Виталий Хальпуков
Ангола – СССР: дружба и забвение
Назначение
После прохождения ангольской таможни всех офицеров и жен военнослужащих, которые следовали за мужьями, встречал представитель нашей военной миссии. Он был в форме местных Вооруженных Сил и данные каждого прибывшего сверял с имеющимся у него списком. Когда сверка закончилась, все мы направились к автобусу, ожидавшему нас недалеко от входа в здание аэропорта.
По дороге в миссию я обратил внимание на то, как бедно были одеты люди, попадавшиеся нам на пути. У большинства из них не имелось обуви, но при этом казалось, что никто из них не испытывал неудобств: ни женщины, большей частью закутанные в метры материи; ни мужчины, сплошь худощавые и довольно часто без верхней одежды; ни дети, резвящиеся повсюду. Последних было так много, что они не пропадали из поля зрения на протяжении всей нашей поездки.
До миссии мы добрались довольно быстро, и я был удивлен тому, что здесь, несмотря на раннее утро, все находилось в движении. С моего места хорошо просматривалась группа военных, уезжающих куда-то на «командирском» уазике. В глубине двора солдаты, выстроившиеся в ряд, разгружали машину. Белые коробки, словно по волнам, переходили из рук в руки и исчезали за дверью небольшого здания, выкрашенного в белый цвет.
Неожиданный шум внутри салона заставил меня обернуться: несколько человек из нашей группы, не дожидаясь остановки транспорта, уже тащили свой багаж к выходу. Позже я узнал, что они спешили к дежурному офицеру, чтобы узнать у него расписание полетов транспортной авиации. Эти военные не были здесь новичками, хотя прилетели вместе с нами в одном самолете. Они возвращались из очередного отпуска и желали в тот же день отправиться к себе в часть, ночевать в миссии им не хотелось.
Если наши коллеги, уже прослужившие в Анголе какое-то время, для которых эта страна была освоенным объектом, являлись вполне самостоятельными, то мы, новички, наоборот, во всем следовали указаниям старшего. Он встретил нас в аэропорту и затем продолжал о нас заботиться. Организовал завтрак в офицерской столовой, определил на ночлег. После этого крепко, по-военному, каждому пожал руку и, пожелав хорошей службы, растворился в массе военных, входивших в зал. Больше в Анголе я его никогда не встречал.
К середине дня наша группа значительно сократилась. Нас покинули военные, успевшие в аэропорт и улетевшие утром к себе в часть, и те, у кого конечным местом службы значилась Луанда. Большинство советских военных, проходивших службу в ангольской столице, жили за пределами военного представительства.
В три часа дня переводчиков вызвали на интервью. Нас по очереди принимал непосредственный и самый главный начальник переводчиков. В течение нескольких минут он для каждого определял место службы. Удивительно, но главным переводчиком был выпускник Минского педагогического института иностранных языков, мой земляк и старший коллега по альма-матер. Он отправил меня служить в военное училище имени Николая Гомеса Спенсера, которое находилось далеко от ангольской столицы.
После встречи со старшим переводчиком мне ничего больше не оставалось, как дожидаться вылета в часть. Но, к сожалению, самолеты в нужном мне направлении не летали, и ускорить свой отъезд у меня не было возможности. В условиях боевой обстановки активность и зона полетов авиации определялись положением на фронтах и зависели от ближайших планов командования. В графике ближайших полетов Уамбо не значился.
Бездействие в ограниченном пространстве военной миссии меня утомляло. Я, как и мои соседи по комнате, ожидавшие вылета в СССР после окончания командировки, старался чем-то себя занимать. За время вынужденного нахождения в Луанде мне удалось несколько раз выехать к океану. С транспортом помогали офицеры, проходившие здесь службу. Они всех нас, временных бездельников в Центральной миссии, доставляли на местный пляж и через несколько часов привозили обратно. Еще нам очень нравилось «грешить» пешими походами в город, где мы проводили значительную часть дня.
