Владимир Березко
Оружие, вино и приключения

© Березко В.Э., 2020

© Оформление. Издательство «У Никитских ворот», 2020

Глава 1. Неудачный день

– А теперь предлагаю вынести вопрос о персональном деле комсомольца Квитко на голосование. – Голос секретаря комитета комсомола Виктора Ветрова звучал непривычно строго. В нем проскальзывали нотки раздражения, обиды и желания отомстить. – Кто за то, чтобы собрание проголосовало и приняло решение по указанному вопросу? – Он требовательно и выжидающе смотрел прямо в зал.

Под этим пристальным взглядом одна за другой стали подниматься руки присутствовавших на комсомольском собрании комитета комсомола Московского медицинского стоматологического института. И только один парень сидел неподвижно и с ухмылкой рассматривал лица тех, кто заседал в президиуме собрания. Ветров взглянул на него более жестко, нежели на остальных.

– В чем дело, комсомолец Воронцов? Ты за? Или против? Против, как я понимаю, коллектива?! – язвительно добавил он.

Парень неторопливо поднялся со стула. Он был невысокого роста, широк в плечах. Жестковатые прямые волосы не были уложены в идеальный пробор, как у секретаря комитета комсомола, и совсем не ценили тех усилий, которые их хозяин постоянно прикладывал, чтобы удержать собственную прическу в строгих рамках существовавшей государственно-правовой идеологии. И теперь они торчали просто вызывающе, что не прошло мимо внимания одного из членов президиума.

– Антон, ты что, дома не ночевал? – с усмешкой спросил он. – Даже к зеркалу не успел подойти, как отправился в институт, а потом и на комсомольское собрание?

Воронцов бросил на него резкий взгляд:

– Где хочу, там и ночую. Это мое личное дело. Никто же не спрашивает, где ночевал ты.

Секретарь комитета комсомола, слегка прищурившись, посмотрел на Воронцова:

– Антон, у тебя есть что-нибудь по существу?

– А я и говорю по существу, но вы не даете.

– Даем, даем! – улыбнулась девушка из президиума собрания. В зале послышался легкий смех.

– Ну то, что ты даешь, Лебедкина, мне совсем не нужно и…

– Комсомолец Воронцов, – теряя терпение, перебил его секретарь комитета, – так что по существу?

– Я хочу сказать, – начал Антон, едва сдерживая раздражение, – что я бы не прочь применить навыки моей будущей специальности – челюстно-лицевой хирургии – на практике.

– Что ты имеешь в виду? – этот вопрос из президиума собрания прозвучал с некоторой угрозой.

– А то и имею! Я бы некоторым подправил пару лицевых костей без дальнейшей возможности реабилитации речевых органов.

Зал взорвался различными возгласами. Кто-то был возмущен, кто-то одобрительно улыбался и кивал. Члены президиума в негодовании вскочили со своих мест: «Да как он смеет!», «Выгнать из института и из комсомола за такие слова».

– Тише, товарищи! – Секретарь комитета пытался вернуть порядок. – Дадим высказаться комсомольцу! Прошу! – И он жестом велел Антону продолжать, а у самого перед глазами промелькнуло очередное персональное дело.

Тот обвел взглядом зал и уверенно заговорил:

– На этом собрании прозвучало много несправедливых слов в адрес комсомольца Квитко.

– Неужели? – с издевкой отозвался Ветров. – И что конкретно тебе кажется несправедливым?

– Товарищи комсомольцы! Давайте вспомним, как нас в свое время призывали работать именно так, как работает комсомолец Квитко! Или это не так?

С этими словами Антон развернул над головой номер газеты «Стоматолог».

– У меня в руках наша институтская газета, которую выпустили по итогам работы строительного отряда, комиссаром которого и был комсомолец Квитко. И посмотрите внимательно, товарищи комсомольцы, что написано в передовой статье газеты.

Из зала, в котором сидели комсомольцы, раздался возглас:

– И что же там написано?!

– А написаны вполне простые и весьма справедливые слова. Цитирую: «Если бы все комсомольцы Московского медицинского стоматологического института работали так, как это делает член ВЛКСМ Марк Квитко, то показатели и в труде, и в учебе существенно пошли бы вверх. Пока же этого не происходит».

