bannerbannerbanner
Вступление к «Физиологии Петербурга»

В. Г. Белинский
Вступление к «Физиологии Петербурга»

Полная версия

Русскую литературу часто упрекают за равнодушие к предметам отечественным. Это обвинение и справедливо и несправедливо. В самом деле, с одной стороны, много ли у нас книг, из которых можно было бы не только изучать, но и просто знакомиться с многочисленными сторонами русского быта, русского общества? Скажем более: где у нас эти книги? Их нет. Русская литература представляет едва ли не более материалов для изучения исторического и нравственного быта чужих стран, нежели России. Мы разумеем здесь произведения беллетрические, то, что составляет так называемую легкую литературу, которой назначение состоит в том, чтоб занимать досуги большинства читающей публики и удовлетворять его потребности. Произведения художественные, творения строгого искусства мы не причисляем к легкой литературе, а потому, говоря о бедности нашей литературы по части книг, которые знакомили бы русских с их собственным бытом, мы не имеем в виду тех поэтических созданий, которыми по справедливости всегда может гордиться русская литература и в которых отражается русское общество, каковы, например: комедии Фонвизина, «Горе от ума» Грибоедова, некоторые из стихотворных произведений Пушкина («Граф Нулин», «Евгений Онегин», «Домик в Коломне», «Родословная моего героя»), несколько его же повестей и рассказов в прозе («Пиковая дама», «Капитанская дочка», «Дубровский», «Летопись села Горохина»{1}), комедии, повести и роман («Мертвые души») Гоголя, «Герой нашего времени» Лермонтова и, наконец, еще несколько произведений других более или менее замечательных талантов. Если бы таких сочинений было и гораздо меньше, нежели сколько можно было бы желать их, – все-таки нельзя жаловаться на их малочисленность, потому что явление великих талантов не зависит от воли или желания людей. Но выбор предметов, которым посвящают перо свое обыкновенные (и по тому самому и более многочисленные) таланты, может подвергаться упреку или неодобрению. И вот с какой точки зрения литература наша вообще навлекает на себя сильные упреки со стороны публики. В самом деле, у нас довольно романов исторических, которые хотят знакомить публику с прошедшим бытом России, в разные эпохи ее существования; довольно романов сатирических, нравоописательных, которые хотят знакомить ее с нравами современного общества; еще более у нас повестей в этом роде и целые томы нравоописательных, нравственно-сатирических и всяких юмористических статеек. Но от этого нам нисколько не легче. В исторических романах мы не находим ничего, кроме исторических имен, и всего менее находим мы в них чего-нибудь похожего на древнюю Русь. Это просто-напросто ученические эскизы с романов Вальтера Скотта, эскизы, в которых историческая истина принесена в жертву несвойственному русской действительности романтизму. Сверх того, видно еще, что авторы изучили эпоху, которую брались изображать в своих романах, из «Истории государства российского» Карамзина, заглядывая в нее за несколько дней перед тем, как садились за свою работу. Не лучше этих так называемых «исторических» романов и так называемые нравоописательные романы: не знаем, что в них есть, но знаем, что в них нет нравов русского общества и что все, о чем в них рассказывается, так же легко могло случиться, или – все равно – так же легко могло не случиться в Китае, в Абиссинии, под водою и на облаках, как и в России. В них нет ни сатиры, ни нравов, потому что нет взгляда на вещи, нет идеи, нет знания русского общества, а есть только мелочный сатиризм, школьное критиканство, устремленное не на дикие понятия, не на ревущие противоречия между европейскою внешностию и азиатскою сущностию, а на прически a la moujik[1], на очки, на лорнеты, на усы, эспаньйолки, бороды и тому подобные невинные принадлежности моды. В них фигурируют и рисуются герои добродетели и герои злодейства, которых имена напоминают собою пословицу: по шерсти собаке и кличка, и которые заранее дают знать читателю, с кем предстоит ему иметь дело; но в них нет людей, нет характеров, которые, в своей простоте и действительности, иногда бывают гораздо лучше всевозможных бумажных героев добродетелей, а иногда, от доброты сердца и без всякой злобы, делают больше зла, чем все на свете неестественные изверги порока.{2} Таковы же и нравоописательные повести. Что касается до нравоописательных и нравственно-сатирических очерков и юмористических статеек, – это просто риторические распространения на какую-нибудь нравственную тему. При этой качественной бедности в числительном богатстве, у нас совсем нет беллетрических произведений, которые бы, в форме путешествий, поездок, очерков, рассказов, описаний, знакомили с различными частями беспредельной и разнообразной России, которая заключает в себе столько климатов, столько народов и племен, столько вер и обычаев и которой коренное русское народонаселение представляется такою огромною массою с таким множеством самых противоположных и разнообразных пластов и слоев, пестреющих бесчисленными оттенками. Если и были попытки на сочинения такого рода, – все они, от чувствительного «Путешествия в Малороссию» князя Шаликова до фразистой «Поездки в Ревель» Марлинского, могут считаться как бы несуществующими. А сколько материалов представляет собою для сочинений такого рода огромная Россия! Великороссия, Малороссия, Белоруссия, Новороссия, Финляндия, остзейские губернии, Крым, Кавказ, Сибирь – все это целые миры, оригинальные и по климату, и по природе, и по языкам и наречиям, и по нравам и обычаям, и, особенно, по смеси чисто русского элемента со множеством других элементов, из которых иные родственны, а иные совершенно чужды ему! Мало этого: сколькими оттенками пестреет сама Великороссия не только в климатическом, но и в общественном отношении! Северная полоса России резко отличается от средней, а средняя – от южной. Переезд из Архангельска в Астрахань, с Кавказа в Уральскую область, из Финляндии в Крым – все равно, что переезды из одного мира в другой. Москва и Петербург, Казань и Харьков, Архангельск и Одесса: какие резкие контрасты! Какая пища для ума наблюдательного, для пера юмористического! Во Франции обо всяком уголке ее, сколько-нибудь и в каком-нибудь отношении замечательном, не одна книга написана, а сочинения о Париже образуют собою большую отдельную литературу. Кому не известна «Книга ста одного», которая соединила в себе труды едва ли не всех – и великих, и средних, и малых – французских писателей и, будучи сборником множества статей в форме повестей, рассказов и юмористических очерков, по своему содержанию была посвящена изображению и характеристике Парижа. Недавно вышел великолепно изданный кипсек, текст которого, под названием: «Un ete a Paris», составлен Жюль Жаненом; и вот теперь выходит в Париже иллюстрированное издание «Le Diable a Paris», опять посвященное изображению того же самого Парижа. Трудно было бы перечесть все такие издания, беспрестанно выходящие во Франции. Издание «Les Francaises peints par eux-memes» посвящено изображению общественных нравов французов вообще.{3} А назад тому лет двадцать сколько являлось во Франции разных «Пустынников»: и парижских, и лондонских, и бог знает каких еще! Правда, и у нас, по примеру этих пустынников, жадно переводившихся на русский язык, появились Лужницкие старцы, Жители Галерной слободы и тому подобные пустынники,{4} но все эти господа ограничились журнальными статейками, в которых русский читатель всего менее мог найти для себя чего-нибудь русского, то есть такого, что бы знакомило его с русским обществом, а следовательно, и с самим собою. Впоследствии обстоятельство, подобное тому, которое было причиною появления в Париже «Книги ста одного», подало повод к появлению в Петербурге «Ста русских литераторов». Предприятие окончилось на втором томе и не успело показать публике и двадцати русских литераторов. Тщетно силилось оно воскреснуть в «Беседе русских литераторов»: тут постигла его еще более горестная участь. «Наши, списанные с натуры русскими», явившиеся вследствие «Les Francais peints par eux-memes», несмотря на некоторые неловкие ошибки, представили несколько статей более или менее удовлетворительных; но они появлялись медленно, а наконец и совсем исчезли, бог знает отчего…{5} Какая причина всех этих неуспехов? Причина не одна, их много, но главная из них – отсутствие верного взгляда на общество, которое все эти издания взялись изображать. Это тем удивительнее, что литераторы, принимавшие участие в этих изданиях, могли бы, кажется, найти для себя готовую и притом верную точку зрения на общество в произведениях тех немногих русских поэтов, которые умели постигнуть тайну русской действительности. Хотя это и странно, однако не подвержено никакому сомнению, что русская литература гениальными произведениями едва ли не гораздо богаче, чем произведениями обыкновенных талантов. Кто лучше может познакомить читателей с особенностями характера русских и малороссиян, если не Гоголь? Хотите ли, в особенности, изучить Петербург? – Читайте его «Невский проспект», «Записки сумасшедшего», «Нос», «Женитьбу», «Утро делового человека», «Отрывок» и, наконец, «Театральный разъезд». Вы найдете тут все лица, которых бог не создавал нигде за чертою Петербурга! Хотите ли изучить Москву, не в ее временных или случайных чертах, а в ее духе? – Читайте «Горе от ума». В «Мертвых душах» вы узнаёте русскую провинцию, как не узнать бы вам ее, прожив в ней безвыездно пятьдесят лет сряду. В «Онегине» вы изучите русское общество в одном из моментов его развития; в «Герое нашего времени» вы увидите то же самое общество, но уже в новом виде. Хотите ли узнать Кавказ, так, как будто бы он был вашею родиною, – читайте Пушкина и Лермонтова. Нельзя сказать, чтоб эти гениальные действователи стояли совершенно одиноко, но они не окружены огромною и блестящею свитою талантов, которые были бы посредниками между ими и публикою, усвоив себе их идеи и идя по проложенной ими дороге. Этих последних у нас слишком немного, хотя некоторые из них и действительно замечательны и силою и блеском; другие, и это менее сильные и блестящие, одолжены своим успехом тому, что, хорошо зная русскую действительность, умеют и верно понимать ее. К сожалению, этих последних еще менее, чем сильных и блестящих талантов. А между тем в них-то больше всего и нуждается наша литература, и оттого, что их у нас так мало, литературные предприятия так дурно поддерживаются и публике теперь стало совершенно нечего читать. Высокий талант, особенно гений, действует по вдохновению и прихотливо идет своею дорогою; его нельзя пригласить в сотрудничество по изданию книги, ему нельзя сказать: «Напишите нам статью, которой содержание касалось бы петербургской жизни, а то, что вы предлагаете для нашей книги, нейдет к ней, и нам этого не надо». Притом же слишком много нужно было бы гениев и великих талантов, чтоб публика никогда не нуждалась в литературных произведениях, удовлетворяющих насущную потребность ее ежедневных досугов. Иногда в целое столетие едва ли явится один гениальный писатель: неужели же из этого должно следовать, что иногда целое столетие общество должно быть совсем без литературы? Нет! Литература, в обширном значении этого слова, представляет собою целый живой мир, исполненный разнообразия и оттенков, подобно природе, произведения которой делятся на роды и виды, классы и отделы и от громадных размеров слона доходят до миниатюрных размеров колибри. Бедна литература, не блистающая именами гениальными; но не богата и литература, в которой всё – или произведения гениальные, или произведения бездарные и пошлые. Обыкновенные таланты необходимы для богатства литературы, и чем больше их, тем лучше для литературы. Но их-то – повторяем – у нас всего меньше, и оттого-то публике и нечего читать. Даже нельзя сказать, чтоб у нас уже слишком мало было обыкновенных талантов, хотя и действительно их не очень много; но беда в том, что обыкновенный талант или скоро переходит в бездарность, или вовсе не замечается даже в первую пору его деятельности, если он не подкрепляется умом, сведениями, образованием, более или менее оригинальным и верным взглядом на вещи… К сожалению, часто бывают даже очень замечательные таланты, из которых потому ровно ничего не выходит, что, кроме естественного таланта, в них ничего нельзя рассмотреть даже в микроскоп…

 
1См. примеч. 407 в т. III наст. изд.
1По-мужицки. – Ред.
2Родоначальником «нравоописательного» или «нравственно-сатирического» романа Белинский считал роман А. Измайлова «Евгений, или пагубные следствия дурного воспитания и сообщества» (1799–1801). Начиная с «Литературных мечтаний» Белинский настойчиво разоблачает претензии авторов подобных романов на «исправление» нравов. См., например, «О русской повести и повестях Гоголя» (1835), «Кузьма Петрович Мирошев» Загоскина (1842), «Мертвые души» Гоголя (1842), «Русская литература в 1843 году» (1844) и др. Последний отголосок этой борьбы мы находим в «Ответе «Москвитянину» (1847).
3«Книга Ста одного» («Paris ou le livre des Cent et un») выходила в Париже в 1832 году в нескольких томах. Иллюстрированный сборник очерков Жюля Жанена «Лето в Париже» («L'ete a Paris») вышел в 1844 году. Третья книга, названная Белинским, «Бес в Париже. Париж и парижане. Нравы и обычаи, характеры и портреты обитателей Парижа», Париж, 1845 («Le Diable a Paris. Paris et parisiens. Moeurs et coutumes, ca-racteres et portraits des habitants de Paris»). В этом издании были напечатаны очерки и статьи Ж. Санд, Фр. Сулье, Ш. Нодье, А. Карра и др. Последнее издание: «Французы, описанные ими самими» («Les Franchises peints par eux-memes»), выходило в нескольких томах в 1840–1842 гг. и содержало множество очерков, рисующих типы и нравы Парижа. Участвовали в нем Бальзак, Ж. Жанен, А. Карр и мн. др.
4Псевдонимом «Лужницкий старец» подписывался М. Т. Каченовский в «Вестнике Европы» 1820-х годов. Другой его псевдоним _ «Житель Бутырской слободы» (Белинский, очевидно, смешал его с псевдонимом О. М. Сомова «Житель Галерной гавани»).
5Первый том смирдинского издания «Сто русских литераторов» вышел в 1839 году; второй – в 1841 году. Третий том, оказавшийся и последним, вышел в 1845 году (см. примеч. 18 к III тому наст. изд.). «Наши, списанные с натуры русскими» (1841–1842) издавались А. П. Башуцким и прекратились на 14-м выпуске. Белинский внимательно следил за «Нашими» и напечатал в «Отечественных записках» ряд рецензий о них (см. Полн. собр. соч., т. XII, стр. 302–304, 329, 371, 372, т. VII, стр. 269, 393, 502).
Рейтинг@Mail.ru