Влад Райбер
Страна вечного детства
Я ловил себя на мысли, что занимаюсь слежкой, и чувствовал смущение, но не мог остановиться. Наблюдая за старухой из машины, я увидел, что, когда людей на улице не остаётся, она идёт к подвалу, щёлкает замком… неужели у неё был ключ?.. и исчезает за дверью.
Мне хотелось проследовать за ней, но дверь оказалась закрытой. Я взял из машины фонарик, стал нагибаться к подвальным окнам, светил туда, смотрел, куда подевалась старуха?
И наконец я её увидел… Женщина сидела в углу на корточках, опустив голову, а её метла лежала поперёк на коленях, старуха придерживала её руками.
Мне было трудно заставить себя оторваться от окошка, это зрелище настолько меня поразило. Старуха замерла в неестественной для человека позе и сидела не шевелясь, будто статуя.
Теперь почти каждое утро и вечер я приезжал к старому дому, наблюдал, как бабка метёт снег, а потом запирается и сидит в подвале всю ночь, чтобы утром снова промести тротуар на виду у сонных прохожих. Зачем?
И чем дольше я за ней наблюдал, тем хуже я себя чувствовал, тем мрачнее становились мои мысли. Жизнь постепенно начинала мне казаться безрадостной. Я вспоминал, как смотрел на Илюху сверху вниз и собой при этом любовался. Дескать, я не алкаш, у меня семья, работа, нормальная жизнь. Слава богу, я лучше! А ведь всё не так. Теперь мне думалось, что женат я на женщине, которая меня не любит и не любила никогда, а моя дочь-отличница считает меня недотёпой. Да я и есть недотёпа! Веду себя странно, наблюдаю за какой-то старухой, лишь бы не сидеть дома, где я чужой…
У меня было ощущение, что кто-то из меня вытягивает силы, вытягивает жизнелюбие. Я догадывался, что всё из-за этой бабки! Но как было трудно перестать являться в тупиковый район!
Одним вечером, возвращаясь с работы, я не стал туда заезжать. Поехал сразу домой и зарёкся, что больше на ту улицу не сунусь!
И потихоньку дурные мысли перестали меня посещать. Я опять увлёкся работой, снова научился радоваться мелочам. Мне больше не хотелось думать о ненастоящих людях.
Но однажды я нарушил слово, данное самому себе. В тупиковом районе расселили последний дом, и теперь там никто не жил. Все ветхие жилища собирались сносить в скором времени.
Территорию уже обнесли ограждением. А мне не давала покоя мысль: что та старуха? И сейчас метёт тротуар?
Я приехал к пяти часам вчера. Пройти на закрытую территорию оказалось несложно. Несколько листов в жестяном заборе были вырваны, да там никто ничего и не охранял.
Как я и думал, старухи не было. Ей ведь было нужно, чтобы люди ходили рядом, а теперь район пустой…
Но, заглянув в подвальные окна, я увидел знакомую фигуру – сидит старуха на корточках, метлу на коленях держит.
Страшно было, но любопытство оказалось сильнее. Я открыл подвальную дверь, дёрнув ручку несколько раз. Замок оказался хлипкий. Спустился вниз. Бабка сидела, не шевелилась. Я подошёл ближе и увидел, что это не старуха, а одетая в старые тряпки фигура, не то из глины, не то из грязи!
Я её только тронул, а она грохнулась на пол и развалилась на куски. Весь подвал заполнило облако пыли.
Не бессмертные всё-таки эти ненастоящие люди. Ходят они среди нас, питаются нами. Наши хорошие эмоции съедают, вытягивают из нас все приятные мысли, оставляя только уныние и скорбь. А без нас эти существа чахнут и быстро погибают. Вот почему они держатся рядом с толпой, но стараются оставаться незаметными.
Наверное, отчасти из-за этих ненастоящих людей мой друг впал в депрессию и умер от пьянства, да и я сам чуть не потерял интерес к жизни.
Теперь я стараюсь держаться подальше от людных улиц. Там всегда есть кто-нибудь серый, как тень. Ходит среди людей, ничем из толпы не выделяется…
Угольный чёрт
В нашем подъезде рядом с почтовыми ящиками кто-то нарисовал чёрта. С зубастой пастью, с рогами, с копытами, с кисточкой на хвосте. Размашистый примитивный рисунок в половину человеческого роста.
