Владимир Алексеевич Козлов
Воры в законе 1

Полная версия

За время своей подпольной деятельности им удалось добыть пятьдесят граммов платины, но сбывать её боялись. Они ждали Глеба, который мог помочь им в этом нелёгком и опасном деле. Глеб понял, что братья надумали хоть и рискованное, но полезное дело, и без промедления охотно включился в помощь подпольным «кашеварам». На сходке воров эту затею не только поддержали, но и доверили Тагану хранить воровской общак. Хоть там и не было его лучшего друга Барса, так как он полгода находился в туберкулёзной больнице, воры всё равно дали ему безупречную рекомендацию. Многие его знали по крытой тюрьме и зонам, как честного и справедливого вора. К тому же он был в меру грамотен и начитанный человек. Прочитал в местах лишения свободы почти всех русских и иностранных классиков.

«Работающий вор, отвечающий за общак, будет вне подозрения у милиции», – так сказал самый авторитетный вор, – безногий Часовщик. И милиции и в голову бы не пришло, что богатство воров хранится у героя войны, бывшего преступника, вставшего на путь исправления, и жившего в заштатном городишке. С воровской сходки он приехал с небольшим чемоданчиком, в котором была касса воров. Вместе с племянниками Таган перевёз металлический ящик на остров, где стоял у них балок за дубками, впритык с домом Егора. Под одним из дубов он и закопал воровскую кассу. – Куда именно не видел никто, даже племянники. Они в это время занимались своими делами в балке. Хотя на самом деле на охотничий домик балок был похож только снаружи, а внутри там была самая настоящая лаборатория. В нём они и плавили металл, в свободное от работы время. Зимой они по льду переходили речку и шли по заячьим тропам, проверяя петли и вытаскивая оттуда попавших зайцев. Мать знала, что сыновья ходят туда, но не догадывалась, чем они занимаются, думая, что они там добывают зайца или помогают Егору по хозяйству. Как – то Карп Нильс в обеденное время, глотая слюну в раздевалке увидев, что братья раздирают отварного зайца, подсел к ним и сказал:

– Братишки, хоть разочек возьмите меня на зайца? Так давно его не ел. Мясо то у него диетическое. А мне врачи рекомендуют диету.

– Ты что Карп, только народился? – засмеялся Руслан и отломил тому кусок зайчатины, – надевай валенки и через речку на остров шуруй. Там зайца видимо-невидимо. Только наши петли не трогай иначе по рогам получишь. Карп начал рвать зайца с жадностью зубами и расхваливать его вкус:

– Хорош косой, я бы его целого смог одолеть. Я думал, вы в лесу его стреляете, а через реку я не пойду. Я один раз провалился там. Сейчас опасно, и к тому же поговаривают, что на острове лихие охотники шалят. Ну, его на хрен этот остров, – пристрелят ещё. Я лучше, чушку буду трескать, – безопасней будет.

– Ерунду не говори, никто там не бывает, – сказал Корней, – а зайцев будешь ловить, тебе за это дядя Егор спасибо скажет, их там развелось как тараканов. Капусте расти, совсем не дают. А вот утку стрелять он не разрешит, хоть её тоже там много на озёрах.

– Вы же стреляете? – захлопал глазами Карп.

– Ты чего Кабан базаришь не по делу, – прикрикнул на него Руслан, – у нас и ружья – то нет. Так иногда пару штук сетью накроем вот и вся наша охота.

Карп доел зайца и, вытерев руки об ветошь, сказал:

– Я лучше дождусь ледохода и на новой лодке сгоняю с вами. Собака у меня есть быстрая, возможно, и без петель обойдусь. А про дядьку я вашего Глеба знаю всё. Я тут за пивом в воскресение пошёл на Кубик с бидончиком. Там с одним мужиком познакомился у него голос такой неприятный, как у сифилитика. В гости к вашему дядьке приезжал, но его дома не было. Этот мужик напросился ко мне в гости, чтобы дожидаться дядю Глеба в тепле. Взял две бутылки водки и консервов. Вот мы с ним за водкой и разговорились. Он мне сказал, что Таган самый богатый из воров во всём Советском Союзе. Вот поэтому вы и зажили хорошо.

