Владимир Буев
Привык я утром двигать горизонт, или Гениальность не порок, а лишь повод для знакомства. Пародии на стихи Михаила Гундарина. Часть III
Пересекаю я целое государство
Михаил Гундарин
Пятую ночь поют
пьяные пассажиры,
Голосящая дрянь подпалила вагон.
Слышать их не могу! Но знаешь,
ты заслужила,
я буду слушать тебя,
ты – мой русский шансон.
Тёплая хрипотца, молодость и отвага,
спрятанная в рукав
семихвостая плеть.
Елена Ваенга съест и Нагайну, и Нага –
тогда к нам спустится бог,
и мы перестанем петь.
Владимир Буев
Пересекаю я
целое государство,
Еду из одного конца в конец другой.
Вот если бы это было
моё законное царство,
Было бы мне наплевать,
что я стар и пора на покой.
Ностальгия мучает, выворачивает
наизнанку в юность.
Новые кумиры
Не мои, вагон трясёт, меня покачивает
и выворачивает.
…Кто не понял,
это была сатира.
Город в солнце, а мне до фени
Михаил Гундарин
Вот как город сегодня светел –
не напрасно вчера мы пили,
намотали немало петель
по Бульварному, обсудили
всё, что в наши попало лузы,
то есть сгинуло без ответа,
прокатились – и нет обузы…
Так кончается это лето.
.........
Притаилась под тротуаром
золотая засада-завязь.
Слишком многое брал задаром,
но оправдан и улыбаюсь.
Называю по новой моде
Музу сплетницей и подружкой.
В этом городе-огороде
говорю: не спеши, послушай,
что нам скажут немые корни
в этот самый обычный вечер.
Говорят, что надо упорней
пробиваться навстречу встрече.
И катиться шаром бильярдным –
молоком, обращённым в камень,
вдоль по улицам многорядным…
Мимо дела, под облаками.
Владимир Буев
Город в солнце, а мне до фени.
Знать, вчера я не газировки
Выпил литр, не заев пельменем,
В этой привокзальной столовке.
Я ведь там не один питался.
Кто-то рядом был, провокатор.
Смутно помню, что где-то шлялся,
Был в столице, как триумфатор.
.........
Всё мне сыпалось с неба даром,
Мягко стукая по макушке.
Или разным иным макаром
Приносило полезность тушке.
Муза тоже меня любила.
Что одна! Девять иль семёрка!
Но особо Эвтерпа чтила.
И Эрато… ух, фантазёрка!
Обратился я в шар бильярдный,
Белым камнем взлетел на небо.
Новый путь создáл авангардный:
Пусть не Млечный, а вид плацебо.
Всех нас вылечит летний вечер:
И меня, и тебя, и прочих.
…Где ж Эрато, кто обеспечит
Свежих дев, до меня охочих!
На юге пьянчуги
Михаил Гундарин
ВОСПОМИНАНИЯ О ПИОНЕРСКОМ ОЗЕРЕ
Вдоль пыльных предместий
Сквозь чахлые рощи
Идущие вместе
Туда где всё проще
Ты как сигарета
Во рту водоёма
Короткое лето
В квартале от дома
Горячее пиво
Азотная влага
Здесь вместо прилива
И архипелага
Задор хулигана
Бесстрашье пьянчуги
С осколком стакана
Мы тоже на Юге
Такие же страсти
И кровь на кастете
Такие же масти
На рваной газете
Объятья под сенью
Травы низкорослой
И жизнь к воскресенью
Покажется взрослой
Дорога обратно
Там те же и то же
Лишь новые пятна
Алеют на коже
Все смято и спето
Не выдаст секрета
Печальное это,
Прощальное лето
Владимир Буев
На юге пьянчуги
Других не бывает
Сбежали от вьюги
И нас накрывает
Дурман алкогольный
Сейчас закурить бы
Дым струйкой фривольно
Рванул чтобы нитью
Чтоб в рожу кастетом
Кому-то вломили
По нраву эстетам
Не их чтобы били
Чтоб били эстетов
Других хулиганы
Они не поэты
Они графоманы
А мы – гениальны
В стихах и по жизни
Пройдём триумфально
За это и вспрыснем
Обнимемся с волей
И с травами вволю
Костяшки в мозолях
Ура алкоголю
Не наши костяшки
И то слава богу
Припали к бумажкам
И пишем помногу
Про лето. Про зиму
Вчера мы писали
Намажемся гримом
Ведь мы не зассали
Владыка мира я
Михаил Гундарин
Я помню мира выгнутую спину,
Холмы его и сопки, всю картину
Неглаженной, тяжёлой простыни.
