Виктория Платова
Увидимся в темноте
– Имя, Гриша. Теперь нам известно имя первой жертвы. Уже кое-что.
– Поправочка, товарищ следователь. Мы не сами его вычислили. Его подсунул убийца. Я только не могу понять – зачем?
Брагин неожиданно разозлился на капитана: из-за неуместного вопроса, который мучил его самого. И будет мучить – до тех пор, пока…
– Сам у него спросишь, когда изловим.
– Хорошо бы изловить. И чем быстрее, тем лучше.
Они покинули тупичок-стоянку, предварительно переписав номера всех находящихся там транспортных средств. Наверняка кто-то из автолюбителей оставляет здесь свои машины постоянно и мог заметить что-то необычное или подозрительное тем апрельским вечером. Надежда на это призрачная – слишком много времени прошло, да и место такое, что мама не горюй. С двух сторон – глухие стены, с третьей – расселенный пустой дом, фонарей не наблюдается. То есть один все же имелся, торчал нелепым отростком из торца здания-призрака. Нелепым и совершенно бесполезным, поскольку ничего не освещал: лампа то ли перегорела, то ли была вывернута сознательно, а новую так никто и не поставил. Стена под фонарем (как, впрочем, и остальные стены) была украшена граффити разной степени мастерства, а также надписями, претендовавшими на некий концептуализм:
УЖЕ СКОРО. СОВСЕМ СКОРО. ПОТЕРПИТЕ.
Самые главные вещи на свете – это не вещи
Не потеряйся в том, чего нет
Чтоб все сдохли за исключением некоторых личностей
БУДЬ ОСТОРОЖЕН В НАШЕМ ГЕТТО
Козявку хочешь?
М-да.
Надо бы поговорить с тем гигантом-участковым, Белошейкин или как там его? Причем желательно не откладывать в долгий ящик, а сделать это прямо сейчас.
– Ты домой? – поинтересовался Вяткин.
– Загляну в опорный пункт. А завтра с утра – у меня. Будем решать, куда дальше двигаться. Подготовь свои соображения в свете вновь открывшихся обстоятельств. И Однолет пусть подготовит, раз оказался таким проницательным.
– Да уж. Уделал нас, щенок.
Не уделал. Всего лишь разглядел прикормку, брошенную убийцей, чуть раньше остальных. Да и от такой прикормки не особо разжиреешь, и никаких преимуществ она не дает, просто появился еще десяток вопросов без ответов. И вряд ли Брагин найдет их в опорном пункте полиции.
…Несмотря на поздний час, лейтенант Белошейкин оказался на месте.
– Так и думал, что заглянете, – сказал он. – Прояснилось что-то?
Несколько секунд Брагин молчал, разглядывая обстановку. Филиал Ботанического сада – вот на что была похожа небольшая комната, которую занимал участковый. Множество растений в горшках, теснящихся на подоконнике единственного окна, на сейфе и на шкафу. Листья у растений – упругие и свежие, кое-где – трассирующей россыпью – проглядывают разноцветные бутоны. За спиной Белошейкина возвышалась огромная разлапистая монстера, а на столе перед ним стоял крохотный бонсай.
– Ого.
– Вы про цветы, да? – перехватил взгляд Брагина участковый.
– Да тут не цветы. Тут у вас прямо джунгли какие-то.
– Работе не мешает. Наоборот даже. Место ведь казенное, суровое. А зелень… – Белошейкин на секунду задумался. – Зелень – она того. Снимает лишнее напряжение. Это и посетителей касается.
– Вот что, лейтенант. Я по поводу парковки рядом с расселенным домом. Там, где мусорные баки. Знакомое вам место?
– Знакомое. Сам паркуюсь иногда. Законом вроде не запрещено. И деваться некуда. Машин уже больше, чем людей.
– Как долго существует парковка?
– Года три точно.
– Камера слежения имеется?