– Дурак ты Карп, – бросил ему Руслан, – он тебе говорил о духовном богатстве, а не о материальном, как тебе померещилось. А в гостях у тебя был вор в законе Мозговой. Он в тот день парился у нас в бане. Да и врёшь ты всё. Не будет он с тобой откровенные разговоры вести. За это ему свои сразу горло перережут, так что и ты оставь свои выводы при себе и не вздумай дяде Глебу про это рассказать. Непременно рассердится!

Отголоски сучьих войн

С приходом тепла Глеб с племянниками начали делать пристройки к дому. Им охотно помогали все соседи, особенно старался Карп. Ему доверили оббивать дранкой стены и утеплять чердак. Первым жильё построили Руслану. Оно получилось хоть и небольшое, но уютное, – из двух небольших комнат и маленькой кухни. К середине лета Руслан уже с Любашей перебрался жить туда. Строительство Корнея немного затормозилось из-за нехватки леса.

– Ничего Корней, – успокаивал его Глеб, – к концу лета и у тебя будет своя хата. Гнаться не будем со стройкой, добротней сделаем. Главное народ нам помогает, а это я вам скажу ценить надо! Поэтому надо соорудить во дворе большой стол и пригласить всех, кто нам помогал в строительстве. Надо их угостить по-барски!

– Каждый день поили всех, – сказала Дарья, – разве на такую прорву денег наберёшься? Не забывай, что нам ещё один дом ставить надо?

Новоселье Руслана праздновали все ближайшие соседи, не было одного Феликса Нильса. Он старался не встречаться с Глебом в последнее время, но зато за столом сидел Карп и безмерно пил водку, закусывая её бараниной и копчёным сомом.– Да что ты считаешь мои деньги Дарья, – бросил он на сестру колючий взгляд, – как я сказал, так и будет. Скобарей в нашем доме не должно быть. Поэтому праздник людям устроим! – Когда меня за такой рыбиной возьмёте? – спросил он у Корнея, жуя жирного сома, – я коптить его могу, а вот где ловить не знаю. Глеб, прислушавшись к разговору пьяного Карпа, сказал ему:

– Карп в нашу реку сом не заходит, то есть выезжай на Волгу или Оку там его и лови, – у нас нет определённого места на него. Сегодня у Окского моста ловим, а завтра у Волжского. Где зацепим там и ловим.

Глеб вывел Карпа из-за стола и, отведя его к плетню, посадив на большую плаху, сказал:– А отец мой сколько раз за вами следил, и не мог усмотреть, куда вы ездите ловить, – сорвалось у Карпа с языка, – говорит, вы исчезаете, что даже точки не видать. Наловит у деревянного моста сороги да окуней. Что это за ловля? – Он осёкся и, икнув, вытер губы и подбородок от жира, взял с тарелки ещё один увесистый кусок. – А вот это рыба я понимаю. Наловил на зиму кабанчиков пять, закоптил и мама не горюй. Лучше любой селёдочки будет! – Ты Карп я смотрю, парень не злой и отзывчивый, совсем не в отца растёшь. Молодец! Таким и будь всегда. Сына своего правильно тоже воспитай. Вижу, подвижный мальчишка он у тебя, живой. За ним уже сейчас глаз, да глаз нужен.

– Сыном больше тёща занимается, – сказал Карп, – я же в примаках живу.

– Это я знаю, не за горами живём, – промолвил Глеб. – А отцу скажи, что, если ещё увижу, что он следит за мной, утоплю вместе с лодкой. Сам понимаешь, ни один рыбак не будет делиться своим прикормленным местом. Тем более с ним, я никогда на рыбалку не поеду. Карп икнул ещё раз и, уставившись пьяным взором Тагану в глаза, спросил:

– Дядя Глеб, а вы, почему так отца ненавидите? Он мужик на все сто! Глеб и не думал на эту тему вести разговор с сыном Нильса, только одобрительно взглянул на добродушного молодого человека и сказал:

– Тебе этого Карп не понять, да и объяснять я тебе не хочу. Если очень интересно, то он тебе сам всё расскажет, если конечно сочтёт, что ты созрел для таких разговоров.