Похоже, начертали его углём. И кто сейчас в подъездах углём рисует?
Провисел чёрт на стене целый день. Вечером кто-то из соседей вышел с тряпкой и стёр картинку, только еле заметные следы сажи остались. Никто бы не придал этому значения, но с того дня в нашем подъезде начала твориться чертовщина.
Некоторые жильцы обнаружили в своих ящиках письма. Это и сам по себе редкий случай! Сейчас приходят одни квитанции за коммуналку, реклама и почтовые извещения о посылках из Китая, а тут рукописное письмо. Так ещё оказалось, что письма эти потерянные с тех времён, когда люди общались почтовой перепиской.
Со многими такое случалось, им письмо отправили, а оно не дошло, потерялось на почте. А теперь в один день дошли все конверты. Из девяностых, из восьмидесятых и совсем старые, пожелтевшие от времени. Что ещё интересно: некоторые люди поселились в нашем доме не так давно, на конвертах были проставлены их старые адреса, но письма дошли по именам и фамилиям. Кому пришло старое письмо от друга из пионерлагеря, от сына из армии, от родственника, которого давно нет в живых.
Как приятно пропавшее письмо получить! До чего интересно узнать, что они писались столько лет назад! Но всех получателей ждало разочарование. Письма оказались порченые. Хотя все конверты неплохо сохранились, на вложенных листах расплылись все чернила и нельзя было прочитать ни слова, а если в конверте была фотография, то на ней не узнать лиц – всё в мутных разводах.
Соседи расстроились. Розыгрыш это какой-то, что ли? Злая шутка чья-то?
Потом на первом этаже начали сами собой открываться и закрываться дверцы почтовых ящиков. Спускается кто-нибудь по лестнице, и дверца, как нарочно, хлопает. Человек на месте от испуга подпрыгивает, потом смотрит – а у ящиков никого нет. И ведь все они были закрыты, на всех замки. Два раза корреспонденцию находили разбросанной по полу. Один из жильцов говорил, что видел, как эти бумаги кружились вихрем, а потом у него на глазах попадали на пол. Что за сквозняки такие?
Вскоре странности с почтовыми ящиками прекратились, а в подъезде снова появился рисунок чёрта, только теперь на стене между квартирами на втором этаже. Точь-в-точь такой же рисунок, будто его под копирку рисовали.
Его утром заметили и сразу стёрли. А вечером наша соседка тётя Валя поднималась в свою квартиру пешком. Свет на втором этаже не горел. И вдруг тётя Валя крепко зацепилась за что-то юбкой. Стала смотреть – и вроде в перилах ткань не запуталась, но держало её что-то в темноте. Женщина дёрнула и освободила юбку, стала дальше подниматься, и опять её хватает что-то сзади!
«Ну-ка стой! Куда пошла?» – прогремел грубый мужской бас за спиной.
Тётя Валя взвизгнула, кое-как вырвалась и понеслась вверх по лестнице. А внизу хохотали сразу несколько голосов. Смех этот был злой и безудержный.
Жильцы подумали, что в подъезд повадились ходить хулиганы. Чертей рисуют, почту раскидывают, людей пугают. Приходил участковый, разговаривал с тётей Валей, спрашивал, сколько их было, как они выглядели. Тётя Валя сказала, что никого не видела, а только слышала голоса.
Прошли ещё сутки. Угольный чёрт переместился на стену третьего этажа. В нашем подъезде повисла атмосфера средневековых суеверий. Одна из наших соседок оказалась очень набожной. Она повязала платок, длинную юбку, обрызгала все углы святой водой. Этой же водой омыла стену, где был нарисован чёрт. Маленькую икону под щиток засунула.
Один жилец воспротивился обрядам, спрашивал, зачем всё это?
«Вреда точно не будет!» – ответили ему.
Но и толку от святой воды тоже не было. Ужасы продолжались. Старушка с третьего этажа вызвала лифт и чуть не шагнула в пустую шахту. Хорошо, что заметила! Двери открылись, а кабины нет. Старушка схватилась за сердце. Хотела скорее бежать предупреждать всех, звонить в управляющую компанию, пока кто-нибудь не свалился. И вдруг услышала она жалобные стоны, крики боли и ужаса. Они доносились из шахты.
«Кто там?» – крикнула напуганная старушка. И ей в ответ кричали: «Спасите! Спасите! Вы слышите? Спасите нас!».
Голосов становилось всё больше и больше, каждый из них звал на помощь, десятки… сотни криков смешались и превратились в неразборчивый гомон.
Старушка заглянула в шахту и не увидела дна… Там, глубоко-глубоко, ниже первого этажа и ниже подвала трепыхалось ярко-красное пекло. Женщину обдало таким жаром, что у неё опалились брови и ресницы.
Это всё с её слов. Никто больше такого в шахте не видел. Когда лифт вызывали другие жильцы, с ним было всё в порядке. А ту старушку с предынфарктным состоянием увезла скорая.
Соседи стали очень внимательны к тому, кто входит в подъезд, любого незнакомца останавливали, расспрашивали, к кому пришёл. Однако рисунок чёрта появился на четвёртом этаже. А ещё на ступеньках сажей нарисовали дуги, будто кто-то наследил копытами.
Набожная тётка пустилась во все тяжкие. Подъезд наполнился запахами воска, масла и дымного ладана. То можно было стерпеть, но на каждый этот аромат пришла ответная вонь. Неизвестно откуда несло мокрой псиной, тухлыми яйцами и дохлятиной.
Я долго старалась держаться подальше от всей этой суматохи. Странности в подъезде замечала, но такая уж я – когда что-то происходит, стараюсь не вникать в подробности, ни во что не вмешиваться и просто жду, что ситуация разрешится сама собой.
Но Григорий Саныч, что жил надо мной, втянул меня во всё это, и мне захотелось узнать, что на самом деле происходит.
Субботним утром, запирая квартиру, я услышала голос соседа сверху.
– Валя, это ты? Подойди ко мне, пожалуйста!
Я поднялась выше и увидела красное лицо Григория Саныча, он говорил со мной, приоткрыв дверь, насколько позволяла накидная цепочка.
– Валя, дойди до магазина, купи мне продуктов, – попросил он, уже протягивая мне деньги и мятый пакет. – Молока купи, хлеба, колбасы там, сосисок каких-нибудь… Масло сливочное хорошее возьми.
– А может, вам ещё и борщ сварить со сметаной? – возмутилась я, такая наглость меня оскорбила.
– Ну сходи, тебе сложно, что ли? – взмолился дядька. – Магазин через дорогу. Я тебе денег дам на мороженое.
– Какое мороженое? – спросила я. – Григорий Саныч, мне двадцать шесть лет. Сами идите!
– Да не могу я! – шипел сосед. – Не буду я из квартиры выходить. И попросить мне некого, сходи, ну пожалуйста!
– А что случилось? – я вдруг заметила, что правая рука Григория Саныча перевязана тряпкой.
– Не твоё дело, – огрызнулся Саныч. – Не выйду я и всё.
– Расскажете, что у вас с рукой, тогда куплю вам продукты, – мне стало интересно услышать ещё одну историю про наш страшный подъезд.
– Шантажистка! – сказал сосед. – Ладно. Ты купи, а потом я расскажу. Иди давай уже!
Я сходила, взяла продуктов, на которые хватило денег. И мороженое себе купила тоже.
Принесла пакет Григорию Санычу и спрашиваю:
– Что с рукой-то у вас?
– Ничего, – сказал он. – Обжёгся просто.
– Вы обещали рассказать! – напомнила я. – Больше тогда меня ни о чём не просите.
– Ладно, только не через дверь, давай в квартиру заходи! – сосед впустил меня к себе и торопливо закрыл дверь на замок.
Саныч был низенький, плешивый и пузатый, вечно страдал одышкой. Я помню его с детства, но никогда его толком не знала. Был он мне просто соседом.
Я проследовала за ним на кухню и всё смотрела на его перевязанную руку.
– На вас в подъезде напали? – спросила я.
– По секрету тебе расскажу, поняла? – предупредил Саныч.
– Даю вам честное слово, – пообещала я.
– Чёрта в подъезде видела? – шёпотом спросил мужчина.
– Нарисованного? – уточнила я.