– Была мысль поставить, но потом отказались. Нести дополнительные расходы никто не готов. Вы сами эту парковку видели? Стихийная она, необорудованная. Заезжай кто хочешь. Там пустырь был, потом, уже на моей памяти, баки эти самые поставили. А затем кому-то из местных пришла в голову мысль машины оставлять.
– А дом давно расселили?
– Лет семь назад, как фасад треснул. Ремонту здание не подлежит, а тяжелой техникой рушить никто не решается. Вокруг – плотная застройка, сразу все поползет.
– Понятно. А кирпичная стена напротив?
– Бывший цех по производству измерительных приборов. Принадлежал какому-то НИИ. Оборудование, понятное дело, растащили еще в девяностые. Только стены и остались.
– Так и стоит бесхозным столько лет?
– А чего ему сделается? Там конфликт собственников, а это похлеще, чем трещина в фасаде.
Замечательный все-таки бас у лейтенанта Белошейкина, теплый. Тягучий, как мед. И если бы вместо унылых рассуждений о конфликте собственников последовала бы ария Варяжского гостя, Брагин нисколько бы не удивился.
– Место, конечно, извиняюсь, геморройное, – осторожно кашлянул участковый.
– Ну-ка?
– Обход делаю почти каждый день. Случалось и бомжей выкуривать, и прочие антисоциальные элементы. Граффитчики покоя не дают – ну те, которые рисунки на стенах оставляют. А в прошлом месяце целого наркокурьера прихватил – в тот самый момент, когда он закладку делал. В общем, живем как на вулкане, товарищ Брагин. А уж когда киношники заявляются…
– Снимают? – Брагин немедленно вспомнил припаркованный к мусорным бакам белый минивэн. – И часто?
– Два-три раза в год – как «Отче наш». Все больше криминальные сериалы, конечно. Место там такое. Располагает.
– Да уж. И когда в последний раз снимали, не припомните?
– А чего тут вспоминать? У меня все ходы записаны. – Белошейкин ткнул пальцем в лежащий перед ним пухлый еженедельник размером с подарочное издание Библии; перелистнул несколько страниц и, остановившись на одной, торжественно объявил: – Вот. Тридцатого марта сего года. Восьмисерийный сериал производства студии «Афалина-фильм», рабочее название «Постарайся забыть». Премьера в сентябре. Мне, кстати, там сниматься предлагали. Так, эпизод, мелочь. В кадре постоять.
– Отказались?
– Само собой. – В голосе Белошейкина неожиданно послышалось сожаление: то ли потому, что отказался, то ли потому, что эпизод.
– Долго продлились съемки?
– Да часов восемь они там гужевались. Это называется смена.
– Я в курсе.
Брагин вдруг почувствовал глухое раздражение. Не к Белошейкину, добродушному человеку (это очевидно) и добросовестному служаке (не так очевидно, но можно предположить). Весь последний год Сергей Валентинович старательно делал вид, что кино как производственного процесса не существует и людей, которые им заняты, – тоже. Это стоило ему определенных усилий (на самом деле – невероятных, таких, что в стойло здравого смысла ни за что не затащишь, брыкаются). Но все вроде бы удалось и устаканилось, и тишь да гладь на поверхности, так нет! В совершенно неподходящий момент всплывает лох-несская башка заштатного участкового мента с рассуждениями о кинопроцессе. И худшее, что может быть, – отвлечься на эти пустяки прямо посередине тяжелого, изматывающего дела.
Самого тяжелого в карьере старшего следователя Брагина.
– Четырнадцатого апреля вечером, около двадцати двух часов, не находились, случайно, в районе стоянки?
– Четырнадцатого. Ага. – Белошейкин снова углубился в свой талмуд. – Так я же на вызове был. Как раз в это самое время. И как раз в этой квартире.
Неожиданный поворот.
– Интересно.
– Какое там! По мне – лучше уж задержание с применением табельного, чем в то болото соваться, уж простите. Вас, наверное, тоже просветили уже.
– Насчет чего? – удивился Брагин.