– А он мне рассказывал, что спас вас от расстрела, когда у вас бунт был с суками. Отец видел, как вы двоим с другом, глотки перерезали и одному, кишки на нож намотали. Он в это время на печке сидел, укрывшись бушлатом. Его после несколько раз вызывали на допрос. Он вас не продал.

– Даже так? – задумался Глеб, – я, почему – то был уверен, что там никого не было рядом. Он присел на опрокинутое ведро и, вытянув протез, закурил Памир, угостив сигаретой и Карпа. И у него сразу всплыли события того дня. Бывшие воры в законе, – это отошедшие суки, Спица, Салют и им подобные, решили подмять под себя других преданных закону воров. Они хотели, чтобы им было разрешено быть нарядчиками и буграми, чтобы с большими сроками уйти на свободу пораньше. Воры понимали, что такое положение, даёт сукам возможность закабалить всех мужиков, которые на лесоповале будут им добывать свободу. И поэтому прежде суки решили порезать всех воров в законе, которых они больше всех опасались, а на это им был дан зелёный свет администрацией лагеря, а именно хозяином и кумом. Но это не касалось Глеба, хотя он и считался самым авторитетным вором. Администрация знала, кто такой Таган и что он имел награды в Великую Отечественную войну. Мало того Таган уже был активным участником сучьей войны в Мордовии, откуда его привезли в этот лесной посёлок. Но администрация в лице начальника колонии, решила, что после этой резни он один будет бессилен предпринять, что – то против отошедших воров и поэтому на его ликвидацию был наложен запрет. Ему одному заочно была дарована жизнь. Об этом Глеб впервые узнал в день бунта от молодого парня по кличке Лунатик. Когда Таган лежал в тюремной больнице, к нему пришёл старый следователь в пенсне по фамилии Сурков. Тогда-то и он подтвердил Глебу, что на него смерть не распространялась:

– Им ты не нужен был, – сказал следователь, – охота велась, в первую очередь за смутьянами Барсом и Пилой. Не будь их на зоне, не было бы столько крови. Но мне – то известно, что главной фигурой у воров являлся ты. Барс и Пила были пушечным мясом, как и другие воры. Молоды они, чтобы среди таких воров, как ты правилу качать. – Неверно вы говорите, гражданин начальник, – ответил ему Глеб, – не было бы этого противного казаха Джамбула, – отчаянного вояки и орденоносца, которого упрятали в тюрьму, за кражу утят из аула, а также Салюта, Спицы, Гвоздя и Кочубея, все бы живыми остались, и моя нога была бы цела.

У Глеба на этот вопрос давно был готов ответ, и он не задумываясь, произнёс:– Вот относительно вашей ноги я и хочу снять с вас показания, – сказал следователь, – мне нужно кто и при каких обстоятельствах решился «отгрызть» вам ногу? – Хирурги суки, кто же ещё? Они волки вместо того, чтобы заняться правильным лечением, – ржавой ножовкой и отпилили мне конечность.

– Вы, что не понимаете, какие показания я хочу с вас снять? – въедливо спросил следователь.

– Вы прямо говорите, как великий налётчик, будто у меня на плечах сидит соболья шуба, которую вы намерены снять, – засмеялся Глеб, – и какие показания начальник? Я то, что помню из того дня, только как в столовой крикнули: – «Режь воров», – тут такая круговерть началась. Столами начали и скамейками кидаться. Я тоже, конечно, запустил в кого – то своей ложкой. И тут мне рубанули чем – то по голове, а потом по ноге, что я память потерял. Помню, только Пётр Рябинин склонился надо мной и всё.

– Ты мне левака заправляешь Кузьмин, – сверкал он своими стёклами очков. – Рябинин – Барс был замечен в третьем отряде, где были зарезаны четыре отошедших вора, и в столовой за ужином его не видал никто.

– Как же он не был в столовой, если сидел около меня, – сбивал с толку следователя Глеб. – А ногу он мне поварским халатом перебинтовывал или повара? Спросите у них, они – то точно знают. И сами подумайте, как он четверых прирежет. Тем более, таких вояк как Кочубей. Этот сам сделает с десяток как Пётр. Вы же ни у одного вора не нашли ножей, зато у сук, два ведра набрали. Они готовились к этому делу. Вот с них и спрашивайте, – весомо заявил Глеб.