– Нарисо-о-о-о-ванного, – протянул сосед. – Это за мной чёрт пришёл.
– Не сходите с ума, – сказала я.
– Ты знаешь про Угольного чёрта? – продолжал Саныч. – Ну вот Пиковую даму вызывают дети. А мы вызывали Угольного чёрта. Надо палку поджечь и сбить пламя, чтобы на конце остался красный уголь, а потом его надо своей рукой потушить. Прямо в кулаке сжимать, чтобы даже дыма не осталось. Потом этой палкой на стене в подъезде надо нарисовать чёрта…
– Мазохизм какой-то, – скривилась я. – Кто будет такое делать? Ожоги страшные получишь. Зачем?!
– Мы с пацанами такое делали и ожоги получали, – признался Саныч. – Верили, что Угольный чёрт может любое желание исполнить. Главное, сделать всё по правилам, а потом попросить, глядя на рисунок.
Я снова посмотрела на перевязанную руку соседа и спросила:
– Так это вы в подъезде чертей рисуете?
– Нарисовал один раз, тридцать лет назад, и не в этом доме, а далеко-далеко отсюда, – сказал Григорий Саныч. – А теперь он за мной пришёл.
И рассказал мне сосед, как в юности он и его друзья узнали про этот ритуал и стали по очереди пробовать. Рисовать надо было не в своём подъезде, а в чужом, подальше от места, где ты сам живёшь, потому что, как только желание исполнится, чёрт начнёт тебя искать, будет в каждый дом заглядывать. И хорошо, если ты успеешь состариться и умереть, прежде чем Угольный чёрт тебя отыщет.
– Первым был Данилка, он хотел миллионером стать, – рассказывал Саныч. – Показал нам ожог на руке, сказал, что всё сделал. И скоро умер его какой-то престарелый родственник из номенклатуры. Данилка про этого родственника даже никогда и не слышал, а он оставил ему в наследство деньги на книжке – несколько миллионов. Большие деньги! Автомобиль «Жигули» тогда пять с половиной тысяч стоил. Но было условие, что воспользоваться он ими сможет только по достижении совершеннолетия, а ему тогда было только семнадцать лет. Но Данилка был рад, начал себя вести так, будто уже миллионером стал.
– Повезло парню, – завистливо сказала я.
– Повезло так повезло! – пробормотал сосед. – Спустя полгода Союз развалился и все его миллионы обесценились. Он в день своего совершеннолетия снял с книжки то, что осталось, в ресторане погулял, здорово выпил и в тюрьму… Тьфу! В тюрьму, говорю… В петлю!
– Как в петлю? – спросила я.
– Вот так, взял и повесился дома в туалете, – рассказывал мужчина. – А на правой руке у него был ожог, как будто он только вчера за горящую палку брался.
– Сказки какие-то, – я не могла в это поверить.
– Ещё один мой друг – Петька – тоже вызывал чёрта, но желал он не себе, а отцу, – продолжал Саныч. – У него отец умирал от рака. А как Петька загадал желание, старик на поправку пошёл. Но чем лучше было отцу, тем хуже становилось сыну. Чёрт Петькин дом почти сразу отыскал. У него тоже снова ожог на руке появился, и умер Петька очень быстро, а его отец до сих пор живой и бодрый – летом бегает, зимой на лыжах ходит. Лучше меня выглядит, как будто за двоих живёт.
– А зачем вы Угольного чёрта вызывали, зная, что ничем хорошим это не закончится? – задала я резонный вопрос.
– Думал, что всех обману, – ответил мужчина. – Ездил я в гости к родственникам за девять тысяч километров отсюда. Зашёл там в какой-то дом, палку поджёг, рукой потушил и нарисовал чёрта. Думал, никогда он меня не найдёт. А он видишь: спустя тридцать лет нашёл и явился.
– А что вы загадали? – полюбопытствовала я.
– Я хотел на Надьке жениться, – признался сосед. – Она в нашем училище самая красивая была, все по ней с ума сходили, а я был самый неказистый. Но когда из поездки вернулся, Надька мне прям на шею кинулась, влюблёнными глазами смотрела. Никто не понимал, что такая красавица во мне нашла. И кто знал, что она такой ведьмой окажется… Как только женились, любви как не бывало, пилить меня начала, и детей у нас не получалось. Через два года я сам от неё ушёл. Надька давно за другого замуж вышла и детей от него родила. А я теперь расплачивайся за своё желание.
– Да бросьте вы, Григорий Саныч, суеверия это всё! – успокаивала я.
Сосед развязал тряпку и показал мне ладонь. Там были волдыри, содранная и обугленная кожа. Мерзость!
– Вот они, суеверия! – сказал мужчина. – Сам по себе появился недавно и болит, так что в голове дёргает. Боюсь в подъезд выходить. Поймает он меня! Да и идти некуда. Не знаю, чего делать.
Я снова пыталась успокоить соседа, говорила, что всё будет хорошо. Мне стало его жалко, но было заметно, что от моих слов ему не легче.
Прошёл ещё день. Рисунок чёрта появился на пятом этаже. Соседка снизу пошла отмывать стену, а над ней взорвалась лампа. Осколки воткнулись в лицо, хорошо ещё, что в глаза не попали. В квартирах подо мной ломались электроприборы, искрили розетки. Один сосед рассказывал, что видел по телевизору в новостях «надругательский сюжет» про то, что покойники сбегают с кладбища, а их ловят, заковывают в наручники и закапывают обратно в могилы, потому что среди живых уже нет для них места.
Изображение было плохого качества и с помехами, но можно было разглядеть, как сухих, бледных и ужасных раздутых людей с руками за спиной сажают в полицейский УАЗик. Голос за кадром будничным тоном рассказывал, что «во время рейда было поймано более десяти покойных граждан».
А другой сосед говорил, что на него из телевизора смотрела страшная рожа, покрытая чёрной шерстью, и глумливо улыбалась.
Жутко такое слушать… Мой шестой этаж был на очереди.
Страшно было утром выходить на работу, я долго стояла перед дверью, потом решила, что прошмыгну быстренько через площадку и побегу вниз. Но я вышла за порог и оказалась в темноте. Чья-то волосатая рука потянула меня за плечо. Я глядела по сторонам и не понимала, где нахожусь. Это был не наш подъезд, а какой-то бесконечный тёмный подвал под низким земляным потолком. И со всех сторон меня окружали чёрные, волосатые тела, на меня смотрели тысячи глаз, меня хватали руки, похожие на звериные лапы, меня вели в темноте, проталкивали через толпу, у меня шумело в ушах от бесконечных голосов. Потом кто-то сказал мне басом прямо в ухо: «Руку покажи!». Я вся сжалась и зажмурилась. Шерстяная лапа потянула мою правую руку, чья-то морда горячо дыхнула мне в ладонь. «Метки нет! Это не он, – прогремел густой бас, а потом сказал ещё: – так это вообще женщина! Ты кого привёл?». «Я их не разбираю», – говорили у меня над ухом. «Гони её отсюда!» – ответил грубый голос.
Меня будто лягнули копытом под зад, я вынырнула из темноты прямо в свой подъезд и полетела с лестницы. Упала удачно, только плечо ушибла. Поднялась, отряхнулась, посмотрела наверх, а там на стене, рядом с моей дверью рисунок чёрта…
Когда я вечером возвращалась домой, угольную мазню уже кто-то стёр. На другой день я поднялась на седьмой этаж – рисунка там не было… я постучалась к Григорию Санычу, хотела его проведать, рассказать, что со мной произошло. Предупредить. Он мне не открыл, кричал на меня через дверь, посылал матом, называл нечистью.
– Григорий Саныч, это Валя, соседка ваша, – уверяла его я. – За продуктами вам ходила недавно.
– Не знаю, Валя ты или не Валя! – визгливо кричал Саныч через дверь. – Ко мне с самого утра стучат и стучат! То участковый, то соседи, то мать покойная открыть просит! Уже и Данилка с Петькой стучались. Не буду я никому открывать! Иди отсюда!
Больше я соседа тревожить не стала, к его двери не подходила. Квартиру Григория Саныча вскрыла полиция пару дней спустя. Мужчину обнаружили мёртвым в ванной. Утонул или утопился… А Угольный чёрт был нарисован прямо у него в прихожей на обоях.
