Винцесь Мудров
Албанское танго
Авторизованный перевод с белорусского Максима Мудрова.
Литературоведы подсчитали, что в мире всего 36 сюжетов, а остальное – их вариации. И с этой точки зрения сюжет «Албанского танго» – тоже вариация: любовь, ставшая на дороге политических и идеологических интересов.
Албания была недолгим «другом» СССР при Сталине, а потом стала для нас как бы «страной-невидимкой». Был у компартии Советского Союза разлад и с Китаем, и с Югославией, были подавления восстаний в Венгрии и ЧССР… Но все же при этом сами страны были известны. А вот Албания просто «исчезла». Нет, на самом деле на картах она, конечно, была обозначена, но в 70-е и 80-е годы XX века про нее, кажется, не звучало ни слова. В школах и вузах СССР изучали географию Европы, новую и новейшую историю, но без упоминания о существовании Албании… Она вновь «появилась» на страницах отечественных газет уже в постперестроечное время, и то в основном, по причине распада Югославии, в репортажах о Косово.
Да мы и сейчас практически ничего о ней не знаем. Однако если зайти во всеведущий Интернет, то мы найдем там не только мелодии албанской эстрады 50-х годов, но и ностальгические комментарии людей, чья молодость прошла под эту музыку…
Значит, была, была в нашей истории Албания! Этого не вычеркнуть, пока еще живы люди, помнящие, как пели албанские артисты, как в советских вузах учились албанские студенты, как на политической карте мира, напечатанной в СССР, существовала таинственная страна с латинским алфавитом и мусульманской религией, с болгарской манерой кивать в знак отрицания, с особым языком… Конечно, не имеющим никакого отношения к тому, что в Интернете называют «олбанским». Но все же: почему-то именно албанский пришел на ум тому, кто окрестил наречие Интернет-коммуникации! Может быть, как слово, ассоциирующееся с тайной.
«Албанское танго» Винцеся Мудрова – одна из первых ласточек современной литературы, воскрешающая для читателя с постсоветского пространства Албанию. Белорусские читатели могут прочитать ее на родном языке, а для читателей русскоязычных предлагается авторизованный перевод с белорусского, сделанный Максимом Мудровым.
Надежда Мушкетова
I
Укутанное белесым туманом солнце висит над горбатой горой, розовым светом заливая озёрную гладь. Там, на другом берегу, еще царит тень, и туман делает нечеткими рассыпанные по горному склону белые домики Охрида – города, в котором он провёл прошлую ночь.
Озеро большое. Судя по атласу автомобильных дорог, до Охрида не менее пятнадцати километров. Миколу мало занимают природные красоты и пейзажи: у «дальнобоев» от них рябит в глазах. Но вот увидел розовое зеркало воды, остановил машину, вылез из кабины, закурил ароматную македонскую сигарету и глянул из-под руки на противоположный берег.
Еще рано. Полседьмого по местному времени. Самое время жать на педаль газа и гнать в сторону Тираны, да только трудно отвести взгляд от розового дива, обозначенного на карте как «Ohrid Lake».
«Пограничный пост проезжай на рассвете, когда малолетние сорванцы еще спят», – вспомнил он слова своего друга Сёмки Гормозина. Друг частенько возил грузы на Балканы и наслушался про албанцев разных страшилок: «На перевалах машина идет на «ползучей» передаче, а сзади ребятня бежит, за борта цепляется. Разрезают тент и тянут все, что под руку попадает».
Тент Миколе разрезали еще в Македонии, на подъезде к Скопье, но так ничего и не взяли. Да и что было брать? В фургоне тридцать тысяч экземпляров «Нового Завета» на албанском языке, пара сотен поролоновых матрасов да несколько ящиков с галетами из военного рациона, но они надежно завалены книжками. Матрасы он должен доставить в Тирану, а книжки и галеты – в Дьирокастру. Это на границе с Грецией.
Микола ещё раз окидывает взглядом озерный простор, делает последнюю затяжку и вдруг замечает, как что-то круглое и несуразное выползает из-под колеса.
– Ты куда, глупая? – Микола хватает черепашку, которая собралась было переползти дорогу. Черепашка не прячется в панцирь: перебирает лапками и недовольно крутит головой. Микола несет ее к придорожным кустам и замечает еще одну черепаху: приземистую, серую, бетонную. Она «заползла» на вершину холма и смотрит на него черной щелью амбразуры. Показалось даже, что там, в темном нутре, кто-то есть и следит за ним. Возможно, даже целиться из базуки… Микола садится в машину, поворачивает ключ зажигания, «Volvo» мягко катится с горы и тут из-за холма выплывает еще одна бетонная тварь. Чтобы выехать из сектора обстрела, он давит на газ, стрелка спидометра ползет вверх и очередной, разрисованный детскими каракулями бетонный бункер встает перед глазами. Машина на полном ходу вылетает на перекресток. Синий дорожный указатель с надписью «Тігапё 122 km» заставляет придти в себя и перевести дыхание…
В гостиничном номере Микола сразу же разделся и стал под душ. Теплый дождик щекотал спину, касался подмышек. Длинные струи катились по телу, смывая пыль болгарских, македонских и албанских дорог. Последний раз он мылся под душем два дня назад, в придорожном румынском мотеле, а потому даже застонал от наслаждения.
Через четверть часа, накрутив, как тот султан, на голову махровое полотенце, он упал на кровать и закрыл глаза. И сразу же, словно на экране черно-белого телевизора, в глазах побежала серая лента шоссе, тусклой ртутью сверкнула река на дне темного ущелья и руки, схватив в охапку одеяло, крутанули руль.
– Уф-ф! – вырвалось из груди и он, счастливо улыбаясь, перевернулся на бок.
Ужасы, о которых рассказывал Сёмка, не сбылись. Да, ребятня гналась за машиной, но он откупался дешевыми конфетами, бросая горстями через боковое окно. А вот дороги действительно были страшные: разбитые, узкие, извилистые, с кучами мусора в придорожных канавах. Самым тяжелым был отрезок пути от Эльбасана до Тираны. Пришлось взбираться на перевал высотой никак не менее тысячи метров. А на подъезде к албанской столице машину занесло и он чуть было не угодил в бездонную пропасть. Вот и сейчас, сомкнув веки, вспомнил ту пропасть с бурлящей рекой на темном дне и ощутил холодок в коленях. В тот же миг перед глазами всплыло бескрайнее розовое зеркало воды, на другом берегу которого мелькнули домики Охрида, и теплая волна беспробудного сна приняла измученное дорогой тело.
Проснулся он вечером и долго лежал, закинув руки за голову, пока не стал ворочаться в поисках сигарет. Сигареты лежали на столике и пришлось, громко кряхтя, скатываться с кровати.
За окном шумела фонтанами, гудела редкими автобусами и мельтешила мотороллерами албанская столица. Отсюда, с десятого этажа, дома и деревья казались сказочной декорацией. Слева стояло здание, похожее на Кремлевский дворец съездов, тут же подпирал небо минарет с часовой башней – такие башни доводилось видеть в Италии; посередине раскинулась площадь с фонтаном и монументом всаднику (надо будет расспросить – кому поставлен), а по правую руку, отбрасывая длиннющую тень, высилось полукруглое здание с квадратными колоннами, на фронтоне которого красовалось короткое слово «Bank». С виду Тирана не тянула даже на областной центр. Только широкая магистраль, что навылет пронзала площадь, выглядела по-столичному монументально.
От сигареты слегка закружилась голова и Микола почувствовал голод. Самая пора спуститься вниз и поесть в гостиничном ресторане, но рестораны простым белорусам не по карману. Обычно, приехав в иностранный город, он питался в уличных кафе. Блюда там недорогие, а потому и более вкусные. Микола одел чистую рубашку и еще раз взглянул в окно, прикидывая – в какую сторону лучше пойти.
Кафе, в которое зашел, было небольшим. Здесь царил полумрак, откуда-то сверху звучала чужая для уха восточная музыка, а из кухни шел неприятный запах овечьего жира. В Болгарии, куда пару раз ездил, в уличных кабачках тоже пахло этой гадостью.
Посетителей было немного. Два старика в белых войлочных фесках пили из малюсеньких чашечек кофе, да еще двое мужчин его возраста сидели в разных концах кафе и неторопливо ели из плоских тарелок.
Чернявый кельнер, а может это был сам хозяин кафе, поздоровался с ним по-албански и Микола молча кивнул в ответ. Потом ткнул пальцем в открытый рот, показал на тарелку, в которой сосед-албанец лениво болтал вилкой – еда, судя по всему, была горячей, – и кельнер, поняв что перед ним иностранец, с добродушной улыбкой спросил:
