Виталий Коновалов
Исследователи

Фотограф CERN

© Виталий Коновалов, 2020

© CERN, фотографии, 2020

ISBN 978-5-4496-6795-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Люди, изучающие кварки…

 
Электроны так элементарны —
Одинаковы, бездушны и просты,
Просто поля всплеск. Mезоны странны,
Кваркам не хватает красоты,
 
 
Что-то нет изюминок в моделях,
Все Стандартны, всё, как на подбор…
Новой Физикой умы беременели,
Но не разродились до сих пор…
 
 
Это просто глyпые ремарки;
Бог творил Вселенную – любя.
Люди, изучающие кварки —
Кучки кварков, изучающих себя.
 

Теория шести рукопожатий

Вместо предисловия

Говорят, наши желания непременно сбываются, но не просто так, а «рано или поздно, так или иначе». Надо только желание четко озвучить Мирозданию. Ключевое слово здесь – «четко». Все анекдоты про Золотую рыбку и джиннов, собственно, именно про это.

Тем не менее случается, что, как говорят французы, Бог дает человеку штаны, когда у него у него уже нет жо… задницы.

Мечтал я, чтобы была работа – по всему миру летать.

– Да пожалуйста, – отвечает Мироздание, – Заказывали? Получите, распишитесь.

– Эммм… спасибо, конечно, но ничего, что у меня маленький ребенок сейчас? Мне надо бы дома сидеть, а то знаете, они каждый день растут, меняются, боюсь пропустить что-нибудь…

– Хм… давайте проверим… Ну вот же Ваше желание: работа, путешествия. Про ребенка ничего не сказано. Расписываться будете? А то вон, вакансия грузчика в соседнем супермаркете свободна…

– А, ну да, конечно, спасибо большое…

Или мечтал, чтобы была любящая, умная, сексуальная, красивая жена и чтобы трое умных, красивых, талантливых детей. Получил. Есть такая. И трое детей есть. От двух других. Красивые, правда, и замечательные все трoe – как заказывал.

– Так ведь это было два разных желания, – оправдывается Мироздание, – не очень было понятно… Вы бы хоть о семье правильной мечтали бы…

Или вот вообще дурь. Лет одиннадцать-двенадцать мне было, простительно. Хотел ученым стать и Нобелевскую премию получить. Не знал я тогда, что не работает оно, как у того рыбака – «Во-первых, Бентли, вилла на Багамах и сто миллионов долларов в швейцарском банке, во-вторых…»

Ученым стал. Известным даже. В узких кругах, правда. Во всем мире той же проблемой занимается человек триста. И все меня хорошо знают и уважают. И Нобелевскую премию я получил. За мир. С тремя с лишком тысячами таких же, как я, работников МАГАТЭ.

– Так все же, как заказывали! – удивляется Мироздание, – Вы же не мечтали, как денежную часть премии потратите! А Лауреат Вы совершенно официально, на этот счет специальное решение есть… знаете, как трудно было всех мечтунов о Нобелевке в одном месте собрать?

Короче, желания загадывать надо правильно. Простенькое что-нибудь, однозначное такое. «Хочу потрогать Великие Пирамиды, пройтись по Великой китайской стене, Елисейским полям и Дерибасовской, подняться на самое высокое в мире здание (пришлось это делать дважды, новое построили) и поехать в Африку на сафари».

И обязательно надо что-нибудь делать для исполнения желаний самому.

1. Белые акации – цветы эмиграции

В мире восьмилетних детей мода меняется стремительно. Вчера еще все ходили со спиннерами в руках, выпендриваясь друг перед другом оригинальностью формы и длительностью вращения, а сегодня их сменил «бейблейд» – волчки, сталкивающиеся на пластиковой арене. Вчера играли карточками Лего Нексо Найтс, сегодня уже покемонами. Альбомы для наклеек меняются с калейдоскопической быстротой…

Но есть и более стабильные ценности, у каждого свои. Например, фильм «Ёлки» и Майкл Джексон. Все пять (или сколько их там) серий фильма просматриваются даже в июле, а «Билли Джинс» будит ребенка без четверти семь. Каждый день у зеркала сын репетирует лунную походку – неплохо, кстати, получается. Пытается танцевать и петь так же, как кумир…

– А правда, что до любого человека всего шесть рукопожатий?

