Виктория Райт
Ладомир. Дороги Судьбы. Книга 1
В Сварога полетело гнилое яблоко, и Морок схватился за голову: за деревом прятался шишига. Ну все! Злой, как шершень, Сварог выхватил меч, замахиваясь. Нечисть завизжала, заулюлюкала, бросилась врассыпную, выскакивая из-за деревьев, кочек, овражиков. Да откуда их столько здесь?!
– Подожди! Свет очей моих! Охолонись! Это я позволила душам проклятым поглядеть немного на благость Ирия. Посмотрят и домой пойдут. – Лада встала на пути Сварога, распростерла руки, загораживая от разъяренного мужа нечисть.
– Ты в своем уме?! Здесь не место нечисти!
– А то я не знаю! Только взор Рода-батюшки одинаково на всех смотрит. Все мы равные! Глядишь, полюбуются неразумные на красоту Ирия, переродятся и пойдут путем праведным, а ты их последней надежды лишить хочешь!
– Я?!
Вольга поморщился, обменялся с женой взглядом, но Девана лишь улыбнулась и отсалютовала ему чашечкой.
– Вот же ж бабы вредные, – долетело до Морока едва слышное возмущение богатыря, а потом тот его в бок толкнул. – Чего замер? Собирай давай, мы со Словеном про это не договаривались.
Как же сейчас хотелось от души врезать братику. И за что только Судьба так над Мороком посмеялась? Неужто всю жизнь долгую придется ему брата за уши из неприятностей вытаскивать?! И с чего это он должен собирать нечисть-то?! Вот кто созывал, тот пусть и растаскивает. Морок подскочил к брату, вздернул его за шкирку на ноги, но тот вырвался.
– Ты руки не распускай-то! Надоели им гости? Мы и сами уйдем!
Словен пошатнулся, удержался за плечо чудо-птицы, и Гамаюн покачала головой, укоризненно обронив:
– Не обижай мальчика, Мстислав. Видишь, он печалится. Душа у него тонкая, ранимая: юнец же еще. Не делай вид, что тебе то неведомо! Дай ему в себя прийти.
– Печалится?! Душа ранимая?! Да ты… Да вы…
От такой наглости у Морока все слова исчезли, остались одни междометия. Одну часть3 слова подыскивал, а потом вымолвил:
– Как устраивать безобразия – так душа, а как последствия расхлебывать – так братец старший помоги. Так что ли?!
Словен удивленно посмотрел на Морока, головой тряхнул, видимо разгоняя муть, и нахмурился.
– Не было такого. Я тебя не звал, братец. Ты видать что попутал.
Морок, сжав зубы, уставился на брата пристально, но тяжелый взгляд действия не возымел. Пороть его чаще надо было. Пороть! Плюнув на помощь брата, Морок принялся сам вылавливать мелкую нечисть по всему Ирию, а волшебный сад словно и не сердился на ее присутствие, помогал прятаться, укрывал кустиками, норки делал. Вскоре к Мороку Вольга присоединился, и под завершение они оба были взмокшими, красными и злыми.
Вольга навис над Словеном, что беззаботно посапывал у ног Гамаюн, а птица-женщина его заботливо крылом по голове гладила.
– Дрыхнет, поганец! Был бы младше, взял бы ремень да выпорол! Где это видано, чтобы нечисть по Ирию бегала?!
Гамаюн усмехнулась, взглянув на витязя ясным взором, словно и не пила ничего:
– Чего ты сердишься? Ну развлекся мальчик, и нас развлек. Когда б я еще саке попробовала? Сварог у нас мужик слишком правильный, все по писанному делает, а развлечься-то хочется.
Вольга хотел было возмутиться, уже и рот открыл, но Гамаюн посмотрела на него хмуро и пристально, что богатырь тотчас его закрыл. Ой не понравились Мороку их переглядывания. Кажись чего-то не знает он. Мороку о Камне Силы говорить Словену запретили строго-настрого, младшенький до сих пор думает, что это из-за ритуала запретного сила исказилась у сына Даны, разбушевалась. Морок-то сам сестру обратно выводил, и Камень полыхающий видел. Но не просто так Гамаюн, да и Лада, не дают Словену по заслугам воздать, мирятся с его выходками. Значит, есть еще что-то, что Мстислав позже обязательно разведает.
Но Вольга не выдержал и все равно огрызнулся:
– Ну так сама бы эту пакость и отлавливала! А то кому развлечение, а кому головная боль! – он с шумом вложил меч в ножны.
Птица взмахнула крылом, и рядом с ними очутились три шишиги и анчутка.
– Ах ты ж! Не всех отловили. – Морок вытер рукавом вспотевший лоб и взмахнул рукой, ленту туманную выпустил. Спеленала она нечисть и домой в Навь отправила, а Мстислав покосился на брата. Ох он ему выговор устроит! Ох выскажет все, еще и батюшку на помощь позовет. В общем, мало Словену точно не покажется.
– Ты раньше не могла, что ли, так сделать? – Вольга волком смотрел на Гамаюн: глядишь, пройдет мгновение – и перекинется в зверя дикого.
Но тут к нему подошла Девана – красавица богиня лесов, – поцеловала мужа в щеку, волосы пригладила и шепнула:
– А не помнишь ли случаем, кто недавно жаловался, что жирком обрастать стал?
Вольга залился краской, кашлянул смущенно и буркнул:
– Не помню, – и уже произнес доброжелательно: – Ну развлеклись, и то ладно.
Морок скрыл усмешку, оглянулся: Сварог все еще с Ладой препирался. Правда, уже не столь сурово и негодующе. Значит, самое время уходить. Вольга помог ему бесчувственного Словена на плечо загрузить и провел короткой дорогой до золотого моста. Но едва Морок ступил на него, как перед ним показалось лицо Сварога и вдалеке загремел гром.
– Еще одна такая выходка, и я даже разговора не потерплю о Слуге Бога, а тем более о вотчине! Пусть Кощей виру готовит. Надоело твоему братцу все с рук спускать.
Сварог растворился в легкой дымке Прави, и Морок от всей души влепил брату по седалищу, но тот только буркнул что-то неразборчивое, да ногой взбрыкнул. Спит, окаянный!
– Ой, что будет-то?! – Игоша призрачным обликом показался из посоха, испуганными глазищами глядя на Морока. – Что делать будем, Хозяин? Братца-то вашего жалко дюже. И чего Сварог взъелся-то? Ничего ж плохого Словен и не сделал-то.
Морок цыкнул на него, заставляя снова спрятаться в посохе. Не сделал, говоришь? Еще как сделал, теперь Лада Сварогу житья не даст, а Словен крайним окажется. Поганец! Хоть бы к лисицам своим или к русалкам, что ли, отправился. Нет же! Лада для него – образец истинной женщины, вот он ей подарки и таскает. Богине нравится, а Сварог бесится. Надо лететь к батюшке, хоть и достанется младшенькому, и мать хотела от него все скрыть, да не получится. Угроза Сварога не шутки. Что делать-то?! Ведь без вотчины, да и без положения правой руки бога, Словену один путь, в безумие, а это верная смерть.
Глава 2. Люди-мороки
Лад сидел на телеге и старательно делал вид, что не слышит разговор женщин: поправлял ремешки заплечного мешка, одергивал ворот новой рубахи, что дядька Ван привез ему из Велера, столицы княжества, и притворялся глухим.
Дородная баба – жена старосты, поджав губы, смотрела на Лада, сложив руки на обширной груди.
– Ишь, глянь-ка на него! Вырядился. Балует его Ван, ой, балует! Да он Вану в ножки кланяться должен! Всей деревней его выкормили, выпоили, приютили безродного не выгнали, а он нос задирает.
Лад едва не фыркнул, но вовремя одернул себя – не хватало, чтобы вздорные бабы подняли крик, обвиняя его в грубости. Кто б там его выкормил?! Если б не дядька Ван, пропал бы Лад. Дядька его выходил да выкормил, обувал и одевал с трех весен и до сих пор. Ладу скоро шестнадцать стукнет, а дядька и не думает ему на порог указывать. Не каждый отец так о своем ребенке заботится, как дядька о Ладе. За что Лад был ему благодарен.
Одно плохо: не давал дядька Ладу в Велер наведаться, родителей поискать. Не могли ж его в самом деле малым ребенком выгнать, хоть и твердит вся деревня, что от него родители избавились. Мол, кому нужно колдовское отродье-то?
Но Лад не верил злым словам. Вероятнее случилось что, или потеряли, а может и вовсе украли его маленьким. Лад не помнил своего детства, лишь смутные лоскутки прошлого всплывали время от времени в памяти: одни душу травили, да сны ужасные навевали, другие радовали. Но кто он и откуда, Лад крепко забыл.
Из раздумий его вырвал визгливый голос старостихи:
– Порченая кровь одно слово! Грязная!
Лад сжал зубы, пропуская мимо ушей обидные замечания. Он знал не понаслышке: скажет в ответ хоть слово, и скандала не миновать. Староста спит и видит, как бы его в Велер на суд князя отправить. Давно бы уже его, как колдуна, спровадил, да дядьку Вана опасается.
После того, как колдуны едва не погубили князя, и чуть полстолицы не уничтожили, стали к ним в народе относится с опаскою. Князь, добрая душа, не велел их трогать, велел к себе на суд честный отправлять, и, если колдун зла не причинял, вовсе отпускал на все четыре стороны, на что народ смотрел скептически. Сейчас не причиняет, так потом начать может. Но поговаривали, что тех колдунов, что князь отпустил, потом мертвыми находили, а о тех, которых осудили согласно провинности, вообще ни слуху ни духу, будто и не существовало их вовсе. Поэтому Лад не горел желанием на суд князя отправится. Мало ли, а вдруг и впрямь колдуном назовут, хотя из колдовского у Лада, кроме внешности, ничего и не было.
Колдуны от обычных людей всегда отличались: метка во внешности не давала спутать их, и у каждого она была своя. Это волхвы, да чаровники, несмотря на силу, ничем не отличались, а колдуны всегда выделялись. К несчастью, и Лад выделился. Волосы белые, глаза серебром плавленным отливают, да сам он краше девок выглядит. Сколько Лад со своей внешностью уже намучился, и конца краю не видно. Никак не могли деревенские в толк взять, что кроме внешности еще и дар колдовской силы должен быть, а у Лада ее отродясь не было. Только кто б ему поверил бы!
К возмущенным словам старостихи присоединились вопли ее подружки, знахарки Святовиты:
– Добрый Ван, жалостливый, – знахарка смотрела на Лада с таким презрением, что он чувствовал ее обжигающий взгляд едва ли не кожей. – А этот и околдовать его мог. Вона зыркает своими бельмами. Колдун, одно слово!
Лад не выдержал, пересел к ним спиной. Удивительно, что только на него деревенские ополчились: дядька Ван тоже не походил на жителей Яблоневки. Рослый, косая сажень в плечах, кудри золотые, русая борода окладистая, глаза, словно васильки синие, – пойди найди второго такого. Только дядька Ван для всех богатырь, а Лад – колдун. И удачлив он слишком, и ловок не по годам, и таких «и» находилось немерено. Все хорошее, что делал Лад, деревенскими тут же переиначивалось: мол, у него хорошо получается, потому что колдун он, порченая кровь.
Лад и доказывать пытался, что отец его воин, и убеждал, что помнил статного витязя, который его на коня сажал, лук маленький держать учил, к небу подкидывал, – деревенские его слова все равно за вранье принимали. Только благодаря дядьке Вану терпели Лада, да с присутствием его в деревне мирились.
– Тронулись! Неча время терять! – зычный, низкий голос дядьки Вана подстегнул мужиков, что топтались у харчевни, обсуждая последние новости.
Лад и рад был бы послушать, о чем мужики бают, но и к ним ему дорога была заказана. При дядьке Ване не станут руки распускать, но все равно прогонят. Это маленьким Лад с кулаками кидался на обидчиков, кричал, что к темной тропе отношения не имеет, да кто б его слушал, и перепадало ему от деревенских знатно.
Пошел прочь колдовское отродье! Такое обращение от старших Лад регулярно слышал. Попытались так вести себя и его ровесники, да ребята чуть старше, но он на место их поставил, правда, потом грандиозный скандал разгорелся, едва дядька его погасить смог. Лад после с седмицу в лесу в землянке прожил, шкуры на продажу подготавливая. А дядька ему дырку в голове провертел нотациями, хорошо хоть лозину в руки не взял. Ван ему после строго-настрого запретил с деревенскими ругаться, и приходилось терпеть.
Было б меньше обидно, если бы Лад колдунов уважал, но он-то и сам на них смотрел искоса. Зачем идти по темной тропе, коли есть путь Светлых богов? Ну не дали тебе Доля с Недолей удали молодецкой, одарили колдовским даром, так и иди в волхвы или в знахари, чего ради становиться изгоем, да творить всякое непотребство? Лучше помогай людям светлым словом, а не темными заклятьями. Да и разве ими поможешь?! Только навредишь.
Лад заклятий ни темных, ни светлых не знал, лишь пару заговоров, чтоб кровь остановить, жар сбить. Волшебной силы за собой не замечал, но деревенским это было без разницы. Они решили, что Лад – колдун, и доводы разума слышать не желали. Был бы в Яблоневке волхв, он бы сразу доказал, что Лад не колдун, но увы, не хотели жрецы богов забираться в глушь: хоть и столица княжества недалеко, да только на границе с Велесовыми пущами жить было неуютно.
Запретные леса, границу между миром Яви и Нави, обходили стороной многие, лишь отчаянные храбрецы осмеливались ее переступить. Мало кому хотелось встретиться по доброй воле с той же Бабой Ягой, что в пущах себя хозяйкой чувствовала, или с Лихом Одноглазым. Хоть и манили волшебные леса чудесами да богатствами, единицы без разрешения Темных богов решались войти под их сень, и многие из них так там и сгинули.
Яблоневка приютилась неподалеку от старого тракта у самого края леса, что отделял Явь от пущи. Тянулся тракт извилистой змеей к соседям в Краснозерское княжество: самый короткий путь от столицы Велера в приграничные Желни, которые славились своим торжищем. Только мало кто решался ехать по нему: нечисть, хоть и редко, но выходила прогуляться за пределы волшебного леса. Убивать не убивала, но попугать, запутать, завести в чащу могла, поэтому и обходили старый тракт купцы стороной, но дядька Ван всегда выбирал именно его и мужиков убеждал вместе ехать. Да и сам он, в одиночку, не боялся промышлять в приграничной чаще, ведь именно она давала самую лучшую пушнину, древесину да ягоду с лечебными травками.
Деревенские тоже не отставали, но так далеко, как воспитатель Лада, в леса не заходили. Поэтому и жили Лад с дядькой лучше всех в деревне: меха, что Ван добывал, расхватывали в одно мгновение, сам князь не брезговал их покупать. Об этом Лад от Михея, сына кузнеца, услышал, сам дядька не распространялся, кто у него в покупателях. Он Лада в Велер не брал, жестко прерывая все расспросы. Лад сколько раз не пытался узнать, почему воспитатель его с собой не берет, в ответ получал только недовольный взгляд и категоричное «нет». А вот в шумные Желни, до которых полдня пути было, Лад с дядькой частенько ездил. И сейчас вереница обоза растянулась по дороге, огибая большое озеро.
Лад лежал на телеге, разглядывая, как высоко в небе кружат два сокола. Скрипели колеса, звенели стрекозы, перекликивались птицы, фыркали и похрапывали лошади. Дядька ехал у самой телеги на своем любимом Злате: белом с яблоками красавце, норовистом и сильном жеребце, что подпускал к себе только наставника и по великой милости Лада, если тот приносил с собой угощение – хлеб, щедро посыпанный солью.
– Гляди-ка, дядька, – Лад указал рукой на соколов, – они за нами от деревни летят, словно охраняют.
Дядька бросил взгляд в небо, хмыкнул и покачал головой.
– Выдумщик. Охотятся они. Нужны мы им, как телеге пятое колесо.
Лад улыбнулся, жуя соломинку.
– А вдруг нужны. Сейчас как упадут вниз, как утащат шапку дядьки Торма. Она жуть как на драного кролика похожа. – Тут соколы камнем ринулись вниз. – О! Гляди-ка!
Лад подскочил, указывая на птиц. Возница – дядька Михей, деревенский кузнец, – удивленно поглядел вверх, и Ван недовольно отрезал:
– Не балуй! И не неси чушь. Видать кролика увидели.
Лад хотел было возмутиться – почем зря поругали, но дядькин взгляд заставил замолчать, и Лад опять улегся на солому. В глубине ее, тщательно укрытые, лежали мечи на продажу, а рядом с ними пара мешков с мехами. Удивительно, что дядька решил сейчас ехать в Желни: слишком мало было шкурок для торговли. Но Лад не стал спрашивать о причине: дядька был не в духе, а как говорится, не буди Лихо пока оно тихо, и Лад удобно устроился на телеге, разглядывая небо.
Старая дорога петляла среди высоких елей, из леса веяло прохладой и сыростью. Он жил своей жизнью, не обращая внимания на людей, шумел ветвями, звенел трелями птиц и стрекотом жучков, и Лад задремал: рядом с дядькой он чувствовал себя всегда спокойно и в безопасности.
Одного только взгляда хватало, чтобы определить, где дядька: золотые волосы было видно издали, он отличался от деревенских мужиков, как те соколы, что их сопровождали, от воронов. Каждый, кто видел дядьку с мечом, говорил, что он – воин, а не простой охотник, но о своем прошлом воспитатель Лада помалкивал, словно воды в рот набрал, сколько бы Лад не расспрашивал. По деревне каких только слухов о дядьке не ходило, только о нем все сплошь героические, да сердечные, не то что о Ладе.
– Лад! Просыпайся, хватит бока мять, еще поворот и Желни покажутся.
Лад подскочил, потянулся, одернул перекрутившуюся рубаху и подтянул за голенища новые сапоги – еще один подарок воспитателя.
Дядька улыбнулся ему.
– Выспался?
Лад смущенно кивнул. Забота дядьки грела. Лад знал, что безродным сиротам жилось худо, но в его случае все было иначе. Дядька был строгим, но добрым наставником. Жил он бобылем, баб вокруг него в деревне крутилось много, но дядька ни одну из них не выделял. Лад маленьким жутко боялся, что Ван приведет в дом женщину, но шло время, а ни одной «юбки», кроме старенькой соседки, в доме охотника Вана так и не появилось.
Лад огляделся. Уже виднелась речка Желни, на высоком берегу яркой россыпью жались друг к другу дома, торжище разноцветным платком шло от берега реки до первых домов. Яркими цветками стояли палатки купцов.
Дядька поторопил:
– Не копайся. Бери мешок, иди за мной и помалкивай. – Он нахмурился, поглядывая в сторону торжища, и пробормотал: – Неспокойно у меня на душе что-то.
Лад подобрался. Ни разу еще дядька не ошибался в своих предчувствиях, удивительно, что никто ни разу не причислил его к колдунам за это. Лад вложил в ножны меч, подхватил мешок, что дядька собрал.
Лад встряхнул мешок, перетянул еще раз его горловину и забросил на плечо. Дядька с мужиками оговаривал место, где деревенские оставят телеги да коней. Постоялый двор каждый раз выбирали один и тот же, но мужики любили обсудить все, возвращаясь каждый раз к исходному. И чего только время тратили?
Торжище шумело людьми, наперебой предлагали товары, кричали, спорили. Желни собирали людей не только с ближайших селений, сюда ехали и из Велера, и из далекой Сольмеи, даже темнокожих мономатанов можно было увидеть среди купцов: их разноцветные хламиды крыльями диковинных птиц летали вокруг их рук, очень уж любили они жестикулировать.
Лад вертел головой, не желая упустить даже мелочи. Не так часто он выбирался из Яблоневки, и сейчас наслаждался. Дядька скалой возвышался рядом с ним, люди расступались, уступая ему дорогу, а Лад старался не отстать. За весь путь дядька ни разу не предложил товар, и Лад с удивлением на него поглядывал. Воспитатель словно выискивал кого-то в толпе, то и дело вглядываясь вдаль, останавливаясь и только для вида интересуясь ценой: Лад понимал это по тому, как безразлично звучал голос дядьки, он почти не смотрел на товар и быстро шел дальше.
– Дядька, – Лад не выдержал, – мы ищем кого или ждем?
Дядька оглянулся, измерил его внимательным взглядом и отрезал:
– Помалкивай, узнаешь в свое время.
Лад вздохнул. Объяснений точно не будет, вдобавок настроение Вана портилось, словно до него дошли очередные сплетни о колдовской силе Лада: он терпеть не мог, когда деревенские в очередной раз обсуждали везучесть Лада и ее истоки.
– Колдун! Смотрите! Колдун!
Лад вздрогнул, испуганно оглянулся, зацепился сапогом за камень, споткнулся и полетел вперед. Сколько раз приходилось слышать подобное в Яблоневке, но в Желнях ни разу. Неужели и здесь началось тоже самое?! Как бы бедой не обернулось подобное.
Дядька вовремя поймал Лада и хмуро обронил:
– Смотри под ноги.
Лад виновато кивнул. Рядом с дядькой он частенько чувствовал себя маленьким. С перепуга сердце никак не успокаивалось – у самого горла стучало. Устал Лад доказывать, что к нечистой крови он никакого отношения не имеет, даже к волхвам ходил, за что дядька его потом знатно выпорол, но доказать, что он сын воина, а не бесчестного колдуна, у Лада так и не вышло: свои воспоминания к делу-то не пришьешь.
Дядька поправил заплечный мешок, перекидывая его поудобней, и предложил:
– Пошли-ка, глянем. Что там за крики?
Он начал протискиваться сквозь толпу зевак, и Лад постарался не отстать. Слава Светлым богам, что крики летели не в его сторону. Похоже, собирались судить колдуна: на помост, что стоял ближе к городу, уже поднималась стража и посадник – суровый дядька в возрасте в богатой свите и плаще, застегнутом большой фибулой. Он уселся на резной трон, что водрузили на помост загодя. Перед помостом лысой проплешиной виднелась утоптанная земля, на которую и вытолкнули высокого худощавого паренька, чуть старше Лада.
Меньше всего Ладу хотелось смотреть на колдуна – не одобрял он его выбора, – но на душе скребли кошки. А вдруг почем зря оклеветали, прям как самого Лада?
Лад пробормотал себе под нос:
– А вдруг он не виноват ни в чем?
– Еще как виноват! Сразу видать, ты чужак. – Мальчишка младше Лада, обтер об рубаху большое яблоко и с громким хрустом откусил. – Это колдун и силищи в нем немеряно. Это я тебе точно говорю.
Он указал яблоком в сторону паренька. Тот замер посреди пустого пространства с опутанными веревкой руками и завязанными глазами. Каждый знал, если колдун не видит, значит, и колдовать не сможет. Паренек стоял на месте так, словно на нем не было веревок и он видел, кто перед ним сидит. Расправив плечи и высоко подняв голову, колдун всем видом показывал, что происходящее его не пугает, но по тому, как подрагивали руки, как тот сглатывал и держался неестественно прямо, Лад догадывался, что ему страшно. Любому б было страшно.
Посадник поднял руку, призывая к тишине, и голоса стихли, оставляя лишь недовольный ропот.
– В чем он повинен? – посадник смотрел на колдуна хмуро, словно уже вынес ему приговор и лишь для порядка следовал правилам.
Вперед вышел обличник и принялся зачитывать вину. Чего только не делал паренек: и лечил без зелий, и смущал людей речами, мол боги все равны и одинаково важны, и Дасуни не творят зло, а взяли на себя все темное, чтобы не дать ему прорваться в Явь, что нет разницы, кем и каким ты родился, каждый имеет право жить так, как ему хочется и отличаться от других.
Чем дальше говорил обличник, тем громче роптал народ.
– Ишь умный какой выискался! Вот пущай к своим Темным богам и идет, о равенстве им рассказывает. Да Баба Яга от него даже косточки не оставит, а колдовскую силу выпьет – не подавится.
Кто-то над пареньком насмехался, называя дураком, кто-то злился, одна баба возмущенно выкрикивала:
– Утопить его! Неча ему детей малых смущать! Пущай к своему Кощею на закуску и идет!
Посадник рявкнул:
– Тишина!
Голоса стихли, а обличник продолжил зачитывать вину. По всему выходило, что не видать колдуну свободы, хотя в чем-то Лад был согласен. Что плохого в том, чтобы не быть ни на кого похожим? Кому какая разница что тебе нравится? Главное, свое мнение не навязывай, да и живи, как хочешь, и другим не мешай. Колдун же нарушил это правило и про Темных богов чушь плел, но хуже всего то, что он людей исцелял заклятьями – не видать ему свободы, как пить дать. По мере речи обличника народ все больше возмущался:
– Охальник! Ишь какие речи ведет! Да где это видано, чтобы Темные боги добро делали?! На Божий суд его! Посмотрим, как за него они вступятся!
Лад хмыкнул с горечью.
– Это точно. Никто за него вступаться даже не подумает. Темным богам веры нет.
Он посмотрел на дядьку, ища поддержки своим словам, и с удивлением заметил, что дядька Ван зол. Хоть и стоял он, как скала, спокойный и безучастный к происходящему, меж бровей залегла легкая складочка, что для Лада говорило многое. Никто не знал дядьку лучше его, Лад даже со спины мог угадать настроение наставника и решить, домой идти или схорониться у соседей в курятнике. Сейчас все указывало на то, что наставнику не нравилось происходящее.
Речь Лада поддержал темноволосый мальчишка весен двенадцати. Рыжие конопушки огнем горели на его лице: видать, разорил гнездо не одной ласточки4.
– Эт точно. Нашел, олух, заступников! Да и не место колдунам среди честных людей. Пущай убираются, откель пришли.
– Да нашенский он, – румянощекая девочка поглядывала на них задрав нос, – с восточной окраины. Как шарахнул его Перун-батюшка молнией, так и открылся в нем дар нешуточный. Его сразу прогнать хотели, да пожалели.
На нее шикнула мать:
– Помалкивай!
– Видать Перун сразу в нем червоточину заприметил. Ничего, тогда не убили, сейчас на Божий суд отправится, – парень с такой неприязнью слова вымолвил, что Лада это покоробило, и он возмутился:
– Может ты и прав, только мало слов, нужны еще и доказательства.
Темноволосый фыркнул, снисходительно поглядывая на него, от яблока у него в руках остался только хвостик, который тотчас полетел в пыль.
– Докажут. Бравник, посадник наш, без доказательств не обвинит, сейчас вызовет видока, и конец колдуну – утопят. – Он толкнул Лада в бок. – Вона! Слышишь? Видока кличут. Конец колдуну.
Худой словно жердь мужичок с нездоровым желтым цветом лица бодро засеменил, занимая место перед помостом с посадником. Рассказывал он красочно, руками размахивая, приседая, да стараясь все в лицах передать, и как лечил его колдун, и как он Морану-Смерть упрашивал отступить, и как она его слушала, а потом ушла, как колдун заклятья пел, и как колотило бедного видока из-за прикосновений силы темной, колдовской. И зачем терпел, спрашивается? Или ему в исцелении Светлые боги отказали-то?
Его речи народ слушал, затаив дыхание и ловя каждое слово, только Лада брали сомнения. Морану-Смерть даже упоминать страшно, а по словам видока выходило, будто она не только пришла, но и слушала, во что верилось с трудом. Костлявая старуха с серпом приходила только за одним – перерезать нить жизни человека, и тут умоляй, плачь – она к мольбам глуха.
Он хмыкнул скептически:
– И как только он ее дозвался? Известно, что Темные боги слепы и глухи к просьбам смертных. Зови не зови, они не придут. Врет небось видок.
– Много ты понимаешь, – парень старше Лада недовольно фыркнул. – Стомарь в этом врать не станет. Это он, когда медовухи перепьет, чушь несет, а на светлую голову за ним такого не водится. Все знают, что он дюже болел, а теперь вон как бойко языком чешет, да и шатать его перестало, раньше он едва на ногах держался. Вылечил его колдун, зуб даю, тут и доказывать не надо, сразу видно.
Рядом с ними стояли купцы, по одежде видать, что с Армерии: халаты полами пыль подметали и были перехвачены широкими поясами, а на голове длинные платки. Только завязывали их, не как бабы в деревне, а сзади, так что свободный край платка походил на хвост диковиной птицы. Один из них – высокий, мощный, – хмуро обронил на ломаном велерском:
– Так и что в этом плохого-то? Он же его вылечил, а не убил.
Лад фыркнул наравне со всеми и вежливо пояснил:
– Кого спасли с помощью Темных богов, тому к Свету путь заказан. Закрыт для него Ирий, ему только один путь: в Пекельное царство на услужение самому Чернобогу. Грязь к грязи, как говорят. Ой!
От прилетевшего подзатыльника Лад аж присел: дядька буравил его гневным взглядом.
– А ну-ка помолчи, знаток Темных богов! За мной иди.
Да за что?! Лад никак не мог взять в толк, почему так разозлился дядька. Потирая ушибленное место, Лад поплелся за ним сквозь толпу. Народ безропотно расступался, пропуская их, и тотчас возвращаясь обратно: видок все еще рассказывал. Ладу если и хотелось послушать, то не сейчас. Сейчас он потирал ушибленное место, обиженно поглядывая на мощную спину дядьки Вана, и едва из толпы они вышли, как буркнул:
– По что рассердился-то? Разве я не прав? Темные боги и колдуны – это грязь. Пусть этот плохого ничего не сделал, но сам замарался и другого замарал. Разве не так?
Дядька развернулся, подхватил его за локоть и затащил за ближайшую палатку, отчего душа Лада отправилась к пяткам. Да что такое?! Что он не так-то сделал?
Дядька повернул его к себе, глядя не ласково.
– Мне напомнить тебе, Лад, кого в Яблоневке колдуном кличут? – в голосе дядьке звучали грозные нотки. – Иль забыл?
– Я не колдун! – Лад сжал кулаки, выпрямился с возмущением глядя на дядьку. – Зачем ты так?! Обо мне только судачат, да небылицы выдумывают, а этот, – Лад кивнул в сторону судилища, – и силу предъявил, и меткой отмечен. Видал же сам белые пряди в волосах.
– Может тебе на твои пряди указать?
Дядька глядел сурово, но возмущение брало верх.
– И что, что волосы белые?! Ты сам говорил, что еще сила нужна, а у меня ее нет и не было! И вылечил я только Михея, да тебя, и, между прочим, заговорами, что ты научил. Даже знахарка признала, что заговоры – это благословение Мокоши, которые к Темным богам отношения не имеют! Так что не надо меня с этим ровнять!
Лад обиженно отвернулся, но дядька беседу сворачивать не спешил. Он скрестил руки на груди и холодно спросил:
– Так значит, по-твоему, если кто-то спас с благословением Мокоши человека – он праведник, а тот, кто исцелил зельями Кощея – нечестивец? Только в чем разница, если они оба вылечили человека?
Лад недовольно уставился на дядьку. Он словно насмехался над Ладом. Совсем что ли за несмышленыша держал?! Откуда у Кощея зелья? Да и с чего вдруг сейчас дядька решил за колдунов вступиться?
– Во-первых, Кощей никого не лечит и зелий у него нет, только яды, а во-вторых, лечить могут только знахарки и волхвы, все остальные лишь обманывают и калечат. Неизвестно, что станет дальше с этим видоком, а теперь на него из-за этого колдуна ни один светлый заговор не подействует.
Дядька удивленно вскинул брови.
– Кто тебе сказал такую чушь?
– И не чушь это никакая! – Лад аж закашлялся от возмущения. – Так волхв на торжище сказал. От грязи только грязь родится…
Дядька рявкнул, перебивая:
– Замолчи сейчас же! Вымахал, а ума не нажил! Я столько тебя учил думать головой, но, похоже, так и не научил.
Его гневную речь прервал грохот, кто-то засвистел, закричали люди, и из-за палатки языком серой мути выглянул туман. Дядька быстро развернулся, закрывая собой Лада и обзор. Лад даже удивиться не успел происходящему, как туман вспыхнул колдовским зеленым светом и рассеялся.
Он оторопело прошептал:
– Это что?
Дядька коротко обронил, развязывая ремешок «добрых намерений», которым соединили меч с ножнами на въезде в Желни:
– Жди меня здесь и не высовывайся. – Он ухватил руку Лада, не давая ему развязать свой ремешок. – Не смей! Здесь оставайся, никто тебя не тронет.
Он двинулся к краю палатки, и Лад за ним пошел: очень уж хотелось понять, что происходит. Дядька рыкнул:
