Виталий Гадиятов
Таёжный перегон
Глава 2
«Дикари» в загоне
Так и не дождавшись обеда, геологи попили чай и пошли смотреть лошадей. Поднимая клубы пыли, табун «дикарей» метался по загону. Дух свободы гнал одичавших за зиму животных вперед, заставляя искать выход из плена. На родных просторах лошади познали радость приволья и запомнили вкус сочной травы, а сейчас их загнали в клетку с пятачком вытоптанной до пыли земли.
«Только бы быстрее очутиться на воле, только бы поскорее вырваться из этой загородки. Быстрее, быстрее, быстрее…» – чудилось в топоте десятков сильных ног.
– Вот это сила! Носятся, как шальные, – восторгался Антон, завороженный необычным зрелищем. – Настоящие дикари! Не хуже мустангов из прерий Северной Америки. Посмотрите, их даже не сосчитать. Вот это мощь…
Его голос потонул в налетевшем вихре. Увидев приближавшихся людей, лошади заметались еще сильней и неудержимым ураганом понеслись вперед. Пыль плотным серым облаком повисла над загоном, закрыв солнце. При малейшем передвижении животных серое облако сносило в сторону шедших ребят, накрывая плотным покрывалом.
– Смотрите, смотрите, один вырвался! Вон с той стороны городьбы бегает, – показывая на лес, закричал Стас. – Вот он снова рванул.
Какой-то рыжий конь быстро носился вдоль загородки. Как одержимый, он неистово рвался в загон и, не найдя прохода в изгороди, останавливался. Конь бился грудью в разделявшую преграду, пытаясь раздвинуть крепкие жерди, но они не поддавались. От отчаяния он неистово ржал. Дикие вопли отчаяния тут же подхватывали в табуне, и от этого казалось, что в загоне сотни взбесившихся дикарей.
– Он не вырвался, – пояснил Костя, шедший рядом со Стасом. – Это жеребец, мы его сами туда не пустили. Все лошади ходили в одном табуне, теперь ваших забрали, а его оставили – вот он и бесится. Никак успокоиться не может. За нами увязался. Тут у него есть один друг – Серым мы его называем. Он с ним два лета у таких же, как вы, геологов в одной связке ходил, привык. Когда гнали вам лошадей, всю дорогу его отгоняли, а он бежит за нами, как собака. Хотели поймать, черта с два – не дается… А когда лошадей стали в загон заводить, всё норовил туда проскочить. Наглый, скотина. Ничего не понимает. В этот момент он может растоптать любого…
– Во-о-о, интересно! – воскликнул Антон, увидев в этом невиданную привязанность. – Другие не идут, а этот жеребец сам туда рвется. Можно подумать, что ненормальный. Бывает же такое!..
– Вот, видишь, дружба какая! – Костя показал большой палец и улыбнулся. – Даже в неволю согласен идти. Это, конечно, хорошо, да только со своей дружбой он мешает нам работать – всех лошадей баламутит. Позже мы уведем его в табун, а сейчас пусть маленько побегает. Может, потратит дурную силу и успокоится.
Можно было возмутиться жестокостью коневодов, не жалеющих своих лошадей, однако все, кроме Антона, промолчали, приняв это, как должное.
– Зачем уводить, зачем всех мучить? Давай запускай его в загон, а вместо него забирай любого другого. Сам говоришь, что он ходил в одной связке с каким-то Серым. Ну и пусть с ним остаётся. Чего мудрить!
Костя на ходу повернулся к Антону, но неожиданно запнулся и чуть не упал. Пробежав по инерции несколько шагов, едва удержался на ногах.
– Нет, так нельзя. Это же жеребец, я тебе говорю. Он не даст вам работать, жизни от него не будет, всех лошадей разгонит. Сейчас он в силе и страшно злой. Вообще его надо бояться, а не звать к себе. Чего его жалеть…
Сгоряча он заругался. Мол, если не знаете, нечего городить чепуху.
– Но раньше-то он ходил.