– Конечно, правда. Если быть точным, то в не менее чем 95% случаев цепочка не длиннее шести человек. Может быть и ни одного, как у нас с тобой.

– Да ну, ерунда. Ну вот какая может быть цепочка между мной и Майклджексоном?

– Сын, эта цепочка состоит из одного человека.

– То есть я жал руку кому-то, кто его знает?

– Если честно, это была мама, но, поскольку ты тогда как раз был у нее внутри, то можно считать, что и ты пожал руку доктора Евгения Аксенова…

…В маленький двухэтажный особняк в японском стиле, чудом уцелевший между небоскребами Токийского района Роппонги, я со своей беременной женой приехал утром 26 июня 2009 года. На выходе из метро мы были остановлены съемочной группой (плачущая девушка спрашивала нас, что мы знаем о Майкле Джексоне. Я с трудом вспомнил «Триллер». От нее же я впервые услышал о смерти музыканта, безумно популярного в Японии). Другая группа с аппаратурой неожиданно обнаружилась в приемной клиники, как две капли воды похожей изнутри на дом земского врача позапрошлого века. Тогда-то мы и познакомились с доктором Евгением Николаевичем Аксеновым, который помог нам получить место для рождения сына в госпитале Святого Луки, в том самом, в котором накладывали гипс на сломанную при падении с мотоцикла руку Рихарда Зорге… Дело в том, что в ноябре-декабре, через девять месяцев после цветения сакуры, в Японии наблюдается всплеск рождаемости и роддома переполнены. В хороший госпиталь можно попасть только по рекомендации уважаемого врача, и нам, как русским, посоветовали обратиться к нему.

Доктор Аксенов приехал в Японию из Харбина (где родился в семье русского эмигранта, бывшего владельца золотых приисков в Сибири и дочери немецкого горного инженера) в 1940 году, по протекции члена императорской семьи, чтобы учиться в медицинском университете. В годы войны зарабатывал, играя шпионов в пропагандистских фильмах Министерства обороны, а после оккупации Японии работал переводчиком в штабе генерала Мак-Артура, главнокомандующего оккупационными войсками союзников. Его подозревали в шпионаже американцы, японцы и даже КГБ, но каждый раз с извинениями отпускали. В 1945 году, когда государства Манджоу-го не стало, он оказался лицом без гражданства и прожил так до 2000 года, поэтому клиника его не входила в национальную систему страхования. Так и получилось, что клиентами его были, в основном, иностранцы. Зато какие! Джон Уэйн, Майкл Джексон, Эдвин Райшауэр, Жак Ширак, Бред Питт, Мадонна, Джеральд Форд, Ольга Лепешинская, Мстислав Ростропович, Галина Вишневская, Геннадий Рождественский…

Удивительно позитивный и оптимистичный человек. Рекомендация, которую он давал всем своим пациентам – чаще улыбайтесь!

С Евгением Николаевичем у нас нашлась общая знакомая, Татьяна Георгиевна Варшавская-Дерюгина, теплая дружба с которой началась морозным воскресным утром в православной церкви в Женеве. Оказалось, что она живет недалеко, в Ферне-Вольтер, знаменитом пригороде Женевы, на французской стороне границы. Я тогда подвез ее, чтобы она не мерзла, ожидая автобуса, даже не подозревая, что это была одна из самых удивительных встреч в моей жизни. Она родилась в Берлине в 1923 году; ее первым учителем Закона Божьего в Берлине был Иоанн Шаховской, будущий епископ Православной церкви в Америке, архиепископ Сан-Францисский и Западно-Американский… Она была участницей одного из многочисленных «цветочных обществ», была арестована Гестапо в апреле 1945 года, но выжила. Она работала в Америке и в Швейцарии, она была ассистенткой Солженицына, на ее французской квартире останавливались писатели, следующие из СССР в эмиграцию: Виктор Некрасов, Владимир Аксенов и Александр Галич, у которой гостил Окуджава… Окуджава тогда очень хотел попасть в Женеву, но виза у него была только французская, и Татьяна Георгиевна отвезла его на гору Салев, и Булат Шалвович смотрел на Женеву, на озеро и фонтан Жет д’О сверху…