– Насчет больного ребенка. – Участковый понизил голос. – Кирилл Ветров, одиннадцать лет. С психикой у него не все в порядке. Кричит, воет, как собака. Если без присмотра оставить – может и сотворить чего. Сковородку с плиты сбросить или кастрюлю. Без спроса вещи взять. Поломать, испачкать. Вот соседи и жалуются.
Брагин вспомнил давешнее «ууууууууууууу» – из-за двери комнаты, третьей по коридору. Перед кухней. Сына грустного осьминога Полины зовут Кирилл, ее фамилия – Ветрова. Бесполезные знания, ни к чему их не приложишь.
– А что я могу сделать? – прогромыхал Белошейкин. – Выселить не могу, не моя компетенция. И любая профилактическая беседа до лампочки. Что тут поделаешь, когда – болезнь? И женщина она хорошая. Интеллигентная, воспитанная. Мать ребенка, я имею в виду. Одна совсем. Муж – если и был когда, сбежал. А ей куда бежать? С другой стороны, и соседей понять можно… Я вот еще чего спросить хочу, товарищ Брагин… Там, в комнате, цветок остался. Вроде как бесхозный теперь…
Такой прыти в перескакивании с темы на тему Брагин не ожидал и потому озадачился:
– Цветок?
– Он у окна стоит. Гибискус. Роза синезис, если по-латыни, а в просторечии – китайская роза. Я бы его взял. Пропадет ведь, если не ухаживать.
Гибискус в простенке между окнами, пристанище маленьких динозавров, загнанных эволюцией в подарочные наборы «Дино-Ленд». Зеленые листья, красные цветы.
Влажная земля.
– Подумаем, – пообещал Брагин участковому прежде, чем покинуть полицейские джунгли.
Слишком обтекаемый ответ. А ведь ничто не мешало Брагину сказать, что с розой синезис все в порядке. Она не брошена на произвол судьбы, кто-то следил за ней уже после того, как Ольга Трегубова исчезла. Поливал цветок. А значит, не мог не знать, что девушка не появляется дома с апреля. Кто-то регулярно заходил туда, видел лежащие на видном месте паспорт, кошелек и банковскую карту. И видел, что в комнате ничего не меняется – день за днем, неделя за неделей.
Видел и молчал.
Логика подсказывает, что этот «кто-то» – обитатель квартиры. И сегодня у него была прекрасная возможность рассказать о визитах к гибискусу: дать попить цветку – что в этом криминального? Но соседи Трегубовой – а они с Вяткиным опросили каждого – не просто промолчали. Открестились от помощи растеньицу, понятия не имеем – о чем вы. И традиционно отделались общей для всех мантрой: малоприметная девушка, давно не видели, толком не общались.
Ну, допустим.
Фрилансер Грета и ее верная Черная Шапочка. Осьминожка с сыном. Семейство Бабченко – Степан и Ирина, оба работают проводниками поезда Санкт-Петербург – Адлер, но, по счастливому стечению обстоятельств, оказались не в рейсе – плановый отпуск. Двое детей Бабченко (гипотетически игрушечные динозавры могли принадлежать им) проживают с родителями Ирины в Сестрорецке. Семейство Федорцовых: он – менеджер по закупкам, она – менеджер по продажам – ничего особенного. У Федорцовых есть дочь – девятнадцатилетняя Настя, студентка Художественно-промышленной академии им. Штиглица, на нее Брагин возлагал большие надежды. Возраст примерно тот же, возможно – схожие интересы, две девушки вполне могли поладить. Куда там! Настя Федорцова похожа на юную французскую бунтарку из шестидесятых прошлого века, занесенную в питерские палестины киношной nouvelle vague[2], порядком одряхлевшей за последние пятьдесят лет, но как направление – незабываемой. Так, во всяком случае, утверждает жена Катя, от которой валенок Брагин поднабрался культурной премудрости. И больше не впадает в ступор при упоминании всяких там Годаров, Ромеров и Трюффо. Кате они всегда нравились. А Брагину – только девочки из их фильмов. Манипуляторши, красотки, анархистки.