Утром, незаметно проскользнув через КПП (контрольно-пропускной пункт), мы быстро сворачивали на небольшую улочку, находившуюся всего в двух шагах от него. Потом не спеша, наслаждаясь видами местных окрестностей, шли прямо к центру ангольской столицы, чтобы там побаловать свое тело пивом, а душу – впечатлениями.
От начальства мы прятались по причине того, что военным разрешалось покидать территорию миссии только на транспорте. Выход в город пешком запрещался. Но к таким нарушениям наше командование, похоже, относилось с пониманием, отдавая себе отчет в том, что вряд ли противник рискнет в дневное время суток нападать на советского военного. В любом случае я никогда не слышал, чтобы кто-то из военнослужащих был наказан за самовольный выход в город.
Нахождение в Луанде поспособствовало тому, что я установил многочисленные контакты с офицерами из разных фронтов, которые здесь периодически появлялись. Эти встречи дали мне больше знаний о стране и службе здесь, чем две недели обучения в Москве. И когда наконец я покидал столицу Анголы, то чувствовал себя уже не зеленым новичком, стал более уверенным по сравнению с предыдущими днями. Непродолжительное, но очень близкое общение с офицерами, служившими в Анголе не первый год, позволило мне обрасти ворохом нужной информации и понять, что проблем со службой у меня здесь быть не должно.
Первая страница моей трудовой деятельности, начавшаяся сразу же после окончания института, была открыта – и, надо признать, вполне успешно. Теперь оставалось красивыми буквами выводить предложения.
Но увы! Пути Господни неисповедимы! Не знал я тогда, сидящий в военно-транспортном самолете Ил-76, взлетавшем из аэропорта Луанды и державшем курс в город моего назначения – Уамбо, расположенный в 600 километрах от столицы, что все мои основные жизненные трудности ожидают меня не здесь, в далекой Африке, а на моей родной земле, которая после развала СССР превратится из матери в мачеху. Не мог я тогда знать и о том (а скажи кто-нибудь – ни за что бы не поверил), что существовать моей родине оставалось меньше двух лет.
Прибытие
Военное училище им. Н. Г. Спенсера, где я начал службу в должности военного переводчика, дислоцировалось в городе Уамбо, третьем по количеству населения в стране. Этот город относился к бывшей территории племени овимбунду, из которого происходил лидер враждебного к действующей власти вооруженного движения УНИТА – Жонаш Савимби. Он был внуком вождя и несколькими годами раньше, до прихода ФАПЛА (правительственные вооруженные силы), размещал здесь свою штаб-квартиру. Это означало, что проходить службу мне пришлось в местах, где значительная часть местных жителей относилась к нам недружелюбно.
Училище находилось недалеко от города и готовило офицеров по всем основным общевойсковым специальностям. Курсантов учебного заведения выбирали из среды наиболее грамотных подростков, их поиск являлся нелегким занятием. Процент безграмотного населения в постколониальном государстве был очень высоким.
Советские военные составляли основу преподавательского состава и, следовательно, занимались подготовкой ангольских курсантов в соответствии с требованиями отечественных армейских учебных заведений. Но в связи с тем, что уровень владения материалом средней школы и физическая подготовленность юношей оставляли желать лучшего, учебные программы для них значительно упрощались. Да и армии правящей партии МПЛА (Народное движение за освобождение Анголы) нужны были в то время не военные профессионалы высокого уровня, а подготовленные на скорую ру к у специа лис ты, ко торые могли вла де ть ору жием и командовать в условиях малых войн. С этой правительственной задачей – обучением курсантов в кратчайшие сроки офицерской должности – наши военные справлялись достойно. Из училища в ангольскую армию уходили подготовленные младшие командиры, хорошо владеющие оружием и хорошо знакомые с вооружением, а также умеющие профессионально командовать воинскими подразделениями.
Рука об руку с советниками трудились мы, переводчики. Всегда сопровождали их на теоретических и практических занятиях, выполняя функцию связующего звена между преподавателем и иностранными учащимися. Мне больше всего запомнилось то, что наши полковники, будучи продолжателями и основоположниками советских армейских традиций на африканском континенте, никогда не переносили и не отменяли практические занятия в связи с неблагоприятными погодными условиями. Они не уводили курсантов в укрытие, когда сильный тропический ливень накрывал весь район плотной водяной завесой и буквально приклеивал мокрую и разбухшую от влаги форму к телу. После таких учебных тренировок приходилось все свободное время сиесты (обеденный перерыв с 12.00 до 15.00), отведенное на отдых, тратить на сушку одежды. Иначе можно было простудиться в жаркой Африке.
Работа на кафедрах доставляла мне огромное удовольствие. Она не только способствовала удовлетворению моего интереса в области языка, но и знакомила с отдельными хитростями армейской службы, к которым я был неравнодушен. На практических занятиях с разведчиками я научился скрытно и осторожно, чтобы не наступать на мины, передвигаться по незнакомой местности, а на уроках по тактике – водить огромную машину «Урал». Однако к учебным занятиям меня допустили только через месяц после нахождения в части. Наш командир, с учетом того, что португальский язык в вузе я не изучал вовсе, позволил мне первый месяц заниматься самообразованием. Благодаря такому его решению у меня появилась возможность серьезно приступить к освоению языка, неизвестного мне ранее. Тридцать дней – 720 часов – составляют довольно значимый отрезок времени, если правильно их использовать и не лениться. Этого времени мне стало достаточно, чтобы понять и выучить основные грамматические принципы португальского языка и сделать множество шагов в освоении лексического материала.
Тогда же я четко для себя определил: расхожее среди отдельных специалистов мнение о том (мне не раз доводилось его слышать), что перейти с испанского языка на португальский для переводчика очень легко, является ошибочным. Сходство этих двух языков относительное. Нельзя подобрать какой-то универсальный способ, который бы позволил быстро переключиться с одного языка на другой. Приходилось почти все учить заново. Грамматический принцип этих двух языков схож, в лексическом составе – довольно много однокоренных слов, что на самом деле их сближает. Но не более того.
Уамбо
До самого приезда в Анголу я не предполагал, что на территории юго-западной Африки, не очень далеко от экватора, могут быть места, где испепеляющая днем жара сменяется вечерней прохладой и очень свежим, почти холодным утром. Но такие места там есть. Город Уамбо является одним из них.
Официальным днем его основания считается 8 августа 1912 года, хотя небольшое поселение появилось здесь задолго до обозначенной даты. Название город получил от одного из четырнадцати существовавших когда-то на центральном ангольском плато королевств племени овимбунду, самого многочисленного на территории Анголы. Но в 1928 году португальские колонисты дали городу другое название – Новый Лиссабон. Португальцы планировали в конце сороковых годов перенести туда административный центр из Луанды. Однако их планам не суждено было сбыться, и второй Лиссабон недолго просуществовал на ангольской территории. Уамбо вернул себе прежнее название после ухода колонистов в 1977 году.
Этот город, расположенный на высоте 1721 м над уровнем моря, имел менее влажный и не такой жаркий, как на побережье страны, климат. Поселившимся здесь жителям, пришедшим с Пиренейского полуострова, выносить африканскую жару было гораздо легче, чем в той же самой ангольской столице – Луанде.
В Уамбо проживало более трехсот тысяч человек, и этот город был по-своему необыкновенно красив, уютен. Небольшие районы европейского типа придавали ему вид современного городского конгломерата среди неухоженной местности, раскинувшейся на сотни километров вокруг, в отдельных местах совсем запущенной. К тому же в Уамбо не было домов-двойников: все здания в городской черте строились по индивидуальным проектам, и это выгодно выделяло город даже в сравнении с европейскими собратьями.
В центре Уамбо находились муниципальные постройки, которые с точки зрения архитектуры были довольно замысловатыми, с красивыми колоннами и фигурным забором, сделанным из цемента. И парки выглядели очень неплохо, что удивительно, так как за ними никто не ухаживал. Единственное, чего им не хватало, – воды в фонтанах. Последние уже не дарили людям прохладу в жаркие дни засушливого лета и были лишь напоминанием об ушедшей навсегда прежней, довоенной жизни колониального периода. Понятно, что в тот период гражданской войны ангольские власти равнодушно относились к таким мелочам, как благоустройство местных фонтанов, хотя городской бассейн с вышками для прыжков работал исправно. Местная детвора всегда там обитала.