…В одном из разговоров с ней как-то к слову пришлось и я пожаловался, что не понимаю кокни. Она в ответ рассказала мне такую историю:

– Вы знаете, Виталий, я работала в Нью-Йорке с Александром Федоровичем, а он очень плохо говорил по-английски и всегда это объяснял тем, что учил британский английский. Мы поехали ним в Лондон и оказалось, что британский английский он тоже не понимает…

Я лоб поморщил и спрашиваю аккуратненько так:

– А о каком, собственно, Александре Федоровиче идет речь?

– Ну как о каком? О Керенском, конечно!

…В Берлине, будучи еще школьницей, Татьяна Георгиевна, несмотря на то, что семья ее тоже бедствовала, помогала русским военнопленным: передавала им еду и теплую одежду. В эту группу входил и ее одноклассник, Фома Тимофеев, сын профессора Тимофеева-Ресовского; он был арестован гестапо и расстрелян в тюрьме на Александр-платц. Профессор этого не знал, ждал освобождения советскими войсками, был арестован СМЕРШ, осужден… у Даниила Гранина, в романе «Зубр», все подробно описано.

Потом она стала работать в швейцарском посольстве, помогая перебираться в Швейцарию евреям и беглым военнопленным, делая для них фальшивые документы, за что и была арестована гестапо, но в суматохе апреля сорок пятого года она сумела спастись и перебраться за Эльбу, потом в Париж.

В пятидесятых годах Татьяна Георгиевна уехала в Америку, работала в русских эмигрантских газетах («Эдичка Лимонов – такой неприятный молодой человек… а с Сережей Довлатовым и его женой мы очень мило общались»), потом переводчицей в ООН.

Татьяна Георгиевна переводила на французский мемуары М. С. Горбачева… Одна из ее многочисленных подруг – Маша Воронцова, пра-пра… правнучка Пушкина.

Однажды, теперь уж и не узнать, зачем, понадобилось Татьяне Георгиевне найти в Женеве, на кладбище Планпале могилу Сонечки, дочери Федора Михайловича Достоевского, умершей от воспаления легких, потому что Федор Михайлович проиграл деньги, отложенные на ее лечение… В администрации кладбища ее спросили, не родственница ли она? А то, знаете ли, задолжал Федор Михайлович за могилу, почти за пятьдесят лет уже, и если не заплатить, то могилу снесут и кого-нибудь на свободное место похоронят… Она оплатила этот долг. И на двести лет вперед заплатила…

Татьяна Георгиевна – вдова писателя Владимира Сергеевича Варшавского, водившим в Париже знакомство с Иваном Алексеевичем Буниным и Надеждой Александровной Лохвицкой-Бучинской, более известной как Тэффи. Они даже похоронены все трое рядом на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа, вместе поехали однажды и купили себе участки, по слухам, на Нобелевскую премию Бунина… Частью литературного наследия Надежды Александровны, как известно, является серия литературных очерков об известных людях, с которыми ей довелось встречаться за ее долгую жизнь: Григорий Распутин, Владимир Ленин, Илья Репин, Всеволод Мейерхольд…

Снова слово Татьяне Георгиевне: «Володя часто бывал у нас тут, в Ферне, он был очень большим другом моего мужа. Ну Вы же знаете, Володя, ну писатель, он еще жил здесь в отеле недалеко, в Монтрё… Ну как же его фамилия, запамятовала… Ах, ну да, Набоков!..»

Умерла Татьяна Георгиевна 9 января 2019 года. Светлая память и Царствие Небесное…

Лучшая подруга Татьяны Георгиевеы – Ирина Сергеевна, баронесса фон Шлиппe, успевшая побывать и в октябрятах, и в гитлерюгенде, дочь Сергея Бернгардовича Фрёлиха, одного из создателей Комитета Освобождения Народов России и Российской Освободительной («Власовской») Армии и самого загадочного человека из окружения генерала Власова.