– К сожалению, не с кого спрашивать, – сказал следователь, – всех порешили, а кто под шумок копыта из зоны нарезал. Один только Чуваш живым остался, но ему язык отрезали и руки отрубили. Превратили в кусок мяса бывшего авторитетного вора.

Сурков изобразил, кислую мину на лице, затем достал из кармана носовой платок, и обильно высморкавшись, сказал:– Этот, как вы говорите, вор Чуваш, никогда в авторитете не был, – возмутился Глеб. – Крысой по жизни был, крысой и помрёт. Он в войну карточки у блокадников воровал в Питере. Присосался как пиявка к сукам, думал, они задавят воров, не понимая, что все битвы в истории выигрывали уверенные в себе люди твёрдо решившие одолеть врага. Любая война случайностей не приемлет, – это не рулетка, и воры в этом глубоко убеждены. Разве мало из них кровь проливали за Родину во время войны в штрафных батальонах? – Нам, откровенно говоря, не жалко ни той, ни другой стороны. Все вы сволочи! Жалко Сталин не дожил до этих времён. Он бы вас всех погрузил на баржу да в Северный ледовитый океан вывез и утопил, как слепых щенков. Как ты Кузьмин снизошёл до законников? Ты ведь Родину защищал, фашиста стрелял. Дважды Кавалер ордена Славы и Красной звезды! Не пойму я тебя, на что ты надеешься, как жить думаешь дальше?

– Да вы за меня не беспокойтесь, – спокойно ответил Глеб, – я и с культей не пропаду. Я человек жгучий и верен своим законам, а вера всегда душу греет. Значит, буду целым и невредимым, до конца срока. А зло вам надо искать не у зэков, а у администрации. Они натравили сук на воров. Хозяина и кума Бойко, – их подлюг надо к стенке ставить, а не нас. Суров, тяжело вздохнул и, порывшись в карманах, достал оттуда спичечный коробок. Вытащив оттуда не спичку, а большую таблетку, засунул её себе в рот. Было отчётливо видно, что он занервничал, когда услышал их фамилии:

– Бойко тоже попал в эту мясорубку, но заколот был около вахты, – пробурчал следователь, – а начальник отстранён от работы и находится под домашним арестом. Так же пострадали и автоматчики в тот день. Пятерых затоптала до смерти толпа. Им – то, за что такая участь? – сорвался на нервный кашель следователь. – В чём они виноваты?

– Это вы у меня спрашиваете? – перекосил губы, Глеб. – Вы лучше задайте вопрос начальнику, что они делали в зоне с автоматами вечером? Ответ тут сам напрашивается. Автоматчиков вывели, те, кто этот бунт организовал.

– Будь уверен, спросим, – проскрипел зубами Сурков, – и ещё, как спросим! Ну, ничего мы всё равно найдём зачинщиков этой Куликовской битвы. Никита Сергеевич Хрущев лично на контроль взял воровские войны. Скоро на зонах не будет ни одного вора в законе. В каменные мешки вас спрячем, чтобы вы воду не мутили, среди заключённых твёрдо надумавших встать на путь исправления. Глеб тогда понимал, почему так выразился следователь, фамилия хозяина зоны была Куликов. Он хитро улыбнулся и сказал следователю:

– Не пойму вас начальник, кому вы преклоняетесь, Хрущёву или Сталину? Или вы не слышали, как Никита Сергеевич на двадцатом съезде прошёлся по его культу личности?

– Я преклоняюсь в первую очередь закону, а не отдельным личностям, – повысил голос следователь. – При Сталине вы бы не творили таких побоищ. Сразу бы к стенке поставили. А Никита Сергеевич распустил вас. Глеб внимательно посмотрел на Суркова: – Плохо вы знаете, что было в тюрьмах при Сталине, а то бы не мели так языком. Вы, наверное, и Лаврентия Павловича Берия жалеете начальник? Пенсне не от него случайно унаследовали? – с издёвкой процедил сквозь губы Глеб, после чего заразительно засмеялся. У следователя от, брошенной Таганом фразы выступила испарина на лбу. Он попытался, что – то сказать ему, но у него вместо слов из груди вырвался хрип. Выплюнув таблетку изо рта, Сурков привстал со стула. Запустил свою дрожащую руку в карман брюк, извлёк оттуда помятый носовой платок. Вытерев им, лоб и шею, сел опять на стул:

– Ты давай Таган не заговаривайся? – постучал он пальцем по папке. – А то я тебе сюда такой наваристый студень накатаю, что пойдёшь у меня на раскрутку, если тебе мало одного срока.

