Виталий Штольман
Горизонталь
В этой книге могут встретиться сцены секса, физического насилия, жестокости, употребления алкоголя, табака, наркосодержащих веществ, может звучать грубая и оскорбительная речь.
Курение и чрезмерное употребление алкоголя вредят вашему здоровью.
Автор против наркотиков. Незаконное распространение наркотиков уголовно наказуемо, употребление приводит к зависимости и может разрушить судьбы и человека, и его близких.
Посвящается всем своим на районе
Пролог
Этот город – страшная сила. Этот город перемалывает людей. Одни бегут, другие выживают. Именно выживают, ибо жизни здесь не было, нет и не будет. Унылые люди, словно призраки, болтающиеся по пустынным улицам. Хтонь. Нищета. Пьянство. Наркомания. И вера в небожителей, что сделают их жизнь лучше. Не сделают, но они верят, словно наивные бедные дети, мечтающие о чем-то недостижимом. О торте за витриной кондитерского магазина. С кремом и безе внутри. Никогда не попробовав, чадо выдумывает себе этот иллюзорный вкус от выделяющейся густой слюны. Зачем? Почему? Кто ж его знает? Этот город умирал давно. С падением плановой экономики сгинули заводы и комбинаты, оставив в памяти людей лишь былое величие. Цеха разворовывались. Тащили все. Абсолютно. Голодным надо ж было что-то есть. Преступность росла. Чиновники лишь отбывали номер, докладывая вышестоящим то, что те хотели услышать. Так и жили в сказке про толстого боярина и Иванушку-дурачка. Все, кто мог, уже сбежали, а оставшиеся были вынуждены влачить свое жалкое существование. День за днем, неделя за неделей и так далее. Мизерные зарплаты в постоянно открывающихся и закрывающихся магазинчиках. Одним они продавали, у других покупали. А если не можешь купить, бери кредит и покупай. А как отдавать? Да никак. Нечего ж взять с голытьбы. Так и жили всю жизнь в долг. Всю жизнь в мечтах. Всю жизнь на гроши. Не нравится? Вали отсюда, предатель! Остался? Не ной! Надо еще немного потерпеть – и вот-вот все будет!
Носил сей населенный пункт романтичное название Белосветск или Белск на местный манер. Белый свет жил тут только в метафорах местных творцов. Были они там. А как не быть-то, когда такая благодать для творчества. Прям мечта для писателя. Что ни история, то драма! У кого криминальная, у кого семейная, а особо удачливые ловят джекпот.
История эта о зрячих слепцах, что так и бросили жить, только покинув роддом.
Глава 1
За Санёчком Кольцовым громыхнули облезлые ворота исправительного учреждения, где он отбывал последние два года своей жизни. Попал он туда, как в классическом советском фильме, по схеме «украл, выпил – в тюрьму!».
Похмельная ломка требовала исцеления, вот и ломанул с корешем холодильник у ларька на остановке. Пивка попили знатно тогда, но к вечеру за ним пришли. Так, мол, и так, тебя видели! Все дела! Санёчек в отказ! Но торгашка признала! Лярва! Кореша он не сдал, ибо не по-пацански сие, отчего, как бравое жулье, отправился за решетку. Не далече! Тут в Белосветске! Здесь тюрьма – явление обыденное, ибо одни уже сидели, другие сидят, третьи готовятся, а все остальные их охраняют. Такой вот круговорот белосветчан в природе. У них даже мэр сидит, правда, уже бывший. Да и новый если заедет, никто особо не удивится. Когда пред ликом босоты, хоть и наряженного в костюмчик с красным галстуком, ларчик с сокровищами открывается, то удержаться сложно. Хочется ж и икорки столовой ложкой поесть, коньяк подороже попить, да девиц фигуристых потискать. Гуляй, рванина, от рубля и выше… Жизненная линия остальных местных мужиков шла примерно по маршруту: школа – ПТУ – возможно, техникум или даже институт – армия – тюрьма (у кого-то не раз) – воля – выживание – и смерть. Никто не жаловался, ибо так принято. Здесь было всего три занятия: пить, торчать и умирать.
Санёчек играл падающими на костяшки пальцев каплями дождя, что добавляли насыщенности выбитым синеватыми чернилами буквам «С», «А», «Н», «Я».
