Владарг Дельсат
Елиорнавия из клана Сигур

Глава третья

Как-то всё необыкновенно быстро завертелось. Старшую девочку забрали в хранилище тел – исследовать, может, неизвестный хоть какие-то следы оставил, а место, где были дети, оцепила Стража – учёным предстоит работать. Хорошо, хоть на моего птенца никто не покусился.

Растерянно оглянувшись на Алекса, я пытаюсь сообразить, что делать дальше. Наши меня как-то очень бережно отодвинули в сторону, хотя понятно, почему: я – самка с птенцом… С одной стороны, получается, что всё, чего я добилась, ухнуло в никуда, но мне это теперь всё равно – у меня птенец, чуть попискивающий во сне. Снится маленькой что-то страшное, вон как дрожит…

– Позволишь взять тебя на руки? – интересуется Алекс, трансформируясь лишь частично.

Впервые такое вижу, кстати – красивый мужчина в белом и огромные крылья… Насколько я знаю, подобное умеют не все, я, например, не умею. Минуту я уговариваю себя… Ну, о том, что это не чувства, а просто метод транспортировки такой, хотя сердце ёкает и как-то сладко замирает. Вот обману сама себя – и что хорошего будет, когда он просто уйдёт?

– Позволю, – шепчу я совсем не то, что хотела сказать.

Я же намеревалась отказаться, вызвав наш транспорт! Почему же тогда согласилась? Зачем? А Алекс очень бережно берёт меня на руки, я и испугаться не успеваю, как он взлетает в воздух. Он летит не быстро, будто защищая меня своим телом… Но я не верю. Я уговариваю себя… Это всё потому, что он транспортирует самку с птенцом, а вовсе не потому, что самка – это я. Ведь я права?

Через некоторое время показывается посадочная площадка клана Целителей, где нас уже ждут. Всё правильно, Глава не только посоветовал, но и предупредил целителей, поэтому все готовы… Интересно, как они будут осматривать птенца, которого я им совершенно точно не отдам? Малышка у меня в руках тоненько пищит, но я прижимаю её к себе, желая защитить от всего на свете, и она, мне кажется, чувствует это даже сквозь свой страшный сон – маленькая тонкая ручка вцепляется в меня.

– Доброе утро, Охранительница, – кивает мне целитель. – Здравствуй, Алекс. Что у вас?

– Обращённый для спасения жизни птенец, – докладывает Алекс, осторожно поддерживая меня за талию. – Крайнее истощение, держится на крови Охранительницы, полное замещение.

– Ничего ж себе… – ошарашенно произносит его коллега, заводя нас в какое-то помещение.

– У нас нет понятия «матери», как у хомо, – с ходу начинает объяснять он мне. – Потому что рождение птенца – это дело клана, но не в твоём случае.

– Почему? – удивляюсь я, уже начав раздражаться от того, что слышу известные вещи.

– Птенец клана имеет признаки клана, – опять пытается целитель объяснить мне то, что и так знаю, водя над птенцом какими-то кристаллами, а я с трудом сдерживаю инстинкт, чтобы не вцепиться в него. – Но в твоём случае у твоего птенца произошло полное замещение крови, и это действительно твой птенец, запечатлённый только на тебя.

– То есть я, получается… – пытаюсь сформулировать, что у меня не очень выходит.

– Ты – первая мать-сангвиза за сотни циклов, – вступает Алекс в разговор. – Тебе будет нелегко, потому что для птенца есть только ты.

Вот тут до меня доходит. Для крохи на свете существую только я, и, если со мной что-то случится, она погибнет. Значит, все мои мечты о самостоятельности… Но птенец важнее, хоть и жаль, что так получилось. Будем считать это расплатой. Несмотря на это, я всё равно буду самостоятельной, буду!

А целитель мрачнеет просто на глазах, он показывает на что-то Алексу, отчего кандидат в Спутники только тихо охает. Хотела бы я знать, что он там увидел, но он не скажет, конечно.