– Ходил! Ну и что из этого. Тогда он был совсем молодым, да и то, скажу я тебе, геологи с ним так натерпелись, что мало им не показалось. Нет, его нельзя с собой брать, это я вам точно говорю.
– Тогда не мучайте, побыстрее угоните. А то ты меришь все на свой аршин.
Подойдя к загону, ребята остановились. Изгородь была сколочена из длинных, струганных топором лиственничных жердей, лежавших на толстых столбах, основательно вкопанных в землю. С одной стороны городьба тянулась вдоль леса, на краю которого разросся кустарник карликовой березки и розовыми цветами густо цвел шиповник. С другой – изгородь выходила на широкий алас, как коневоды называли поляну. На аласе, затерявшемся среди нарядных лиственниц, словно лесное озеро, молодая трава вытянулась почти по колено. Среди этой изумрудной зелени загон с его вытоптанной до пыли землей казался незаживающей язвой, поразившей здоровое тело. Пытаясь пробиться, там росли редкие хилые травинки.
Костя сдвинул в сторону две верхние жерди, перешагнул через нижнюю и попал внутрь. Здесь был вход, который от самой изгороди можно было отличить, только хорошо присмотревшись.
– Заходите, не бойтесь! – обернулся он и, махнув рукой, показал на открытый проход.
Кони табуном сбились в дальнем углу и затихли. Двенадцать разномастных лошадей, вздрагивая всем телом, жались друг к другу. Когда подошли к ним вплотную, послышалось частое тяжелое дыхание и храп.
«Боятся, – подумал Антон, – за зиму совсем отвыкли от людей. Да еще этот жеребец задал им взбучку. Выглядят, как настоящие дикари. Ох, нелегко их будет приучить!»
– Вот ваши лошадки, – подойдя к какой-то крупной лошади, сказал Костя. – Вообще вам повезло: все кони хорошие – многие уже ходили с геологами. Есть даже два верховых, а один больше года возил нашего бригадира.
Однако по их виду, по тому, как шарахались в сторону, трудно было сказать, что они ходили под седлом и даже близко видели людей.
– Видите, как отъелись, прямо лоснятся, – будто на рынке, коневод расхваливал свой товар. – Отдохнули за зиму! Теперь будут хорошо работать. Только сразу не напрягайте их сильно и много не грузите, пусть маленько привыкнут. – Неожиданно он повернулся к Антону и, будто вспомнив что-то важное, спросил: – А живых лошадей-то все видели? А то, может, вы даже не знаете, что это за звери и с чем их едят?
Тот спокойно выдержал его взгляд, понимая, что Костя бросил камень в его огород, и, собравшись, с достоинством ответил:
– Не впервой. Я работал и не с такими дикарями.
Антон не покривил душой: за его спиной был один короткий перегон, во время которого он успел узнать нравы необузданных лошадок.
– Ну и хорошо, – с заметным облегчением сказал коневод. – А то один год наших коней брала какая-то колымская экспедиция, сейчас точно не помню, кто такие, кажется, топографы. Так они даже не знали, с какой стороны к ним подойти. Просили наших коневодов, чтобы пошли с ними каюрами, да председатель не отпустил – работы было шибко много. Помнишь, Август, тех ребят?
Тот кивнул в ответ и, подумав, добавил:
– Кажись, года три назад они приезжали, а может даже четыре. Но это неважно. Магаданцы это были. Хорошие ребята. А сколько снаряжения у них было! Просто немерено. Даже что-то нам перепало. Вот здесь под самой городьбой они стояли, – он показал на лес, окружавший поляну. – Я тогда с огонёром[1] пригонял им лошадей, а ты позже приехал, когда все стояли в загоне…
– А как же они справились, раз ничего не умели? – перебил его Стас, с нетерпением поглядывая на Августа.
Увидав необузданных лошадей, он не на шутку испугался и теперь ловил себя на мысли, как же он будет с ними ладить. Коневод усмехнулся, в глазах блеснули озорные огоньки. Ещё при первой встрече он понял, что этот парень ничего не смыслит не только в лошадях, а такой же он и в жизни. Про себя он удивился, что этот «зелёный» пацан пойдёт на перегон.