– Ха! – вдруг заржал Санёчек, ибо понял, что стоит по эту сторону забора и волен делать все, что ему заблагорассудится, главное, снова не попасться, отчего исполнил танцевально-блатной пируэт со взмахами рук, ударом по пятке и хлопаньем в ладоши. – Ну, пока, одичалые!
Кольцов сделал пару шагов, но затормозил свое тело, обратив внимание на отражение в луже. В грязной воде он увидел сухого крепкого пацана. Делать на зоне особо было нечего, отчего он постоянно таскал железо. Массы, конечно, на казенных харчах не наберешь, зато рельеф получишь запросто. Козырнув пред самим собой бицухой, которая натянула рукав ветровки, Санёчек смачно цыкнул, взволновав водную гладь.
Раздался сигнал подкатывающего старого корыта, именуемого «жигулями» пятой модели, сотворенного еще при Брежневе и допиленного при Путине, кругом катанного, на пузо уложенного и калашом во все заднее стекло венчаного. Из колонок во всю ивановскую орал некий сеньор, испытывающий острую необходимость в блатном телефоне, часах на руку и перемещении своей пятой точки с «Лады» на «Cruiser Prado». Веяние времени, так сказать. Губа ж не дура. Из окошка вылезла фиксатая морда Кузьмы Гусева.
– Передай Майклу, что это был только бизнес. Я всегда любил его, – он частенько цитировал «Крестного отца» к месту и не к месту.
– Здорова, братишка! – Санёчек упал на переднее сиденье, по-братски пожав руку и приобняв своего лепшего кореша.
– Здорова, братишка! Ну че, арестант Кольцов, вольному – воля?
– Спасенному рай! – недовольно ответил только что освобожденный. – Ты где там шлялся? Загодя приехать не мог? Жду тебя тут! А я, между прочим, срок за тебя мотал, понял?
– Да ладно ты, братишка, не пыли. Приготовлениями занимался. Банька, самогоночка, телочки! Все по высшему разряду для дорогого друга.
– А че стоим? Погнали.
– Ну кто стоит, а кто и сидит.
– Сплюнь.
– Точняк. Помчали!
– Гони коней! Страх бабу как хочу. Точно бабы будут?
Кузьма лишь ухмылисто кивнул, а затем газанул так, что земля, вырвавшаяся из-под колес, перелетела через ворота колонии. Оттуда аж выбежал страж и помахал рукой. Санёчек ответил ему уважительной комбинацией из среднего пальца и кулака, высунутой из окна.
– Есть там одна! Вика-Вика-Виктория! Шик вообще! Сам пробовал, – тараторил Кузьма.
– Ты че, охренел? Поматросил и бросил, а теперь мне второй сорт скинул?
– А тебе чего, девственницу подавай?
– А че бы и нет?
– Где ж ее в Белске-то найти? – захохотал Кузьма. – Молодежь нынче пошла такая. Это в наши годы девки целку берегли…
– Не у всех вышло! – заржал и Кольцов.
– Ну многие старались по крайней мере. А сейчас чего? Только сиськи расти начали, и все – начался поиск, куда бы заскочить да повертеться. Блядство процветает, никакой морали! – на серьезных щах вещал Гусёк, а потом снова заржал, не выдержав.
Кузьма восторгался своей способностью охмурять женщин. Типичный ловелас с понтами. Периодически он знатно привирал как о количестве побежденных сердец, так и о лишних сантиметрах, что прибавлял к своему детородному органу. Все свои знали об этой особенности его личности, и уже никто не обращал внимания.
– Не понравится если Вика, новую найдем! Проблема, че ль? Пединститут рулит! Малый мой обещался кого-то привести.
– Микулай уж по бабам ходок?
– А то! Мы, Гусевы, ого-го! Ни одна педовская девка перед нами не устоит.
– Так же хорошеньких набирают?
– Есте-е-е-ественно. Со всей округи нагнали первокурсниц. Уф! Кровь с молоком.
– Мож, сразу в пед?
– На Вику посмотришь – уходить не захочешь. Бойкая знаешь какая?
– А сам чего ушел?
– Умная больно. Поначиталась там книжек. Принцессой себя возомнила. И так же хочет. А со мной не забалуешь! Оно мне надо?
– А мне надо?
– Усмиришь кобылку, а там видно будет. Чемодан. Такси. Вокзал. Никогда не поздно.
– Да легко. Мчи меня уже к этой ретивой. Дам я ей принца, ага. Ишь, чего придумала. Откуда ж им тут взяться-то? Графьев-то уж лет как сто нет. Еще после революции всех на вилы посадили. Мне дед рассказывал, когда живой был.