Мы здорово старались, расправляя
Родной пейзаж от края и до края
Ещё законопаченной страны.
Но в те года совсем иные цели
Имели мы в виду. И в самом деле,
Чего ж хотеть от юношей в цвету!
Припоминаю: я в крутой рубашке,
А ты в объятьях Светки ли, Наташки,
Пересекаем тайную черту.
Под музыку хрустящих переборок.
Выпаривает жизнь бесцветный творог,
Распарывает собственные швы,
Готовя время водным процедурам –
А мы перемещаемся аллюром
Туда, где бродят молодые львы,
А стало быть, сюда. Увы – в пустыню!
Где я, разрезав персик или дыню
Вдруг нахожу – о Боже – изумруд,
Потерянный под островом Буяном
И выброшенный тёмным океаном,
Воспрянувшим на несколько минут!
Владимир Буев
Владыка мира я. Сижу на троне.
Передо мной валяются людишки
(Склонялись поначалу лишь в поклоне,
Но сдали через день у всех нервишки).
Я добр, но все они боятся крышки.
Я мир устрою всем и жизнь в законе.
Такой великий я не только нынче.
А в юности, пожалуй, был попрытче
И тоже планетарные имел
И цели, и задачи. Скажем прямо:
Я помогал демографам упрямо
И потому на девушек подсел.
Сижу на троне, озираю зорко
Поляну, ведь зудит моя подкорка:
А вдруг юнцы себя вообразят
Крутыми львами и захватят место:
Ну, мол, они пришли меня заместо.
Напрасно! Мне слегка за пятьдесят!
Пуста поляна. Все боятся гнева
Владыки мира… где же королевы?
Поляна – как пустыня, где песок.
Куда девались согнутые в страхе?
Где охи? И куда девались ахи?
…Проснулся, огляделся – пятачок.
Материю сожгу…
Михаил Гундарин
Я видел, как обугливался край
Узорчатой материи. «Гуд бай!» –
Я тихо молвил в графоманском стиле.
Как водится, по замыслу и честь,
Но замысел забыт. Теперь Бог весть,
Что мы с тобой так искренне любили
Тому назад лет десять. Нам предел
Уже положен. Голубь улетел
(Поспорим с популярною цитатой).
Что ж, коршуном ударься о траву,
Переметнись злодеем, наяву
Бессильным и ни в чём не виноватым.
Без всякого сомненья, трижды прав
Герой, что переделал свой Устав
В либретто Марлезонского балета.
Ему за это честь и благодать,
Но, знаешь, надоело танцевать,
Настало время требовать ответа.
И забывать полученный ответ,
И, совершив привычный пируэт,
Вновь отправляться к старой переправе,
Которой не бывало никогда,
Которая, как некая звезда,
Видна, и мы забыть её не вправе.
Владимир Буев
Материю сожгу, но вот стихи
Отдам лишь в руки вечности. Хи-хи.
Сжигают их в печах лишь «графомане».
Но нам, маститым, это не с руки:
Мы смотрим вдаль, мы – свет, мы – маяки.
Сжигать творенья?! Фига вам (в кармане)!
Синицу крепко я держу в руках
(Хотя журавль парит мой в облаках).
Голубку дряхлую держать не стану
(Тут с классиком извечный тоже спор),
Ведь не злодей я, хоть люблю хардкор.
Голубки юные желательны гурману.
Людовики Бурбоны танцевать
Любили даже больше, чем поспать.
Изящность Марлезонского балета
Была видна, когда плясал король,
Сыграв виллана и торговки роль –
Изысканность была Дюма воспета.
Забыто всё: длинно́ты и гротеск
Старинного балета. И бурлеск
Давно царит на сцене и в романе.
Не только в нашем, но в моём с другой:
Погасла ты – она горит звездой
И не вопит о дряхлом старикане.