– Да было дело, неделю продержали в загоне, все пытались с ними поладить, так сказать, найти общий язык, а те – ни в какую. Ведь они, как и ваши, только из табуна. К ним нужен особый подход, а топографы не то что с лошадьми не работали, а, похоже, никогда их даже не видели. Вот тебе и результат! В конце концов, они нашли выход из положения: как скормили весь овес, подогнали машину – и всех туда. А вот осенью, помню, они уже сами их пригнали. Видать, за лето поладили со своими конями. Вон, кстати, Атара с ними ходил, – Август показал на рыжую лошадь со светлым пятном на лбу, возле которой крутился Костя. – Этого старика каждый год кто-нибудь берёт. За это ему надо дать медаль, а он до сих пор ничего, кроме работы, не видел. В прямом смысле этого слова – пашет как сивый мерин. Тут, наверное, и мест-то таких уже не осталось, где бы Атара не побыл. Верховой! – У коневода это прозвучало так уважительно, как будто он говорил о заслуженном человеке, рядом с которым работал всю жизнь. – Отпусти узду – сам пойдет и, главное, приведет туда, куда тебе надо. Умный, как человек, вот только не говорит.
– А что это за имя? – с ехидством спросил Стас, решив, что тот привирает. – Какое-то больно странное, я такого никогда не слышал. Отара, я знаю, это что-то вроде небольшого табуна овец, а вот Атара – непонятно. Тем более с ударением на последнем слоге.
Улыбаясь, Август схватился за голову:
– Я не знаю, кто его так назвал, а вообще «ат» по-якутски – лошадь. Значит, можешь считать, что это хорошая лошадь.
Атара повернул голову и посмотрел на ребят. На морду, заросшую длинной шерстью, клоками свисала густая серая челка, которая когда-то была ровно пострижена, а теперь почти закрывала глаза.
«Хорош, ничего не скажешь! – про себя отметил Антон, слышавший разъяснение Августа. – Видно, старый, как мамонт. Даже спина прогнулась, наверно, и зубов уже не осталось. Тоже мне, хорошая лошадь! Как бы не подох на перегоне, а то потом хлопот не оберешься. Надо обязательно сказать Дубовику».
Лошади стояли, тяжело дыша, но теперь они уже не храпели как прежде. Какого-то бурого коня с белым пятном на груди, стоявшего рядом с Атарой, сильно сдавили. Он дергал головой, пытаясь отодвинуть обидчика, но тот, не обращая на него внимания, спокойно посматривал по сторонам. Так и не сумев вырваться, конь куснул соседа за холку.
– Это Элэмэс. Не понравилось ему такое обращение, – переступив с ноги на ногу, сказал подошедший Костя. – Элэмэс – по-нашему значит «пестрый». Характер свой показал. Вон, мужики, посмотрите, – кивнул он на городьбу, к которой прижимались лошади, стоявшие дальше, – тот самый Серый, о котором я вам говорил. Его сейчас, правда, плохо стало видно – молодой загородил. Да вон он, серой масти, – видя, что Антон не понял, о ком он говорит, снова показал Костя. – Их тут трое похожих. Ну, я вижу, ты усек. А этот самый рыжий, который его закрыл и сильнее всех трясется от страха, никогда еще не работал, и имени у него нет. Его нужно учить. Я думаю, из него хороший конь получится, видите, какой он крупный и сильный. Таких у нас немного, в основном все низкорослые. Когда поймаем, рассмотрите поближе. Но с ним надо обходиться очень осторожно – шибко брыкается. Это у него, наверно, от отца. Как теперь говорят, заложено на генетическом уровне.
Стас, ловивший каждое слово коневодов, очень удивился:
– Что, вы знаете всех лошадей или на ходу придумываете?
В ответ Костя только улыбнулся, а потом стал называть по именам. В эту минуту Стас вдруг подумал, что коневоды настоящие профессионалы, постигшие все тонкости своей работы, а он, городской житель, о селе ничего не знает. В душе даже порадовался, что вырвался из привычного круга общения. Не попади он сюда, не увидел бы другую – совсем незнакомую ему жизнь, которой жили эти ребята.