– И правильно! Нечего этим буржуям на простом люде наживаться. Мэра посадили, слыхал?
– Я не на Луне вообще-то был.
– Ну мало ли. Так вот, сейчас до хрена таких развелось.
– Как мэр?
– Да баб этих, которым принц нужен. Чем смазливее мордашка, тем туже кошелек просит.
– Я бы вообще все эти институты позакрывал, чтобы не было этих умниц. Дело бабы – рожать и вести хозяйство. На кой ей эти умные книжки? Мужик в доме должен быть главным. Как сказал, так и будет.
– Ну ты не пыли. Пед закроют если, то и студенточки все разъедутся. Чутка-то оставить надо. Пока молодые, их и потараканить можно несмышленых. Симпотные ж потом в Москву уезжают за своими олигархами. Одни страшилища остаются.
– Вика тоже страшилище? – насупил брови Санёчек.
– Да ж разве я своему лепшему корешу страшную бабу подгоню? Норм она.
– А чего не уехала?
– Так батя у нее из буржуев, со шмотками магазин в центре, она там, кстати, и работает торгашкой.
– А на кой училась в педе, если торгашкой стала?
– Да я почем знаю, чего пристал как банный лист к жопе? Приедем, сам у нее и просишь.
– Тоже надо рвать отседа! – почесал свою лысую голову Санёчек. – В Москву! В Москве сейчас все бабки. Общался с одним. Такие вещи рассказывал. Москва – сила! Там жизнь! А тут… Э-э-э-эх! – он цыкнул через щербинку в зубах в окно. – Что это за жизнь такая: если у тебя магаз со шмотками, то ты уже буржуй? Жалкий коммерс и все! В Москву надо рвать, я тебе говорю, чтоб мимо Кремля на «гелике» рассекать да с телками дойными по кабакам шарахаться.
– Не люблю Москву! Сраный человейник! Все бегут куда-то. Опаздывают, че ль? И цены там, как по курсу золота. Вот у нас другое дело. Конь мой верный подо мной, – Кузьма погладил руль, – сэм дешевый, а баба всегда найдется. Да и работенка по наши светлые головы: хочешь – в охрану иди, хочешь – грузчиком, выбор есть всегда.
– Дурка, – захохотал Санёчек, – а ты в Москве-то был хоть раз?
– По телику видел, не понравилось!
– Не знаешь, а уже не любишь.
– Слы-ы-ы-ышь, я-то хоть по телику видел, а тебе вообще какой-то хлыщ пурги намел. У кого еще правда, а?
– Ты че, епт, – Санёчек замахнулся на Кузьму, – попутал, шоль? Я за тебя срок мотал, а ты тут тявкать на меня вздумал?
– Да все-все, не пыли! Чего ты по серьезке-то? Я ж по приколу!
«Жигуль» с ручником зашел в поворот частного сектора, распугав всех гусей, и тормознул у обшарпанных зеленых ворот с советской звездой. Рядом стоял красный «Иж» с люлькой.
– Малой уж тут.
– Это ему сколько уже?
– Девятнадцать.
– Вырос, шоль, шкет?
– Ага, зазнается только иногда, воспитывать надо, но я воспитываю. Батя ж у нас редкий гость.
– У тебя он хотя бы есть, а мой-то сквозанул давненько. Я его толком и не помню.
– Ну, тут уж как кому повезет. У кого-то вон вообще лет на двадцать заехал. Он как бы в теории есть, а на практике кукиш с маслом, а не папенька. Еще и передачки ему таскай. Или по дурке замесил пятерых, а теперь слюни пускает под препаратами. На кой он вот такой вообще нужен? Так что, считай, свезло тебе!
– Тебя послушать, я прям в лотерею выиграл.
– Не нагнетай, кутить приехали. Слышишь, девки визжат, сейчас так жиранем, как никогда не жировали.
– А чего за хата? Кто хозяин? – поинтересовался Санёчек.
– В любой дачной тусовке, знаешь, что главное?
– Че?
– Чтоб она была не твоя! – заржал Кузьма.
– А если по серьезке?
– Невесты твоей.
– Батя ее в натуре буржуй?
– Это деда! На прицепном заводе работал, тогда и дали. Еще в Союзе. Сейчас-то хоромы такие хрен укупишь, а тут два этажа, банька, милорд, одним мешочком золота не отделаешься. – Кузьма немного задумался и продолжил. – Вагонами воровать надо, Санёчек, чтоб такое сейчас осилить. У нас же как: кому за таз трешку дают, а кому-то за золота вагоны – место в Госдуме.