До войны дед Ирины Сергеевны владел в Риге фирмой по продаже и установке водонагревателей. Когда в Ригу вошли советские войска, фирму национализировали, а Ирину Сергеевну, которая как раз тогда пошла в первый класс, приняли в октябрята. Вскоре, как этнические немцы, семья эмигрировала в Германию. Когда немцы заняли Ригу, фирму вернули, а на доход, который она приносила, герр Фрёлих вел какую-то свою игру. После войны многие соратники обвиняли его в том, что он работал на французскую/английскую/американскую разведку. Версия Ирины Сергеевны – он делал это все ради младшего сына, имевшего с младенчества серьезные ментальные проблемы. Его существование приходилось скрывать, так как по расовым законам Рейха он был обречен на уничтожение. Сергей Бернгардович имел звание оберштурмфюрера СА, соответствущее его званию капитана латышской армии, но не получал нигде жалования. Носил фельдграу, хотя не был членом НДСАП… Формально был офицером связи при генерале Власове, и его семья жила в одном доме с генералом… Ирина Сергеевна рассказывала мне и о самом Власове и о его кухарке, которая, как потом оказалось, имела задание НКВД Власова отравить: «Она делала замечательные пельмени и мы все их ели…» Кто знает, может быть, именно присутствие детей и удержало ее от того, чтобы положить яд?

После войны отец Ирины Сергеевны попал в лагерь военнопленных, но бежал. Потом ему пришлось скрываться от оккупационных властей, потому что ему грозило и осуждение за принадлежность к СА, и интернирование в СССР по Ялтинским и Потсдамским договоренностям, как советского гражданина…

…Шестнадцати лет от роду Ирина Сергеевна познакомилась с молодым офицером британской разведки, Томом. Он служил в Вене, а в Мюнхен приехал по каким-то делам. Ирина Сергеевна даже поехала к нему на свидание в Вену. Отец был страшно недоволен и запретил продолжать с ним какие бы то ни было отношения, опасаясь, что все это – операция Советов, чтобы его поймать и повесить. Ирина с Томом рассталась, он женился. Потом, когда развелся, пришел снова к ней, но тогда она была уже замужем и уехала в Тайпей. Когда и она развелась, Том оказался женат в очередной раз. Они, наконец, стали жить вместе, когда ей исполнилось семьдесят, а ему было восемьдесят четыре. Умер Том в возрасте девяносто одного года…

Ирина Сергеевна активно занимается благотворительностью. На этом поприще она встречалась с Архиепископом Мюнхена и Фрайзинга, кардиналом Йозефом Ратцингером, который позже стал Папой Бенедиктом XVI.

По сей день на деревянной веранде старого дома с заросшим садом в пригороде Мюнхена собираются артисты, художники, писатели и просто друзья, пьют чай из самовара и говорят по-русски и о России.

2. Питер, Пушкинская, 10

Это сейчас там пафосный арт-центр, музей и отель. А в конце восьмидесятых годов прошлого века это был расселенный под капремонт дом, в котором полулегально поселились художники, артисты и музыканты. Аквариум и ДДТ там репетировали, у БГ альбом даже есть, «Пушкинская, 10» называется.

Жил там и театр «ДаНет» под руководством Бориса Юрьевича Понизовского. Борис Юрьевич – совершенно удивительный человек, сбежавший во время войны из школы-интерната и несколько лет скитавшийся по Средней Азии, научившийся тогда, по его словам, абсолютной внутренней свободе. В восемнадцать лет, неудачно спрыгнув с «колбасы» трамвая, лишился обеих ног. Однако не отчаялся, не опустился, не сломался. Его адрес: Герцена, 35, квартира 1 был известен всему диссиденствующему творческому Ленинграду. У него бывали Леонид Аронзон, Иосиф Бродский, Евгений Рейн (который уже потом, много позже, маститым поэтом и редактором журнала приезжал в Дубну; на нашей «Поэтической гостиной» мы читали ему свои стихи, в результате появился сборник «Физики-лирики»); сам Борис Юрьевич обмолвился мне как-то, что был знаком с Ольгой Федоровной Берггольц и Анной Андреевной Ахматовой.