– Птенец очень истощён, – тем не менее говорить начинает именно Алекс. – Она держится только на твоей крови, поэтому её нужно выкармливать не только кровью, но ещё и питательными веществами, коллега напишет, какими. Понемногу, но часто, потому что иначе она не выдержит.

– Понимаю, – киваю я, начиная осознавать, во что вляпалась.

Но выбора не было, если бы я не дала малышке своей крови, она погибла бы. А ещё мне важно узнать, почему малышка звала мамой старшую девочку, и отчего обе были голыми. Кто и почему выпил детей, тоже нужно узнать, но это я узнаю, потому что теперь малышка – мой птенец, а за своего птенца я разберу на составляющие хоть Правителя.

– Имя ей дать не забудь, – хмыкает детский целитель. – Твоя кровь её подлечит, но полностью здоровой она станет только спустя циклы… Тебе Алекс расскажет подробно.

– Дам, – киваю я, чувствуя себя уставшей. Всё-таки очень многое я не учла, совершенно неожиданно для всех перестав быть Младшей, но и Старшей не став. Вот такой парадокс получился.

– Послезавтра жду вас снова, – улыбается мне целитель. – Береги её, Алекс, она у нас особенная.

– Она меня и не подпустит, – вздыхает Алекс, но потом, поблагодарив, ведёт меня к выходу. – Тебе бы остаться у нас на ночь, но ты не согласишься, – он не спрашивал.

– Не соглашусь, – киваю я, гладя птенца.

Девочка то начинает дрожать, то перестаёт, то делает специфические движения, которых я сначала не поняла, но вот сейчас меня озаряет: мой птенец голоден!

– Стой! – останавливает меня Алекс, увидев, что я опять примериваюсь к своей руке. – Ну что ты творишь? – укоризненно говорит он мне, протягивая детскую бутылочку.

– Спасибо, – киваю я, поднося поильник ко рту дочери.

Малышка захватывает губами горлышко поильника и принимается насыщаться, не открывая глаз. Я же глажу своего птенца, понимая, что почему-то ей страшно открыть глаза… Надо будет разобраться, почему.

Теперь она меня понимает даже без артефакта-переводчика. В девочке оказалось так мало своей крови, что моя заместила её безболезненно для ребёнка, принеся с собой и навыки – питания, разговорной речи, понимания матери, ну и полёта, наверное, хотя этого сейчас никто не скажет.

– Разрешишь проводить тебя? – интересуется Алекс, на что я киваю.

Вот ещё странность какая – мы знакомы несколько часов, а я чувствую себя так, как будто мы годы уже вместе. Разве это обычно? Разве так может быть? Мне даже кажется, что я чувствую его, чувствую его мысли, желания, как бывает после Выбора. Но ведь процедуры не было, почему тогда я себя так веду? Может, это какое-то колдовство? Он меня околдовал, чтобы иметь дежурной подстилкой…

Как ни странно, злости нет, я просто не верю в то, о чём думаю. Пока я размышляю, Алекс бережно, как вазу тонкого стекла, берёт меня на руки, осторожно поднимая в расцветающее ярким светом небо. Надо действительно придумать имя птенцу, а то ведь не дело ей безымянной ходить. А ещё… Что будет, если я Алекса приглашу разделить кров на этот день? Останется? Нет? Подумает обо мне что-то нехорошее? Очень хочется пошалить, просто очень!

***

Я не решилась. Просто не решилась ему предложить. Когда я уже открыла рот, чтобы сказать, забеспокоилась малышка, ну я и отвлеклась.

Нас встречают, кажется, все. Весь клан не спит, встречая меня. С интересом смотрят Младшие, улыбаются Старшие, нет злости в глазах, только любопытство. Почему так, я не понимаю, потому что занимаюсь малышкой, распахнувшей свои глаза – они зелёные, как и у меня. Глубокий такой цвет, яркий, как драгоценный камень. Дочка… Я могу её так называть, как хомо, потому что я – мать. Единственная мать в своём народе. Рождение птенцов у нас – усилие всего клана, поэтому нет фиксированных родителей, можно сказать, что родители – все Старшие клана, но не в моём случае, как и сказал целитель.