Жалко было Саныча, но так и думала, что живым его больше не увижу. После этого странности в нашем подъезде сразу прекратились. Никто кроме меня так и не узнал, из-за чего началась и почему закончилась вся эта чертовщина.
Я ни с кем не стала делиться подробностями, а уж тем более рассказывать про ритуал вызова Угольного чёрта. У людей разные бывают положения. Вдруг захотят повторить! Мне и самой есть чего желать. Не знаю, как кредиты свои выплачивать. Иногда задумываюсь, а существует ли способ обмануть нечисть и получить желаемое? Но потом напоминаю себе, что лучше быть должником у банка, чем у чёрта.
Остановка в Стране вечного детства
Воскресным вечером в электричке почти всегда было не слишком много пассажиров. Не трудно было отыскать безлюдный вагон и устроиться как хочется, можно было даже выпить, и никто тебе замечания не сделает.
Косте повезло перелезть через забор и остаться незамеченным. Как в старые добрые времена! Теперь он сидел в пустом вагоне у окна, зажав ногами литровую бутылку крепкого пива, и ожидал, когда поезд тронется. Хорошо погостил, теперь была пора возвращаться домой.
За минуту до отправления в тамбуре послышались голоса, и в вагон зашли ряженые девочки-подростки. Обе весело хохотали, глядя друг на друга. Одна была наряжена в белую простыню с двумя дырками для глаз, только смех, множество бижутерных колечек на руках и ноги в колготках, выдавали в ней девочку.
Её подруга в джинсовой куртке была размалёвана краской так, будто с её головы по лицу стекала кровь, и сама она была бледная как покойница.
Костя знал, какой сегодня день. Он уже видел в городе всяких ряженых детишек. Ох, как они его раздражали!
– Эй! – крикнул мужчина. – В другой вагон идите обе.
Только теперь девочки обратили на него внимание.
– Дядь, а это что, ваш вагон? – спросила та девочка, что была разукрашена кровью.
– Ты давай не огрызайся, – Костя привстал с места. – Я с мертвецами не поеду.
– Привидений боитесь? – с насмешкой спросила девочка в простыне.
Мужчина медленно вышел в проход, напуская себя опасный вид. Ему уже было тридцать восемь лет, и он считал, что малолетки не должны с ним пререкаться.
– Я говорю, валите отсюда, – сказал он злобно. – Чего так вырядились, уродки?
– Праздник сегодня, – ответила бледная, она разговаривала всё так же нахально и сильнее раздражала Костю.
– Мозгов у тебя меньше, чем у курицы, – мужчина сделал шаг вперёд. – Этот праздник не наш, дуры! Он пендосовский! И вообще, это не праздник, а дерьмо. Чего вы празднуете? Смерть? Дьяволу поклоняетесь?
Девочка в простыне непонимающе моргала, её подруга нахмурилась.
– То «хэлавин» у вас, то флаги ваши цветные, – разбушевался Костя. – Вы любую гадость будете у америкосов копировать. У вас принципов нет и совести тоже. Вам лишь бы покуражиться. Может, скоро уже и в негров перекраситесь?
– Не перекрасимся. Что они нам сделали? – сказала девочка в простыне. – Всё это ради веселья! Что вы нам всё настроение портите? Откуда в вас столько ненависти?
– Ты зачем со мной разговариваешь, сопля? – Костя нарочно делал свой голос ниже. – Не уйдёте, тогда я вас на следующей остановке под зад коленом высажу!
Девочки молча переглянулись и двинулись к выходу. Спорить с разгневанным мужчиной им больше не хотелось.
– Пускай вам там кто-нибудь морды разобьёт за ваш цирк! – пожелал им Костя напоследок. Он был собой доволен. Хорошо задвинул! Поставил малолеток на место.
Костя ехал в одиночестве, глотал горькое пиво, и ему потихоньку давало в голову. Он пытался рассмотреть что-нибудь за окном, но там было так темно, что он видел только своё отражение в стекле. Рожа заплывшая, круги под глазами. Не нравилось Косте, что с ним сделало время. Он в зеркало редко смотрелся, до сих пор помнил и ощущал себя юным, поэтому всегда удивлялся, заметив где-нибудь своё отражение.