– Так вот и надо было вагонами воровать, тогда бы, глядишь, меня и не закрыли. Дали бы, кому надо, на лапу, и все – расход, а то за пять полторашек – два года. Это куда вообще? Я ж половину даже не успел допить, зато отмотать до звонка – как здрасти!
– А чего по УДО не вариант было выползти?
– Щелкнул там одному, а он жалиться, падла… Ты че, епт, где я и где хорошее поведение?
Пацаны дружно расхохотались.
Ворота отворила девица годов двадцати с небольшим. Не худая, но и не толстая, пропорционально фигуристая. Из нее бы вышла крепкая доярка при родословной похуже. На мордашку вроде ничего. Главное – зубы ровные. Зубы вообще всю картину делают. Бывает вот, девица хороша собой, а рот откроет – там конь ретивый аль заяц. Виктория широко и ехидно улыбалась. Какая-то фуфайка закрывала все ее одеяние, оставив для взора лишь синяки на ногах. Галоши дополняли сельскую красоту.
– Это, шоль, твоя Вика? – явно с вызовом отметил Санёчек.
– Ну да. Зачетная?
– Чего это вид у моего подарка не презентабельный. Я хочу посмотреть всех. Покажите мне всех баб!
– Ленточку на голое тело повязать, че ль?
– Было бы неплохо! Всем!
– Ее еще и прибалтывать замучаешься.
– Вот те нате! Встретил друга, называется, который за тебя срок мотал.
– Че, не потянешь? Так и скажи!
– Еще как потяну!
– Может, поспорим?
– А че нет-то?
– На что?
– На «парлик».
– На пачку? – возмутился Кузьма.
– Мы школота подзаборная, шоль? На блок!
– По рукам!
– Разбить некому!
– И так сойдет! – Кузьма второй своей клешней разбил скрепленное рукопожатие.
– Только потом не съезжать, чур, с темы, что не так разбили.
– Ты первый и начнешь, потому что задолжаешь мне.
– Ты че, опух?
– Да все-все, не пыли! Будем молочными братьями.
– Ды-ы-ы-ы.
«Жигули» заехали в ворота. Виктория, прикрывая голову от моросящего дождя, ускоренным шагом перемещалась по двору. На одном из шагов одна калоша застряла в грязи, а тело дамы продолжило движение, шагая босой ногой по слякоти. Пацаны от сего громко заржали.
– Золушка, ты че, епт, туфельку потеряла? – загорланил Санёчек.
Вика, демонстративно выдернув калошу из грязи, сняла вторую и отправилась, дефилируя, до бани.
– В натуре бо-о-о-ойкая какая! Мне нравится!
– А я тебе че говорил?
Кузьма вытащил из багажника две белых пятилитровых канистры.
– Это, – поднял он левую, – смородиновый коньяк, а это, – поднял и правую, – вишневый.
– Вот это по-нашему!
– Батя из Питера привез. Триста рублей за одну. Считай, даром.
– Он все дальнобоит?
– Ну да, а чего ему еще делать? Платят-то норм. У нас тут таких бабок не заработать.
– Это да.
– Ну? С чего начнем?
– С баньки! Надо грязь зоновскую из себя вывести. Я ж теперь вольный человек.
– Да я про коньяк.
– Плевать, лишь бы штырило.
Дед Виктории любил попариться, потому и отгрохал немаленькую баню из кругляка. Это не какое-то там недостроение, а высший пилотаж деревянного зодчества. Бассейна, конечно, не хватало, но у кого он нынче есть? У мэра? И то не факт. А комната отдыха какая. Длинный дубовый стол, массивные лавки, которые втроем не поднимешь. Можно хоть свадьбу сыграть. Человек двадцать влезет, если потесниться, а гостей-то всего пять: Санёчек, Кузьма, брат его младший Микулай и две студенточки из педа, жаждущие приключений на свою пятую точку. Ну и, конечно же, хозяйка Виктория. О такой компании еще вчера бывший арестант мог только мечтать.
Девицы дорезали яства. А Кузьма бахнул обе канистры об стол.
– Малой, че расселся? Ну-ка суетни нам всем выпить!
– Ты че разорался, хозяин, шоль, тут?
– Ты че, Микола, леща отцовского захотел?