Тонкие ручки вцепившейся в меня девочки, испугавшейся чего-то, заставляют меня всё внимание переключить на неё, мягко, ласково уговаривая не бояться. Она-то всё равно будет, я вижу… Что же ты пережила, маленькая? Нет ответа на этот вопрос – ментату её не покажешь, детям нельзя читать в голове, им очень больно от этого. Значит, будем узнавать постепенно.

– Целитель, – обращается наш Глава к Алексу. – Будьте нашим гостем.

Что? Я ослышалась? Клан приглашает целителя разделить кров – это ещё одна небывальщина. Одно дело, если бы я пригласила, совсем другое – весь клан. Ещё одна небывальщина – Алекс соглашается. Может быть, я придумала себе всё плохое, а на самом деле он хороший? Как это узнать точно?

– Елика, мы позволили себе поставить кровать для птенца в твоих покоях, – негромко говорит мне Старший. – И заменили слугу на двоих самок хомо. Они помогут тебе.

– Благодарю за заботу, Старший, – ошарашенно отвечаю я.

– Более не Старший я для тебя, – удивляет он меня ещё больше. – Называй меня Уле.

– Да, Уле, – привычно подтверждаю я, думая о том, что нужно проверить положение светил – не попадали ли они на поверхность… Что происходит?

– Иди, Елика, я рад, что не ошибся в тебе, – подталкивает он меня. – Клан гордится тобой.

За эти слова ещё вчера я бы визжала и прыгала до потолка. Это высшая похвала, выше просто не существует. По крайней мере, в нашем клане. Но едва только из глубины к моим глазам подступили слёзы, как пискнула малышка. Ах, да, надо детское имя ей дать… Детское имя – оно красивое и короткое, а взрослое мы получаем после малого совершеннолетия и всегда со смыслом. Я вздыхаю.

– Слушай, клан Сигур! – обращаюсь я к собравшимся ритуальной фразой. Меня не поправляют, не одёргивают, значит, получается, я как Старшая имею право? – Мой птенец, моя… дочь, – я запинаюсь, но Старшие кивают, а девочка раскрывает глаза ещё шире, – отныне носит имя Алье!

– Долгих циклов, Алье! – хором отвечают все Младшие, завершая ритуал имянаречения птенца.

А я опять шокирована – только что, с ходу, безо всякой подготовки, я провела ритуал, отчего у моей малышки есть имя, но никто, совсем никто не возразил, как будто всё именно так и должно быть! Как так?

В раздумьях я иду в свои покои. Новонаречённая Алье молчалива, что не очень обычно, но тоже может быть – я же не знаю, что с ней было. Поэтому просто захожу в свои покои, думая о том, что надо её помыть, но вот как она отреагирует? Я присаживаюсь на диван, понимая, что Алье очень лёгкая, и мои руки совсем не устали. Я усаживаю её себе на колени, обнимаю, прижимая к груди, и принимаюсь гладить, просто гладить по голове, на которой почти нет волос. Вот ещё что – и у старшей девочки, и у дочки почти нет волос на голове… Кому понадобилось остригать их?

– Ты меня убьёшь? – тихо спрашивает меня Алье. У меня на мгновение замирает сердце.

– Я тебя никому не отдам, не позволю, чтобы тебе делали больно или плохо, – отвечаю я ей как умею ласково, продолжая гладить.

– Значит, ты – мама, – делает логичный вывод ребёнок. – А то прошлую маму убили. Тебя не убьют?

– Меня не убьют, – обещаю я ей, продолжая гладить её и легонько покачивать, отчего дочка успокаивается. – Сейчас мы пойдём мыться, а потом ещё покушаем, согласна?

– Покушаем?! – она очень удивлена, как будто я сказала что-то невозможное.

– Да, – киваю я, продолжая её гладить. – Мы теперь будем часто кушать.

– Значит, я умерла, – вздыхает Алье, которой от силы пять циклов. – И всё случилось, как мама сказала…

Кто бы знал, каких сил мне стоит не начать её разубеждать! Но сейчас важно узнать, что рассказывала та девочка, которую дочка называла мамой. И мой птенец с готовностью рассказывает. Она спокойно, даже пытаясь улыбаться, рассказывает о том, что нужно потерпеть, и не будет каких-то страшных зверей, а только много детской жидкой еды и хлеба. Дочка явно хочет иначе назвать детскую еду, но не знает слова, как не ведаю и я.

Я несу её в ванную, осторожно выпутывая из плаща, которого она немедленно пугается. Надо будет расспросить, почему, ведь чёрный – обычный цвет формы Стражи, а сейчас нужно заниматься совсем другими делами. Пока наполняется ванна, я ощупываю малышку, она просто болезненно худая, несмотря даже на мою кровь… Ничего, маленькая, мы справимся, а мама узнает, кто это с тобой сделал, и уничтожит мерзавца!

Сантктус, как она сжимается! Я только хотела положить её в воду, а она сжимается, как… У меня даже сравнения такого нет, чтобы описать то, что я вижу. Но в следующее мгновение, почувствовав тепло, Алье явно расслабляется. Она что, считала, что я её в ледяную воду положу? Действительно, звери… Может, морфы? Завтра подумаю, сейчас надо мыть моё чудо.

Бережно водя мочалкой, я сдерживаю слёзы, подступающие от реакции малышки. От каждого прикосновения она сжимается, будто ожидая боли, а я внутренне наливаюсь гневом. Я хочу голову того, кто это сделал! Я точно найду его и, клянусь кровью, смерть его будет непростой!

Вот мы и вымыты. Доченька – кажется, так принято ласково называть своего птенца у хомо – завёрнута в полотенце, вся, полностью, и только мордашка несмело улыбается. И я улыбаюсь ей, задумавшись – сначала одеть, а потом покормить, или сначала покормить? Решаю, что лучше покормлю и, потянувшись за детской бутылочкой, устраиваю птенца подобнее на руках.

– А почему так? – интересуется Алье, удивлённо следя за бутылочкой. – Я же сама могу… наверное.

– А сама ты будешь завтра, – сообщаю я ей. – Если захочешь. Сейчас ты у меня устала, поэтому мама тебя так покормит…

Почему-то я не хочу говорить дочке, что она слаба для того, чтобы самостоятельно питаться, что-то подсознательно останавливает меня. Завтра подумаю, что это может значить, а пока просто покормлю своего птенца и уложу спать. Завтра у нас новый день, кто знает, что он принесёт?

Глава четвёртая

Как-то неожиданно я приняла тот факт, что являюсь матерью, как у хомо. Это, наверное, необычно, но теперь-то уже вариантов нет. Малышка Алье боится спать сама, но ничего не рассказывает, а можно ли её расспрашивать, я не знаю. Я укладываю её в кроватку, но стоит мне отойти, как её глаза становятся такими жалобными, что я просто не могу её оставить.

Как она удивилась пижаме! Однажды я узнаю всё, что с ней случилось, точно узнаю. А сейчас я держу мою Алье на руках, покачивая, как делают хомо.

– А уже можно плакать? – интересуется дочка у меня.

– А зачем Алье плакать? – ласково спрашиваю я.

– Ну, бить не будут? А что такое Алье? – мне от такого вопроса становится нехорошо, но я держу себя в руках, хоть это и непросто.

– Алье – это ты, – объясняю я ей, но дочка на минуту задумывается и выдаёт мне очень важную информацию.

– Я номер… – говорит мне она. – Только не помню, какой, но на мне должно быть написано.

Вот как! Она себя идентифицирует с номером! Что это может значить? Непонятно пока, но я, разумеется, ничего не забываю, а пока нужно просто успокоить ребёнка, потому что сейчас Алье точно будет плакать. Только вот мотива я понять не могу. Разве можно запретить… плакать?!

– Бить тебя никто и никогда не будет, – мягко произношу я. – А ты теперь Алье, это твоё имя.

– Имя? – она удивляется так, что забывает о своём желании поплакать. – А что это такое?