– Хрен тебе кочет очкастый, я в другой войне участвовал, но не в этой, – тут я пострадавший. У меня свидетелей полная зона. Так что порожняк не гони, а бери за жопу хозяина или списывай всё на волчару Бойко. Ему уже всё равно ничем не поможешь. Но я рад, что его замочили. Туда ему змею и дорога. Сурков поднялся резко со стула и зло, погрозив Глебу пальцем, бросил:

– Я десять раз, а если понадобится и больше, лично перепроверю твоё алиби. Переволновавшись, он покинул тюремную палату. К счастью Глеба, этого следователя прямо в тюремной больнице, через десять минут после их разговора разобьёт паралич. Там в тюремной больнице Таган и узнает от врачей, что следователь был тестем покойного кума Бойко. После этого случая больше Тагана никто не тревожил допросами, а за устроенный заключёнными мятеж вину на себя взяли несколько «кроликов», имевшие предельные сроки двадцать пять лет, но отсидевшие всего несколько месяцев. Для них никакие прибавки к их большим срокам, в сущности, не имели большого значения. Просто срок их начинался с первого листка календаря. На самом же деле всё было не так, как рассказывал Глеб следователю. Отголоски бунтов в зонах страны отдавались повсюду, дошёл слух и до их лагеря. Хозяин и Бойко вызвали к себе нарядчика Кочубея и конкретно без излишних намёков предупредили его, что война не минует и их зоны.

– Надо вам сплачиваться и нанести удар первым, – сказал Бойко, – ты фронтовой офицер Кочубей, не мне тебя учить. Только внезапностью вы можете сломать воров. Мочить можно всех, кроме Тагана. Его разрешаю немного просто проучить и попугать. Он человек ещё не потерянный. Может после хорошей взбучки одумается?

– Мужиков старайтесь на свою сторону перетянуть? – сказал широкобёдрый Куликов.

– Мы уже давно готовы, к этому, – ответил Кочубей, – у меня у каждого в бараке под матрасом лежат предметы для атаки. Так что мы хоть сегодня готовы к битве. Нам самоё главное Барса и Пилу завалить, остальные хвосты подожмут. А Тагана зря вы жалеете, он главный вор на зоне. От него вся муть исходит. Относительно Тагана, Куликов промолчал, только сжал и так свои тонкие губы, после чего его лицо сразу преобразилось и стало больше похоже на блин. Эту мимику его лица знали все зеки. Когда он так делал, то доказывать, ему обратное было бесполезно. Он был тоже из фронтовиков и ко всем заключённым, кто воевал, нередко проявлял лояльность.

Кочубей налил из графина стакан воды и выпил:– Ну, если вы готовы, тогда сегодня и начинайте после ужина, – дал добро Бойко, – а наши автоматчики вас подстрахуют. Я сам лично с зоны никуда не уйду, и буду наблюдать за ходом событий. Так что у вас перевес в пять автоматов будет. Только поделись мне своим планом, как ты думаешь действовать? – План у меня не хитрый, он довольно прост, но надёжен. У меня четыре командира будет, я пятый. На ужине в столовой будет только Гвоздь, остальные командиры на ужин не пойдут, будут основательно готовиться. Темноты ждать не будем, после ужина сотней человек окружим барак воров, а с другой сотней ворвёмся. И первыми порешим Барса и Пилу. Я думаю, после этого другие нам не смогут оказать достойного сопротивления. Мы их всех урезоним.

– А ты уверен, что у вас всё получиться? – спросил Бойко. – Может лучше забаррикадировать окна и двери и сжечь их ночью? Спишем это, за несчастным случаем. Сколько таких происшествий в лагерях было и никто, как мне известно, погон своих не лишился.

– Получится, – заверил кума Кочубей, – у меня половина мужиков фронтовики. В рукопашную на немцев шли. С ворами как-нибудь справимся.

