Витольд Шабловский
Как накормить диктатора

Марай согласился, что это разумная идея.

Тогда я перебрался в Эрбиль и каждый день ездил с водителем туда и обратно. Я наливал Марай суп, накладывал салат, подогревал мясо, садился у входа в палатку, а над моей головой то и дело пролетали пули. Боялся ли я? Нет. Ты привыкаешь, что в любой момент можешь умереть, и думаешь о том, где раздобыть курицу или рыбу для следующего обеда, а не о смерти.

Абу Али (в центре, внизу) с другими поварами в Багдадском медицинском центре. Ирак, 1970-е

Но в один прекрасный день моя служба в армии закончилась. Я попрощался с Марай и товарищами, после чего меня на военном автомобиле отвезли в Мосул. Оттуда поездом я вернулся в Багдад. Вот так просто: сел на поезд и вернулся с войны домой. Необычный опыт. Много лет спустя, уже работая на Саддама, я не переставал удивляться тому, что мы садимся в машину в безопасном Багдаде, а через несколько часов оказываемся на войне, где гибнут люди.

К сожалению, должность в гостинице меня не дождалась. Но один из адъютантов Маран подсказал, что если я хочу работать в хорошем отеле, то мне лучше обратиться в Министерство туризма: “Они устраивают поваров в правительственные гостиницы по всей стране”. Он назвал фамилию своего знакомого, который мог бы мне помочь.

Вот так через два месяца после войны я попал в один из правительственных дворцов, Дворец мира, на специальные курсы для поваров.

4

Наварин — это блюдо из баранины с помидорами черри и сваренным в бульоне картофелем. Очень вкусно. До сих пор помню, как нам его показал один из преподавателей. Для меня это стало настоящим открытием: баранину, любимое мясо иракцев, можно приготовить так, как я и не подозревал.

Преподавали нам двое: Джон из Англии и Салах из Ливана. Джон рассказывал нам все о мясе и европейской кухне, а Салах – о десертах и кухне арабской. Мы делали куриный рулет, шоколадный мусс, бисквитный пирог, французский киш.

Я окончил курсы с самой высокой оценкой среди всех учеников, и мои наставники не стали устраивать меня в какой-нибудь отель, о чем я мечтал, а решили, что мне лучше остаться в школе. Мне поручили вводные занятия для новых учащихся. Помимо этого, я работал поваром в Министерстве туризма.

В конце концов я вошел в число лучших поваров Ирака. Мы кормили все официальные делегации: министров, глав парламентов, президентов, королей. Тогда в Ирак прибыл с визитом король Иордании, а вскоре после этого – король Марокко. Я сильно нервничал, потому что прежде готовил в больнице, на фронте и в ресторане моего дяди Аббаса. Смел ли я мечтать, что однажды буду готовить для королей?

Но часто я даже не знал, для кого именно готовлю. В этом повара похожи на солдат: лучше поменьше думать и побыстрее выполнять приказы.

Как-то раз мы с товарищем – его звали Ниса – получили необычное задание: начальство велело нам приготовить самый красивый торт, на какой мы только способны. Мы трудились над ним два дня и две ночи. Бисквитные коржи с помощью крема выложили в квадрат со стороной в два метра. Потом вытянули конструкцию на три метра вверх. На этой платформе установили древнюю Месопотамию: из бисквитных коржей вырезали руины, из марципана сделали реки, а из фруктов – деревья, пальмы и животных. Верхушку украсили цветком миндаля, а в центре пустили водопад из кокосовой стружки.

Через два дня мы увидели наш торт по телевизору. Его своими руками резал президент Саддам Хусейн. Торт предназначался ему на день рождения.

5

Когда мы в очередной раз ждем Абу Али, Хасан убивает время, рассказывая мне об инопланетянах:

– Можешь смеяться, я уже привык, что люди мне не верят. Но они правда существуют. И правда нами интересуются – прилетают сюда за нами наблюдать. Я один из немногих, кто их видит. На каждом поле битвы, где мне довелось побывать, я видел, как они стоят в сторонке и смотрят, что мы делаем.

– Они дружелюбные? – я полон скептицизма, но надо же хоть что-нибудь спросить. Ни о чем не спросить того, кто секунду назад признался тебе, что почти каждый день видит летающие тарелки, – вопиющая бестактность.