Мужчина вышел в тамбур, закурил и снова вспомнил, как унизил подростков, стало ему весело. Но когда Костя вернулся в вагон, его радость сменилась возмущением. На его месте сидела та самая девочка в костюме призрака.
– Чего опять припёрлась? – заорал он.
Костя подошёл ближе и увидел, что её простыня в районе лица густо пропитана чем-то красным. И это пятно только увеличивалось.
– Эй, чего с тобой? – Костя немного испугался.
– Морду мне разбили, дядь, – сказав это, девочка залилась смехом. И с каждым её смешком через дырки в простыне струйками вырывалась кровь. Мерзко хлюпала, растекалась, окрашивая белую ткань тёмно-бордовым.
– Что ты ржёшь, дура? – закричал Костя. – Нос заткни! Подруга твоя где? В больницу тебе надо!
Мужчина схватил простыню там, где она ещё была чистая, и сорвал её с девочки. Думал скомкать и сунуть ей в лицо, чтобы не залила всё вокруг. Но он так и застыл с окровавленной тряпкой в руках, когда увидел лицо девочки. Оно было изувечено страшной чёрной раной от правого глаза до нижней челюсти. Девочку словно ударили топором по лицу.
– Поздно мне в больницу, дяденька, – сказала девочка, она смеялась, и куски её разорванных губ болтались туда-сюда, кровь капала с подбородка. Кожа у неё была голубая, глаза светлые, расплывчатые, как две тающие льдинки. Не всякий труп так плохо выглядит, а эта девочка всё ещё сидела, хохотала и разговаривала.
– Мама! – словно ребёнок, вскрикнул Костя и в ужасе кинулся обратно в двери. Он хотел добежать до людей, спрятаться среди них от этой нечисти. Но так и остался в тамбуре, потому что другой вагон оказался полон мертвецов. Через окна в дверях на него смотрели бледные лица. Были здесь и дети, и подростки, взрослые мужчины и женщины. Они будто собрались поглазеть на Костю. Мертвецы широко улыбались, обнажая белые зубы и чёрные дёсны, моргали неживыми глазами. Одни были в ранах и в крови, а другие чистые. И все они были облачены в примитивные «костюмы призраков», стояли, приподняв их над головами, выглядывали из-под своих белых простыней, чтобы мужчина мог видеть их лица.
Костя отшатнулся. Его зажали между вагонами. С противоположной стороны девочка с израненным лицом теперь тоже была не одна. Рядом стояла её подруга, перемазанная кровью, и высокий мужчина в костюме Чебурашки, но без одного уха. Этот костюм полностью закрывал его тело, открытым было только лицо. Мужчина, как и все, был мёртвым, но единственным, кто не улыбался и не смеялся, длинные прямые морщины на его впалых серых щеках оставались неподвижными. Он смотрел на Костю с жалостью.
Костя, как испуганная птица, метался по тамбуру, бился в двери. Снаружи была только непроглядная темнота. Электричка будто неслась через бесконечный туннель. Но вскоре поезд начал сбавлять ход. Костя заранее схватился за двери, готовясь выскочить на первой же станции.
Мертвецы и не пытались ворваться в тамбур, они лишь наблюдали за беднягой через стекло. Казалось, что вагоны трясутся от их смеха.
Электричка остановилась, двери разъехались. Костя выбежал на пустую платформу. Огляделся. Куда он приехал? Ни домов, ни фонарей, ни деревьев, а только эта платформа и тёмная равнина со всех сторон.
И тут за ним из электрички стали выбегать весёлые мертвецы. Призраки в простынях с дырками для глаз кричали, шумели, проносились мимо Кости, прыгали с платформы и убегали во мрак.
Две низенькие фигуры задержались у вагона, чтобы сказать Косте:
– Добро пожаловать в Страну вечного детства! Сюда попадают без билета!
– Дядь, сегодня праздник! Веселись!
Костя узнал двух подружек, теперь обе были одеты, как приведения. И у той девочки, что несколько минут назад истекала кровью, была новая, чистая простынь.
– Да пошли вы! – заикаясь, ответил мужчина. Ему было одновременно и страшно, и стыдно за свою пугливость. Даже перед детьми-мертвецами он не хотел выглядеть трусом. Костя думал, нужно ли ему зайти обратно в электричку, но пока он решал, ехать или остаться, двери захлопнулись и вагоны поползли прочь.