Я познакомился с Борисом Юрьевичем в Свердловске в 1990 году, когда его театр приехал на гастроли в рамках фестиваля «Весна УПИ» – была (да и сейчас, кажется, существует) в Уральском Политехническом Институте такая смесь капустника, студенческой пьянки и идеологически выдержанной агитбригады. Из него выросли «Красная Бурда», первая команда КВН УПИ, а из нее уже, в известной степени, «Уральские пельмени». В описываемом году, в честь семидесятилетия Института, размах мероприятий был беспрецедентным. Как на фестиваль, организованный Комитетом Комсомола, пригласили авангардный, андерграундный и частный театр Понизовского – тайна сия великая есть. Я был тогда ответственным за побегушки при оргкомитете фестиваля. В мою задачу входило взять «РАФик», встретить группу на вокзале и отвезти в гостиницу «Урал». Когда я подошел к вагону, увидел двух молодых людей (как потом оказалось, Максим Исаев и Павел Семченко) которые пытаются спустить по ступенькам на низкую платформу инвалидное кресло. На кресле царственно восседал монументального вида торс человека с окладистой седой бородой, похожий на сурового Деда Мороза, от которого исходила прямо-таки физическая аура обаяния и уверенности. Ног не было.

Когда приехали в гостиницу и поднялись на третий этаж, Понизовский зычно окликнул идущего по коридору человека: «Эрнест!» и тот, обернувшись, бросился с Борисом Юрьевичем обниматься… «Эрнст Неизвестный» – представил его слегка ошалевшим присутствующим Понизовский… скульптор приехал тогда на Урал выбирать на границе Европы и Азии место для задуманной им скульптуры – памятнику жертвам сталинских репрессиий… Впечатление это на меня произвело колоссальное. Неизвестный был легендой, о нем только-только начали писать в перестроечной прессе, и тут на тебе, мне, девятнадцатилетнему, зеленому студенту (да еще и технарю) ТАКОЕ…

Тогда же я познакомился с Яной Туминой. Сейчас она известная театральная актриса, педагог и режиссер, лауреат премии «Золотая маска», а тогда ей было семнадцать лет, она то ли школу заканчивала тогда, то ли работала после школы, не поступив с первого раза в театральный институт… девушкой она была очень религиозной, а я тогда, в силу возраста, искал себя и свое место в мире. Как-то так получилось, что она стала моей крестной.

Понизовскому прием свердловской публики понравился, и он загорелся идеей приехать в Свердловск на гастроли еще раз. Я, совершенно не представляя, во что вляпываюсь, взялся их организовывать. Ничего, разумеется, в бардаке начала девяностых не получилось, но в Питер я под это дело съездил. Жил сначала на Пушкинской, 10, за кулисами театра «ДаНет», на полу, на каких-то тряпках, потом у тогдашнего администратора театра, Ольги Петровны Волкович.

Заходил на Пушкинскую я и в следующие свои приезды, последний раз виделся с Борисом Юрьевичем в 1992 году. Тогда началось его международное признание, спектакли стали получать всяческие премии, брошки из монтажной пены, раскрашенные лаком для ногтей, которые он мастерил, когда думал, стали продаваться за большие деньги… и на самом подъеме его карьеры он упал на инвалидной коляске с лестницы и ударился головой…

…На надгробии он изображен сидящим спиной к зрителям, чуть обернувшись к ним, напряженно следящим за спектаклем. Именно так, как он написал в эпиграфе к своей «Автобиографии»:

Давно он их просил:

на могильном камне нацарапайте

меня спиной к вашим глазам…

Надпись гласит: «Понизовский здесь».

