Владимир Андреевич Зайончек
Отделение
Вы ходите на работу? Или в детский сад, или в школу? Весь мир – детский сад, но я о другом. Если принять как концепцию, что то, что отделяется от нас – уже не мы, получается то, от чего отделились мы сами, тоже перестаёт быть нами. Приведя с утра себя в презентабельный вид, закрывая дверь и уходя в неизвестность, мы… отделяемся от нашего дома, он остаётся только в голове, но это уже не он, а всего лишь игра памяти. Мы можем воссоздать его в своём сознании в мелких деталях, даже вспомнить, что уронили утром на пол ушную палочку и не стали поднимать, потому что торопились. Это воспоминание – следствие отделения. Ужасно, правда? Везде сплошное отделение. То, которое происходит на унитазе, я, пожалуй, не буду описывать. Честно вам признаюсь, это даётся мне нелегко, очень сложно сдержаться, когда… бултых… У меня скверное чувство юмора… Потому, что в голову постоянно лезет всякая дрянь, копится, копится, череп так и норовит взорваться. Я вынужден ей делиться, иначе окончательно свихнусь, съеду с катушек. Про самое главное отделение-то забыл упомянуть: больничное. В нем, отделенные от обычной жизни, запертые, прозябают несчастные. Ладно, я не настолько злой и наглый, чтобы совсем не испытывать жалости и сострадания. Здоровье – один из самых ценных активов жизни любого существа. Больные лани первыми попадают к хищникам на ужин, равно как и маленькие особи. Крепкий организм – это огромная опора. Несчастные, заполняющие собой пространство больниц, мне искренне вас жаль. В больничных отделениях пахнет безнадегой, как будто вас заранее готовят к векам, которые вы проведете в каком-нибудь чистилище. Чего стоит один запах! А стоны? Койки в коридоре? Вы по праву должны быть названы обделёнными, изгнанными, настоящими мучениками. Старушка-медицина надежно вас спрятала. Несмотря на тысячелетия своего развития, она далека от совершенства, особенно в такой стране, как Россия, где хромает каждый государственный институт. Слишком большая площадь, с такой разве можно совладать? Россия – это неоднородная плавающая территория, она любит присоединять, но в результате большинства ее усилий в конце все равно происходит отделение. Помните, как корчился в муках Советский Союз? Теперь всё, что отделилось от этого гиганта, многие мечтают собрать, как пазл, обратно. Тут не должно быть имен и названий, все и так ясно. Территория, которую нельзя называть, присоединили под шум колес бронетехники. Овации! Браво! Значит, в скором времени произойдет отделение, таковы законы жанра! Только тссс! Об этом тоже нельзя говорить вслух, в Конституции кое-что написано, в УК тоже. Мы же с вами знаем, что наказания в этой стране суровы. Черт! Почему вы меня не остановили? Я отвлекся и наговорил лишнего. Тут надо, наверно, вспомнить про отделение полиции, но это такие обидчивые ребята, что даже вскользь не буду. Подождите минутку. Мне нужно отделить свой зад от стула и немного размяться, тяжело, знаете ли, трепаться вот так вот, почти впустую без темы. Когда ты забываешь заранее заготовленный фрагмент речи, ничего не остается, кроме как импровизировать, я вот и выкручиваюсь, как могу.