– Вот Шестёрка, Маган, Булат, Сокол, – показывал коневод, попутно рассказывая о каждой, – а это Тойон. О нем особый разговор.
С такой мощью, силой и красотой, которая была у лошадей, Роман тоже встретился впервые, поэтому, кроме восхищения, на ум ничего не приходило. Слушая разговор ребят, он тихо стоял в стороне, но после Костиных слов не выдержал:
– И как только вы их отличаете? Для меня они все на одну морду, а тем более сейчас, когда они так скучились. Если честно, у некоторых я и морды-то не вижу.
Коневоды переглянулись и, ничего не ответив, засмеялись. Переговариваясь по-якутски, они с сожалением смотрели на своих подопечных, которых передавали в ненадежные руки. Теперь от этих молодых ребят зависело, увидят ли лошадей осенью, когда их должны будут пригнать назад.
– Скоро и вы будете всех знать не хуже Кости и Августа, – сказал Антон, понявший, что от увиденного ребята еще не пришли в себя. – Когда целыми днями с ними занимаешься, не захочешь – запомнишь. Это на первый взгляд они, как близнецы-братья, похожи друг на друга, а присмотришься – ничего общего. В прошлом году я так же, как вы, сначала их путал, а потом даже знал, кто чем дышит. Кони, как люди, все со своим характером: один покладистый, другой упрямый, а третий ленивый. Хорошо бы их сразу понять, вот только как разобраться? По-моему, в этом главная проблема. А когда поймешь, лошадиную энергию можно направить на пользу общему делу.
Такие мысли стали одолевать Антона после первого знакомства с лошадьми, когда его, молодого специалиста, первый раз отправили помогать перегонять лошадей к месту полевых работ.
«Может, я сгустил краски, но в целом все правильно. Надо, чтобы мужиков это взяло за сердце, тогда быстрее разберутся что к чему».
– Ну что, Антон, как лошадки? – видя, что тот задумался, спросил Костя. – Нравятся? Для вас мы подобрали самых лучших. Откровенно говоря, ваш начальник всех достал.
В душе Антон улыбнулся, подумав, сколько сил приложил Дубовик, чтобы получить этих «самых лучших» лошадей.
– Да с виду вроде все нормальные, – глядя Косте в глаза, сказал он удовлетворенно, – только сильно дикие. А вот старик мне совсем не приглянулся, забыл, как его звать. Какой-то он весь доходной, больно изработанный. Боюсь, как бы не сдох по дороге. Его надо заменить.
«Под шумок он хочет нам подсунуть неликвид. Небось думает, что эти городские олухи ничего не поймут, а тем более сейчас, когда пребывают на седьмом небе от счастья. Нет, дорогой, мы не лыком шиты. Это магаданцам ты мог втирать очки – этот номер у тебя не пройдет».
Вдали от человеческого жилья больных животных надо как-то лечить, а если ты не ветеринар, могут возникнуть проблемы. В итоге пострадают все.
– Что ты, что ты, – замахал руками Костя, – Атара еще нас с тобой переживет, это очень хороший и сильный конь. Я думаю, твой начальник будет доволен.
– Как знать. У Дубовика на всё своё мнение. Его на мякине не проведёшь.
Глава 3
Геолог Дубовик
Всю долгую зиму красный столбик термометра будто остановился возле отметки минус пятьдесят, и город потонул в густом морозном тумане. Сквозь молочную пелену еле пробивался белый диск солнца, низко повисшего над горизонтом. Косые лучи едва касались промерзшей земли и, не согрев, затухали в сумерках короткого зимнего дня. Старожилы говорили, что раньше было теплей и морозы переносились легче, однако местная газета этого не подтверждала. Казалось, жгучим морозам не будет конца, но незаметно потеплело, туманы растянуло. По утрам небо еще закрывала легкая морозная дымка, но через нее уже просвечивало оранжевое солнце. Первыми дыхание весны почувствовали городские воробьи. Радуясь новому дню и приближению долгожданного тепла, они громко галдели, будто хотели перекричать друг друга.