– Да. Они знают, что я их вижу. Несколько раз они даже спасли мне жизнь. Они нам сочувствуют и не хотят, чтобы мы гибли и убивали друг друга.

В моем мозгу проносится мысль, что можно написать отличный рассказ о мужчине, который видел так много зла, что захотел как-то упорядочить все это в своей голове и начал видеть пришельцев. Через минуту меня уже одолевают сомнения: а вдруг он и правда их видит, и только я со своим дурацким рационализмом не хочу ему верить? Впредь я поддакиваю, что бы Хасан ни сказал.

Но я здесь не ради пришельцев. И поэтому прошу:

– Расскажи мне что-нибудь о Саддаме.

– Тот еще мерзавец, – качает головой мой проводник. – Он родился под Тикритом, а это всегда был город воров и контрабандистов. Там всегда гордились тем, что в их городе родился Саладин^[5], великий вождь арабов. Саддам воспитывался на его культе и, видимо, возомнил себя следующим лидером исламского мира. Может, потому-то он и кончил так, как кончил: что бы ни случалось, Саддам верил, что его направляет Аллах. Так или иначе, он сделал головокружительную карьеру. Отец бросил мать Саддама, когда та была в положении. В иракской деревне, где до сих пор царят средневековые нравы, ей с сыном наверняка жилось очень тяжело.

Биографы бывшего президента Ирака согласились бы с Хасаном: с самых первых дней жизни Саддаму приходилось быть сильнее всех. Его мать, Сабха, после развода связалась с мужчиной по прозвищу Лжец: он утверждал, будто совершил паломничество в Мекку, хотя все знали, что это неправда. Лишних денег у Лжеца не водилось (всего имущества – осел да две-три овцы), и он решил, что сын жены поможет ему разбогатеть. Вместо того чтобы отправить мальчика в школу, он велел ему воровать. Один из биографов Хусейна пишет: “Одни говорят, что Саддам воровал кур и яйца, чтобы прокормить семью (точнее, отчима. – В. Ш.), другие – что он продавал арбузы пассажирам поезда Мосул – Багдад, который останавливался в Тикрите”^[6].

К тому же Лжец постоянно унижал мальчика, заставлял его танцевать и бил из-за малейшей провинности.

Скорее всего, Саддам окончил бы свою жизнь мелким воришкой, если бы не его дядя, Хейраллах Тульфах. Этот образованный и увлеченный политикой мужчина из Тикрита забрал юного Саддама к себе, хотя у него самого было много детей. Именно у дяди мальчик узнал, что существует жизнь за пределами иракской деревни. И хотя его новый опекун широтой взглядов не отличался – он симпатизировал нацистам и написал брошюрку под названием “Три вещи, которых Богу не следовало создавать: персы, евреи и мухи”, – тем не менее именно он пробудил в Саддаме интерес к миру.

Через несколько лет дядю арестовали за участие в антиправительственном заговоре и Саддаму пришлось вернуться к матери и отчиму, однако детей Хейраллаха Тульфаха, прежде всего его сына Аднана, он считал своими ближайшими друзьями. Дядя показал ему, что такое настоящая семья.

Саддам много лет отвечал ему за это благодарностью.

6

Все началось незаметно.

Один из официантов по имени Шаи Джухани сказал, что мне нужно явиться во дворец на окраине города, неподалеку от аэропорта. Мол, там для меня есть какая-то подработка.

Я не придал этому особого значения, ведь в министерстве у меня постоянно случались дополнительные заказы. То приезжал какой-нибудь иностранный министр, то целая делегация, то нужно было приготовить сладости на чей-нибудь день рождения. Поэтому я поехал, не слишком задумываясь о том, что от меня потребуют на сей раз. Кто-то впустил меня в ворота, кто-то проверил, нет ли у меня оружия. На месте меня встретил человек, представившийся Камелем Ханной. Он пожал мне руку и сказал:

– Абу Али, ты должен знать, что я работаю в охране президента Саддама Хусейна. Сейчас я отведу тебя к нему.

– Что-что? – я решил, что это шутка.

– Сейчас я отведу тебя к президенту Саддаму Хусейну, – повторил он совершенно серьезно. – Все, что произойдет, все, что скажет президент, – это тайна.