– А ты мне не отец, понял?
– Ну-ка сюда иди! – Кузьма схватил младшего брата за шиворот и вытащил на улицу, на входе чуть не сбив Санёчка.
– Э-э-э-э, вы куда?
– Семейный разговор! – рявкнул Кузьма.
– Гуськи! Ничего не меняется! – подумал Кольцов. Всех остальных он задорно поприветствовал.
– Привет! Привет! – звонко пропели студенточки.
– Ба-а-а-а! Да я в малине! – заржал гость. – А ты, хозяйка, что такая хмурная, обидел кто?
Виктория насаживала замаринованный шашлык на шампур с такой силой, будто эта свинья лично сделала ей что-то неприятное. Санечёк сблизился с хозяйкой и приобнял ее за талию.
– Мушкетеров читал?
– Чего-о-о-о? А-а-а-а, нет! Фильм смотрел.
– Сейчас вот шпагу в тебя воткну, если пакши свои не уберешь.
– Дикая какая, – он отстранился от потенциальной невесты.
– Может, выпьем? – звонко пропела одна из студенточек. В таком предложении всегда играла какая-то легкая и располагающая на приключения песня. За компаньонами оставалось лишь поймать ритм и предаться веселью.
– Вот это я понимаю, по-нашенски! Тебя как звать-то, малая?
– Лена, а ее Алена.
– Вы так похожи, и звать почти одинаково.
– Вообще-то Лена и Алена – это одно и то же, – игриво пропела вторая.
– Не знал! Коньячку?
– Да-а-а-а! – девочки захлопали в ладоши.
– А снежная королева будет?
– Будет! – грубо, но уже видно, что отходчиво, ответила Виктория.
– Ну-у-у-у, понеслась!
К возвращению Гуськов с семейных разборок Санёчек уже сидел, приобняв за талии обеих студенточек, но словом охмурял Викторию. Своему кенту проигрывать он не хотел. Выиграть спор – дело чести.
– Ты посмотри-ка на него! – захохотал Кузьма. – Герой-любовник прям!
Микулай, побитый братом, был недоволен не столько полученным уроном, сколько тем, что приведенные им же дамы попали под амурные чары Санёчка. Педовские девочки жаждали плохих мальчиков, а Кольцов в этом рейтинге был повыше Гуська-младшего. Он же только откинулся, а в Белосветске сей факт считался весомым аргументом во многих вопросах. И не важно, за что ты чалился, главное, чтоб не по сто тридцать первой, ну и не опущен там был, тогда все – считай, человек, достойный внимания в определенных кругах. Потому Микулай и помалкивал, ибо знал, что на старших лучше не ерепениться, можно снова выхватить, а оно ему надо? Бабы, что ль, все закончились? Нет, конечно!
Санёчек, словно царь, восседал на лавке, наминая упругие части молодых и горячих тел своих наложниц. Не скрывал! На показ! Мол, хочу и могу. Но как-то все это слишком просто! Конечно, вышедшему арестанту скинуть накопившийся балласт мужского семени плевать с кем, но тут такая кровь с молоком. Кто ж не желает отведать задорных девиц? Все подтянутое и игривое. Ух! А может, и двоих сразу. Поставив галочку в графе «тройничок», позиция в рейтинге альфа-самцов возвышается до небес, ибо счастье сие случается крайне редко, чудо прям какое-то. Многие пали в боях за познание любви от двух сладостных дев, а тут Санёчку сами в руки заплыли эти русалки, ничего не делал-то толком, языком лишь чесал по их прелестным ушкам. Но легкие пути были не для него. Он, будто американский рейнджер, по жизни создавал себе трудности, чтобы их героически преодолеть, потому сегодня он намеревался завалить в горизонтальное положение строптивую хозяйку, чтобы братишку сделать беднее на блок сигарет, отчего подливал Виктории до краев на каждый придуманный им тост.
– Так, встали, – неожиданно гаркнул Кольцов девицам, прижавшимся к нему, как к родному, – и пошли!
– Куда-а-а-а-а? Александр, ты чего? – в голос кудахтали студенточки.
– Пошли-пошли! Маститому вору – маститых дам! – он подсел к Виктории, предварительно хлопнув молодухам ладонью по задницам.
– Ты ларек на пиво высадил, маститый вор! – осуждающим тоном сообщила хозяйка дома.
– Зато как дерзко было! Да, Кузьма?