Россия, кстати ещё кое-чем славится. Русские писатели в XIX веке прекрасно изучили эту ее болезнь, имя ей – бюрократия. Один из симптомов этой болезни – бесполезная отчетность, которая портит жизнь телу государства. Бессмысленные работники занимают свои должности, перекладывают бумажки, сводят воедино цифры, чтобы в конечном итоге выявить ошибку, наказать кого следует, выписать штраф. Знаете что? Эти отчёты у них никогда не сходятся, кого им нужно действительно наказать, так это себя. Жаль, что самобичевание уже не в моде. Но этим инстанциям нужно как-то оправдывать свою никчемность, поэтому они маскируются, делают вид, что работают для граждан, питаются обращениями. Некто N с утра, смотря в окно, обнаружил, что привычный ему вид на помойку стал мрачнее, чем обычно, потому что мусор не вывезли вовремя. Некто N решил, что ему нужно позвонить куда следует. Так началось великое отделение его скромного обращения. Некто N пытался дозвониться час, его упорству и настойчивости могли позавидовать самые именитые спортсмены планеты. Но, увы, есть в этом мире невозможные вещи, которые не под силу и самым упорным, вроде Фродо или Гарри Поттера. N решил, что он не сдастся. Заядлый пользователь сети интернет, он смекнул, что обращение можно подать там. В максимально тактичной форме отделенное в это нервное утро от N его обращение было направлено в Жалобную палату. Пройдя первичный отсев жалоб в канцелярии, она медленно отделялась, спускалась вниз по инстанциям. В Жалобной палате некая чиновница бальзаковского возраста ловко перенаправила обращение N в Сортировочное бюро. Скромная сотрудница Сортировочного бюро, будучи императрицей в душе, наделенная почти неограниченной властью, в пару кликов спустила обращение в Комитет по мусору. Почесав лысину, малоподвижный, тучный, а оттого безразличный ко всему бывший прапорщик, отправленный доживать в Комитет до пенсии, передал обращение бойкому, источающему сильный аромат дешевых духов и водки бригадиру. Через три дня блужданий по обращению N было принято единогласное решение – устранить зловонную проблему. Ранним утром, затемно, на место происшествия выехала бригада. N не спалось, он сидел у окна и курил, наблюдая увеличившуюся за эти дни гору мусора. Через открытую форточку в ноздри N проникал едкий смрад, он поперхнулся дымом, закашлялся и затушил сигарету. Неожиданно он увидел яркий свет фар и приближающийся мусоровоз. Свет фар отражался в глазах N, придавая его взгляду что-то демоническое. Тем временем мусорщики ходили вокруг помойки. Она была переполнена, за один раз весь объём вывезти было невозможно. Бригадир чесал затылок, он сразу понял, что нужен будет ещё один выезд и пустое пухто. Разбросав не поместившиеся мешки с мусором по площади ограждения помойной зоны, бригада вывезла переполненный мусорный контейнер. N ждал. N был чистоплотным от природы, он не любил непорядок, поэтому его левый глаз то и дело дергался, когда он видел бардак. Бригадир мусорщиков рапортовал руководству Комитета, что дело-дрянь, и для того, чтобы оно перестало быть таковым, необходимо срочно отправить вторую машину. Бригадир всего три раза употребил слово на п… и четыре на х…, чем очень гордился, потому что, как правило, эти слова сопровождали каждое его предложение. Прошло два дня. Гора по своим размерам резко росла так, что неопытный альпинист издали мог принять ее за городские Гималаи. N больше не мог курить из-за смрада, он думал, что, отделенное, его обращение окончательно заблудилось, но ранним утром вновь увидел свет приближающихся фар. Его сердце стало биться чаще, сидя на стуле, он облокотился локтем на стол, приняв выжидательную позицию. Бригада работала быстро, только изредка они говорили слово на п…, тем самым характеризуя трагизм ситуации. Оставив в периметре помойки семь мешков с мусором, которые не влезли в переполненное пухто, выполнив долг, бригада скрылась в рассветном зареве. N все еще нервничал. Он надел кроссовки, спортивные штаны и майку, и, выйдя на улицу, он полной грудью вдохнул весенний воздух и жадно закурил. Светало. N разбросал семь оставшихся мешков по урнам вдоль улицы, вернулся и лёг спать. В цветных снах он увидел подножие горы Фудзи, на котором ровными рядами выстроились цветущие сакуры. N вдыхал их нежнейший аромат, пока на его подушку текли теплые слюни. Счастливый конец. Занавес! Столь редкий поворот сюжета для этой страны.