В это время в экспедиции начиналась обычная суета: на полевые работы собирались геофизики. Им не нужны были ни коренные обнажения, радовавшие геологов-съемщиков и стратиграфов, ни многочисленные пробы – их заменяли приборы, которые чувствовали то, чего никто не мог увидеть глазами. После отъезда геофизиков в коридорах экспедиции ненадолго становилось свободней и тише. А когда лучи весеннего солнца пригревали все ласковей и возле универмага, как первые грачи, прилетевшие с юга, появлялись не по сезону загорелые дяди с ранними цветами, экспедицию начинало трясти. В это время она напоминала потревоженный муравейник. Это весна звала геологов в поля.
В течение рабочего дня все пути геологов пересекались в дальнем закутке на лестничной клетке. Здесь собирались на нескончаемые перекуры, бегали и суетились, попутно решая вопросы со снаряжением и рабочими, утрясали с геологическим заданием и транспортом. А когда разговоры достигали наивысшего накала и дым от выкуренных сигарет, висевший сизым облаком, медленно растекался по всему коридору, проникая в рабочие кабинеты, выскакивал кто-нибудь из женской половины и, пытаясь перекричать говоривших, просил немедленно прекратить безобразие. Ненадолго устанавливалась тишина, но через короткое время появлялись те же лица. Больше всего говорили о полевых буднях и предстоящей работе. Кто-то с юмором рассказывал о толстом, как бревно, таймене, которого удалось вытащить на берег какого-то неведомого притока горной реки. А кто-то делился своим богатым опытом работы со студентами-практикантами…
В этом котле постоянно «варился» Александр Дубовик – высокий, по-спортивному подтянутый, крепко сложенный молодой мужчина лет тридцати – тридцати пяти. В чертах его лица угадывалась неординарность, упрямство и решительность, а нос горбинкой придавал его внешности мужественный облик. В последние годы он рано выезжал в поле, поэтому забот, не дававших жить спокойно, хватило бы на многих.
На долю Дубовика ежегодно выпадал перегон лошадей к месту полевых работ геологоразведочной партии. Работа с одичавшими за зиму животными, каких обычно получали геологи, требовала особой сноровки. Этого не преподавали ни в университете, ни в каком-то другом учебном заведении, поэтому до всего приходилось доходить самому. Дубовик был неплохим психологом и дипломатом, благодаря чему находил «ключик» как к рядовому коневоду, так и к заслуженному председателю совхоза или всеми уважаемому зоотехнику. Без этого можно было потерять драгоценное время и вместо сильных коней получить дохлых кляч, которые упадут по дороге или не смогут работать в поле. Взятых животных надо было приручить и подчинить своей воле. В каждом из них была спрятана огромная сила, которая, как взведенная пружина, только ждала момента, чтобы вырваться наружу. Дикари всячески сопротивлялись, не желая уступать ни в чем. Приходилось ломать их характер, привычки – заставлять делать то, чего они не хотели.
«Скоро нужно вылетать, а у меня еще ничего не готово, – думал он, рассеянно слушая рано ссутулившегося молодого человека в массивных роговых очках, – и главное, нет ни одного рабочего. Впрочем, откуда им взяться? Сами же они не придут, их надо где-то найти. На студентов пока рассчитывать не приходится: у них сессия еще даже не начиналась. А вообще для перегона подойдет не каждый: тут нужны крепкие ребята. К сожалению, студент сейчас пошёл не тот, в основном, конечно, слабачки. Да это и понятно: живут с родителями в благоустроенных квартирах или в таких же общежитиях, где ничего не нужно делать. Порой дома не найдёшь даже молотка, а уж про пилу или топор можно не спрашивать. Но самое неприятное, многие не занимаются спортом. Значит, к трудностям не подготовлены. Как их брать в поле?! Вообще и таких нет, правда, на примете был один неплохой парень. Ходил однажды в поле. Хотел приехать, но как узнал, что нужно снова гнать лошадей, написал “не могу”. Хорош гусь!.. Ему проезд оплати, робу выдай, а он здесь будет прохлаждаться: на перегон, видите ли, не хочет идти. Да в таком случае лучше взять прошлогодних бичей или под магазином найти новых. Они будут работать не хуже гастролёра. Только их надо вовремя вытащить из города. Но когда новых-то искать – времени в обрез. Совсем некстати еще досрочный отчет шефа: ни раньше, ни позже, а именно сейчас, когда нужно готовиться к полю. На перекур выходишь, волком смотрит, как будто я у него что-то украл, а про подготовку к перегону даже слушать не хочет. “Я, – говорит, – знаю, у тебя с прошлого года всё готово. За три дня соберешься”. Попробуй соберись. Был бы помощник, тогда другое дело. Но где его взять? Раз у шефа отчёт, значит, все пашут на него, никого он не даст…»
Дружный смех вернул Дубовика в действительность.