Городские улицы и тротуары, выложенные во многих местах камнем, находились в зоне ответственности местных властей и поддерживались в относительно чистом виде. Чувствовалось, что, кроме военных начальников, существовали еще муниципальные руководители, которые представляли собой гражданскую власть на местах.
Советская военная миссия в городе Уамбо занимала один из домов, принадлежавших португальскому бизнесмену, который каждый год проживал в Анголе чуть больше шести месяцев. Как он объяснил мне, чтобы не потерять бизнес. Все иностранцы, находившиеся в стране менее половины года, теряли свои права владения недвижимостью. Второй дом, граничащий с нашим и тоже являвшийся собственностью моего знакомого португальца, был заполнен советскими врачами, работавшими в службе Красного Креста.
Нашим врачам с соседством повезло: их дом, как и наш, охранялся военнослужащими ФАПЛА, но дежурными караулов заступали мы, советские офицеры. Это значило, что часовые проверялись часто, и мы не позволяли ангольским солдатам спать на посту. Последние же не отличались воинской дисциплиной и были не прочь во время дежурства расслабиться и вздремнуть в каком-нибудь темном уголке с автоматом в руках. Зная эту их слабость, ночью мы особенно бдительно за ними следили.
Влюбленность в жаркий континент
Любовь к Анголе у меня зародилась с первых дней пребывания в этой стране. Ее природа очаровала меня своей красотой настолько, что за прошедшее время нашей разлуки, а это почти три десятка лет, мое восхищение этой частью планеты не уменьшилось. Во всех других местах, в которых мне приходилось бывать до поездки в Африку и после нее, я ничего более близкого и дорогого для своей души уже не приобретал. Время подтвердило, что эта любовь стала для меня самой сильной и запоминающейся. И когда около семнадцати лет назад мне посчастливилось побывать в трех других африканских государствах в составе летного экипажа, я словно снова вернулся в места своей молодости и вновь был счастлив, что мог находиться на континенте, родном для моего сердца.
Поразительно, но о поездке в Африку я начал тайно мечтать с детства, в классе втором или третьем. Произошло это после просмотра какого-то фильма о европейцах, охотившихся в саванне на диких животных. Убивать беззащитных зверей мне никогда не хотелось, но другой и абсолютно незнакомый мир стал так интересен мне, что я убедил себя: обязательно там побываю. С тех пор я был в этом уверен.
Детские мечты, не окропленные отрицательным жизненным опытом, в своих желаниях не имеют границ и поэтому отличаются особой дерзновенностью. Был в то время дерзок и я. Мне казалось, что у меня в жизни все будет получаться так, как я захочу. И когда данная моя мечта исполнилась – я еще больше в это поверил.
Более того, мечта исполнилась сверх задуманного: я стал не просто участником непродолжительной экспедиции в африканскую саванну или пустыню, а поселился здесь на длительный срок. Служба в должности советского военного переводчика предоставляла мне гораздо большие возможности в познании полюбившегося мне континента, чем участие в коротком туристическом эксклюзивном рейде. Тогда, в начале моей командировки, я еще не знал, что Африка является не только красивейшим местом на земле, но и самым опасным для жизни.
Жаркий климат создает благоприятные условия для существования здесь всевозможных опасных микробов и ядовитых тварей, и далеко не каждому иностранцу, оказавшемуся здесь по воле случая, удается избежать с ними встреч. Мне также стало известно, что африканская саванна порой бывает не менее коварна, чем непроходимые бразильские джунгли, и не дай бог кому-то оказаться в ней одному, да еще в жаркий день или сильный ливень.
В саванне можно легко стать жертвой ядовитой твари или любого другого дикого тропического существа, которых здесь огромное количество. Одни только безобидные на вид малярийные комары являются серьезной национальной проблемой. Они опасны и отрицательно влияют на продолжительность жизни местного населения. Тем более уберечься от них очень трудно: при полете они совсем не издают звука, и чаще всего пострадавший не подозревает об укусе или узнает о нем уже после свершившегося факта. А дождь в Африке льет так, что, даже спрятавшись внутри бронированной военной машины, понимаешь, насколько беззащитен человек перед природой.
Угроза для жизни
Однако ни природные катаклизмы, ни дикие животные не представляли особой опасности для советских военных на территории Анголы. Главная угроза для нас в этой стране исходила от вооруженной оппозиции к действующей власти, для которой было бы почетно расправиться с любым иностранцем, прибывшим в составе зарубежного военного контингента для помощи правительству президента страны Жозе Эдуарда душ Сантуша.
Кроме того, в Анголе каждый из нас мог в любой момент нарваться на неприятельскую или шальную пулю: в стране, где идет война, оружия нет только у немощных стариков и грудных младенцев. Также легко можно было подорваться на мине, которые здесь имелись повсюду.
Мины устанавливали как неприятельские лазутчики, желавшие держать в страхе мирное население и действующую власть, так и военнослужащие ФАПЛА (армия правящей партии МПЛА – Народное движение за освобождение Анголы), которым мы помогали.
В задачу последних входило перекрывать доступы скрытого проникновения ночных и незваных гостей на военные объекты и к местам проживания мирных граждан. Однако самое удивительное и в то же время абсурдное состояло в том, что как первые, так и вторые, то есть бандитские группировки и правительственные военные, устанавливали мины без всякого плана и схем их расположения, что делало невозможным знание точных мест минирования. В результате случалось так, что на своих минах подрывались солдаты или офицеры ФАПЛА, решившие по каким-то соображениям или, например, по малой нужде выйти за территорию собственных дислокаций. Конечно, страдало от этого гражданское население, очень часто встречавшееся с минами на подступах к городам или в районах боевых действий.
Из-за ненадлежащего контроля за минированием территорий гибли и получали ранения как военные, так и гражданские лица. Калек, подорвавшихся на минах, в стране было очень много, обычно они группами в несколько человек проводили все светлое время суток на центральных улицах населенных пунктов или на местных базарах. Все эти изуродованные войной инвалиды просили милостыню у людей, чаще всего безмолвно проходивших мимо.
Большинству прохожих нечего было подать несчастным людям, пострадавшим от мин, так как они сами часто голодали. Почти все население Анголы бедствовало после ухода португальцев и в результате разразившейся в стране многолетней гражданской войны. Впроголодь жили все: горожане и сельские жители. Нищета одинаково смотрела своими пустыми глазами из городских домов и деревенских кимб (хижин). Во многих квартирах вместо дверей болтались куски грязной и изношенной материи, а холодильников и плит не было почти ни у кого.
Самой большой ценностью в таких жилищах считались продукты, которые появлялись там после получения семьей гуманитарной помощи или армейских пайков, если хозяин дома был военнослужащим. Бедное африканское государство, находившееся долгие годы в состоянии братоубийственной войны, было неспособно обеспечивать своих граждан продовольствием. В основном жители страны выживали благодаря заботе о них международных гуманитарных организаций.
От войны страдали не только люди, но и животные, наравне с первыми переносившие тяготы и лишения тех лет. Лучшие друзья человека – собаки – с оторванными конечностями или прошитыми пулями ушами не были редкостью на городских подворьях или в местах скопления местных жителей. Эти существа, всегда преданные людям, были настолько истощены, что, будь там студенты-медики, они смогли бы изучать анатомию по этим полуголодным псам. Размер и количество их ребер просматривались лучше, чем лица людей на черно-белом экране телевизора. Собаки были зеркалом, отражением той нищеты, которая здесь царила. От бессилия или от жары, а может быть, от того и другого голодные животные были очень мирными и только тенью бродили среди толп людей, которые совсем не обращали на них внимания.