Мне становится очень холодно от сути её вопроса. Как объяснить ребёнку, что такое «имя»? Я, конечно, начинаю рассказывать о процедурах имянаречения, понимая, что спросила она меня совсем о другом. Теперь плакать хочется уже мне, но нельзя… Мне нельзя плакать, я это точно знаю, понимаю очень хорошо.

– Ты мне дала вместо номера это «имя», правильно? – интересуется сделавший какие-то свои выводы ребёнок.

– Да, доченька, – вырывается у меня, но она реагирует нормально, значит, слово знакомое.

– Значит, ты моя мама, – заключает Алье. – Ты не умрёшь?

– Я не умру, маленькая, – обещаю ей, гладя по голове, что дочке очень нравится.

– Тогда хорошо, – улыбается она, закрывая глаза.

Вот только положить Алье в её кровать у меня не хватает духа. Я беру её на руки и укладываю в свою постель. Вместе поспим, нет в этом ничего страшного, чую я, всё будет не очень просто и ночью. Кто знает, какие демоны полезут из неё во сне? Вот и я не знаю, ощущая глубокую благодарность к Старшим, подумавшим о целителе, а я, дура, только о себе и думаю. Рано мне в Старшие, ой, рано…

Тяжело вздохнув, укладываюсь рядом со сразу вцепившейся в меня доченькой. Говорят, хомо поют песни своим детям, я же не знаю ни одной, поэтому просто прижимаю её к себе, отчего Алье прикрывает глаза. А я не могу спать, пытаясь понять и переварить произошедшее. Почему-то именно переварить не получается. Алекс… Почему он ведёт себя так, как будто уже является моим Спутником? Почему я понеслась на вспышку? Что это за дети, и почему мне чем-то знакома мёртвая хомо?

– Нет… нет… нет… Мамочка, не умирай… Не бейте! – скулит Алье сквозь сон, отчего я подпрыгиваю на кровати и сразу беру её на руки, чтобы хоть чуть-чуть подбудить.

Открываются глазки, я даже вздрагиваю – в них какой-то запредельный ужас. Увидев меня, малышка начинает плакать, очень тихо поскуливая, а я прижимаю её к себе, поглаживая, и даже сама не понимаю, что говорю. Санктус, она же совсем кроха! У кого поднялась рука на птенца?! Кто посмел?! Этого же просто не может быть! Всё, что я знаю о мире, сопротивляется тому, что я вижу.

Наконец, Алье закрывает глазки, но только для того, чтобы через полчаса завизжать, что-то отталкивая руками. Я снова бужу её, но в этот раз решаю расспросить.

– Что приснилось маленькой? – тихо спрашиваю я её.

– Собаки… – шепчет Алье. – Огромные! Бегут, кусают! Мамочка…

Морфы?! Это логично, ведь нашли мы детей на территории одной из стай… Но как они посмели?! Я же их за это в фарш третьего сорта превращу вместе с лесом! Я же их… Я не знаю, что с ними сделаю за моего птенца!

С этими мыслями я неожиданно задрёмываю, чтобы опять вскочить спустя совсем небольшое время. Алье смотрит так жалобно, что сразу же получает детскую бутылочку. Видимо, ей действительно нужно было именно поесть, потому что она сразу же засыпает. Детская смесь мягкая, чуть сладковатая, поэтому так нравится детям. Я же придерживаю бутылочку, чтобы маленькая моя не захлебнулась.

Уснуть этой ночью мне не удаётся, да и Алье спит очень плохо, а часов через шесть начинает шевелиться, будто стремясь куда-то бежать. Я с трудом укладываю её в постель, расспрашивая, в чём дело, а потом и помогаю уснуть успокоенной дочке. Вот мне самой совсем не спится. Ибо весь этот день дал мне много жуткой, просто кошмарной информации… И что с ней делать, я просто не знаю. Но доченьке надо спать.

Режим из-за ночи двух лун сбит, конечно, поэтому туда детей и не берут, но дело не в режиме… Алье не может спать, у неё очень страшные кошмары, и я боюсь за неё, а ещё просто жажду узнать, кто виновен в этом. Поэтому, когда она опять просыпается, я решаю прогуляться с ней до целителей или до Алекса хотя бы, может, у них есть снадобье, что поможет малышке поспать.