Настя Федорцова – как раз из таких. Что она забыла в чреве унылой коммуналки – непонятно.
Впрочем, недоразумение выяснилось почти сразу. С менеджерами Настя давно не живет, снимает в складчину с одногруппницами мансарду в центре города. К мутантам-родителям заглянула на давно обещанные домашние пельмени – и плевать на ЗОЖ. На соседей тоже, Настя Федорцова видела их в гробу. А девушку из комнаты на отшибе не видела вовсе. О чем и заявила Брагину – так экспрессивно, что на ее тонких запястьях звякнули браслеты. Необычные, отметил про себя Сергей Валентинович, странное сочетание кожи и керамики. Но выглядят довольно симпатично.
– Занятные вещицы.
– Эксклюзив, – не растерялась любительница домашних пельменей. – Хенд-мейд. Есть страница в Инстаграме, на Фейсбуке и ВКонтакте. «Федорино горе».
Было бы удивительно, если бы страница называлась по-другому.
– Заинтересовались – заглядывайте.
– Загляну, – пообещал Брагин.
Нет, динозавры – не Настина тема, слишком они далеки от революционных потрясений, своих хватает. Эволюционных.
Перебрав в памяти всех жильцов, Брагин вновь вернулся к Полине и ее сыну. Мальчик одиннадцати лет, пусть и проблемный, вполне подходит на роль покровителя диплодоков и птеродактилей, он мог бывать в комнате Ольги Трегубовой. Но Полина ничего об этом не сказала.
Что ж, придется поговорить с ней еще раз.
Сергей Валентинович взглянул на часы: половина одиннадцатого, а светло как днем. Если задрать голову вверх, то можно увидеть отблески заходящего солнца – в оконных стеклах верхних этажей. Когда Брагин разлюбил белые ночи, в какой момент?
Когда перестал быть счастлив с Катей.
Значит, уже давно.
Нет, он ничего не собирается менять в своей жизни, не дождетесь. И любовь к Кате никуда не делась, просто заросла по самую макушку сорняками других чувств – необязательных и не всегда правильных. А иногда – откровенно постыдных, об этом даже вспоминать не хочется.
Вот и не вспоминай.
Брагин достал телефон и набрал судмедэксперта Пасхавера: одного из немногих, кому он мог звонить в любое время суток.
– Слыхал уже, – вместо приветствия протрубил Пасхавер. – Новость первый сорт, доложу тебе.
– Ряпич слил?
– Поставил в известность.
– Ясно. Ты где сейчас?
– В трупецкой. – «Трупецкой» Пасхавер уже давно именовал морг при Бюро судебно-медицинской экспертизы. – Заключение по сегодняшней девушке добиваю.
– Есть что-то интересное?
– Не такое, как у Ряпича, но… возможно.
– Я подъеду?
– Валяй.
– Буду через пятнадцать минут.
– Тогда и пожрать захвати чего-нибудь. С вашим маньяком я сегодня без обеда.
2019. ИЮНЬ.
РАЗГОВОРЫ О НЕЗНАКОМЦЕ/TALK ABOUT A STRANGER
(1952 г.) 65 мин.
…В пятнадцать минут Брагин не уложился. Стоило ему сесть в машину, как отзвонилась Лера Гаврикова, еще один круглосуточный человек. Когда Лера была стажером, Сергей Валентинович сам предоставил ей право не смотреть на часы, если вдруг всплывет новая информация, касающаяся дела. Этим правом она пользовалась вовсю и пользуется до сих пор. Правда, значительно реже, чем раньше, – довольно быстро молодой следователь Гаврикова научилась отличать важную новую информацию от второстепенной. Она вообще оказалась из тех редких и ценных для их профессии людей, которые умеют вглядываться, сопоставлять и видеть главное. Пусть это главное и выглядит в текущий момент времени как нечто не заслуживающее внимания. А еще Лера Гаврикова – оголтелая карьеристка в хорошем смысле этого слова, работа для нее – прежде всего, ничего другого не существует: хоть убейся, хоть сама убей, а результат должен быть обязательно. Коллеги-мужчины ее недолюбливали за излишнее рвение, но Брагину как раз это и нравилось в Гавриковой – целеустремленность: девочка на верном пути.