Я не верил своим ушам. Я проработал в министерстве несколько лет, но не знал никого, кто готовил для нашего президента. Почему вдруг я? Я понятия не имел.

Мне пришлось подписать бумагу, что я не имею права никому рассказывать об увиденном в доме Саддама. Там было написано, что если я нарушу слово, меня ждет смертная казнь через повешение.

Все случилось молниеносно. Не прошло и десяти минут с моего появления во дворце, как я уже стоял перед Саддамом.

Я начал увязывать факты. За полгода до этого начальство попросило меня написать автобиографию, указав в ней всех, с кем я работал, и фамилии членов моей семьи. Мне пришлось принести из полиции справку о несудимости. К отцу и Аббасу приходили полицейские и расспрашивали обо мне. Каков я? Не напиваюсь ли, не устраиваю ли беспорядков и драк? Не было ли у меня контактов с иностранцами, курдами, религиозными радикалами или проблем с законом? И наконец, не жаловался ли кто-либо из клиентов на то, что я его отравил? Они побывали и в больнице. Беседовали и с моими друзьями.

Тогда мне казалось, что это нормально: раз я готовлю для королей, то им необходимо знать такие вещи, чтобы потом вдруг не выяснилось, что я сумасшедший.

Но уже тогда меня готовили в повара Саддама. Приготовления заняли много месяцев, а я ничего не подозревал. Саддам любил заставать людей врасплох: благодаря этому он получал преимущество.

Однако в тот день я ничего еще не знал. Я просто неожиданно оказался перед президентом, и тот взглянул на меня:

– Ты Абу Али?

– Да, господин президент, – пробормотал я.

– Прекрасно. Приготовь мне тикку.

Я поклонился и отправился на кухню.

7

Со мной пошел Камель Ханна. Оказалось, его отец тоже был поваром Саддама; тогда он еще работал, но собирался выйти на пенсию. Именно его мне и предстояло заменить. Правда, это должно было случиться только через несколько месяцев, но другой повар президента заболел, и Ханна, успевший все обо мне разузнать, решил ускорить мое трудоустройство.

Он пробыл со мной все время, рассказывая мне об этом месте и о работе у Саддама, а я готовил тикку: режешь мясо на кусочки, солишь, перчишь, надеваешь, как шашлычки, на шампуры и кладешь на мангал. К тикке я приготовил салат из помидоров и огурцов. Через полчаса все было готово, и Камель отнес еду Саддаму. Еще через двадцать минут он вернулся и объявил:

– Тебя зовет президент.

Повару всегда очень неловко разговаривать с кем-то, кто только что ел приготовленную им еду. А если этот кто-то – президент страны? Неловко вдвойне.

Но Саддам остался доволен.

– Спасибо, Абу Али, спасибо. Ты и правда очень хороший повар, – похвалил он меня, хотя тикка – блюдо несложное.

Он вручил мне конверт, где было пятьдесят динаров. На сегодняшние деньги это примерно сто пятьдесят долларов.

– Надеюсь, ты согласишься на меня работать? – добавил он.

Я поклонился и без колебаний ответил:

– Конечно, господин президент.

Разве мог я отказать Саддаму? Не знаю, я предпочел не испытывать судьбу.

8

Вот так вместо отеля моей мечты я оказался на президентской кухне.

Место, где жил Хусейн, мы называли фермой. В те годы полным ходом шло строительство резиденции, но время роскошных дворцов еще не настало. Это была огромная территория, а на ней настоящая ферма: люди из Тикрита выращивали там кур, коз, овец и коров. Мясник Зияд и четверо его помощников каждый день резали барашка и нескольких цыплят, чтобы у нас всегда было свежее мясо. Там росли финиковые пальмы, был еще огород с овощами и озерцо, в котором ловили рыбу, когда Саддаму хотелось мазгуфа на гриле. Он обожал это блюдо.

Это было очень приятное место.

Поваров было шестеро – самая маленькая команда, в которой мне на тот момент доводилось работать. К тому же двое постоянно обслуживали жену Саддама, Саджиду, дочь его дяди Хейраллаха Тульфаха. Одного из них звали Шакир, и он заведовал кухней при предыдущем президенте, аль-Бакре^[7]. Саддам его не уволил, но, видимо, не вполне ему доверял, поэтому Шакира вместе со вторым поваром, Хабибом, приставили к первой леди. Я видел их раз в несколько недель.