– … Потом мы у него еле отобрали. Всю шкуру испортил. Отогнали, а этот паршивец жалобно скулит, прямо за душу берет. Подошел я к нему, смотрю, весь нос кровоточит.
«Опять он свои байки рассказывает. Тут Мишка мастак! Это у него хорошо получается, – крепко затянувшись сигаретой, подумал Дубовик. – Вон как слушают! Даже рты пооткрывали. По-моему, он и в нормальное поле никогда не ходил – все больше по разведочным посёлкам отирается. В производственной документации и в кернохранилищах фактуру собирает. Видите ли, у него такая тема: чтобы написать отчет, надо перелопатить керн по старым скважинам и заново опробовать. Можно подумать, что геологи не проанализировали его раньше. Зачем-то, понимаешь ли, пробурили скважины на сотни метров в глубину, а керн не изучили. Но так же не бывает! С Мишкиной работой справился бы и техник. Ну что это за поле для геолога! А вот попахал бы он, как я, тогда бы пел другие песни. Тоже мне фон-барон!»
– Веревка в первый раз была гнилая, – на мгновение дошло до сознания Александра, – вот он и ушёл за нами.
«Кстати, Мишка напомнил: где-то нужно копытить возовую верёвку. На складе ни метра. Начальник отдела снабжения смеется. Говорит: “Мы живем в век атома, давно космос покорили, а вы, как наши предки, всё с лошадьми не можете расстаться. Да на черта они вам! На них скоро и сбруи-то не будет”. Ему поддакивает Васька, теперь он Василием Филипычем стал. Как же иначе: человек при должности. Таких у нас уважают, вдруг чем-нибудь облагодетельствует, поспособствует, чтобы отписали ящик тушенки или что-нибудь такого, чего не купишь в магазине. Однако с Васькой это не прокатит – он еще тот хмырь, думает только о себе. Правда, после того, как сессию завалил, спустился на землю, урок пошёл на пользу. Но всё равно дерьмо из него просто прёт. Говорит, когда упряжь начнем шить сами, вспомним о нем. Мужик от скромности не умрёт, как будто снаряжение получает только для нас одних. Ну уж нет, о тебе мы вспомним, и даже раньше, чем ты думаешь. На складе нет веревки, и никто даже не обещает. Петруха, как начальник отдела снабжения, всё списывает на фонды. Говорит: “У меня нет фондов, поэтому сделать ничего не могу. Если нужно, ищи сам”. Вот это подход! А потом в акте готовности к полевым работам напишет, что из-за отсутствия возовой веревки отряд к выезду не готов. Случись что в поле, с него взятки гладки. Ничего не скажешь, со всех сторон себя прикрыл. – Дубовик про себя выругался и крепко затянулся. Подумал о том, что после работы надо забежать в магазин за хлебом, но тревожные мысли не покидали. – Логика у всех снабженцев одинаковая: тебе надо, ты и ищи. А где искать-то? На ум ничего не идет. В магазинах возовую верёвку не продают, на ведомственных складах пусто, на месте перегона также не достать – свои геологи тоже работают с лошадьми. Что делать? Остатков прошлогодней едва хватит на пару связок. Это же не бельевая веревка, которая лежит в хозяйственном магазине. Да и надо немало: тут только на один перегон пойдет килограммов десять – пятнадцать, а ещё работать все лето. Нет, искать надо здесь, а то можно сорвать перегон и подвести всю партию. Попробую пройтись по старым каналам – может, помогут. Не помешал бы и капроновый фал. Для недоуздков лучше не придумаешь…»
– …Просыпаюсь я утром от жуткого воя над ухом, – услышал Дубовик рассказчика. – Ну, думаю, для полного счастья нам только волков не хватает. Стал будить Ивана – он ближе всех ко мне лежал. Толкаю изо всех сил – ничего он не слышит. Промычал что-то невразумительное и отвернулся. Мол, не мешай мне спать. Ничего не скажешь, крепко спит Ваня – хоть за ноги вытаскивай, не проснется.