Я впускаю их в стих, пусть идут
Михаил Гундарин
РАССВЕТ НА БАЛТИЙСКОЙ
1.
Я смотрю из окна на трамвайную линию:
как стремится она обогнуть горизонт!
Как плавна эта сталь! Словно явь, словно сны мои
в эту ночь получившие верный дисконт.
Я его заслужил в пору мертвосезония,
между ночью и ночью, в под-солнечной мгле.
Как упрашивал я, как же я урезонивал
равнодушную зелень усталых аллей!
Я просил этот мир ускользнуть от охранников,
от размноженных массово пристальных глаз.
О бессилие слов! О сладчайшая паника!
Но не видит никто то, что вижу сейчас –
ту же рощу (как будто бы нотная грамота
непонятна до слёз и до слёз хороша)…
Это, знаешь ли, просто охранная грамота,
за которую я не платил ни гроша.
2.
Подожди, не спеши. Я узнал тебя издали.
Это меркнущий голос случайных сирен
приближая рассвет, рассыпается искрами –
нам с тобою мучителен всякий размен.
Неразменна лишь ночь. Как её ни растрачивай,
не уменьшится перечень дивных даров.
Нам они суждены, и для нас предназначенный
час полночного счастья не требует слов.
Но я должен сказать, как медлительно падают
предпоследние звёзды, как тих их полёт,
как, бывало, прельстишься такою наградою,
а потом понимаешь – и это пройдёт.
Все проходит – и время, и даже безвременье.
Я скажу это всем – но тебе лишь, дружок,
прошепчу, что рождённых удачливым племенем,
нас хранит без упрёка раскосый божок.
Владимир Буев
1.
Я впускаю их в стих, пусть идут, не препятствую.
Рельсы ночью во сне блещут, как серебро.
Но подспудно зудит, как свершить спекуляцию?
Ведь купил по дешёвке всё это добро.
РЖД предложить ли? Депо ли трамвайному?
Там сидят олигархи и пилят бабло.
Человеку обычному, с виду нормальному
не предложишь подобного (ведь западло).
Мне ещё ярлыка захотелось бесплатного –
Того ханского, пайцза которого суть.
Золотого. Загнал бы его, вероятно, я
По стократной цене, не смутившись ничуть.
Как прожорливы эти владельцы ликвидности.
Всё хотят задарма у меня отобрать.
Я аллеям молюсь, словно клон первобытности:
Фетишизм часто может поэта спасать.
2.
Погоди, не спеши, я узнал тебя, девушка.
И не девушка ты, ибо я Одиссей.
Ты старушка-сирена, ищи себе дедушку
Я себе поищу раз в десяток свежей.
Если ночь, что поделать, деваться мне некуда:
Подходи, не тушуйся. Что гнал, позабудь.
Я тебя обозвал старой дряхлой молекулой?
Я ошибся, бывает. Показывай грудь!
То, что вижу, не катит. Молись-ка раскосому
Ты божку племенному без рта и зубов.
Я с моими богемными суперзапросами
Поступиться вселенной (в уме) не готов.
Подарю я планете такие открытия,
О которых лет двести никто б не узнал.
Кто заплатит за всё? Ведь за рельсы субсидию
Мне никто даже издали не показал.
Ночью полной с синицей возился
Михаил Гундарин
ДЕКАБРЬ
Всё свершилось. Прощание длится
Как положено – ночь напролёт.
На подушке осталась ресница,
Улетает обратно синица
И меня за собой не зовёт.
Да и стоит ли? Новой любовью
Нас порадует новый январь.
Доверяя простому присловью
Спи, а я положу в изголовье
Самодельный резной календарь.
Золотым там помечены даты
Новолуния и Рождества,
Чёрным – дни предстоящей утраты…
Ты забудешь её, как смогла ты
Позабыть, что такое слова.
Вспомнишь после. А нынче – ни звука
В оглушительной тьме декабря!
И молчание это – порука,
Что усвоена нами наука
Расставаться легко и не зря.
Философия Нового года
Такова, что сегодняшний сон
Значит больше, чем просто свобода,
Чем ритмический взмах эпизода –
Мы опять у начала времён!
Владимир Буев
Ночью полной с синицей возился.
Хоть журавль у кровати стоял.
Да, не в небе летал и не снился,
На меня и синицу косился,
От синицы меня отвлекал.
В январе этот финт приключился
(Люты стужи январские в ночь!)
Утром я к журавлю обратился –
Он сквозь щели в окно просочился,
Не желая синице помочь.
Но помог! Ведь когда на синицу
Я вниманье опять обратил,
Нет синицы! Однако ресница
На подушке осталась от птицы.
Так открытие я совершил.
Был поэт и философ доныне –
И в момент орнитологом стал.
Толку нету в пустой писанине,
А наука о птицах – твердыня,
Всем пернатым в ресницах сигнал.
Вот задумался крепко и репу
Я в январскую ночь зачесал.
Что хочу я: журавль чтобы с неба
Прилетел (не духовная скрепа!)
Иль синиц чтоб полк в руки попал?
О муках нечеловеческих
Михаил Гундарин
НОЧНЫЕ УЛИЦЫ
Возвращаясь под утро с разбитым лицом,
Сам себе я не раз представлялся ларцом,
Пострадавшим от грубого взлома,
Проигравшего войска последним гонцом,
Но не мужем-отцом, не глупцом-подлецом,
Где был я, там нет места другому.
Есть на улицах города смерть-фонари,
Они светят снаружи, видны изнутри.
Где их крылья и в чём их победа?
Кто под ними живёт, тот уже не живёт,
Он – слоистая грязь, он – коричневый лёд,
А я тот, кто про это проведал.
Уголок-переулок ведёт под откос,
Под одну из изогнутых в танце берёз –
Лишь ползком эту плешь одолеешь.
Ну а если срастаются ухо и глаз,
Если в каждом подъезде не спит Фантомас,
Не спеши – всё равно не успеешь.
Есть такие квартиры за каждым углом –
поневоле простишься с нетвёрдым умом
попадая в холодные руки.
Есть такие кафе, где сияющий яд
нам предложат задёшево – вены вскипят,
но и это не главные муки.
Не хочу умирать, но мечтаю не быть,
Оборвать навсегда эту крепкую нить,
Что меня столько раз выводила
Из колючих кустов к освещённым домам,
Собирала в единое брошенный хлам.
Но иссякнет и ясная сила.
Травяной да этиловый правильный рай,
Поскорее в запретное дверь отворяй,
Я стою на высоком пороге,
Я плыву, не дыша, среди лунных морей,
Млечный путь пополняется каплей моей,
И смеются довольные боги.
Владимир Буев
О МУКАХ НЕЧЕЛОВЕЧЕСКИХ
Обожаю, когда мне ночами лицо
Разбивает десяток лихих молодцов.
Я тогда ощущаю блаженство.
Не махая руками, себя я бойцом
Представляю, по факту являясь творцом
И поэтом-певцом совершенства.
Я ларец, где таятся все боли земли.
Коль не хочешь признать, то подальше вали.
Закрывая глаза, вспоминаю,
Как фонарь городской осветил молодцов,
Всей гурьбой появившихся из-за кустов.
В этот миг как в нирвану впадаю.
Вот фонарь надо мной, и на мне фонари.
Как же круто лупасили, чёрт побери!
На лице моём света источник!
Я страдаю за всех, кто ночами пешком
Не гуляет, лежит на кровати ничком
(То есть спит – дескать, это подстрочник).
Есть на улицах города смерть-фонари,
Они светят снаружи, видны изнутри.
Чтоб страдать, надо шляться под ними.
Пацаны там шальные, впадая в экстаз,
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз
Надают кулаками своими.
Пусть смеются довольные боги гурьбой –
Многобожия время ушло на покой.
А смеётся лишь тот, кто последним
Засмеётся, пожертвовав смело собой
И за род, пусть и грешный, страдая людской.
Се ля ви (не мечты и не бредни)!
Я страдаю за всех, потому не умру.
Вы ведь знаете, кто я – не просто гуру.
Вам заветная лира напомнит,
Как спущусь я на землю и всех накормлю,
Напою, исцелю, кой-кого оживлю.
…Мне б в подъезд свой войти, слишком тёмный.