– Как-нибудь не надо, – сказал Куликов, – надо сделать, быстро и надёжно, чтобы выжечь эту воровскую заразу с лагеря. Но крови старайтесь, как можно меньше пускать. Может ты и прав, ограничимся на Пиле и Барсе. А остальным косточки посчитайте и, будя им. Не знали они тогда, что молодой парень по кличке Лунатик, – работающий дневальным в административном корпусе в это время засыпал опилками завалинку, и через открытое окно весь разговор слышал. Слово в слово он передаст план мятежного комитета ворам. Глеб лично разработает контрплан на опережение сучьего налёта. Бунт должен быть начаться в столовой, где мишенью будет третий отряд. Их необходимо было всех оттеснить к вахте, где должны стоять автоматчики, выведенные в зону Бойко. В этот день на ужин не пойдёт и Глеб с Петром, они направятся в третий барак. На улице был сильный ливень, и небо было хмурым, словно предвещая кровавую смуту в лагере. Сильный ветер, был хоть и не холодный, но неприятно дул в глаза и пронизывал до иголок тело под мокрой робой. В третьем бараке на нарах уже лежали самодельные ножи, заточки, лопаты и металлические трубы. Они ворвались неожиданно в барак. Первый нож от Барса получил Спица, находившийся всех ближе к двери. Глеб быстро расправился с Салютом и бросился с ножом к Джамбулу, но, увидев взметнувшую короткую лопату Кочубея над головой Петра, ухватившись за нары, подтянулся как на спортивных брусьях, выкинув свою ногу вперёд. Лопата раздробила ему кость. Этого времени хватило Петру перерезать горло Кочубею. Джамбул, как увидал валявшего своего командира в крови, сам перерезал себе вены на руке, а потом полоснул ножом по своему горлу и свалился около нар замертво.

– Давай Таган теперь быстро в столовую, – крикнул Пётр Глебу, – надо, чтобы нас видели там.