– Поболтала с персоналом магазина, где работала Трегубова, – после короткого приветствия сообщила Лера. – Набросали всякого, в основном – несущественного.
– А существенное есть?
Она ответила так же, как несколько минут назад ответил Сергею Валентиновичу судмедэксперт Пасхавер:
– Возможно.
Сговорились они, что ли?
– Это метро «Чкаловская»?
– Да. Чкаловский проспект, 16, если совсем точно. Магазинчик на углу. Работает с восьми до двадцати трех. – В подаче даже самых незначительных фактов следователь Гаврикова всегда отличалась скрупулезностью.
– Ты еще там?
– Да.
– Сейчас подъеду.
Лера ждала его в двух шагах от «магазинчика на углу», у автобусной остановки, и вид у нее был крайне недовольный: сомкнутые губы, сдвинутые брови, прищуренные глаза. По прошлому опыту Брагин знал, что это не недовольство вовсе, а крайняя степень сосредоточенности. Лера решает про себя, какие сведения важны, а какими можно пренебречь. Это сэкономит и ее время, и брагинское. Вообще не лишенный воображения Брагин иногда представлял себе голову Леры Гавриковой в разрезе, и она напоминала ему образцово-показательное хранилище вещдоков, где все тщательно запротоколировано, заархивировано и разложено по ячейкам в спецсейфах. Пройди хоть двадцать лет, хоть сто – в хранилище ничего не потеряется. И будет найдено за считаные минуты – такова безупречная организация пространства.
И сама Лера безупречна. Ну, почти.
– Могу подбросить тебя до метро, – сказал Брагин. – А по дороге все расскажешь.
– Мы уже возле метро. Лучше останемся здесь, и я постараюсь изложить все тезисно. Много времени это не займет.
Через две минуты Сергей Валентинович уже знал, что Ольга Трегубова проработала в «Гортензии» восемь месяцев вплоть до четырнадцатого апреля текущего года, после чего на рабочем месте не появлялась. Поскольку трудовой договор с ней не оформлялся, то и увольнять Трегубову не пришлось. А ее внезапное исчезновение связали с переменами в личной жизни, о которых она сама неоднократно, хотя и туманно, намекала.
– Перемены в личной жизни? – Брагин немедленно вспомнил заламинированное фото брюнета из кошелька Трегубовой.
– Замужество, к примеру. – Губы ярой феминистки Гавриковой изогнулись в презрительной улыбке. – Не факт, конечно. Но парень у нее был, по ее же собственным словам. Она рассказывала о нем своей сменщице, Анне Корховой. И даже показывала переписку в мессенджере. Любовного содержания. Правда, никто его в окрестностях «Гортензии» ни разу не видел. Видели других, но этого точно нет.
– То есть парня теперь не найти?
– Почему не найти? При желании за минуту обнаружите, Сергей Валентинович. Если наберете в поисковике «Виктор Ганичев».
– Кто это?
– Звезда телесериалов. – Улыбка Леры стала еще презрительнее. – Уроженец города Приморско-Ахтарск Краснодарского края. Тридцать три года. Двадцать восемь работ в двадцати восьми проектах, как принято говорить. Разведен, есть дочь от первого брака. Увлекается дайвингом, имеет мотоцикл-круизер Rocket-3, премиум-линейка. Загородный дом в Белоострове. Очень состоятельный человек.
Очень состоятельный человек, ну да. А быт Ольги Трегубовой, если судить по комнате, в которой она жила, чрезвычайно скромен. Чтобы не сказать – убог. Клееная конфетница vs мотоцикл-круизер. Надо бы, конечно, в морду заглянуть этому самому Виктору Ганичеву. Но и без морды все ясно: не монтируются они с цветочницей никак.