У Саджиды была своя собственная резиденция. Она подозревала мужа в любовных связях на стороне, но, поскольку он целыми днями работал и почти не появлялся дома, ничего не могла доказать. На всякий случай она все время ходила обиженная и при любой возможности ездила по миру и устраивала грандиозный шопинг.

Четверо остальных поваров, в том числе и я, работали в две смены: день работаем, день отдыхаем. В одну смену со мной готовил Маркус Иса, христианин из Курдистана. К нам частенько захаживал Камель Ханна, который явно проникся ко мне симпатией. От них-то я и узнал, что пятьдесят динаров, полученные мною за тикку, не случайность. Когда Саддам бывал в хорошем настроении, то хотел сделать приятное всем и раздавал деньги направо и налево. Ты в такой день приготовил что-то, что ему понравилось? Получи подарок.

Чаевые мы с Маркусом делили по справедливости, пополам. Если я что-то получал, то половину отдавал напарнику. И он поступал так же.

Работа на Саддама во многом заключалась в том, чтобы почувствовать, когда у него хороший день, и тогда приготовить что-нибудь, что он особенно любит, а в другие дни просто не стоять у него на пути. Нет, я не боялся, что он причинит мне зло. Но если в плохой день ему что-то не нравилось, он мог потребовать вернуть деньги за мясо или рыбу в кассу администрации. Такое случалось много раз. К примеру, он решал, что еда пересолена и вызывал меня к себе:

– Абу Али, кто, черт возьми, кладет столько соли в тикку? – спрашивал он.

Или в омлет, или в суп из бамии, один из его самых любимых, – неважно, в какое блюдо. И вот он спрашивает про соль, но не успеваю я ответить, как он в гневе кричит:

– Ты мне деньги за это вернешь! Камель, проследи, чтобы он заплатил пятьдесят динаров.

Чаще всего он был неправ, просто цеплялся к нам, если у него случался плохой день. Но платить мне все же приходилось. Мы даже шутили с Маркусом на эту тему. Когда в кухне раздавался звонок, что кто-то из нас должен явиться к президенту, Маркус, прежде чем поднять трубку, кричал: “Пятьдесят дин-а-аров!”

Но через несколько дней настроение у Саддама улучшалось, он вспоминал, что урезал мне зарплату, и говорил Камелю Ханне:

– Сегодня наш Абу Али приготовил превосходный суп из чечевицы. Посолил ровно столько, сколько нужно. Отдай ему то, что недавно забрал, и добавь еще пятьдесят.

Супы могли вообще ничем не отличаться, но такой уж был Саддам. Никогда нельзя было угадать, чего от него ждать. То отнимет, то отдаст. Под конец месяца я всегда оставался в плюсе, получив больше денег.

Два раза в год нам выдавали комплект новой одежды, сшитой специально для нас в Италии: поварскую униформу – фартуки, колпаки, – а также по два костюма-тройки. Иногда Саддам брал нас с собой за границу, и мы должны были хорошо выглядеть. Раз в год во дворец приезжал портной из Италии и снимал мерку со всех, кто работал с Саддамом. Потом нам шили одежду в его ателье и присылали в Ирак самолетом.

А раз в год – сейчас ты мне обзавидуешься! – Саддам покупал каждому из нас новый автомобиль. Все время разный: у меня был и “мицубиси”, и “вольво”, и “шевроле се-лебрити”. В этот день администрация забирала у нас ключи от старых машин и выдавала ключи от новых. Никто ничего не спрашивал: ты просто приходил на работу, а когда уходил, в гараже уже стояла новенькая тачка.

9

Чтобы лучше понять времена Саддама, я встречаюсь с Хассаном Ясином, проживающим в Стамбуле врачом родом из Ирака. Мы садимся за столик в одном из кафе на знаменитой улице Независимости, а Ясин показывает мне фотографию, на которой он семилетним пареньком вручает Саддаму цветы.

– Он прибыл с визитом в нашу школу, – вспоминает Ясин. – Мама работала заместителем директора. Это было важное событие, я целую неделю не спал. Тогда я еще не так много о нем знал: он был для меня дяденькой из телевизора и с бумажных купюр.

