Висенте Бласко-Ибаньес
Чудо Святого Антония
Эрнестина не могла привыкнуть к своему положению и протестовала, желая вернуться к мужу, которого она искренно любила. Её кокетство было лишь детским легкомыслием. Но эти уверения, хотя и льстили самолюбию Луиса, тем не менее приводили его в негодование, как угроза для вновь приобретенной свободы. Поэтому он отвечал всегда решительным отказом всем почтенным сеньорам, которых посылала к нему жена. Сама она несколько раз являлась к нему, но все её попытки проникнуть в квартиру мужа кончались неудачею. Противодействие Луиса было так упорно, что он перестал даже бывать в некоторых домах, в которых держали сторону его жены и могли устроить случайную встречу между супругами.
Но он ни за что не уступил бы. Его супружеская честь была оскорблена, а подобные вещи не забываются никогда.
Однако, совесть строго возражала ему на это:
– Ты – негодяй и разыгрываешь оскорбленного мужа для сохранения свободы. Ты просто прикидываешься несчастным, чтобы вести жизнь холостяка, а сам делаешь действительно несчастными других мужей. Я знаю тебя, ты – эгоист.
И совесть была права. Пять лет эмансипированной жизни прошли очень весело. Луис улыбался при мысли о своих успехах, и даже сейчас думал с наслаждением об ожидавшей его незнакомке. Очевидно, это была какая-нибудь женщина, познакомившаяся с ним в обществе и находившая интерес в том, чтобы окружать свое увлечение таинственною обстановкою. Инициатива шла от неё; дело началось с льстивого, интригующего письма. Затем пошли вопросы и ответы в иллюстрированных журналах, и в конце концов незнакомка назначила свидание, на которое Луис ехал теперь, заинтригованный таинственною обстановкою.
Экипаж остановился у церкви Святого Антония во Флориде, и Луис вышел, приказав кучеру ждать. Этот кучер поступил к нему в услужение давно еще, когда он жил с Эрнестиною, – и был вечным свидетелем его похождений, покорно сопровождая его во всех ночных странствованиях в периоде вдовства, но с грустью вспоминая о былых временах, когда ему не приходилось проводить ночи на козлах.
Стояло чудное весеннее утро; народ весело шумел в тавернах; по аллее быстро пролетали, точно пестрые птички, велосипедисты в полосатых блузах. С реки слышались звуки рожков, а в листве деревьев роились ослепленные светом насекомые, сверкая, как золотые искры. Это место невольно заставило Луиса вспомнить картины Гойи и смелых, грациозных герцогинь, одетых разряженными крестьянками и являвшихся сюда посидеть под деревьями вместе со своими ухаживателями в красных плащах и шляпах набекрень. Хорошие то были времена!
Настойчивый и двусмысленный кашель кучера заставил его оглянуться. Какая-то стройная дама вышла из трамвая и направилась к Луису. Она была одета во все черное, и лицо было покрыто вуалью. Бедра её гармонично покачивались от грациозной походки, и тонкие нижние юбки шуршали при каждом движении.
Луис почувствовал запах тех же духов, которыми было надушено письмо в его кармане. Да, это она. Но когда она была уже в нескольких шагах от него, жест изумления кучера объяснил ему, кто эта женщина, прежде чем сам он разглядел ее.