Оставить её одну даже мысли не возникает, поэтому мы начинаем «утро» с детской бутылочки. Алье очень голодная и кушать хочет постоянно, но постоянно нельзя, нужно понемногу, да она много и не может – наш организм сам регулирует потребности, даже у малышей.

Я надеваю на доченьку красивое платье, внимательно ею осмотренное. Убедившись в том, что платье предназначено именно ей, Алье вопросительно смотрит на меня.

– Что, маленькая? – спрашиваю её, понимая уже, что ответ мне не понравится.

– А где номер? – не обманывает моих ожиданий дочь.

– Какой номер? – в первый момент не понимаю я.

– Тут, – она показывает пальцем, – должен быть номер, а то будет очень больно…

– Больно уже не будет, – пытаюсь убедить я Алье, но вижу, что она мне не верит. Тогда я решаюсь на хитрость. – Мы пойдём к Старшим и узнаем, нужен ли Алье номер, хорошо?

Доченька, подумав, кивает, заставляя меня тяжело вздохнуть. Узнаю, кто это сделал – в порошок сотру, в мелкую дисперсную пыль. Твари…

***

Алье предпочитает передвигаться у меня на руках. Насколько я вижу, её пугает всё вокруг просто до ужаса, и только у меня на руках птенцу спокойно.

Я выхожу из своих покоев, думая о том, как заказать транспорт до целителей, и тут вижу Алекса. Целитель идёт мне навстречу, мягко улыбаясь, но меня это слегка раздражает после прошедшей почти без сна ночи. Однако он, кажется, понимает моё настроение, протягивая мне чашку, в которой что-то плещется.

– Выпей, – без приветствия предлагает мне Алекс. – Это тебя взбодрит, а потом расскажешь.

– Благодарю, – нахожу в себе силы ответить, чтобы потом присосаться к чашке. Действительно, бодрит колдовское снадобье, возвращается чёткость мышления.

– Пойдём, присядем, – предлагает он мягким голосом, будто уговаривая ребёнка.

Но вот Алье поворачивает голову, видит белые одежды Алекса и реагирует совсем странно – её глаза расширяются, дочка начинает дрожать, как будто желая заплакать. Отчего она так испугалась? От неожиданности мы оба замираем, а затем Алекс разворачивается и очень быстро уходит. А я просто не понимаю, что произошло, ведь вчера она не пугалась. Или пугалась, но я не поняла?

– Что случилось, малышка? – тихо спрашиваю я её.

– Белое… кровь… заберёт… – едва может ответить она, так её трясёт.

Этого не может быть! Тот, кто с ней сделал такое, был одет в белое?! Целитель?! Не может же такого быть! Или… Меня прошибает холодным потом… А вдруг? Тогда к целителям нам нельзя, потому что они все в белом, Алье может и заболеть от такого страха. Что делать?

Возвращается Алекс. Он накинул поверх белого зелёный плащ, увидев который Алье не пугается, а я понимаю – мне нужно в Управление Стражи. Если в деле замешаны целители, то у нас всё очень, очень плохо. Я не знаю, как они могли обойти свою клятву, но если могли, то в опасности все – и птенцы, и Старшие. Особенно птенцы в опасности…

– Алекс, нам нужно в Управление, – сходу сообщаю я, при этом делая жест подойти Старшему клана.

– Елика? – раздражения на лице Старшего нет, он просто подходит, как будто так и надо, хотя права такого у меня ещё вчера не было.

– Старший, не пускайте пока целителей к птенцам, мне нужно разобраться в том, что происходит, – прошу его я.

– Можно проверить клятву, – сообщает мне Алекс. – Я расскажу, как, не надо нервничать.

Если можно проверить, то это очень хорошо, я о таком и не ведала. А целитель спокойно объясняет Старшему, как проверяется активная клятва целителя, не дающая возможности причинить осознанного вреда. И тут мне в голову приходит другая мысль: может ли целитель не считать это вредом? Нужно в Управление!