Улыбаясь, геологи повернулись к полному, расплывшемуся в добродушной улыбке парню, стоявшему рядом.
– Не вылезая из спальника, тихонько взял я свой карабин, – продолжал Михаил. – Он всегда со мной рядом под стенкой палатки, и думаю, сейчас я тебе покажу, как пугать спящих людей. Будешь знать наших.
Дубовик прислушался и теперь не пропускал ни слова.
– Обычно карабин я оставляю заряженным, но всегда ставлю на предохранитель. А в тот раз, как пришли из маршрута, патрон из патронника вытащил, курок спустил, а на предохранитель не поставил. Пусть, думаю, пружина отдохнет, а то в последнее время от осечек замучился. За палаткой вой неожиданно прекратился, наступила жуткая тишина. Только слышу, как сердце у меня стучит, и, так громко, что мне кажется – готово выскочить из груди. Аж в ушах отдает и в висках колотит. Стал я потихоньку взводить затвор. Ну, думаю, как патрон в патронник загоню, выстрелю прямо через палатку. Покажу этому хищнику, как нападать на геологов. Тут промазать просто невозможно – через светлую стенку я даже вижу очертания волка. Он стоит рядом и прислушивается, видно, чувствует свой конец. Нас отделяют считанные сантиметры. Осторожно досылаю патрон в патронник… – Михаил замолчал и, набрав полную грудь воздуха, резко выдохнул. – При этом затвор чуть-чуть все-таки лязгнул. У меня мурашки пробежали по коже. Ну, думаю, все, сейчас убежит. И что вы думаете? Почти сразу по ушам резанул протяжный визг. Да какой-то знакомый и совсем не волчий. А мой палец уже лежит на курке, я его почти отжал, осталось только спустить. И в этот момент меня как будто кто-то остановил, не дал взять греха на свою душу. Я не выстрелил. Присмотрелся, вижу – никакой это не волк, а собака. Прыгает, места себе не находит. Спронья я сообразить не могу, думаю, откуда ей тут взяться: ведь до ближайшего посёлка не меньше двадцати километров. Потом меня словно озарило: так это же наш Барсик. Позвал, а он как завизжит, и, вижу, тыкается мордой в застёгнутую дверь палатки. Следом лапами стал скрести брезент.
«Молодец, Мишка, – приходя в себя, подумал Дубовик, – не запаниковал, а ведь мог бы своего пса подстрелить. Ну и нервы у мужика! А с виду вроде дёрганый, как будто от всех отбивается. Видно, сильно достают, мужик он вообще-то толковый».
Этого парня Александр недолюбливал, считал везунчиком. По жизни все ему доставалось легко и незаслуженно везло. Теперь он посмотрел на Михаила другими глазами и словно увидел впервые. Не дожидаясь очередного рассказчика, Дубовик пошёл в сторону своего кабинета. Как многие люди высокого роста, он ходил пружинистыми шагами, по-армейски размахивая руками и припрыгивая на ходу.
«Начну, как всегда, со списка, потом составлю заявку на получение нового снаряжения и инвентаря…»
В конце дня длинный список, написанный размашистым почерком, лежал на столе. Первым номером там значились полевые рабочие.