Через несколько лет мама Ясина навлекла на себя гнев людей Саддама тем, что в частной беседе критиковала войну с Кувейтом. Дальний родственник, офицер спецслужб, предупредил ее о возможном аресте, и тогда она взяла двух своих сыновей, самые необходимые вещи и, не медля ни минуты, уехала в Турцию. Они бежали втайне от ее мужа, члена партии “Баас” и ярого поклонника Саддама.

– Отца я больше не видел, – говорит Ясин. – Его подозревали в том, что он знал о нашем бегстве. Говорят, он начал пить. Через несколько месяцев он погиб, по официальной версии, в автомобильной аварии, но, думаю, его убили иракские спецслужбы.

– А как вы считаете, почему Саддам поднялся так высоко?

У Ясина есть готовое объяснение:

– Он был безжалостный. Он равнялся на Сталина и любил перечитывать его биографию. Думал как шахматист – на несколько ходов вперед – и, придя в политику, не сделал ни шага назад.

Саддам прославился и своей жестокостью. Партия “Баас” поставила его во главе аппарата безопасности. Он отвечал за пытки политических противников и за чистки внутри самой партии. Биографы пишут, что он бил заключенных резиновым шлангом, наполненным камнями, или вставлял им в задний проход стеклянную бутылку и разбивал ее ударами ноги.

– Мой отец всегда отзывался о спецслужбах Саддама с большим уважением, – говорит Хассан Ясин.

Тайная полиция, созданная диктатором, называлась “Джихаз аль-Ханин”, “Орудие тоски”. Всех ее членов набирали из ат-Тикрити, клана Саддама.

– Так он обеспечивал себе их преданность, – объясняет мой собеседник. – Клан в Ираке – это святое. Саддам занимался пытками, но в то же время исподволь укреплял свое положение в партии. Этому он тоже научился у Сталина: тот сумел незаметно сосредоточить власть в своих руках.

Многих поразило, что после смерти Ленина Сталин оказался сильнее Троцкого. Саддам выбрал похожую тактику. Когда все поняли, каким влиянием он обладает, было слишком поздно, чтобы ему помешать.

В 1968 году партия “Баас” во второй раз за свою историю пришла к власти. Президентом стал дальний родственник Саддама, Ахмед Хасан аль-Бакр. Саддам, которому на тот момент было чуть больше тридцати, стал вице-президентом Ирака. Все это время он отвечал за чистки: в 1969 году по его приказу были убиты десятки иракских евреев. В том же году армия жестоко расправилась с курдами (видимо, именно тогда служил в армии Абу Али, будущий повар Саддама).

В 1970–1972 годах Саддам боролся с шиитами.

В 1974 году чистки затронули коммунистов и других врагов партии “Баас”– настоящих и мнимых.

Саддам не только убивал и пытал. Он придумал девиз: “Полные животы не устраивают революций” и размышлял, как наполнить животы иракцев, чтобы им не захотелось свергнуть “Баас”. В итоге он решил национализировать всю иракскую нефть: с тех пор деньги от ее добычи шли не западным концернам, как раньше, а в карман каждого иракца. – Больной диабетом президент Ахмед Хасан аль-Бакр был уже просто марионеткой, – говорит Хассан Ясин.

В 1977 году Саддам сменил всю армейскую верхушку на своих сторонников.

Полную власть он получил двумя годами позже.

10

Работать на Саддама я начал во время войны с Ираном. Мы часто бывали на фронте. Саддам ездил на обычном военном автомобиле, а если хотел заночевать где-то неподалеку от фронта, спал в автокемпере. Никакой роскоши не было и в помине.

Эти поездки напоминали мне о временах, когда я сам служил в армии. Утром я приходил на работу, а кто-то – чаще всего это был Камель Ханна – говорил мне: “Собирайся, едем на войну”. И я собирался. Если до отъезда оставался час или больше, я кое-что готовил впрок, чтобы меньше дел оставалось на потом. Там приходилось кашеварить на полевой кухне, а это гораздо сложнее. Вот почему я старался хотя бы рис сварить заранее.

Мы ехали, потом выходили из машин; Саддам отправлялся к солдатам, а я разворачивал полевую кухню и заканчивал начатое. Или разводил огонь, чтобы приготовить на нем тикку, кюфту или рыбу.