– Ды-ы-ы! – сверкнув своими золотыми зубами, он наполнил всем чаши.
– Кто ж руку меняет? – решил поумничать Микулай. – Раз Санёчек начал, то ему и продолжать.
– А ты, щегол, не умничай! – осадил его старший брат.
– Кузь, а тебя че не посадили? – поинтересовалась Виктория.
– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали! – ответил за друга Санёчек и приобнял даму.
– Руки убрал!
Кольцов ощутил острие ножа у своего живота, а судя по наливающимся кровью глазам, ни разу девушка не блефовала.
– Какая! – улыбнулся он и вскинул демонстративно руки вверх, – все, сдаюсь-сдаюсь! – но отсаживаться не стал, сдаваться не в его правилах.
Амбиции Санёчка по жизни были грандиозными, частенько он представлял себя на яхте в океане, чтоб вода такая голубая-голубая, а девки – голые-голые, но реализация его планов хромала, все авантюры загонялись в такую задницу, куда и свет-то с трудом доходил. А мог бы студенточек парить! Кто его за язык тянул? Рисануться решил перед кентами, а теперь жопу рви! Зато Микулай оживился падали, словно заправский шакал, набросившийся на оставленных львом ланей.
– Ну и черт с ним! – подумал Кольцов, когда Гуськи отправились в баню со студенточками, – тут вон какая краля! – и продолжил вкручивать свой детородный орган в уши Виктории.
Спустя несколько сот грамм уже и разговоры шли другие. По душам. О любви. Нашлись и ключи от закрытых врат. После длительных переговоров на самом высоком уровне Санёчек все же выиграл блок «парлика».
Ночь во славу Диониса, утро под знаменами Морфея, а к обеду мертвецы начали воскресать. В бане будто шабаш прошел. Дабы не участвовать в прояснении обстоятельств вчерашнего вечера, наш герой, прихватив свои скромные пожитки, двинул на выход.
– Братишка, ты куда? – окликнул Кузьма друга у калитки.
– Как это куда? Домой. Мать повидать.
– А-а-а-а, ну давай. Мать – это святое. Клавдии Петровне привет мочи.
– Обязательно.
– Ну ты как настолуешься, возвращайся. Праздник должен продолжаться.
– Ты ж знаешь, я за любой кипиш, кроме голодовки. Иди, кстати, должок суети, приболтал я ее.
– Да я слыха-а-а-ал, – заулыбался Гусёк, – ну че, как тебе?
– Недурно.
– А я говорил.
– Ты зубы мне не заговаривай. Блок «парлика» с тебя.
– Металл сдам – и все будет.
– Оп-оп, че за темка? Я с тобой.
– Если долг спишешь.
– Ты теплое с мягким не путай, ага? Я за тебя срок мотал, ты мне по жизни теперь должен.
– Ага-ага, – Кузьма скривил рожу. – Вернешься – расскажу!
– Может, и не вернусь сегодня.
– Ты-ы-ы-ы? Верне-е-е-ешься! От этого предложения ты не сможешь отказаться.
– Ладно, бывай, крестный отец!
– Бывай.
– И это! – Кольцов развернулся, вспомнив о напутствии другу, – Вику не трогай, она теперь моя женщина!
– О, как заговорил! А она-то об этом знает?
– Я все сказал! Как это… ща… Из-за твоих амурных дел ты скоро совсем без головы останешься. Никогда не говори чужим, что ты думаешь.
– Ха, подучил матчасть?
– Диск у нас DVD там был со всеми «Крестными отцами».
– Третий – говно.
– Не говори-ка. Зато первые два шикарны.
– Да иди уже. Не ссы, не претендую на бабу твою. Сам же отдал, да и мы ж теперь молочные братья.
Санёчек показал жестом, что следит за Кузьмой, и вышел со двора. За ним с грохотом захлопнулась металлическая калитка, и побрел он в сторону отчего дома. Вернее, материнского. Батя-то давно сквозанул из их жизни, козлина, живет теперь с новой семьей где-то под Самарой. Кольцов ненавидел его больше всего на свете, отчего даже фамилию матери взял, чтоб не иметь с ним ничего общего. Имя отца в доме было под страшным запретом, да не больно-то и хотелось, честно говоря.
Два года Санёчек наблюдал за небольшой частью своего города лишь из решетчатого окна камеры, а теперь вот он, родной Белосветск, под ногами. Шел он по пустынным улицам Прицепного района, закинув сумку с пожитками себе на плечо. Раньше за такую прогулку здесь можно было огрести неместному. Битвы район на район шли, конечно, ожесточенные. Босота держала территорию как могла. Стенка на стенку ходили на этих улицах. Зачем? За что? Было неясно, но принято, отчего глубины смысла никто не искал. Пубертатные подростки вышибали дурь из друг друга. Затем, конечно, философия эта устарела, лишь изредка напоминая о себе. Больше ничего и не изменилось. Некоторые магазины закрылись, а на их месте появились новые. Дороги по-прежнему как голландский сыр, хотя мэр обещал сделать. Тот, что сидит сейчас, да и новый тоже. И этому место в соседней камере, но он ворует вагонами, таких не сажают, ибо делятся, с кем надо, наверху – и все ровно, а его бедолагу, Санёчка, на два года. За что? Да там и пива-то даже на тысячу рублей не было. «Чтоб другим неповадно было!» – грозно молвил судья и стукнул своим молотком. Чтоб его!
У бывшего прицепного завода было людно. Здесь же теперь торговый центр, а когда-то его дед тут технику клепал. Буржуи все разворовали! Все никак карманы себе не набьют. Сволочи! Ну ничего, у него тоже грандиозные планы. Будет еще в море Средиземном плавать на яхте, полной прелестных дам, и не таких, как в Белосветске, а чтоб как в телевизоре или журналах – стройные, длинноволосые, ноги от ушей, вкусно пахнущие. Санёчек вспомнил, что от его Виктории пахло костром и перегаром. Аж передернуло! А хотя и он же не Ален Делон, чего харчами перебирать? Студенточки, конечно, получше были, но это ненадолго, скоро и эти обабеют. Срочно нужно запрыгнуть в социальный лифт и гнать на самые верхние этажи, где не жизнь, а сказка.
В центре положили новую плитку. На фонарях поменяли плафоны, некоторые уже снова из рогаток побили. Старая забава. Санёчек и сам так в бурной молодости развлекался. Бывало, правда, приходилось скрываться с места преступления бегством от жирных ППС-ников, благо надолго их не хватало, но адреналину все равно прибавляло. Как-то тут краше стало. Губернатор, что ль, приезжал? Он вообще редкий гость в Белосветске. Действительно, а что тут вообще делать? Будто он не знает, какая задница царит в его вотчине, но пыль в глаза, конечно, ему пускают знатно. Провели, поди, по центру и в кабак, а может, вообще в баню элитную. С соответствующими женщинами. Не как Вика или те студенточки, а журнальными. Где их, правда, тут находят? Вопрос! Наверно, куда-то за ними ездят, ну да ладно. А вот и родной Бомбей. Вот где точно ничего не меняется. Старые покосившиеся деревянные хибары. Грунтовка. Бродячая живность. Синеморы. Все как и раньше. Санёчек улыбнулся. Дом, милый дом. Улица Научная. Дом девяносто. Из-за выгоревшего на солнце забора раздавался звук рубки дров. Тихонечко приоткрыв калитку, которая предательски скрипнула, Кольцов увидел мать. Женщина, брошенная мужиками, рубила дрова. А кому ж еще-то? Действительно!
– Ну, здравствуй, мама! – Санёчек вложил в эту фразу всю любовь, которую только мог, но вышло все равно суховато.
Клавдия Петровна уставшим взглядом посмотрела на сына, вытерла пот со лба рукой и, как заправский индеец, метнула топором в его сторону. Тот пролетел в метре от Санёчка. Старый черный пес бросился защищать хозяйку и наградил грозным лаем пришлого.
– Вернулся, баламошка? – женщина схватила полено и бросилась на сына.
– Мам-мам, ты чего-о-о-о? – Санёчек наворачивал круги по двору, за ним – мать, за ними – собака.
– Зойка вчера тебя в городе видела с Гуськом. Вышел он, значит, и пить сразу к тартыгам своим. Я ему передачки два года таскала, а он с этими… сволочь, ненави-и-и-и-ижу.
– Мам, ну я же пришел, – полено, метко пущенное еще крепкой рукой хозяйственной одинокой женщины, угодило прям меж лопаток, – ма-а-а-а-ма, ты меня прибить решила? Ну сколько можно-то? Хватит!
Беговая процессия остановилась.
– Борщ будешь? – буднично спросила она, выплеснув весь накопившийся яд.
– Со сметаной?
– Да. Зойка с утра принесла.
– Буду.
– В холодильнике стоит.
– Спасибо, мам.
Пес покорно подошел к сыну хозяйки, виляя хвостом, подставил голову, чтобы его погладили. Санёчек потеребил собаку по загривку.
– Чего, не узнал хозяина, Зефир? – рассмеялся Кольцов. – Старый ты дурка!
– Хозяин – это тот, кто кормит, а ты сам себя-то прокормить не можешь.
– Я ж тебя кутьком в детстве еще на руках таскал, – не обращая внимания на выпад матери, он продолжал начесывать пса, который завалился на бок, – а ты вот рычишь на меня. Забыл старого друга, шоль? Ну что ты виновато теперь смотришь? Да прекрати, Зефир! Пойдем, я тебе колбаски дам.
– Я тебе дам! Ой, ща как дам! Так дам, что давалка отвалится. Ты на колбаску-то заработал? Ни копейки в дом, зато распоряжается! Хозяин! Вернулся только, а уже командует.
– Ну, прости, друг! Вот разбогатею, куплю тебе целую каталку колбасы. Краковской! Как ты любишь.
Зефир заинтересованно смотрел на своего бывалого товарища, подняв голову с земли.
– На-ка, на-ка! – Санёчек поднял палку с земли и метнул ее в другую сторону двора. Зефир посмотрел на него недоуменно. – Эх, старый стал? А раньше как бегал. Ладно, жди, пожру и вернусь к нашему разговору.
Кольцов отправился отведать мамкиного борща. Ох, любил он ее яства. Скучал. На баланде далеко-то не уедешь.
– Куда по помытому пошел? Хоть раз бы матери помог! Я тут дрова сама колю, мужика ж в доме нет, а этот вышел – и сразу пороть со своими дружками, – доносилось вслед Санечку. – Весь в отца. О, Боже, дай мне сил. Вот за что мне все это, за что?
– Бу-бу-бу! Сынка родненький домой вернулся, а она бухтит. Бухтит и бухтит. Ну сколько можно? – по-хозяйски Санёчек вытащил из холодильника борщ и сметанку. – А в тюрьме сейчас макароны! – вспомнил он фразу из «Джентльменов удачи». Посмотрел в кастрюлю и улыбнулся. – Хорошо на свободе. Ой, как хорошо!
Кастрюля предалась огню, а Кольцов отправился в свою комнату. Будто и не уезжал он на два года. Все на своих местах. Даже плакат полуголой Бритни Спирс, который дико не нравился матери, и то висел на своем месте. Ни пылинки. Клавдия Петровна подготовилась к приезду своего сына. Санечек открыл ящик, где стояла стопка болванок.
– Так-так-так! Чего у нас тут? – начал перебирать он их, читая надписи фломастером. – Scooter, Prodigy, а наши-то где все? – попался сборник «Брат», а затем и «Брат-2». – Во-о-о-от, но не то, Витя, Витя, ну где же ты? Сейчас нужен Витя!
Диск с заветной надписью «Кино-45» все же нашелся в недрах сокровищницы звука и рифм. Кольцов вытер о пузо блестящую часть диска и зарядил музыкальный центр. Заиграла заразительная мелодия песни «Время есть, а денег нет», но прервалась, ибо палец Санёчка отщелкал до пятого трека и под задорный гитарный мотив отправился на кухню, а уже там его догнали слова Цоя: «Гуля-я-я-я-ю, я один гуля-я-я-я-ю, что да-а-а-альше делать, я не знаю…»
– Вот и я не знаю, Вить! – наливая себе борщ, вел Кольцов беседу с погибшей рок-звездой. – Я снова человек без цели, – подпел он удачно подошедшей строчке. – Борщ, конечно, зачетный. Умеет же маман.
Тарелка сменилась чашкой чая. Санёчек, наслаждаясь моментом, огляделся. В доме почти ничего не изменилось. Икон только прибавилось.
– Окна, шоль, пластиковые поставить? Или телевизор новый купить? Вот мать бы отстала от меня на какое-то время. Надо деньжат поднять. Но где? У Кузьмы там темка какая-то была. Надо бы узнать. Не работать же. А то у нас в стране честным трудом только в могилу можно попасть. Чтобы стать богачом, нужно воровать, причем вагонами. Риски есть, но игра стоит свеч.
Санечек достал кнопочный телефон и набрал Кузьме.
– Ну че ты, все? Нагостевался? – засмеялся тот.
