из дисплеев. Я не могу разобрать ни слова, впрочем, я и не прислушиваюсь, занятый своими мыслями. Монастырь… матрица… перенесли… возвращающийся… Черт знает что! Слишком уж резкий переход: воздушный бой над Рославлем, горящая машина и вдруг этот монастырь! Как я сюда попал? Ведь я пикировал на емкости с бензином…
– Готовы? Пойдем, Магистр ждет нас.
– Магистр? А может быть, аббат? Ведь я все-таки в монастыре.
– Как вы сами сказали, хватит изощряться в остроумии. Магистр вам все объяснит, и не в двух словах, как я. Пойдемте же.
Она берет меня за руку, как непослушного ребенка, и ведет к выходу из помещения. Замечаю еще одну деталь туалета Елены: ее руки до локтей затянуты в тонкие перчатки из такой же прозрачной ткани, что и накидка. Елена ведет меня по коридору, освещенному голубоватыми потолочными экранами, так стремительно, что ее плащ-накидка развевается сзади, как крылья. “Падший ангел или все-таки дьявол”, – успеваю машинально подумать. Мы куда-то поднимаемся на лифте, затем проходим по стеклянной галерее, так быстро, что я успеваю заметить только необычные здания разной расцветки. Затем мы вновь куда-то поднимаемся, идем по коридору. Елена уже почти бежит, когда мы останавливаемся перед дверью, обитой синим пластиком с серебряной табличкой “Магистр Альфа-14”.
За дверью – просторная светлая комната с широкими окнами, расцвеченная в те же голубовато-синие тона. У стены, за таким же четырехдисплейным компьютером, в удобном кресле расположился худощавый черноволосый мужчина лет сорока. Одет он в такую же, как и у меня, синюю рубашку, только вместо шорт на нем брюки фиолетового цвета, наподобие спортивных. Полнейшим диссонансом к его одежде был легкомысленный беленький шейный платок.
Как только мы входим, мужчина встает из-за компьютера и идет нам навстречу.
– Ну, здравствуй, Андрэ! Я рад, что все кончилось и ты наконец здесь. Элен, почему так долго? Я заждался вас.
– Мы шли пешком, я посчитала, что для Андрея слишком много будет в первый день. Кстати, Магистр, немедленно верни мой платок!
– Только через выкуп! А в отношении Андрэ ты, как всегда, права.
– Я тебе покажу выкуп! – С этим криком Елена ловко срывает с шеи Магистра платок и без всякого перехода заявляет: – Приступай.
– Один момент, пока усаживайтесь.
Магистр широким жестом показывает на кресла возле низкого пятиугольного столика, а сам подходит к компьютеру. Его пальцы бегают по клавиатуре, один из дисплеев моргает, и на белой дверце, встроенной в стену, загораются сначала желтый, а потом зеленый сигналы. Магистр открывает дверцу и достает поднос с бутылками, стаканами и тарелочками. Что там конкретно, я разглядеть не успеваю. Елена взвизгивает от удовольствия.
– Магистр, как всегда, меня балует!
Она прямо на ходу хватает с подноса бокал, наполняет его из бутылки золотистым напитком и зацепляет пригоршню красных палочек. Затем она удобно устраивается в кресле и спрашивает, показывая на поднос, который Магистр уже поставил на столик:
– А это что такое?
Ее длинный, затянутый в перчатку пальчик указывает на куски черного хлеба, селедку, порезанную с луком, и четыре соленых огурца.
– А это, милая, не про твою честь.
Магистр подходит к небольшому, встроенному в бар холодильнику и достает… бутылку водки.
– Андрэ прибыл к нам из такого дела, что ему фронтовые сто грамм никак не помешают. – Его живые темно-карие, почти черные глаза быстро с участием глянули на меня. – Я правильно говорю?
Я молча опускаю глаза в знак согласия. Магистр очень верно догадался, что именно мне сейчас необходимо. Он разливает водку: мне полстакана, себе на два пальца.
– За тебя, Андрэ! Будем?
– Будем!
Мы выпиваем стоя. Магистр смачно закусывает огурчиком и усаживается в кресло, я следую его примеру. Елена опять подает голос:
– Магистр! А ведь этого напитка нет в номенклатуре линии доставки, и в каталогах синтезатора я его не встречала. Где ты берешь водку?
– Я все же немножечко Альфа, – обиженно бормоча Магистр. – Ну, Андрэ, поговорим.
Глава 4
А крановщик Сысков был с похмела
И свои чувства матом выражал.
Е.Евтушенко
Магистр задумчиво посматривает на меня, потирая средним пальцем левой руки переносицу. Чувствуется, что ему нелегко начать этот разговор. Он словно колеблется, как человек, размышляющий, бросаться в холодную воду или нет.
Вид его выражает не то что нерешительность, скорее – сомнение.
Я смотрю на него и молчу. Елена, уютно, по-кошачьи, с ногами расположилась в кресле и с интересом наблюдает за нами, не забывая при этом потягивать из бокала и закусывать каждый глоток красной палочкой. Молчание затягивается. Наконец Магистр кончает холить переносицу.
– Сколько раз я проводил такой разговор, и всякий раз самое сложное для меня – с чего начать. Так с чего начать?
Я пожимаю плечами: если бы мне знать, о чем пойдет речь.
– С самого начала, – подает голос Елена.
– Хорошо. Андрэ, примерно через триста лет после твоего времени будет совершено грандиозное открытие. Будет открыто, что на нашей планете, да и во всей обозримой Вселенной существует бесконечное множество параллельных миров. Эти миры нигде не пересекаются друг с другом, так как существуют в различных фазах времени, то есть в каждом из миров время течет самостоятельно. Мы называем эти миры фазами или реальностями…
– Или миром вообще, – вставляет Елена.
– Ну, это жаргон. Есть миры, практически не отличающиеся друг от друга, как бы дублирующие сами себя, за исключением некоторых деталей. Например, ты заметил, что в той реальности, из которой ты сейчас вернулся, памятники Пушкину и Юрию Долгорукому в Москве поменялись местами. Заметил ты и некоторые другие отличия, кроме главного, которого ты не знал. Эта реальность отставала от твоей на пятьдесят лет.
– Значит, я действовал не в своем мире?
– Совершенно верно. Поэтому я и сказал тебе тогда, что на ход ВАШЕЙ истории твои действия не повлияют.
– Вот оно что. А я все время гадал, как же может такое быть, почему ход войны складывается более благоприятно, а мы в своем времени ничего об этом не знаем. Получается, что я работал не на свой, а на чужой мир.
– Андрэ, для нас и для тебя теперь все миры свои, а не чужие. Это – наша Земля, наши люди. Если у твоего соседа горит дом, ты же не будешь сидеть сложа руки, а бросишься на помощь, даже если будет опасность самому обгореть при этом.
– Хорошо, а почему вы не попытаетесь подправить нашу реальность, ведь и у нас все идет далеко не лучшим образом?..
– А будущее у вас еще более безрадостное. Поэтому в вашей фазе сейчас работают наши люди именно с целью избавить ее от пагубных последствий, вызванных ошибками как прошлого, так и настоящего.
– А почему бы не исправить эти ошибки в прошлом?
– А потому, что в прошлое вторгаться нельзя…
– То есть Бредбери все-таки был прав насчет раздавленной бабочки?
– Нет, раздавленные бабочки здесь ни при чем. Все гораздо сложнее и гораздо хуже. Вторжение в прошлое состоявшейся реальности со стопроцентной вероятностью вызывает схлопывание времени, или “схлопку”, как мы его называем, в результате которой время замыкается на себя, образует временную петлю, или кольцо, в котором оказывается данная реальность. Мы можем наблюдать прошлое любой реальности с целью выяснить источники той или иной деформации в историческом развитии, но вторгаться в прошлое мы не можем.
– Понятно, но не очень. Непонятно также, каким образом сосуществуют на одной планете бесчисленные миры, не только не пересекаясь, но и так, что их обитатели и не подозревают о существовании друг друга.
– Ну, это объяснить проще.
Магистр какое-то время молчит, потом встает и начинает прохаживаться по комнате, как профессор перед аудиторией.
– Легко сказать, проще… хотя… Положение точки в пространстве описывается тремя координатами, и если у двух точек хотя бы одна из координат отличается, то положение точек в пространстве не совпадает. Так?
–Так.
– Добавим к триаде пространственных координат четвертую – время. Я говорю очень упрощенно, тебе предстоит узнать все это на более высоком уровне. Так вот, пусть у точек совпадают все три пространственные координаты, но не совпадает четвертая, временная, будут ли точки накладываться.
– Нет.
– Более того. Эта четвертая координата не просто вектор. – Магистр подходит к компьютеру. – Представим синусоиду, – на дисплее возникает с детства знакомая кривая, – пусть это будет твое время…
– А почему – синусоида? Что, время может принимать отрицательные значения?
– Это для простоты изложения, так это будет выглядеть на плоскости, в пространстве будет иначе. Ось абсцисс – наши пространственные координаты. Время каждой реальности может отличаться от других по амплитуде… частоте… и фазе. – При этих словах на дисплее появляются разноцветные синусоиды, постепенно заполняющие весь экран. – Теперь понятно, как в данной точке пространства может оказаться бесконечное множество непересекающихся миров?
