В. Г. Белинский
Постоялый двор. Записки покойного Горянова, изданные его другом Н. П. Маловым

Я лежала в это время на его тюфяке, опершись рукою на подушку. Он хотел меня обнять и закинулся на меня всею грудью. Я вздрогнула, прижалась в угол и, сжавши руки на груди моей, смотрела на него глазами, в которых изображался страх.

Он смотрел внимательно: я захохотала.

– Не сердись на меня, друг мой! – вскричала я, бросившись к нему на шею, – не думай, чтоб это было какое-нибудь ощущение, кроме внезапного страха. Я все еще не могу привыкнуть к твоей великанской стати.

Он улыбнулся.

– Наказывай меня теперь, как тебе хочется, не балуй моих порывистых прихотей.

…Он отбросил со мною все пустые ужимки. Он муж в полном смысле этого слова. С этих пор, я не имею своей воли и не желаю даже иметь ее: мое наслаждение предупреждать, исполнять все его прихоти. Нет ничего низкого там, где всё облагороживается любовью.

Ну, вот вам по возможности полный очерк этого романа: довольны ли вы им? Я старался схватить самые характеристические черты и потому о многом не сказал. Сколько тут характеров, и какие характеры! Об одном Н. П. Малове, издателе записок Горянова, можно написать большую отдельную статью: так занимателен этот характер! А его супруга, Аделаида Францовна – это, как выразился покойный Горянов, вочеловеченное сладострастие снаружи и благочестие внутри!..

Постойте, потешу вас еще одною выписочкою, которая должна довершить характеристику романа:

– …Что же? – подхватила англичанка, – смерть неважное дело.

– Смотрите, мисс, я вам отплачу.

– Конечно, смерть ничего, – подхватила француженка, – но г. доктор прежде сделает водяную.

– То есть, вы хотите сказать, как у бедной Марьи, к которой призвали меня за неделю до смерти. Постойте, мамзель Фуше, я с вами справлюсь.

– А что вы сделаете, доктор?

– Во-первых, пущу кровь.

– Во-вторых? – спросила мамзель Фуше.

– Волью в вас большое количество тизана из алтеи.

– Потом? – спросила безотвязная француженка.

– Потом, потом, – отвечал Крузе, – сделаю вам водяную.

Литератор прибавил: «То есть удвоит ваше существование».

Теперь мне должно познакомить вас с внешними качествами этого романа. Язык, надо признаться, очень плох. Горянов – человек старинного покроя и грамоте, как видно, учился на железные гроши. Как, например, покажется вам эта фраза: «Вице-губернатор, великий знаток в винах, пил их с большим удовольствием, смакуя на губах и журча ими между зубами – прокурор глотал безусловно (?)». Вообще покойный Горянов придерживался какого-то жаргона, непонятного для нас – так, например, есть ли в русском языке подобные слова – исконно (т. е. древне); заготовя себе загодя (заблаговременно заранее?); подлюбливатъ плоды; капитан собирался было говорить докапо, и т. д.? А что за правописание? Чем объяснить это уважение, которое Горянов питал к иностранным словам? Стадия, кредитор, каста, идеал, гастрономия, гумористика — в начале всех этих слов автор ставил прописные буквы. Расстановка знаков препинания обнаруживает ужасную безграмотность: дополняемые слова везде отделены от дополнительных запятыми, как, например, в этой фразе, которою оканчивается роман: «По степени приближения к чистейшему началу есть возможность постигать единственно дух, истинного Изящества».