Антон сделал паузу и восторженно продолжил:

– Автор статьи даже термин новый придумал – «квитковское движение». На мой взгляд, вполне удачное. Очень похожее на стахановское движение.

Секретарь комитета ВЛКСМ хитро и одновременно недобро посмотрел на Воронцова:

– И что ты этим хочешь сказать?

Антон ответил ему таким же недобрым и колючим взглядом:

– Я хочу сказать, что исключать комсомольца Квитко из рядов ВЛКСМ просто несправедливо!

– Это эмоции! – заметила из президиума Лебедкина.

– Нет, не эмоции! – Антон снова начал горячиться. – Не эмоции. Марк столько сделал для института, для комсомольской организации! В конечном счете – для всех нас! А его сейчас пытаются исключить из членов ВЛКСМ якобы за то, что он, как вы говорите, «сжился с личными интересами». Где же здесь справедливость?

Ветров неожиданно улыбнулся:

– Да, Антон, мы помним о заслугах члена ВЛКСМ Квитко перед комсомольской организацией. Они действительно были. Но сегодняшнее собрание посвящено рассмотрению персонального дела Марка Квитко. И главный вывод, который сделал комитет комсомола при рассмотрении всех обстоятельств персонального дела, заключается в том, что член ВЛКСМ Марк Квитко поставил свои интересы куда выше общественных. В то время, когда все студенты нашего института копали картошку в окрестностях подмосковного Дмитрова, знаете где находился студент Квитко?

– Где? – послышался вопрос из зала.

– Марк Квитко, выполнявший в то время роль комсомольского вожака, поскольку замещал мою должность, находился в Грузии. Когда комсомольцы выполняли ответственное задание партии – помогали сельским труженикам выиграть битву за урожай, – комсомолец Квитко, который должен был находиться в самой гуще этой мирной битвы, уехал отдыхать. И тем самым, по сути, скомпрометировал образ комсомольского лидера. Это и есть самый красноречивый пример того, что Марк Квитко, по сути, поставил личные интересы выше общественных.

Ветров сделал паузу и продолжил свое выступление:

– Теперь что касается эмоциональной речи комсомольца Воронцова. Конечно, Антон защищает своего друга Марка в том числе и потому, что они не раз вместе посещали злачные места – рестораны, пивные бары… Особенно – ресторан «Цветочный» в парке «Сокольники». Это, товарищи комсомольцы, не просто слова. Дело в том, что комсомольцев Воронцова и Квитко там задержал патруль дружинников и доставил в штаб добровольной народной дружины. Заметьте, в состоянии алкогольного опьянения.

– При чем тут это?! – возмутился Антон.

– А при том, что ресторан «Цветочный» пользуется в определенных кругах – я бы сказал, кругах, которые связаны с преступным миром, – весьма специфической славой. И возникает вопрос, который в данном случае весьма закономерен. Что, скажите, пожалуйста, делали в таком заведении заместитель секретаря комсомольской организации, то есть мой заместитель, и член ВЛКСМ Воронцов?

– А они одни там были? Или с девочками? – послышался ехидный вопрос из зала.

– А разве это имеет значение? – Лебедкина легко и снисходительно улыбнулась.

– Это вовсе не имеет никакого значения, – жестко ответил секретарь комсомольской организации. – У нас есть факт, которому наша организация должна дать самую принципиальную оценку. И это, подчеркиваю, наш комсомольский долг.

– И какие на этот раз будут предложения? – раздался голос из зала.

– А предложение прежнее, – спокойно и холодно ответил Ветров. – Комитет комсомола нашего института считает, что за допущенные промахи в работе и поступки, порочащие высокое звание члена комсомола, Марка Константиновича Квитко следует исключить из рядов ВЛКСМ.

Антон вскочил со своего места. Жесткие, непослушные волосы на этот раз жили совершенно отдельной жизнью на его голове. Он запальчиво, со звенящим в голосе возмущением выкрикнул:

– Если на то пошло, то и меня тогда исключайте.

Виктор Ветров посмотрел на Антона взглядом, в котором читались самые разные чувства. Он злился на него за то, что тот так яростно защищал друга и, по сути, не давал собранию принять то решение, которого от него ждал секретарь комитета комсомола. Но сейчас в этом взгляде появилась снисходительность.

– А ты хорошо подумал, Антон? Может быть, ты с родителями посоветовался? Насколько я помню, твой отец занимает должность главного врача весьма известной и уважаемой городской больницы. И руководит кафедрой в нашем институте. Интересно, что он скажет, если его сына вдруг по его собственной просьбе исключат из комсомола? А потом, Антон, я должен заметить, человек, которого исключили из комсомола за антиобщественное поведение, а у тебя формулировка будет именно такой, вряд ли сможет претендовать на вступление в члены КПСС. Его и в комсомоле-то вряд ли восстановят. Ты понимаешь, о чем говоришь? И о чем просишь?!

Но Воронцов не желал останавливаться:

– Нет, я тогда требую, чтобы меня тоже исключили из комсомола! Пусть пострадает моя карьера, но на душе не будет грязи!

Из президиума собрания послышался голос Лебедкиной:

– Ты, Антон, так говоришь, потому что вы с Марком – собутыльники.

В зале опять послышалось хихиканье. Кто-то выкрикнул:

– А что?! Имеют право!

Виктор Ветров неожиданно согласился:

– Конечно! Имеют. Но мы сейчас говорим вовсе не о том, что они собутыльники. За столом мы все время от времени любим посидеть. И если брать, к примеру, празднование Нового года в институте, то часть из нас, безусловно, можно тоже назвать собутыльниками. Но дело, товарищи комсомольцы, совершенно не в этом!

– А в чем же тогда? – Голоса из зала настойчиво требовали более ясного ответа.

Ветров нахмурился. Он посмотрел на собравшихся комсомольцев напряженным взглядом. Но вслух только мягко произнес:

– Еще раз повторяю. Комсомолец Квитко заслуживает исключения из ВЛКСМ не потому, что они собутыльники с Воронцовым. Вовсе нет.

– Я не поэтому! Я за справедливость! – запальчиво выкрикнул Антон. Но от волнения фразы получились не совсем связными. И по-детски эмоциональными.

В зале, где сидели комсомольцы, вновь послышались смешки. Виктор улыбнулся и сказал с иронией:

– Как это ни странно, может быть, для всех присутствующих, я – тоже за справедливость! Неужели вы, товарищи комсомольцы, думаете, что комитет ВЛКСМ выступает исключительно против справедливости?! Поднимите руки, кто так думает?

Секретарь комитета комсомола, как и остальные члены президиума, требовательно посмотрел в зал, встречаясь с глазами каждого комсомольца.

– Я так думаю! – Антон Воронцов выбросил вверх обе руки.

– Тебя, Воронцов, мы уже приняли в расчет и выслушали. – Ветров недовольно поморщился. – Кто еще так думает? Поднимите руки.

Но больше в зале рук не было. Комсомольцы, оживленно гудевшие при недавнем обсуждении похождений Марка и Антона, теперь молчали. Некоторые просто опустили глаза и внимательно изучали спинки стульев перед собой.

Секретарь комитета комсомола словно почувствовал произошедшую в зале перемену. В этом, кстати, Виктору Ветрову нельзя было отказать. Он обладал исключительным политическим чутьем. И, словно хищник, который уже прихватил антилопу, снова посмотрел на присутствующих. Зал послушно молчал. Над собранием висела тягучая, вязкая тишина.

– Ну, кто так думает?! Я жду!

Но кроме двух рук Антона Воронцова, больше никто не решился поднять руки. Ветров продолжил:

– Тогда ставим вопрос на голосование. Я предлагаю исключить Марка Квитко из членов ВЛКСМ за антиобщественное поведение. А комсомольцу Воронцову, раз уж он так просит, объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку за низкую принципиальность. И запомни, Антон, следующее взыскание по комсомольской линии – это исключение из членов ВЛКСМ. Мы тебе сегодня, можно сказать, даем реальный шанс на исправление.

Антон смотрел в сторону. И ничего не сказал.

Ветров снова продолжил:

– Итак. Прошу голосовать. Кто за? – И первым поднял руку. Постепенно стали поднимать руки и в зале. Лебедкина сосредоточенно подсчитывала. Но Виктор с усмешкой проговорил: – Не напрягайся, Лебедкина. И так видно, что практически единогласно.

Он снова задал вопрос залу:

– Так, кто против? Воздержался? Нет?

– Я против! – Антон Воронцов вытянул вверх руку с растопыренными пальцами. – Я против. Очень против!

Ветров посмотрел на Антона с особенным выражением лица. И почти равнодушно проговорил:

– Итак, большинством голосов комсомолец Марк Квитко исключается из членов ВЛКСМ. – И добавил: – А сейчас предлагаю объявить строгий выговор с занесением в учетную карточку комсомольцу Воронцову.

Из зала послышался недовольный голос:

– А Воронцову-то за что?

Секретарь комитета комсомола словно ждал этот вопрос. И ответ у него был уже заготовлен. Он неторопливо, со значением, произнес каждое слово:

– За то, что комсомолец Воронцов, можно сказать, просто пренебрегает высоким званием члена ВЛКСМ. Если я не ошибаюсь, и вы все это слышали, он буквально несколько минут назад заявил о том, что не хочет оставаться в рядах Ленинского комсомола. Или я как-то не так понял его последнее выступление?

Комсомольское собрание молчало, словно подавленное неопровержимой логикой. В зале было тихо, и эта тишина словно придавливала своей тяжестью сидевших на стульях комсомольцев. В глубине души, конечно, ребята Марку сочувствовали. Но понимали, что в данном случае Марк Квитко, к которому, кстати, большинство сидевших в зале, где проходило комсомольское собрание, относилось очень хорошо, пошел против системы, или система пошла против него. Или даже не сама система, а конкретный ее представитель – секретарь комитета ВЛКСМ Виктор Ветров. Последнее было даже точнее…

Секретарь неторопливо осмотрел зал. В глубине души он уже чувствовал, что такое переменчивое «общественное мнение» постепенно склоняется в сторону президиума. Нечто похожее он не так давно прочел в фундаментальных трудах Никколо Макиавелли – «Государь» и «Рассуждения о первой декаде Тита Ливия». Великий флорентиец высказывался совершенно однозначно: толпа до тех пор пытается злословить на государя, пока перед ней не замаячит угроза наказания. Реального наказания.

Ветров резко и жестко сказал:

– Итак, кто за? За то, чтобы объявить комсомольцу Воронцову строгий выговор с занесением в учетную карточку. Еще раз напомню, что это взыскание комсомол объявляет ему за пренебрежительное отношение к высокому званию комсомольца. Прошу, товарищи, голосовать!

Он сам первым поднял руку. И так же, как в первый раз, сидевшие в зале комсомольцы постепенно последовали его примеру. Ветров смотрел на зал и испытывал в душе неоднозначные чувства. Он внутренне гордился собой. Однако эмоциональное выступление Антона Воронцова и сам факт неподчинения одного из комсомольцев уязвили его самолюбие. И он твердо решил про себя, что в будущем комсомольцу Воронцову предстоит повторить судьбу того, кого он так яростно защищал сегодня.

Виктор повернулся к одному из активистов, сидевших в президиуме. Тот вел протокол собрания.

– Записывай. Единогласным решением комитета комсомола Московского медицинского стоматологического института члену ВЛКСМ Антону Воронцову объявлен строгий выговор с занесением в учетную карточку. – И снова обратился к сидящим в зале комсомольцам: – Итак, товарищи, повестка дня нашего собрания исчерпана. Какие будут замечания по ведению собрания? Нет замечаний? Тогда предлагаю объявить собрание закрытым. Кто за?

На этот раз в зале уже никто не раздумывал. Все были за. Только Антон Воронцов демонстративно отказался голосовать. Но секретаря комитета комсомола это совершенно не смутило. Он улыбнулся Лебедкиной и твердым, не терпящим возражений голосом проговорил:

– Итак, большинством голосов – один воздержался – собрание объявляется закрытым. Все свободны.