– В общих чертах…
– Ну а если быть более точным, то эти синусоиды надо развернуть в пространственные спирали, а по каждой из них будут двигаться, опять-таки с разными скоростями, триады пространственных координат… – Картина на дисплее изменяется соответствующим образом. – Я доходчиво объясняю?
– Идите к черту, Магистр, – я уже ничего не могу понять в мелькании живых разноцветных спиралей, извивающихся на дисплее, словно веселая компания из серпентария, – остановимся на синусоидах, так проще.
– Ну и слава Времени! Потому что я сейчас в таком же положении, в каком оказался бы ты, пытаясь объяснить средневековому механику, как устроен и летает реактивный истребитель или, скажем, принцип действия ядерного реактора. Поехали дальше. Когда была открыта эта множественность параллельных миров, выяснилось, что даже простое визуальное наблюдение за ближайшей фазой требует колоссальных энергетических затрат. Поэтому открытие долгое время не находило практического применения и оставалось где-то на уровне теоретической возможности межзвездных полетов для конца XX века. Так продолжалось до тех пор, пока один из хронофизиков (так стали называть новое направление в науке), Майкл Стоун, не выдвинул гипотезу о наличии такой фазы, откуда связь с другими фазами возможна при минимальных энергетических затратах. Он назвал ее нуль-фазой. Сначала это было воспринято как интересное теоретическое предположение, не более. Но вскоре Стоун обнаружил такую фазу, да не одну, а сразу несколько. При этом выяснилось, что одна из фаз необитаема, то есть свободна от разумных существ. Тогда возникла идея использовать эту фазу как посредника для связи с другими. Не буду рассказывать, какие при этом возникли технические, энергетические и правовые проблемы. Но все они с течением времени были преодолены, и сейчас мы находимся в нуль-фазе, или фазе Стоуна…
– Или в Монастыре, – вновь вставляет Елена.
– Да, наши остряки называют нуль-фазу Монастырем, в отличие от мира, как они называют остальные фазы. Из фазы Стоуна мы установили контакты с другими фазами, которые согласились с нами сотрудничать, разработали правовой статус, или Хронокодекс. Кстати, тебе надо изучить его в первую очередь. Фаза Стоуна существует уже более трехсот лет, объем работы и сфера контактов растут в геометрической прогрессии. Все технические аспекты ты усвоишь в процессе обучения. А теперь спрашивай. У тебя ведь накопилось много вопросов.
– Вы сказали, что у вас установлены контакты со многими фазами, сотрудничающими с вами. Значит, и с нами? Если так, то почему мы об этом не знали?
– Нет. Пункт четвертый части первой Хронокодекса гласит: “Ни одна фаза, не достигшая в своем развитии уровня самостоятельного открытия множественности миров, не должна узнать об этом раньше своего срока”. Так что с вашей фазой контакт у нас только односторонний.
– А в чем конкретно выражается сотрудничество?
– Прежде всего это обмен информацией, оказание помощи в реализации различных проектов, передача технологий, достижений культуры и т.п. Ну а во-вторых, к нам часто обращаются с запросами о последствиях, как социальных, так и экологических, когда речь заходит о внедрении новых технологий, реализации научных открытий, осуществлении крупных воздействий на среду обитания и т.д. Мы можем не только построить точный прогноз, не только проследить его в будущем, но, если визуального наблюдения недостаточно, даже заслать в будущее своих агентов.
– Ну а контакты с фазами, которые еще не знают о вас, в чем они заключаются? Как вы работаете с ними?
Магистр задумчиво смотрит на меня. Он снова похож на человека, раздумывающего, прыгать ему в холодную воду или нет.
– Гм. Вообще-то такую информацию тебе следовало бы получить попозже, но я сделаю исключение. Две трети нашей работы, если не больше, составляет именно работа с такими фазами. Мы активно воздействуем на ход исторического процесса посредством внедрения в фазы своих хроноагентов. Хроноагенты своими действиями или корректируют допускаемые ошибки, или предотвращают их и тем самым удерживают процессы в необходимых рамках.
– Ну а кто устанавливает эти “рамки”?
– Исторический опыт. Закон целесообразности.
– То есть вы сами! А кто дал вам право решать судьбы миров, вмешиваться в их жизнь? Это что, новая форма диктатуры? Мудрые дяди из будущего шлепают по попкам расшалившихся дикарей!
– Не закипай, Андрэ, остынь. – Чувствуется, что мои слова задели его за живое, расшевелили в нем то, что ему самому давно не дает покоя.
Его живые проницательные глаза слегка затуманиваются. Он смотрит куда-то поверх компьютера, затем, сделав несколько шагов по комнате, останавливается напротив меня и продолжает:
– Один из примеров такого вмешательства ты только что имел возможность наблюдать и даже участвовал в нем. Что плохого, если война закончится на два года, на год, на месяц, даже на неделю раньше? Сколько миллионов жизней будет спасено? А между тем прогноз на окончание войны по этой фазе был даже не на 1945-й, а на начало 1947 года, причем за последние два года в войну должны были втянуться Ближний Восток и Южная Америка.
Голос Магистра становится тверже, глаза начинают блестеть, весь его облик показывает, что он обрел былую уверенность и старается вселить ее в меня.
– Другой пример. В одной из фаз, на равнинной местности, в сейсмически безопасной зоне произошло землетрясение силой в девять баллов. Погиб город с населением более двух миллионов человек, жертв не счесть, мало кто уцелел. Причина: шестьдесят лет назад недалеко от города устроили подземное хранилище жидких отходов. Отходы, проникнув в более глубокие слои, постепенно размыли мощный солевой пласт. Происшедший обвал вызвал землетрясение. Наши наблюдатели обнаружили, что в соседней фазе готовят такое же хранилище. Хроноагент, внедренный в главного инженера проекта, перенес хранилище в другое, безопасное место. Результат – город спасен. Еще нужны примеры?
Я молчу.
– Молчишь? Согласен или тебе просто нечего возразить?
– Возразить действительно нечего. Ты все это хорошо говорил. Но… Я все равно не могу принять этого… Еще Стругацкие сказали, знаешь их, наверное?
– Знаю и ценю.
– Так вот, они сказали: “Нельзя переломить хребет Истории, не переломив при этом хребет Человечеству”. Такие вмешательства, ну… безнравственны, что ли. И мне стыдно, что я, даже против своей воли, принимал в этом участие.
– Да ты, кроме Стругацких, оказывается, еще и Азимова почитывал! Тоже мне – Эндрю Харлан! – Магистр уже откровенно смеется надо мной, огоньки в его глазах превращаются в бесенят. – Кстати, “Конец Вечности” у нас – настольная книга. В том плане, что она дает богатый материал на тему, как не надо работать во времени. Эх, Андрэ! Да кто же здесь ломает хребты? О чем идет речь? Человечество никто не лишает права совершать свои ошибки и исправлять их. Но разве преступно смягчать последствия, уменьшать количество жертв, предотвращать гибельные результаты непродуманных действий амбициозных политиканов, воображающих себя истиной в последней инстанции, или маньяков-технократов, возомнивших себя гениями, чьи действия всегда безошибочны? Все они по-своему хотят осчастливить или все человечество, или свою нацию, или часть ее, а большей частью – себя самое. Мы отнюдь не ломаем хребтов Истории. Если Вторая мировая война в какой-то фазе должна начаться, то она все равно начнется, даже если мы ликвидируем Гитлера вместе с его окружением. Не они развязали войну, а те, кто их толкал к этому, те, кто насыпал им золота в карманы и потом сказал: “Отрабатывайте с процентами”. Не Гитлер, так другой, не важно. Важно, что мы можем не допустить, чтобы последствия войны стали такими же или еще более ужасными, чем в вашей фазе. Подумай над этим хорошенько, прежде чем стыдиться. Времени у тебя достаточно.
– Хорошо, я подумаю на досуге. А теперь о времени. Когда вы вернете меня к себе?
Воцаряется молчание. Магистр снова начинает чесать свою переносицу, а Елена разглядывает меня с еще большим интересом. У меня нехорошо ноет где-то между печенью и желудком от паршивого предчувствия. Молчание на этот раз длится недолго.
– Я ждал этого вопроса с самого начала. Отдаю тебе должное, ты терпеливо выслушал первичную лекцию по основам хронофизики, работе хроноагентов и даже задавал толковые вопросы, приберегая главный из них напоследок. Я отвечаю тебе прямо. Никогда.
– То есть? Поясните.
– Поясняю. Никогда – это значит совсем никогда, – твердо говорит Магистр, в глазах его по-прежнему светятся огоньки, но теперь они, кажется, жгут меня, как лучи лазера. – Твое время, Андрэ, для тебя больше не существует. Ты – человек мужественный и прими это как неизбежную реальность. В свое время ты никогда больше не вернешься.
Видимо, в моих глазах он читает что-то такое, что заставляет его быстро схватить бутылку и налить мне почти полный стакан. Я пью его залпом, занюхиваю кусочком ржаного хлеба и разражаюсь монологом. Новость, сообщенная мне Магистром, настолько ошеломляет, что мои моральные устои рушатся в мгновение ока. Невзирая на присутствие Елены, а точнее, забыв о ней, я высказываю этому типу все, что думаю о нем, о его организации, об их деятельности и их методах. При этом я совершенно не ограничиваю себя в лексиконе и в идиоматических выражениях с использованием всего разнообразия могучего русского диалекта.
Пока я так ораторствую, Магистр спокойно сидит в кресле, глядя на меня так доброжелательно, словно я рассыпаюсь, перед ним в комплиментах. Время от времени, когда я выдыхаюсь, он предупредительно подливает мне водки в стакан, и я, получив новый заряд своему красноречию, извергаю его на Магистра.
Что делает в это время Елена, я не вижу, а точнее, не обращаю на нее внимания, все мое негодование адресовано Магистру. Это он – главный виновник, я узнал его голос.
Наконец я окончательно выдыхаюсь, глотнув последний раз из стакана, закусываю луком и падаю в кресло. Всем своим видом я даю понять, что не сдвинусь с места, пока меня не отправят в свое время.
– Примерно такой реакции я и ожидал, – спокойно говорит Магистр. – Элен, сохрани запись беседы. После анализа эти красоты русского диалекта конца XX века пригодятся для более тщательной подготовки хроноагентов… Все! Хватит! Ты высказался, а теперь – моя очередь.
Да, я намеренно сообщил тебе этот факт прямо в лоб. Тебе надо было разрядиться, что ты и сделал. А теперь…
Магистр наливает мне в стакан какой-то шипучей жидкости сиреневого цвета.
– Пей! – властно приказывает он.
Я послушно пью, может быть, это яд, а может – наркотик. Мне уже все равно. Жидкость приятного вкуса и отдает розой и сиренью одновременно.
– А теперь слушай. Ты узнал факт. Да, с этим фактом трудно примириться, но придется. А теперь узнай причины, породившие этот факт, – их две. Каждая из них в отдельности уже напрочь отрезает тебе дорогу в свое время, а в совокупности и подавно. Первая причина вытекает из той статьи Хронокодекса, которую я тебе уже цитировал. Нельзя допустить, чтобы в твоей фазе узнали раньше времени о существовании фазы Стоуна и о той деятельности, которой она занимается, в том числе и в твоем мире. Это может привести к непоправимым последствиям, вроде пресловутой “охоты на ведьм”, под этим соусом наверх выплывут самые низменные инстинкты, самые подлые личности и, манипулируя “общественным мнением” в своих интересах, начнут “спасать цивилизацию”. Такое уже было, да и сейчас происходит в твоем отечестве… Постой, я знаю, что ты хочешь сказать. Ты хочешь сказать, что будешь нем как рыба, что поклянешься самой страшной клятвой и т.д. Но полагаться на твое слово нам нельзя. Нельзя потому, что в данном случае ты своему слову не хозяин… Стоп! Я еще не все сказал. Возражать будешь после. Дело в том, что, очутившись в своем времени, ты постоянно будешь помнить о нас, о том, что мы существуем, что мы работаем. Ты будешь в каждой ситуации подозревать влияние “нашей руки”, в каждом человеке подозревать нашего агента, и в итоге нервный срыв неминуем. Что ты натворишь и с какими последствиями, одному Времени известно. Мы этого допустить не можем. Так бездарно разбрасываться людьми не позволяет наша мораль. Мотивы понятны?
– Понятны. Но ведь вы можете подстраховаться и “стереть” мою память о пребывании здесь. Неужели вы, с вашим уровнем, не можете этого сделать?
– Можем, но не будем. Не будем потому, что такое воздействие на память неизбежно влечет за собой частичное искажение, скажем больше, разрушение личности. Ты станешь совсем другим человеком, с уровнем неизбежно ниже среднего. Такое отношение к личности наша мораль также не допускает, так как это равносильно смерти одного индивидуума и появлению другого. Этот другой, не имея ни прошлого, ни настоящего, страдая ложной памятью или частичной амнезией, неизбежно станет постояльцем психиатрической больницы. Тебя устраивает такой вариант?
– Разумеется, нет. Да, все, что вы сейчас сказали, очень серьезно, и обдумать все это надо не менее серьезно. Но вы говорили о двух причинах. В чем состоит вторая?
– Ну, это проще. Вторая причина в том, что тебя в твоей фазе уже нет.
– Как нет?!
Вместо ответа Магистр подходит к компьютеру.