– Старший, мне нужен транспорт! – обращаюсь я к Старшему, на что он улыбается.

– Твой транспорт ждёт уже часа три, – отвечает он мне. – У тебя теперь личный.

Личный транспорт? У меня? Я почти бегу к выходу, пришедшую в голову идею нужно немедленно проверить. Нужны эксперты, мозгокруты, много кто нужен и очень срочно, потому что, получается, в опасности все мы. И мы, и наши птенцы, и даже хомо. Алекс, закончив объяснения, устремляется за мной, как будто хочет подстраховать. Какое у него поведение странное… Необычное… Санктус, о чём я думаю?! Птенцы в опасности!

Транспорт действительно стоит прямо у входа на трёх парковочных ногах. Раскраска Управления Стражи и специальный символ говорит о том, что свой нынешний статус я сильно недооценила. Впрочем, подумаю об этом потом, а сейчас я плюхаюсь на сиденье, жестом показав рулевому отправляться очень срочно, даже не задумавшись, поймёт ли он меня, ведь эти жесты отработаны на хомо.

Над головой раздаётся скрежет системы оповещения, значит, меня поняли правильно, после чего я оказываюсь вжатой в спинку кресла – транспорт набирает скорость очень лихо, можно сказать, по-военному – резко с места.

Алье прячет лицо в моём форменном платье, как будто не хочет ничего видеть, а я вся напряжена. Если моя догадка хоть как-то верна, придётся выходить на уровень Правителя, не ниже, это общая беда. Даже думать страшно об этом.

– Молодец, – слышу я спокойный голос целителя. – Я тоже об этом подумал и не знаю ответа. С одной стороны, для подобного должно быть полностью сбито воспитание, понятия добра и зла…

– А с другой, мы не можем утверждать абсолютно точно, – продолжаю я за ним. Странно, что он так быстро понял, о чём я думаю, не было же ни Выбора, ни… ни всего остального. Почему тогда?

Я не смотрю на проносящиеся за окном виды, замечая только, что транспорт летит именно к главной пещере Управления, построенной в классическом стиле, а вовсе не к региональному филиалу. Ничего ж себе… Это что такое случилось, что я теперь тут работаю? Неужели те самые сюрпризы, о которых Правитель говорил?

Впрочем, сейчас у меня задача поважнее – нужно срочно проверить мою мысль, очень срочно, поэтому, едва транспорт останавливается, я срываюсь с места, чтобы буквально влететь в здание. Даже не подумав о том, что скажу на пропускном контроле, я оказываюсь внутри.

– Охранительница Елиорнавия из клана Сигур, – слышу я незнакомый голос. – Ваша группа ждёт вас в кабинете «Д» на втором этаже.

– Но… – я, разумеется, знаю, что находится на втором этаже Управления Стражи, но не понимаю, я-то каким боком тут?

– Так сказал Правитель, – охранитель с эмблемой щита на груди выходит из-за колонны. – Прошу следовать за мной.

– Мама, он нас убьёт? – интересуется у меня Алье.

Охранитель чуть ли не подпрыгивает от такого предположения, а я глажу дочку по голове, прижимая её к себе, и рассказываю о том, что здесь никто ей зла не желает. Мне кажется, весь приёмный зал Управления, замерев, слушает нас. Птенец, думающий, что его могут убить… Есть ли что-нибудь страшнее в мире?

Я иду за охранителем со щитом на одежде. Эта служба – Стража в Страже, самая тайная и загадочная, она может расследовать даже против Правителя. Шансов туда попасть даже у мужчин немного, как же я удостоилась? Совершенно непонятно, но, надеюсь, мне расскажут. Интересно, кто будет моим начальником? Он позволит мне проводить расследование или опять «принеси-подай»?

– Вот ваша группа, Елика, – мягко произносит носитель щита. – Вы можете перетряхивать её, как вам захочется, но здесь действительно лучшие.

– А кто командует? – вырывается у меня.

Я понимаю, что вопрос глупый, сам инструктаж предполагает ответ на него… Я просто сопротивляюсь очевидному – тому, что само собой разумеется после всего сказанного… Но как?!