– Ты иди, – сказал, оглядываясь, по сторонам Глеб, – я с этой ногой и шагу не ступлю. – Сука Кочубей, как я его зевнул, – взвалил Пётр Глеба на спину, – ну всё падла отвоевался. Сейчас там начнётся, надо спешить. В столовой у сук за смотрящего оставался Гвоздь, но ему первому должны были снести голову, примкнувшие к ворам молодые зеки Судак и Мозговой. Петр нёс Глеба на своём горбу без отдыха. Дождь уже прекратился, но небо не думало скидывать с себя чёрное покрывало. По-прежнему оно было хмурым и пророчески предвещало страшный бунт. Ветер не утихал, он трепал ветки деревьев, срывая одновременно куски толи с некоторых крыш бараков. Не доходя двадцати метров до столовой, они увидали, как сорвали с петель двери. И из проёма вылетели в крови суки, все они бежали к вахте. Большая толпа мужиков и воров отсекла им проход к своему бараку, где, как они думали, их ждёт Кочубей с холодным оружием. Их было человек триста, они бежали от воров как от чумы. В их рядах возникла неразбериха. Паника напрочь лишила их здравомыслия и эти заключённые, ослеплённые страхом, бежали на автоматчиков, ничего не соображая. Автоматчики подняли беспорядочную стрельбу, без разбора стреляя в гущу бежавших заключённых. Но толпа пуль боялась меньше, чем воров, поэтому мощной лавиной обрушилась на автоматчиков. Те и попятиться не успели, как были смяты панической толпой. Ворота, сколоченные из бревенчатых хлыстов, с неимоверной лёгкостью были тоже вынесены. Выход был свободный, за воротами в это время стоял дрожащий от страха Бойко, на нём уже не было погон и фуражки. За две минуты до этого Куликов сорвал с него погоны и ударил планшеткой по голове, отчего фуражка у него скатилась в лужу. Хозяин сел на лошадь без седла и ускакал в неизвестном направлении. Такого поворота событий Бойко не ожидал. Он не успел расстегнуть кобуру, как кто – то вонзил ему штырь в печёнку. Глеб в это время лежал в столовой, на забрызганном кровью полу, а Пётр, сорвав с повара халат начал, перевязывать ему ногу. Это был умный ход Барса, который и избавил его самого и Глеба отвечать за поднятый бунт. В этой же столовой нашли под столом задушенного Гвоздя и зарезанного Судака. Заслугу за убийство Гвоздя приписал себе Мозговой. Никто не видел, что было в этой людской кутерьме. В тот смутный день буквально через полтора часа в лагерь приедет две машины солдат. Всех оставшихся зеков загнали по своим баракам. Один третий барак был совсем пустой и небольшая часть первого. Все они ушли за ворота. Сбежали и те, у кого срока были больше десяти лет. Всё складывалось так, что бунт был поднят именно суками, чтобы совершить побег. Но после разобрались, что побег этот был вынужденным, который был спровоцирован в столовой под напором воров в законе. Хотя указание о разжигание бунта будет спущено сверху. В зоне в этот день не осталось ни одной суки, из воров погиб только молодой Пила. Одна из шальных пуль автоматчиков достала его, и был задет пулей в плечо первоход уголовник Мозговой, заглядывающий постоянно в рот ворам. Он после ранения сразу стал страдальцем жестокого режима Гулага. И когда в лагере наступило относительное затишье, нацепил хромовые сапоги, не забыв сменить походку. Куму и начальнику, было понятно, что отвечать за бунт будут люди на месте. Цель этого бунта была одна, – свернуть шеи воровской иерархии во всех местах заключения всего Советского Союза. Но этот план рухнул, у его создателей. А воровской закон и сами воры остались непоколебимы. Куликов через месяц в предсмертной записке объяснит причину трагического бунта. После неформального допроса со следователем из Москвы он пустит себе пулю в лоб прямо у себя в кабинете. Всё тот же Лунатик первым забежит в его кабинет и поднимет с пола записку. До конца он не успел её прочитать, но что Куликов выполнял указание партии и вышестоящих органов он это срисовал быстро. И это было его ошибкой. Следом за ним в кабинет начальника ворвался заместитель по режиму по прозвищу Харон. Он моментально выхватил из рук Лунатика бумагу. Прочитав бегло письмо, Лунатика сразу отправит в одиночную камеру, боясь, что в массы заключённых просочится важная информация, бросающая грязную тень на КПСС, и первым этапом Лунатика отправят в крытую тюрьму, где Глеб позже встретится с ним. Глеб оторвался от тяжёлых и постоянно бередящих душу мыслей и, закурив ещё одну сигарету, спросил у Карпа:

– А что он там делал на печке, он же в столовой должен быть в то время?

– Я не знаю, точно, но мне он говорил, – объяснял Карп. – Что кто – то перепутал обувку, оставив ему сапоги, маленького размера, которые он не мог натянуть на ноги.

– Тогда понятно всё, – облегчённо вздохнул Глеб, – я был не прав, что плохо о нём думал. Я с ним объяснюсь при встрече. Только запомни одно. В этом бараке, где нашли четыре куклы, ни меня, ни Барса в это время не было. Заруби себе на носу? А на рыбалку я тебя обязательно возьму.

– Да я понял всё давно, – икнул опять Карп, – и я с удовольствием гребану с вами за рыбой. Главное отец будет рад, если вы измените к нему отношение. Он мужик на все сто, но угрюмым почему – то стал. Глеб поднялся с ведра и, положив Карпу руку на плечо, сказал:

– Иди к столу и не переживай? С Феликсом я улажу всё и передай ему, чтобы перестал за мной следить? Некрасиво это, с его стороны, а мне неприятно. За мной даже милиция не следит больше, как это было год назад. Рыбак я, а не вор! С прошлой жизнью я давно завязал.

Я был не прав

К Глебу частенько наведывались подозрительные люди с решительными лицами. Они пополняли кассу или же наоборот брали деньги на нужды воров. Но, как бы то ни было, ему пришлось приспособить второй ящик. Первый был набит до отказа купюрами разного достоинства и драгоценностями. Второй ящик он закопал в шалаше, который соорудил сам на острове около Мутного озера, где он частенько ловил пескарей на удочку. Клёв там всегда был хороший и он ради развлечения вылавливал по ведру пескарей, другой рыбы в этом озере не водилось. Он влюбился в природу, чем был доволен жизнью. В городе он не светился, и с сомнительной публикой контактов не имел. Кроме Феликса, милиции и ближайших родственников, никто не знал, что Глеб в законе. И конечно Часовщик, который жил на другом конце города, и чтобы не навлечь подозрений на главного кассира воровской кассы персонально с ним встречался редко. Глеб жаловал вниманием только своих мужиков с улицы и больше ни с кем старался не общаться. Как – то идя с ночной смены, он зашёл в городе в пивную «Железка», стоявшую около железной дороги, где собиралась с утра пьяная гильдия. Взяв две кружки пива, он сел за столик открыл балетку, – «так тогда называли маленькие чемоданчики», и достал оттуда вяленую стерлядь.

– Ну – ка хлопушка одноногий отломи рыбки? – услышал он с соседнего столика.

Это был авторитет из местной спивающейся шпаны, Дыба.

Глеб, не поворачивая голову в сторону наглеца спокойно, но внушительно бросил:

– Плохая манера приставать к незнакомым людям.

– Я плевал на твои светские манеры, – громко на всю пивнушку раздался всё тот же наглый голос.

Моментально пивнушка наполнилась ядовитым смехом присутствующего люда, и розовощёкой Тамары, – продавца пива.

Глебу не понравился грубый выпад наглеца, за которым пьяные морды выпустили свой яд:

– Парень ты карты не попутал случайно? Я тебе сейчас за хлопушку свой протез в пасть загоню, – в полутон, но жёстко произнёс Глеб. Завсегдатаи пивнушки притихли в ожидании внеочередного концерта, которые часто устраивал Дыба. Глеб сидел ровно на стуле и без волнения смотрел только в свою кружку пива. Промеж ног у него была зажата трость.

– Ты кому угрожаешь? – Мне Дыбе? – Да ты знаешь кто я? Я тебя сейчас урою волка позорного. Считай ты для меня уже хосен лох, – то есть жертва.

Глеб отчётливо услышал скрежет зубов. Он поднял голову и увидел надвигающего на него здорового парня лет двадцати пяти. У него были бесцветные невыразительные глаза и перекошенный от злости рот. Позади него стояли примерно такого же возраста воинственно настроенные ребята, у одного из них рябого парня в руке блеснула финка. Они были готовы к решительным действиям, но Глеб ничего, не говоря глазами, показал Дыбе на свободный стул. Наглый парень без труда понял жест инвалида, после чего развязано опустился на обшарпанный стул и сразу выхватил из рук у Глеба рыбину. Это было его внеочередной ошибкой. Стоило только Дыбе заглянуть трезво в глаза Глебу, и он бы сразу понял, что с этим человеком закусываться нельзя, так как можно ненароком голову потерять. Но Дыба был пьян, и показать кураж перед своими дружками, было делом его чести:

– Я Дыба понял лапоть рваный, – зло сверкал он своими глазами. – Со мной никто не имеет права в городе так разговаривать. Я убить могу. Мне даже на зоне никто не перечил, а здесь на воле я терпеть тем более не буду, хоть ты возможно и фронтовик? Мне по хрену, кого мочить!

Парень, разорвал зубами стерлядку и нагло уставился на Глеба. Глеб ловко подкинул свою трость и ручкой, словно кочергой подтянул голову Дыбы к себе:

– На храп меня не надо брать? – внушительно произнёс он. – Да я фронтовик, – не меня тона, сказал Таган, – но я таких, как ты на лесоповале по восемь человек бушлатом в болото загонял, и ты со своими винторогими дружками за своё поведение скоро ответишь. Нельзя ножичек показывать вору, а если вытащили, – то мочите. Нечего понты разводить, – не люблю я этого, тем более в общественном месте. А ты попробуй ещё слово мне вякни. Я тебя волчина так озадачу, что у тебя при виде меня, штаны вечно в замазке будут. В короткой, но ёмкой фразе Глеба было столько металлического резонанса и главное решимости, что у Дыбы в глазах заметно пробежал огонёк страха, и вызывающий голос сник. Он, сухо кашлянул в стол и попытался высвободиться из цепкого захвата трости. Но Глеб придавливал всё сильней и сильнее его голову к столешнице, что тот, взмахнув руками, как курица крыльями, только успел прошипеть рябому парню: