Вильгельм Гауф
Александрийский шейх и его невольники
– Так он найден? – воскликнули юноши и обрадовались.
– Нет, и он, может быть, долго не найдется, но знайте: восемь или десять лет тому назад, когда шейх тоже однажды проводил этот день в печали и скорби, тоже освобождал рабов и кормил и поил много бедных, случилось так, что он велел подать кушанье и питье одному дервишу, который, устав и ослабев, лежал в тени этого дома. Дервиш был святым человеком и опытным в пророчествах и гадании по звездам. Подкрепленный ласковой рукой шейха, он подошел к нему и сказал: «Я знаю причину твоего горя; ведь сегодня двенадцатый день рамадана, и в этот день ты потерял своего сына? Но утешься, этот день печали будет для тебя торжественным днем; знай, когда-нибудь в этот день твой сын возвратится». Так сказал дервиш. Для каждого мусульманина было бы грехом сомневаться в словах такого человека. Хотя это и не облегчило скорби Али, однако он всегда в этот день ожидает возвращения сына и украшает свой дом, залу и лестницы, как будто сын может явиться каждый час.
– Удивительно! – воскликнул писатель. – А я хотел бы сам посмотреть, как все там великолепно приготовлено, как шейх сам грустит среди этой роскоши, а главное – хотел бы послушать, как ему рассказывают его рабы.
– Нет ничего легче этого, – отвечал старик. – Надсмотрщик рабов этого дома – мой друг с давних лет и в этот день всегда дает мне местечко в зале, где среди толпы слуг и друзеи шейха один человек незаметен. Я поговорю с ним, чтобы он пропустил вас; вас ведь только четверо, и это, пожалуй, можно устроить. Приходите в девятом часу на эту площадь, и я дам вам ответ.
Так сказал старик, а молодые люди поблагодарили его и удалились, исполненные желания увидеть, как все это произойдет.
К назначенному часу они пришли на площадь перед домом шейха и встретили там старика, который сказал им, что надсмотрщик рабов позволил ввести их. Старик пошел вперед, но не по богато украшенным лестницам и не через ворота, а через боковую калитку, которую тщательно опять запер. Потом он повел их через несколько коридоров, пока они не пришли в большую залу. Здесь со всех сторон была большая давка; там были богато одетые люди, знатные лица города и друзья шейха, которые пришли утешать его в горе. Были рабы всех видов и всех национальностей. Все имели грустный вид, потому что любили своего господина и огорчались вместе с ним. В конце залы, на богатом диване, сидели знатнейшие друзья Али, и рабы служили им. Около них на полу сидел шейх: печаль о сыне не позволяла ему сидеть на праздничном ковре. Он подпирал рукой голову и, по-видимому, мало слушал утешения, которые ему нашептывали друзья. Напротив него сидели несколько старых и молодых людей в одежде рабов. Старик объяснил своим молодым друзьям, что это те рабы, которых в этот день Али Бану освобождает. Среди них были и франки, и старик особенно обратил внимание на одного из них, который был выдающейся красоты и еще очень молод. Шейх только за несколько дней до этого купил его за большую сумму у одного торговца рабами из Туниса и все-таки теперь же освобождал его, думая, что чем больше франков он возвратит в их отечество, тем раньше Пророк освободит его сына.