…Ольга Петровна жила в бывшем доходном доме графа Епанчина на углу канала Грибоедова и Большой Подьяческой. Вот-вот, именно в том, в котором Настасья Филипповна деньги в камине жгла. Вообще, взяв в руки том Достоевского, можно было легко привязаться к местности и найти дом, в котором жила старуха-процентщица, посчитать число шагов от него до дверей Родиона Раскольникова (у меня получиось меньше, значит, я выше его ростом, хотя Федор Михайлович считает его высоким), найти выдающийся углом на Сенную дом, жилище Сонечки Мармеладовой…

Ольга Петровна на полном серьезе утверждала, что она – пра-пра… правнучка Петра Первого, что ее родословная идет от дочери Елизаветы Петровны и графа Шувалова, а в доказательство показывала медальон с портретом Императора и локоном, якобы, Елизаветы, который передается в ее семье по материнской линии. Возможно, это и правда… Вернее, скажем так, имеющиеся исторические источники не позволяют полностью исключить такого развития событий.

За помощью в организации гастролей я отправился к Леониду Федоровичу Быкову, полному тезке и однофамильцу знаменитого актера, директору свердловского ДК «Автомобилист». Леонида Федорвича почти никто не звал по имени-отчеству, чаще просто «Лёней», был он маленького роста, сухонький, говорил трескучим тенорком и всегда носил темно-синий берет, который призван был прикрывать лысину. Дом культуры под его руководством имел славу самого интеллектуального заведения города, слегка фрондерского даже при Великом и Могучем – чего стоит один рок-фестиваль в 1983 году – а в годы Перестройки Быков устраивал весьма смелые эксперименты, и как-то ему это сходило с рук.

Одним из таких экспериментов была «Выставка искусства хиппи», на которой оказались работы совершенно разных жанров, направлений и сильно отличающиеся по художественной ценности. Сейчас эту выставку прихлопнули бы за одну пропаганду наркотиков. Вокруг выставки немедленно образовалась тусовка «неформальной» молодежи. Поскольку у меня были каникулы после первого курса, и, соответственно, море свободного времени, я к этой тусовке примкнул. Были там Саша Холкин, Сергей Бобунец и первый состав группы «Смысловые галлюцинации». Называлась она тогда «Сара Гопату и ее бедные дети», а исторический момент переименования на ступеньках Дома Архитектора, куда вместе с тусовкой переехала выставка, запечатлен на фотографии, на которой в уголке скромно сидит Ваш покорный слуга с пластинкой группы «Кино» в руках. Кажется, фотография сделана именно в тот день, когда все пошли на «квартирник», где пела Янка Дягилева. Собирались мы и в «букашнике», в подвале дома номер пять по улице Толмачева, где была мастерская Б. У. Кашкина, Евгения Михайловича Малахина, самобытного художника, музыканта и скомороха. Kaждому, кто приходил к нему в подвальчик, он вручал кусочек фанерки и диктовал маленький стишок, что-нибудь вроде «Если взять цифру пять и на два поделить притом, два придется сперва написать, а пять получать уж потом». Требовалось нарисовать на фанерке иллюстрацию. Отговорки «я не умею рисовать» не принимались, а фанерки эти с лубочными картинками Букашкин доставал из огромного мешка и дарил прохожим в скверике возле ЦУМа… Может быть, у кого-то и сохранились лубочные картонки, подписанные «Сочинял Б. У. Кашкин, рисовал К. Чеширский» (или, если места было мало, то «Ч. Кот»), которые малевал я.

Хорошие отношения с Быковым у меня остались. Ходил я к нему на встречи клуба любителей фантастики, где часто выступали Владислав Крапивин и Сергей Другаль, а на «кинолекторий», на котором Леонид Федорович умудрялся показывать фильмы Тарковского и Параджанова, водил девочек. Иногда просто заглядывал на чай, которым он угощал всех, заходящих в его кабинет.

Когда Александр Сокуров представлял свои «Дни затмения» в самом престижном в городе киноконцертном зале «Космос», он одновременно устроил показ «Одинокого голоса человека» в ДК «Автомобилист». На афишах этого мероприятия не было, но я о нем узнал. А с Виталием Каневским я пил чай после показа «Замри – умри – воскресни».

ДК «Автомобилист» больше нет, здание, в котором он располагался, вновь стало храмом…

Из Свердловска, который успел к тому времени снова стать Екатеринбургом, я уехал в начале 1992 года, учиться. В Дубну.

О Дубне – в следующей главе.