Комсомольцы зашумели. Слышался звук передвигаемых стульев и оживленный гомон. Через несколько минут зал полностью опустел. Из членов президиума осталась только Лебедкина. Виктор повернулся к ней:

– Ну, что скажешь, Ира? По-моему, совершенно неплохо все прошло. Народ нас поддержал.

– Согласна. Действительно, все прошло как по маслу.

* * *

Осенние, пожелтевшие от дождей и календаря листья опадали с холодных веток съежившихся под пронизывающим ветром деревьев и, выписывая в воздухе затейливые пилотажные фигуры, сталкивались, издавая чуть слышный шелест. Листья еще продолжали о чем-то спорить и что-то обсуждать…

Марк и Антон только что вышли из института и молча курили в небольшом скверике возле центрального входа. Антон втянул в себя слишком большую порцию сигаретного дыма и натужно закашлялся. Потом с надрывом проговорил:

– Извини, что ничем не смог тебе помочь.

Марк неожиданно улыбнулся и похлопал Антона по плечу:

– Не переживай, Антон. Ты сегодня на деле доказал нашу дружбу. И это ты меня извини, что она обернулась для тебя строгим выговором с занесением.

– Просто это было несправедливо. И непорядочно по отношению к тебе.

Марк улыбнулся:

– Еще раз спасибо, Антон. Кстати, если уж на собрании нас объявили собутыльниками, то почему бы нам…

– Не опрокинуть? – подхватил Антон.

– Именно так. Опрокинуть по маленькой. И, может быть, даже по «средненькой».

– Предложение, которое подкупает своей новизной.

Антон широко улыбнулся. В этот момент казалось, что он уже забыл о недавних неприятностях.

– Так что? Идем? – произнес Марк скорее утвердительно.

– А куда пойдем?

– Я предлагаю в рюмочную.

– Как говорится, без особых изысков…

– А зачем нам изыски? – задал Марк вполне резонный вопрос.

Антон согласился:

– А действительно – зачем?

Друзья сели на трамвай и через полчаса после блуждания красного вагончика по старинным московским улицам оказались в нужном месте. Марк радостно объявил Антону:

– Все! Приехали!

Молодые люди вышли из трамвая и через пару минут оказались возле здания, на котором красовалась весьма оптимистичная вывеска «Рюмочная № 5». На вывеске помимо названия заведения был изображен вполне жизнерадостный и, можно сказать, счастливый мужик, который держал в руке хрустальную, наполненную до краев рюмку с горячительной жидкостью.

Антон посмотрел на вывеску и ехидно отметил:

– Марк, смотри, рюмочная явно предназначена для отличников – номер пять!

– Согласен. Заходи!

Внутрь одного из самых популярных в столице заведений общепита вели обшарпанные, видевшие много самых разных ног ступеньки. Друзья спустились и подошли к стойке.

Антон потянул Марка за рукав. Тот обернулся:

– Что такое?

– Смотри, там в углу есть свободный «сидячий» столик. Только, по-моему, там не убрано.

– Да ничего. Иди, занимай.

Антон подошел к небольшому столику. Рядом стояла вешалка для одежды. Совсем простенькая. Антон снял куртку и повесил на вешалку. Сам остался в брюках и свитере. День был рабочий, а вечер еще только наступал. И посетителей в рюмочной оказалось совсем немного. Антон направился к стойке – их очередь уже подошла. Марк повернулся к Воронцову:

– Что будем брать?

Антон пытливо осмотрел прозрачную витрину-холодильник. Выбор был невелик, зато ассортимент очень подходил к душевной атмосфере заведения. Большой поднос с аккуратно нарезанными бутербродами с колбасой под прекрасным названием «Любительская». Рядом – глубокая тарелка, в которой вплотную лежали сваренные вкрутую яйца. А также консервные банки, на которых сияли красочные этикетки: «Крабы», «Печень трески» и, конечно, «Шпроты». «Отличная закуска», – подумал Антон и улыбнулся.

– Марк, я предлагаю сегодня погулять!

Марк повернулся к нему:

– В смысле?

– Ну, в смысле – нормально!

На лице бывшего члена ВЛКСМ Марка Квитко появилась понимающая улыбка:

– Понял!

Он повернулся к буфетчице и начал заказ:

– Нам, пожалуйста, бутылочку «Столичной», – и сделал паузу.

– Все? – резко бросила буфетчица.

– Нет, еще, пожалуйста, шесть бутербродов с колбасой, четыре стакана томатного сока, четыре яйца и две баночки крабов. Да, и еще шпроты – две баночки.

– И переложите, пожалуйста, из банок на тарелки, – вмешался Антон.

Женщина заметно смягчилась:

– Ишь ты, интеллигенты.

Пока Марк переносил закуску на стол, Антон вовсю беседовал с теперь уже улыбающейся буфетчицей, которой явно нравилось такое внимание. Отвлекся, только когда Марк его окликнул.

Антон почти профессионально открутил винтовую пробку у бутылки «Столичной» и разлил водку по угловатым, сделанным из толстого стекла рюмкам. И, щелкнув ногтем по краю рюмки, заметил:

– Просто, но надежно!

Они подняли стопки, ювелирно, до самых краев наполненные «столичной» водкой, и Антон начал произносить тост:

– Марк, так уж сложилось в этот осенний, но все-таки солнечный день, что именно буфетчица в «Рюмочной № 5» оказалась тем отзывчивым человеком, в участии которого мы сегодня нуждались целый день. Такого участия мы, к сожалению, не нашли среди наших вроде бы товарищей. И поэтому я хочу выпить за то хорошее, что есть в нашей жизни, за то светлое и доброе, что нас окружает несмотря ни на что, несмотря на проблемы и зависть. Я хочу выпить, Марк, за добрых и отзывчивых людей.

С этими словами Антон повернулся к стойке и поднял рюмку, словно намереваясь чокнуться ею с невидимым бокалом в руках «хозяйки» рюмочной. Женщине жест Антона очень понравился, и она снова улыбнулась…

– И вообще – за Добро в нашей жизни! – завершил он и протянул руку с рюмкой по направлению к рюмке, которую держал Марк. Послышался глуховатый, почти металлический звук.

– Не хрусталь, – ухмыльнулся Антон и опрокинул рюмку себе в рот. Немного поморщился и взял с тарелки сваренное вкрутую яйцо. Легким движением ударил о поверхность стола, раскалывая скорлупу.

– Хороший тост, – сказал Марк и тоже выпил, закусив «Любительской» колбасой. Антон тем временем сосредоточенно очищал яйцо от скорлупы. Закончив, обмакнул в стоящую на столе солонку и с удовольствием откусил достаточно большой кусок.

Марк снова наполнил рюмки «Столичной» и, взяв свою, вопросительно посмотрел на Антона.

– А теперь мне хотелось бы произнести тост.

– Понял! – Антон положил яйцо на тарелку и взял рюмку.

– Этот тост я хочу поднять за комсомол.

Воронцов поперхнулся.

– За… кого? Что?

Марк повторил:

– Да, Антон, этот тост я хочу поднять именно за комсомол. Согласен, сегодня не самый удачный день. Но Ветров, из-за которого мы попали на повестку дня на комсомольском собрании, далеко не весь комсомол. Я пью не за Ветрова. Я хочу произнести этот тост именно за комсомол, благодаря которому я очень многое получил в жизни. И прежде всего – управленческий опыт. Особенно в строительном отряде…

– Правильно! Работать, как Квитко! Вот наш главный девиз! – поддержал Антон.

Марк усмехнулся:

– Но сегодня мы не работаем. А пьем. Так что давай поднимем за ту замечательную организацию молодежи, которая дала нам возможность проявить себя. И действительно дала возможность научиться руководить. На мой взгляд, это очень ценный опыт. Так что мой тост – за комсомол!

Марк уже выпил и приступил к следующему бутерброду с «Любительской», а Антон все еще задумчиво молчал. Наконец он неторопливо, словно взвешивая каждое слово, прежде чем произнести его, сказал:

– А ведь, пожалуй, ты действительно прав. Ветров и комсомол, на самом деле, абсолютно разные вещи. Ветров просто-напросто карьерист. А комсомол карьеристов не любит. Хотя, нужно признать, делать хорошую карьеру помогает. И, думаю, время все равно все расставит по своим местам. Каждый получит именно то, что он заслуживает. Так что, Марк, я тоже пью за комсомол!

Антон опять легким движением опрокинул рюмку со «Столичной» в рот и снова закусил яйцом и кусочком ржаного хлеба. Потом потянулся к тарелке с крабами:

– Марк, весьма рекомендую!

– Нет возражений!

Друзья положили себе в тарелки по порции крабов, потом – печень трески. Шпроты Антон использовал для приготовления незамысловатых бутербродов – две-три рыбки на продолговатый кусок черного хлеба.

Антон с удовольствием попробовал бутерброд, который получился в результате его манипуляций:

– Вкусно!

Марк усмехнулся:

– Еще бы! Крабы и шпроты, особенно под водочку… – И он снова наполнил рюмки: – Еще по одной?

– Возражений и противопоказаний не имеется! – Антон внимательно посмотрел на Марка: – Слушай, а почему все-таки Ветров так на тебя ополчился? Как говорится, собрал все в одну кучу – и на Кавказ ты уехал, и противопоставление себя коллективу, и прочая чепуха.

Марк подцепил вилкой кусок крабового мяса и отправил в рот:

– Тут, на самом деле, Антон, все очень просто. Помнишь, после публикации той заметки – «Работать, как Квитко» – в нашей институтской многотиражке Ветрова словно подменили…

– Понятно…

– Чтобы стало еще понятней, поясню. Думаешь, почему ему это словно шило в филейную часть?

Антон усмехнулся:

– «Филейная часть», Марк, термин совершенно далекий от медицины.

– Зато он очень близкий к нашему сегодняшнему положению. Слушай дальше. После публикации этой заметки в институтской многотиражке про «квитковское движение» мы с ним как-то разговаривали в его кабинете. И у него тогда вырвалась фраза: «Вот, Марк, на пятки мне наступаешь». Он ее, знаешь, произнес вроде бы между прочим. И я особенно не придал ей значения. Он в этот момент только вернулся из Анголы, где, как считалось, помогал строить местный коммунистический союз молодежи. Я в то время исполнял его обязанности, и ректор ко мне стал очень хорошо относиться…

– Я тоже, кстати, это заметил, – сказал Антон.

– Вот. И я тебе скажу, что произошло. На мой взгляд, обычная человеческая зависть. Ко мне ректор стал хорошо относиться, а к Ветрову – не очень. И тот, как опытный аппаратчик, решил просто устранить конкурента.

Антон взял бутерброд с «Любительской» и откусил:

– И все-таки я не пойму… Естественно, он стал, по сути, ревновать к твоим успехам и опасаться, что ты можешь занять его место. Но он же везде всегда распинался, что вы друзья…

Марк поднял очередную наполненную рюмку:

– Давай-ка выпьем, чтобы таких друзей, как Ветров, было поменьше… Так вот, – продолжил он. – Когда Ветров приехал из Анголы и увидел, какая в институтском комсомоле сложилась ситуация, я имею в виду лично для него, то, видимо, у него и созрел этот план.

– План?

– Слушай дальше. Когда наш курс собирался на картошку, Виктор сам подошел ко мне и сказал: мол, наверное, устал, съезди отдохни. И все останется между нами. Ну, я и махнул в Грузию. Путевку, кстати, наш студент – Гиви – помог достать. У него папа всем туризмом в Грузии заведует. Я и отправился в Пицунду.

– И хорошо провел там время, – с сарказмом заметил Антон.

Марк кивнул в знак согласия:

– А наши поехали на картошку. И Ветров с ними. Все как положено комсомольскому вожаку – вместе с народом убирал картофель в Дмитровском районе. Каждый день – в поле.

– А каждую ночь – на сеновале.

– Возможно. Без этого, на мой взгляд, и «картошка» – не «картошка». Но этого я не знаю. Утверждать не могу. Но точно знаю другое. Когда в Дмитровский район приехал ректор Алексей Захарович Николаев, то он первым делом проверил, где живут студенты, чем они питаются, как идет работа. И ректор, которому все очень понравилось, вдруг спрашивает: «А что-то я Марка не вижу? Он что – приболел?»

– И тут-то и случается главная сцена…

– Именно так, Антон. И вот здесь Ветров, в замызганной от работы штормовке, весь в разводах глины и грязи, говорит: вы знаете, Алексей Захарович, по моей информации, Марк уехал отдыхать в Пицунду.

– Как говорится – гром среди ясного неба!

– Конечно. Ректор же у нас – человек еще сталинской закалки. Решение принял мгновенно. Разобрать на комсомольском собрании и прочее.

– Но ведь разобрать – это не исключить?!

– А я тебе объясню, как все произошло! Когда я приехал из Пицунды, все это узнал. И тогда – возможно, это была моя ошибка – я встретился с Виктором и в сердцах высказал все, что о нем думаю.

– Короче, Марк, если говорить по-русски, ты его просто-напросто послал? Я правильно понял?

– И это тоже было. Но главное – я сказал ему, что он поступил как последний подлец! Сам же отправил меня отдыхать, а представил все так, словно я уехал самовольно!

– Он не подлец, он – просто сука! – мрачно заметил Антон.

– Ну, вот. И после этого он все и закрутил. Формально – правда на его стороне. Я действительно уехал в Пицунду, никого не предупредил и все такое прочее.

– А фактически – Ветров просто сучара последняя… Слушай, Марк, а почему бы тебе с Алексеем Захаровичем напрямую не поговорить. Он же к тебе всегда хорошо относился? Ты же даже как-то на ученый совет к нему напрямую заявился! Все тогда, мне отец рассказывал, просто обомлели от такого напора!

– Ты знаешь, я пытался. Но факт есть факт – в то время, когда весь курс копался в грязи, убирая картошку, я лежал на теплом песочке у Черного моря.

– А ты еще раз попытайся!

Марк задумался:

– А может, ты и прав. Попробую. Как говорится, терять же мне все равно, по большому счету, уже нечего. Так что – попробую.

– Давай-ка еще по маленькой!

– Возражений не имеется!

* * *

Утром Марк проснулся необычно свежим и без головной боли. Он подумал: «Вот что значит – хорошая компания». И тут же вспомнил совет Антона – поговорить с ректором. Быстро умылся, заправил постель, позавтракал и отправился в институт…

В приемной ректора Стоматологического института, вопреки обычному положению вещей, не оказалось посетителей. Секретарь, которая хорошо знала Марка, совсем не удивилась приходу обычного студента и попросила его подождать – пока Алексей Захарович освободится. И через пару минут кивнула, указывая ему на дверь:

– Заходи, Марк!

Марк отворил тяжелую, сделанную из хорошего дерева дверь:

– Разрешите войти, Алексей Захарович?

Ректор сидел за столом и просматривал бумаги. Увидев Марка, он приветливо сказал:

– Входи, входи, Марк! Присаживайся.

Марк сел на один из стульев, которые, словно рядовые бойцы, в одну шеренгу стояли возле длинного стола с массивными ножками. Стол покрыт добротным зеленым сукном. «Настоящий министерский», – подумал Марк. Ректор вышел из-за стола, выдвинул стул и сел напротив. Внимательно посмотрел на Марка:

– Ну, рассказывай…

– А что рассказывать, Алексей Захарович! Вот так все получилось…

Ректор смотрел на Марка, и в его глазах читалось определенное сочувствие к студенту. Но в то же время взгляд руководителя учебного заведения был жестким и требовательным:

– Мне кажется, Марк, ты зря обижаешься на комсомол…

– Алексей Захарович, я вовсе не на комсомол обижаюсь!

– Знаю. Но в данном случае ты – неправ.

– Формально – я все понимаю…

Ректор встал со стула и прошелся по кабинету. Вернулся за свой рабочий стол. И продолжил:

– Тебе, конечно, не нужно было уезжать… Я тебе расскажу один случай из своей биографии, когда вот такая мелочь едва не стоила мне карьеры, а возможно – и жизни…