Все простынные привидения и высокий мужчина в костюме одноухого Чербурашки спустились с платформы. Последний нёс керосиновую лампу, и, когда он ушёл, со всех сторон подступила темнота. Только жёлтые квадраты окон уходящей электрички неслись уже где-то далеко, и целая толпа призраков удалялась в глубь равнины, мелькая белыми простынями в слабом свете керосиновой лампы, что не спеша волочилась за ними.
Костя стоял на месте. Ему очень хотелось глотнуть пива, но бутылка осталась в поезде. Переведя дух, мужчина попытался осмыслить всё, что произошло. И вдруг ему пришла здравая мысль: а не сон ли это всё? Костя сильно ущипнул себя за ногу. Боль была настоящей. Это его огорчило, но он не хотел отчаиваться. Всё-таки нечисть от него отстала, и это давало надежду, что всё самое страшное уже позади.
Мужчина спрыгнул с платформы и пошёл по шпалам за ушедшим поездом. Ничего другого он не придумал. Но много пройти Костя не смог —темно хоть глаз выколи, впереди ни огонька, на небе ни звёздочки. Последний вечер октября, холод, а он в куртке-поддергайке. От жуткого пронизывающего ветра болели уши. Сколько так идти? А там дальше ещё и рельсы надвое расходились. Куда поворачивать?
Косте подумалось, что это нечисть его так наказала за грубость и лучше бы пойти извиниться, попросить указать ему путь до дома.
Мужчина развернулся и пошёл к жёлтой точке света посреди голого поля. Под ногами шелестела сухая ботва, похоже, здесь в тёплые месяцы росла кукуруза.
Приблизившись к свету, Костя увидел, что ряженые призраки уселись в круг, было их около трёх десятков, они все вели шумные разговоры и смеялись, только мертвец в костюме Чебурашки был спокоен и молчалив.
В середине стояла керосиновая лампа, которая заменяла мертвецам костёр. Когда Костя подошёл, ряженые призраки задрали простыни и показали гостю свои бескровные лица.
– Чего припёрся? – крикнул кто-то мужчине, и все рассмеялись.
– Давай вали отсюда, – подхватил ещё кто-то. Толпа опять взорвалась смехом.
Когда балаган утих, к Косте обратился мертвец в костюме сказочного героя:
– Ты на них не обижайся. Это дети!
– Какие же они дети? – почти шёпотом спросил Костя. В толпе в самом деле была мелюзга, пара-тройка пацанов, несколько девочек, но в большинстве своём толпу составляли матёрые мужчины и женщины, лет по тридцать, по сорок, даже был здесь старый дед и две дряхлые бабки. Однако все и правда вели себя, как малые ребята.
– Люди – всегда дети, – ответил мертвец, он то и дело дёргал головой, откидывая с лица большое коричневое ухо, которое мотало ветром. – Это вам, живым, надо притворяться взрослыми, а мы умерли, и для нас в этом больше нет смысла.
– Чебурашка, мне бы домой, – жалобно сказал Костя.
– Не называй его так! – строго сказала мужчине какая-то покойница с вытекшим глазом. – Его зовут Одноухий!
– Простите! – ответил Костя. – Все вы меня простите.
– Раз так, то вставай в круг! – крикнул мёртвый старик и скрипуче хихикнул.
– В круг! В круг! В круг! – закричала остальная нечисть, вскидывая руки.
Молчал только Одноухий и смотрел он на мужчину всё так же сочувственно.
Покойники расступились, Костю втолкали в середину.
– За что прощения у нас просишь? – спросил мёртвый мальчишка, у него была сломанная и съехавшая в бок челюсть.
– За обиду, – ответил Костя, трясясь от страха. – Я зря вас обидел и праздник этот ваш… Я не знал, что вы мёртвые. Я мёртвых уважаю!
Покойники захохотали.
– Отпустите меня, пожалуйста, – взмолился мужчина. – Я домой хочу! Мать меня ждёт!
– А тебя никто и не держит! – крикнули ему в спину. – Живому нечего делать на нашем празднике!
– Электричка уехала, я не знаю, куда идти, и темно там, – говорил Костя, опустив голову. – Дайте мне хотя бы вашу лампу. Не губите!
