Мальский и Лизанька.
ЛИЗАНЬКА. Ах!.. Вы здесь, Владимир Дмитриевич? Зачем вы ушли оттуда?.. Ведь Катенька там?..
МАЛЬСКИЙ. Знаю-с, и ей, кажется, очень весело от любезностей Платошеньки…
ЛИЗАНЬКА. А!.. ревность!.. (Грозя ему пальцем). Нехорошо так ревновать, monsieur Мальский…
МАЛЬСКИЙ. Я… очень рад…
ЛИЗАНЬКА. Чему?
МАЛЬСКИЙ. Счастливому случаю…
ЛИЗАНЬКА. Какому?
МАЛЬСКИЙ. Что… сошелся с вами… наедине…
ЛИЗАНЬКА. Но этим счастливым случаем вы пользовались каждый день… и только, кажется, в первый раз придали ему такую цену…
МАЛЬСКИЙ. Напрасно… вы так… думаете… я хотел…
ЛИЗАНЬКА. Без комплиментов, Владимир Дмитриевич, без комплиментов: мы с вами люди знакомые и уж, кажется, не со вчерашнего дня…
МАЛЬСКИЙ. Мне надо… я хотел… поговорить с нами…
ЛИЗАНЬКА. Очень рада, что могу исполнить ваше желание… Говорите…
МАЛЬСКИЙ. Вам известны мои отношения к вашей сестре…
ЛИЗАНЬКА. Конечно… я знаю их…
МАЛЬСКИЙ. Но мне не совсем ясны ее отношения ко мне…
ЛИЗАНЬКА. Бедненький! как встревожила вас ревность… но не бойтесь…
МАЛЬСКИЙ. Она… конечно… милая девушка… которой нельзя не любить… но она… так легко смотрит на самые важные вещи…
ЛИЗАНЬКА (про себя). Он сомневается в ее взаимности! Что мне сказать ему?.. (Вслух). Да… у нее такой характер… но сердце у нее любящее… и она способна к глубокому чувству…
МАЛЬСКИЙ. О, да… конечно… но… но…
ЛИЗАНЬКА (про себя). Как он ее любит!.. (Вслух). Я вас не понимаю… скажите яснее… (Смотря в окно). Ах, кто-то идет сюда!.. Никак дяденька!.. Уйдите, уйдите – он осердится, что мы … оставили гостей…
Те же и Горский.
ГОРСКИЙ (остановившись в дверях, говорит про себя). Так!.. Я чувствовал… вместе… Этот молодчик с своей смазливенькой рожицей хочет терзать меня… мучить… (Вслух). Володя, чай, не большого труда стоило бы тебе позаняться с гостьми-то… Конечно, это люди простые, неученые… но где ж нам для тебя взять ученых-то… С волками вой по-волчьи…
МАЛЬСКИЙ. Дяденька, вы не говорили мне этого назад тому четверть часа, как я сошелся с вами в этой же самой комнате…
ГОРСКИЙ. Сошелся!.. Да! – ты как-то необыкновенно счастлив на встречи… Вот мне так нет такого счастия… Я нарочно пошел в сад, чтобы поговорить с Лизанькой… а ты и не искал ее, а нашел… Поздравляю…
МАЛЬСКИЙ. Не с чем, дяденька; а впрочем – благодарю покорно!.. Я и сам хотел поговорить с Лизаветой Петровной… и был так счастлив…
ГОРСКИЙ. Счастлив!.. Да! ты в самом деле очень счастлив… уж и видно, что в сорочке родился…
МАЛЬСКИЙ. Я, дяденька, с некоторого времени что-то плохо понимаю вас… Ваш тон и манеры сделались так странны…
ГОРСКИЙ. Странны?.. Что ж дальше?..
МАЛЬСКИЙ. А дальше то, что мне надо быть дальше от вас, чтобы отстранить недоразумения, к которым я не подал никакого повода и которых я совсем не понимаю…
ЛИЗАНЬКА. Владимир Дмитриевич!.. что вы говорите?.. Бога ради!..
ГОРСКИЙ. Ха! ха! ха! Не беспокойся, моя милая, не упади в обморок напрасно… ведь я не выгоню его; а если тебе так трудно расстаться с ним, то (становится на колени) я на коленях буду просить его, чтоб он не лишал тебя счастия…
ЛИЗАНЬКА. О боже мой!.. (Упадает на стул и закрывает руками лицо).
МАЛЬСКИЙ. Дяденька, к чему комедии – дело может сделаться и проще. Вашу руку – и прощайте. Ежели вы почитаете себя вправе оскорблять меня без причины, то я нисколько не способен выносить ваших оскорблений, особенно, когда они отзываются на других… Посмотрите – Лизавета Петровна даже уж и не плачет: вы заставили ее истратить все слезы…
ГОРСКИЙ. Дьявол! и ты смеешь еще указывать на нее и упрекать меня в тиранстве… Да что я в самом деле – злодей ей, что ли? Нет, я знаю, за кого она терпит: ты, ты противен мне, отвратителен… Я ненавижу тебя!.. Да! будь ты прав… благороден… чист, но… прошу тебя – оставь меня… оставь нас…
МАЛЬСКИЙ. Но подумайте – что вы делаете?.. Что вы из себя теперь представляете?..
ГОРСКИЙ. Всё, что тебе угодно: пусть я подл, низок… тиран – всё, всё, что тебе угодно… только – окажи мне благодеяние, милость – избавь меня от себя…
ЛИЗАНЬКА. Боже мой! Боже мой!.. Вот до чего дошло!.. А! пора наконец!.. Владимир Дмитриевич, прошу вас оставить меня с дяденькою наедине… (Мальский уходит).
Те же, кроме Мальского.
(Молчание. Лизанька снова упадает на стул, ломая себе руки).
ГОРСКИЙ (падая перед ней на колени). Лизанька! друг мой! ангел!.. скажи – что мне с собою делать?.. Я не помню себя, не понимаю, что говорю… делаю… (Рыдая, целует ей руки). Прости меня! прости!.. Не думай, чтобы я не любил тебя, ненавидел… Боже мой! да я так люблю тебя, что если б ты захотела, – я с охотою позволил бы зарыть себя живого в землю!..
ЛИЗАНЬКА (вставая). Да, дяденька – точно, вы меня любите…
ГОРСКИЙ (радостно). Ты веришь этому?.. Не сомневаешься в моей любви?..
ЛИЗАНЬКА. К несчастию – слишком верю и нисколько не сомневаюсь…
ГОРСКИЙ. Как?.. Что ты хочешь этим сказать?..
ЛИЗАНЬКА. Вы всё еще не понимаете?..
ГОРСКИЙ. Но что же… понимать?..{39}
ЛИЗАНЬКА. Дяденька… вы влюблены в меня!.. (Убегает с воплем).
ГОРСКИЙ (один). А, вот оно что!.. Влюблен!.. Да – влюблен, влюблен!.. Ха! ха! ха! влюблен!.. Ах, кабы еще к этому и с ума сойти – то-то бы кстати было!.. Да зачем? – разве влюбиться… влюбиться на старости лет… в девочку… которую называл своею дочерью – разве это можно сделать в полном уме?.. А, так вот она – и болезнь и ипохондрия… вот она и ненависть к ней… к нему… К нему?.. За что ненависть?.. Стало быть, мой племянник… этот мальчик – соперник мне?.. А если соперник – стало быть, я должен ревновать его?.. Да – уж разумеется: что за любовь без ревности?.. Коли отличаться – так отличаться, чтоб быть вполне дураком… Не вызвать ли мне его на дуэль… Оно-таки ко мне пристало… Нет, уж лучше подслушать их разговор, объяснение… застать его на коленях перед нею да кинжалом его… Это лучше… параднее… (Указывая на зеркало). Это что там такое – дай посмотрю… Ба! да это я – что за молодец, чорт возьми!.. (Бьет себя по голове). Это что? – лысина… (Бьет себя по животу). А это? – толстое, пятидесятилетнее брюхо!.. Ну, чем не любовник, чем не жених!.. Всем взял!.. (Хватая себя за голову). А, глупая, старая голова! – растеряла ты свои волосы, а с ними и ум свой!.. (Молчание). Ну, нежный пастушок, ступай же к своей пастушке… нарви цветочков… сплети веночек… да смотри, чтобы больше было ландышей и незабудок… потом поднеси его, ставши на колени… со вздохом… словом – как водится… Ха! ха! ха!.. Боже, великий боже! – спаси и помилуй!.. (Упадает в кресла, закрывая руками лицо).
Иван и Хватова.
ИВАН. Да что и говорить, матушка Матрена Карповна, – тошно, на свет бы не глядел…
ХВАТОВА. Да что сказал Семен Андреич?
ИВАН. Да бог его знает – где нам знать – дело холопское – иной раз и слышишь, да ничего не разберешь… Проговаривала что-то Катерина Петровна Владимиру Дмитричу, да я плохо понял…
ХВАТОВА. А что ж она говорила ему? Что?
ИВАН. Да, вишь ты, болезни у барина нет никакой, а забота заела.
ХВАТОВА. Забота? – какая же забота?
ИВАН. Да бог весть. Я так мекаю, что всё не то – где этим лекарям знать – они только деньги берут.
ХВАТОВА. И будто ни слова не скажет?
ИВАН. Расслышал я раз – третьеводни-то, уж ночью – говорит: «На старости бог наказал» да еще: «Если б за кого замуж вышла»…
ХВАТОВА. Да про кого же – замуж-то?
ИВАН. А господь его знает! – должно быть про барышень.
ХВАТОВА. Да, Иван-голубчик, надо подумать – ведь девушки на возрасте – давно невесты.
ИВАН. Да уж я, матушка Матрена Карповна, денно и нощно бога молю. Что и говорить – давно пора. А барышни-т какие – сущие ангелы!..
ХВАТОВА. Да что ж, Иван, надо постараться, похлопотать…{40} Захоти только, а то и ты много можешь сделать… помоги только мне…
ИВАН. То есть, как же это, матушка Матрена Карповна?
ХВАТОВА. А уж я знаю как.{41} Послушай. Вот мой Платошенька уж подпоручик, служить ему в полку больше нечего – лучше пойти по штатской…{42}
ИВАН. А хорошо бы – барин знатный, столбовой дворянин, да еще и военный – собой молодец – умница – всем взял! Вот бы парочка-то с Лизаветой Петровной!
ХВАТОВА. Я уж тоже думала. Ведь она и старшая – а Катерина-то Петровна, кажется, метит за Владимира Дмитрича?
ИВАН. Кажись, что так – ведь вместе росли и сызмаленьку называли друг дружку женихом и невестой… А другое слово – бог их знает…
ХВАТОВА. А что? почему?
ИВАН. Да господь их ведает. Шутить шутят, а о свадьбе и не заикаются. Да вот что-то Машутка проговаривала – не то они поссорились – не то что-то, то есть, так не ладно…{43}
ХВАТОВА. Как же, Иван?
ИВАН. Да в том-то и беда, что в толк не взял…{44}
ХВАТОВА. Ну так вот то-то же, Иван; а ты теперь не зевай, коли желаешь им добра. Знаешь, как бог даст, сладим дельце да веселым пирком за свадебку – так и Николай-то Матвеич, небось, так развеселится, что и плясать на радости пойдет.
ИВАН (крестясь). Дай-то господи!{45} Ведь на руках бывало нашивал и сызмаленьку любил и сказать нельзя как!..
ХВАТОВА. Коли есть усердие – так не зевай только: всё, что услышишь, – тотчас мне, а я уж знаю, что делать… Да смотри – никому ни гу-гу, а то беда…{46} (Иван торопливо уходит с значительною миною и выразительным жестом).{47}
ХВАТОВА (одна).
Дело! он простоват, а больно любит их, только подожги его для господ… Теперь над подумать, как бы половчее – чтобы дело-то порешить прежде Алексея Степаныча, а коли не удастся – так хоть переехать ему дорогу… Он ведь богат, мог бы жениться на какой-нибудь и побогаче – так вот нет – хочет перебивать дорогу у бедных людей… заплати ему господи!.. Надо навострить Платошу-то, а то он – бог с ним – простоват – всё наткни да научи, а сам ни в чем не догадается…
Хватова и Катенька.
КАТЕНЬКА. Матрена Карповна, не видали вы Владимира Дмитриевича?
ХВАТОВА. Да он ушел с Платошенькой никак стрелять.
КАТЕНЬКА. А!.. я не знала…
ХВАТОВА (смотря в окно). Да вон и они – много ли-то настреляли?
Те же и Мальский с Хватовым.
ХВАТОВА. Ну, что? много набили?
ХВАТОВ. Ничего не убили, маменька. Я дал пуделя по утке, а Владимир Дмитрич и совсем не стреляли.
МАЛЬСКИЙ. Да – охота была не очень счастлива. Да мне и не хотелось – я пошел больше для Платона Васильевича.
ХВАТОВА. Платошенька, мне надо с тобою поговорить. Пойдем-ко. (Уходят).
Катенька и Мальский.
МАЛЬСКИЙ. Что дяденька?
КАТЕНЬКА. Всё то же – смотрит исподлобья и молчит
МАЛЬСКИЙ. А Лизавете Петровне лучше?
КАТЕНЬКА. Она хотела нынче выйти к столу… Вот и будь тут весела да беспечна! Видно, и мне пришлось, смотря на всех, ходить с траурным лицом. Ах, как скучно и грустно. Владимир Дмитриевич!..
МАЛЬСКИЙ. Мне самому не легче. К тому же я… расстаюсь с вами… Я только жду, чтоб дядюшка оправился… пришел в себя… и мог бы проститься со мною без сердца. по-родственному… А там и за границу…
КАТЕНЬКА. Хороши же вы, Владимир Дмитриевич, Бог наслал на нас горе, а вы тут-то и хотите нас оставить..
МАЛЬСКИЙ. Что ж делать, если мое присутствие не помогает горю, а только увеличивает его!.. А вам жаль будет меня, когда я уеду?
КАТЕНЬКА. Злой человек! вы еще можете спрашивать!.. (Утирает слезы).
МАЛЬСКИЙ (про себя). Она любит меня!.. это утешительно!.. Ну – разом всё кончить – что бы ни было!.. (Вслух) Катерина Петровна… я давно сбирался поговорить с вами о наших отношениях…
КАТЕНЬКА. Вот нашли время говорить об отношениях! Право, вы с ума сошли, если еще можете о них думать! Теперь это нимало не забавно и не смешно. (Вздыхая). Да! – теперь уж не до шуток! Ах, вон и Лизанька – и, кажется, веселее!
Те же и Лизанька.
КАТЕНЬКА. Тебе, Лизанька, кажется, лучше?
ЛИЗАНЬКА. Да, я теперь хорошо себя чувствую.
КАТЕНЬКА (целуя ее). Милая моя! как ты похудела, бедненькая! Не хочешь ли идти в сад – тебе бы это полезно…
ЛИЗАНЬКА. Я туда и шла было, да увидела там Матрену Карповну с ее Платошенькой и воротилась назад…
КАТЕНЬКА. Ведь этакая бессовестная – видит, что тут совсем не до нее – и как нарочно расположилась гостить у нас с своим дураком.
ЛИЗАНЬКА. Ну, бог с ними. Коли от зла нельзя отделаться – надо терпеть его. Ты видела нынче дяденьку?
КАТЕНЬКА. Видела. Он спокойнее, чем вчера и третьего дня, но зато еще мрачнее. Теперь и тебе бы, Лизанька, надо сходить к нему повидаться.
ЛИЗАНЬКА. Я хочу это сделать.
КАТЕНЬКА. А посмотри-ко, Лизанька, как хорош Владимир Дмитриевич: пока у нас всё шло еще сносно – он наш друг и родственник и мой обожатель, а как пошло всё хуже и хуже, так он и оставить нас хочет, говорит – еду. Неправда ли, хорош? О, бессовестный!
ЛИЗАНЬКА. Владимир Дмитриевич, и у вас достает духу так огорчать Катеньку… и всех нас?..
МАЛЬСКИЙ. Но… вы знаете… третьего дни… вы сами… видели… слышали…
ЛИЗАНЬКА. Да, что дяденька тогда немного погорячился… вышел из себя… и обошелся с вами немного грубо… но… любезный… Владимир Дмитриевич… вы сами знаете, что с некоторого времени с ним это не в первый раз случалось… просто вспышка… Я уверена, что он уже раскаивается и что больше этого не будет…
МАЛЬСКИЙ. Вы так думаете?
ЛИЗАНЬКА. Да, я имею причины так думать…
КАТЕНЬКА. Да, разумеется, дяденька так добр, и его странные поступки – просто припадки болезни. Впрочем, может быть, вы и рады им, как предлогу, чтоб оставить нас…
МАЛЬСКИЙ. Можете ли вы так думать, Катерина Петровна?..
КАТЕНЬКА. Могу, очень могу, злой человек!.. Вы нас нисколько не любите, вам скучно с нами… Разве я не вижу, что со дня на день вы становитесь печальнее… Кого любишь, с теми весело… (Кланяясь ему). Да уезжайте… с богом – умаливать вас не будут и плакать о вас тоже не будут… (Утирает слезы).
ЛИЗАНЬКА. И вы еще будете говорить об отъезде… (Тихо Мальскому). И ваше сердце молчит… не отзывается на такую любовь?..
МАЛЬСКИЙ. Но… я… конечно… посмотрю… что скажет дяденька… (Про себя). Боже мой! я погиб… она меня любит!..
КАТЕНЬКА. Что же вы так бледны… смущены… Ну, полноте, я не сержусь больше – успокойтесь, верный рыцарь! Я, Лизанька, пойду к дяденьке – скажу ему, что тебе лучше, что ты вышла из комнаты – может быть, он сам захочет, чтоб ты пришла к нему – тогда я скажу тебе. А ты урезонь хорошенько нашего упрямца – да не будь к нему слишком снисходительна – строже с ним – их надо держать в руках… (Уходит).
Лизанька и Мальский.
ЛИЗАНЬКА. Катенька!.. Убежала – не слушает – всегда одна и та же!..
МАЛЬСКИЙ. Да – и кажется, нельзя заметить и малейшего желания перемениться… хоть немного…
ЛИЗАНЬКА. Зачем же? Разве она от этого меньше мила? Разве вы больше бы полюбили ее, если бы она переменилась? Кого любят, в том всё любят – даже и худое, а в ней нет ни чего худого…
МАЛЬСКИЙ. О, конечно!.. но… я не то совсем думал…
ЛИЗАНЬКА. Я знаю, что вас мучит, Владимир Дмитриевич: вам всё кажется, что она мало вас любит…
МАЛЬСКИЙ. Да… но… (Про себя). Боже мой! какая пытка!..
ЛИЗАНЬКА. Успокойтесь. Она может любить тихо, но глубоко… Если вы ее разлюбите, она не придет в отчаяние, но тихо угаснет… и, умирая, всё будет шутить…
МАЛЬСКИЙ. Вы так верно судите о любви, что можно подумать… что вы сами когда-нибудь любили или любите…
ЛИЗАНЬКА (холодно и гордо). Ложное заключение, Владимир Дмитриевич – я никого не любила и не люблю…
МАЛЬСКИЙ (задыхаясь). Да… это правда… я вам верю… и мой вопрос не имел никакого особенного значения… Извините, если я им оскорбил вас…
ЛИЗАНЬКА. Боже мой! да кто ж оскорбляется… Зачем так принимать… Впрочем, я опять-таки скажу вам, что можно и не любя самой, иметь понятие о любви… (С принужденною улыбкою). Видя вас, можно получить понятие даже и о ревности…
МАЛЬСКИЙ (вне себя от волнения). Да… это правда… И сам только теперь начинаю понимать… всю силу моей любви… Прощайте до обеда… Пойду мечтать о любви… (Быстро уходит).
ЛИЗАНЬКА (одна). Да – он любит, и только несчастное чувство, которым наказал меня бог к довершению других моих горестей, могло в этом сомневаться. Теперь прочь все сомнения! прочь унизительная борьба!.. Дай бог им счастия – они оба достойны его. А я – да что думать о себе!.. Это эгоизм… Мне другой путь… Он любит мою сестру, и его любовь должна осчастливить ее… Меня же некому осчастливить. Так что же? Я могу осчастливить человека, а осчастливить человека – разве это не высочайшее счастие, какое только может быть в жизни!..{48} Оно тяжело, мучительно… Но чем больше жертв, тем выше поступок…{49} Чувство долга подкрепит меня… даст мне силу… Да и почему ж не так?.. Что ж тут особенного?.. Ведь выходят же замуж не по любви и бывают счастливы… А разве нет примеров, что женятся по любви, а после не терпят друг друга?.. Он мой благодетель… отец… он так горячо любит меня… Он будет так счастлив, так будет любить меня… А как он теперь страдает!.. И за что?.. Разве он виноват в своем чувстве?.. (Молчание). Неравенство лет!.. Вздор!.. Он молод душою… в такие лета и такая страсть!.. (Молчание). Теперь ему тяжело увидеться со мною, и я сама, если бы не решилась на жертву, то скорее бы решилась умереть, чем увидеться с ним после сцены третьего дня… Он ревнует меня к нему… Как слепа страсть!..
ХВАТОВА (за дверью вполголоса). Смелей, Платошенька, – как я говорила, так и сделай.
ХВАТОВ (также за дверью, вполголоса). Да уж не ударим в грязь лицом – ведь и мы тоже видали виды…
ЛИЗАНЬКА. Что это значит?..
Лизанька и Хватов.
ХВАТОВ (подходя к Лизаньке). Я… то есть матушка… (Про себя). Ай, – струсил, чорт возьми!.. А кажись – чего бы?..
ЛИЗАНЬКА. Что вам угодно, Платон Васильевич?
ХВАТОВ. Кому-с… я… ничего… матушка…
ЛИЗАНЬКА. Что же угодно вашей маменьке?
ХВАТОВ. Она ничего-с… слава богу – здорова… Я, то есть, хотел с вами объясниться… да забыл-с… смешался… дело непривычное-с… У нас в полку отрапортовал – и дело с концом – на всё форма… так уж не собьешься…
ЛИЗАНЬКА. Но я вас не понимаю – скажите прямо.
ХВАТОВ (становится на колени, держа руки по швам, Хватова выглядывает из-за двери и тотчас прячется). Не откажите, ради сиротства…
ЛИЗАНЬКА. В чем?..
ХВАТОВ. Я, сударыня… (Про себя). А, вспомнил!. (Вслух). Я, сударыня, поразился вашею красотою и прошу у вас руки и сердца…
ЛИЗАНЬКА. Встаньте, бога ради, Платон Васильевич. Что вы это!..
ХВАТОВ. Пока не осчастливите – умру, а не встану… матушка не велела… то есть, я сам… (Про себя). Опять проговорился!..
Те же и Горский с Катенькою, из одной двери; Хватова из другой.
КАТЕНЬКА. Ха! ха! ха!
ГОРСКИЙ. Что это такое?
ХВАТОВ (вставая). Срезался! – Ведь с ним толковать-то хуже, чем с нашим полковником…
ХВАТОВА. Что ж смешного, Катерина Петровна? Бедный малый влюблен без ума и просит руки… Николай Матвеич…
ГОРСКИЙ (робко смотрит на Лизаньку). Здравствуй, Лизанька… Лучше ли тебе?..
ЛИЗАНЬКА (потупив глаза). Слава богу, дяденька. Николай Матвеевич… Вы лучше ли себя чувствуете?.. Мне надо поговорить с вами… после… (Уходит).
Те же, кроме Лизаньки.
КАТЕНЬКА. Ах, дяденька, какая же Лизанька счастливая!.. Я, право, завидую ей…
ГОРСКИЙ (тихо, с упреком). Ах, Катенька, до шуток ли теперь?.. (Катенька, закусив губы, уходит). Матрена Карповна, что это за сцены заводишь ты в моем доме?
ХВАТОВА. А что же, батюшка, ведь ты же сказал, чтоб мы сами похлопотали. Ведь они у тебя ученые, книжницы – всё хотят по любви, как в романах, так Платошенька и объяснился… Он, бедный, по уши влюблен в Лизавету Петровну… и во сне ее нынче видел…
ГОРСКИЙ. Охо-о-хо! влюблен, влюблен!..
ХВАТОВА. Не оставь, отец родной, сиротку – ты всегда был нашим благодетелем…
ГОРСКИЙ. Эх, Матрена Карповна!.. Платон Васильевич, оставь-ко меня поговорить с матерью-то… (Хватов выходит). И нашла ты время, Матрена Карповна!..
ХВАТОВА. Платошенька погорячился, Николай Матвеич; уж я и говорила ему – погоди, так нет, не терпится – ведь с ума сходит бедный малый от любви к Лизавете Петровне.
ГОРСКИЙ. Небось – не сойдет. А пока я тебе вот что скажу: ты за дело взялась совсем не так, да и взялась понапрасну – Лизанька за твоего сына не выйдет. Я уж говорил ей – и слышать не хочет.
ХВАТОВА. Батюшка, отец родной, похлопочи, посоветуй – дело девичье, молодое – пожалуй и от своего счастия откажется… Немножко и попринудить не грех… Не погуби нас, сирот бедных… (Плачет).
ГОРСКИЙ. Ну, хорошо, хорошо. Я постараюсь, только уж ты-то больше ничего не затевай, во всем положись на меня. А теперь поди-ко посмотри насчет стола.
ХВАТОВА. Уж не бойтесь, Николай Матвеич, я на вас, как на каменную гору… По шее из дому вытолкай, коли заикнусь только… (Уходит).