Президент хотел показать, как он заботится о своих солдатах: так заботится, что сам готовит им еду. У нас была кастрюля риса, сваренного мною заранее. Мы разворачивали кухню, и ему нужно было просто довести рис до готовности, а затем полить его соусом, тоже моего приготовления. Но Саддам то с офицером каким-нибудь заболтается, то фотографам чересчур долго позирует (он очень любил сниматься), и рис частенько пригорал. Или он что-то говорил, увлекался и высыпал в кастрюлю целый килограмм соли. А потом этот пригоревший или пересоленный рис накладывал солдатам. Им приходилось давиться и есть, ведь для них готовил сам президент.

У нас для таких поездок была специальная кастрюля: большая, с очень толстым дном, чтобы рис не пригорал, но даже ее приходилось регулярно менять.

Если Саддам ехал на передовую, меня высаживали за несколько километров, и я готовил там. Покончив с готовкой, я снова, как в армии, привозил еду на машине.

Бывало опасно. Однажды Саддам отправился с визитом в подразделение, которое несколькими часами ранее выиграло бой. Внезапно иранцы начали контратаку. Хомейни внушил им, что тот, кто погибнет на войне, сразу попадет на небеса, даже если в Аллаха раньше не верил, даже если вообще не соблюдал законы ислама. И они нападали с невероятной яростью, потому что обозлились на Ирак и поверили, что каждый, кто погибнет на поле боя, окажется в раю. Они кричали и бежали вслепую.

Всех нас охватила паника. Половина солдат открыла огонь, но другая половина (и среди них – стыдно признаться – был я) обратилась в бегство. Я бросил кастрюлю и побежал, будучи уверен, что нас всех перестреляют.

Сегодня о Саддаме разное говорят. Например, говорят, что он был трусливый; что сам никогда не участвовал ни в одной войне, только посылал туда других.

Но я видел Саддама в ситуации, когда все, включая меня, побежали.

А он нет.

Когда опасность миновала, я вернулся с опущенной головой. Саддам стоял на том же месте, где я видел его в последний раз, и обсуждал ситуацию с солдатами. Он даже не взглянул на меня и других убежавших солдат. Вроде бы кого-то из них потом расстреляли. Не знаю, правда ли это. У меня никаких проблем не возникло. Я поставил кастрюлю на место; огонь еще теплился, но весь рис лежал на земле. Пришлось мне готовить все заново.

Я рассказал Маркусу о случившемся, а он пожал плечами: “Ты очень правильно поступил, Абу Али. Ты здесь не для того, чтобы спасать президента. Для этого у него есть телохранители. Наше дело – готовка. Если бы ты вздумал сделать что-то другое, то мог бы что-нибудь испортить”.

И он был прав.

11

Почти сразу после того, как я стал работать на президента, я познакомился с его женой Саджидой. Я уже говорил, что они постоянно ссорились, и Саджида старалась его избегать. Но Саддам хотел, чтобы я научился готовить его любимый суп – рыбный суп по-тикритски. Саджида делала точно такой, как был в их детстве, в ее родном доме.

И вот она приехала на ферму, сказала, что нужно подготовить, а потом пришла на кухню, и мы вместе встали к плите.

Это необычный суп, его знают только выходцы из Тикрита; ни до, ни после я такого больше не пробовал. Саддам называл его воровским рыбным супом, якобы его готовили тикритские воры. Берешь самую жирную рыбу, лучше всего гаттана, но знаю, что можно попробовать приготовить его и из других сортов – лосося или карпа.

Рыбу нужно нарезать на двухсантиметровые куски, а затем обвалять в муке. На дно кастрюли кладешь лук и наливаешь немного растительного масла. Лук обжариваешь, потом выкладываешь на него первый слой рыбы. Посыпаешь петрушкой. Сверху кладешь слой помидоров. Потом слой кураги. Потом снова помидоры. Снова рыбу. Миндаль. Снова рыбу.

Слои выкладываешь как угодно, важно только, чтобы лук оказался на самом дне. И чтобы в супе был чеснок, петрушка, миндаль, курага и помидоры. Можно еще добавить немного изюма.

Сначала ждешь, пока из рыбы и овощей выйдет вся вода. Когда услышишь шкварчание, значит, вода уже выпарилась. Тогда заливаешь все кипятком, пока не скроется самый верхний слой.

Затем варишь все еще минут пятнадцать-двадцать. В самом конце варки можешь добавить немного куркумы.

Вот такой суп научила меня готовить Саджида.

Сегодня, помимо нее, я единственный человек на свете, который умеет готовить его так, как любил Саддам Хусейн.

Теперь ты третий.

12

Все главные телохранители и чиновники Саддама были родом из Тикрита. Даже люди, занимавшиеся закупками для дворцов; даже танцевальный ансамбль, который он иногда брал с собой в поездки по городам Ирака – все они были родом из Тикрита, а большинство из них так или иначе состояли с Саддамом в родстве.

Помимо ат-Тикрити Саддам доверял еще христианам. Поэтому на кухне, кроме меня, работали одни христиане, в основном с севера Ирака, из Курдистана. Из всех, кто готовил для Саддама Хусейна, я был единственным мусульманином, причем никак не связанным с Тикритом. Видимо, я действительно неплохой повар, потому что других причин взять меня туда на работу я не вижу. Все эти ат-Тикрити были плохие люди. Помню его охранников: Хабиба, Саада, Насера, Абдуллу, Рафата, Ахмеда, Исму, Хаджи, Акрама, Салима. Помню секретаря Абд Ахмуда. Ни с кем из них мне не хотелось бы встретиться в темном переулке.

У охраны была своя кухня. Мы называли ее “четырнадцатая”, потому что по такому номеру звонили их поварам. Но иногда они просили нас что-нибудь для них приготовить.

Приходилось им отказывать. Повар президента – это повар президента. Меня наняли готовить для главы государства, для его семьи и гостей, а не для охраны или кого-то из прислуги. Ты ведь не носишь трусы президента, не носишь его ботинки, не ездишь на его машине, вот и не ешь еду, приготовленную его поваром. Такие были правила, хотя иногда они все равно выпрашивали у меня что-нибудь вкусненькое. Мол, они никому не скажут, а мы должны друг другу помогать.

Но я стоял на своем. Правила есть правила.

Тогда они злились и ругались, и я видел, что с этими людьми лучше не связываться и доверять им тоже не стоит.

Сыновья Саддама, Удей и Кусей, тоже были страшные люди, особенно Удей. Однажды он ехал по городу на машине, и ему приглянулась девушка, которая шла за руку с солдатом. Он остановился, затащил девушку в машину, а солдата забрали его телохранители. Удей сделал с этой девушкой, что хотел, а она после этого покончила с собой. Ее жениха застрелили.

Удей мог убить голыми руками. Если кто-то из обслуги делал что-то, что ему не нравилось, он лично избивал несчастного, чаще всего металлической палкой по стопам. Это случилось и с одним из поваров, которого я знал: Удею не понравилось приготовленное им блюдо, и он избил его до потери сознания.

Оба сына Хусейна часто бывали в нашем дворце. При каждой встрече Удей смотрел на меня так, что я знал: если бы нас не защищал его отец, он убил бы нас всех.

Из всего клана ат-Тикрити единственным хорошим человеком был сам Саддам. Не знаю, как ему удалось остаться таким среди них.

13

Несколько дней Абу Али будет занят, поэтому я собираюсь с духом и отправляюсь на юг Ирака. Моего проводника зовут Саиф. Он родом из окрестностей Басры, ему двадцать лет, у него модная бородка, еще более модная стрижка, он работает татуировщиком и выглядит как настоящий багдадский хипстер, хотя, если спросить его об этом в лоб, он, как и любой хипстер, начнет возмущенно отпираться.

– Ну да, в Багдаде иногда взрываются бомбы, – говорит он, – но на юге безопасно. Ничего с нами не случится. У меня была девушка в Басре, и я к ней два раза в неделю ездил.

Даже всегда осторожный Хасан говорит, что на юге мы и правда будем в безопасности.

А значит, в путь!

Желтое коллективное такси везет нас из Багдада в ЭльХиллу – город, где родился повар Абу Али и где можно увидеть руины древнего Вавилона. На водителе серый свитер и черная куртка из кожзама. В Ираке зима, на улице чуть меньше пятнадцати градусов, и все здесь постоянно мерзнут.