Зря.
Зря он так подумал. Стыдно быть снобом, Сергей Валентинович.
– Интересно, где они познакомились? Цветы он у нее покупал, что ли?
– Я так думаю… не было никакого романа. Она его сочинила, роман.
– То есть как? – удивился Брагин.
– Как обычно. Ей понравился артист, она выдумала отношения с ним и в результате сама в них поверила. С фанатками такое часто случается.
– Это тебе ее знакомая поведала?
– Анна Корхова дала общую картину, а выводы я сделала сама, – сухо отрезала Лера. – И потом, я ведь не только с ней разговаривала. Еще с управляющей. Манько Наталья Борисовна. Она принимала Трегубову на работу. И отнеслась к ней по-матерински, это со слов самой Манько. Трегубова поведала ей трагическую историю своей жизни. Что она – дочь олигарха, молочного короля, в роду – сплошные дворяне, князья и цыганки-прорицательницы по материнской линии. Вы бы этому поверили? В цыганско-аристократическую смесь?
– Всякое бывает, – ушел от ответа Брагин.
– В мексиканских сериалах – да. А так – сомнительно. Это еще не все. С одиннадцати лет проживала в Англии, престижная закрытая школа, пентхаус в районе Ноттинг-Хилл и все такое. А потом папу-олигарха убивают конкуренты, буквально решетят: двадцать шесть пулевых ранений на теле. Заодно идут под нож и вся семья, мать, два брата и сестра. Которые почему-то не в Лондоне, в отличие от… Дольче вита, понятно, заканчивается, Ольга вынуждена вернуться в Россию, состояние отца уже прибрали к рукам те самые конкуренты. В общем, сюжет.
– Все это Ольга рассказала управляющей?
– В красках. Плакали обе. Манько не производит впечатления доверчивой женщины, я бы сказала, что она – прожженная торгашка. А вот купилась. Но это еще не все.
– Куда уж больше.
– Трегубова подворовывала. Регулярно вытаскивала небольшие суммы из дневной выручки. Несколько раз ее ловили на этом, она каялась, рыдала в три ручья, и Манько ее прощала. Какие-то там были железобетонные основания для воровства. То ли установить памятник на могиле погибшей семьи, то ли нанять частного детектива, чтобы расследовать ее убийство. Манько даже сама одолжила Трегубовой деньги, утверждает, что десять тысяч. Этого, естественно, мы проверить не можем. Но красть Трегубова не перестала. Наверное, еще и потому никто ее особенно не искал. Исчез источник напряжения. Проблема хищений рассосалась сама собой.
Лере не нравится Ольга Трегубова – это видно невооруженным взглядом. Она как будто даже презирает ее: и за несуществующий роман с Rocket-3, и за несуществующий пентхаус, и за отца-олигарха, который, скорее всего, был заштатным алкашом из убогого райцентра. А может, его и не было вовсе. Скидку на то, что несчастная погибла мучительной смертью, Лера не делает. Так не должно быть, но кто такой Сергей Валентинович Брагин, чтобы учить взрослого и состоявшегося человека состраданию?
– Это все?
– Почти. Незадолго до исчезновения Трегубова рассказала Анне Корховой о своей мечте. И даже показала ее в каталоге. Пальто от Томми Хилфигера. Темно-синее, с морскими пуговицами. Она хотела получить его на день рождения от своего телегероя. К пальто прилагалась еще романтическая поездка в Венецию, но пальто доминировало.
– То есть?
– О пальто она говорила даже больше, чем о поездке. Так утверждает Корхова.
Брагин вдруг понял, что не успел сказать своей помощнице о главном открытии последних часов: личность найденной сегодня девушки еще предстоит установить. А Трегубова и есть неопознанная до сегодняшнего дня первая жертва. И неизвестно, кто исполнил ее темно-синюю мечту – она сама или парень из телевизора, которого она считала своим возлюбленным.
Или Альтист.
От этой простой мысли по спине у Брагина пробежал холодок. Впрочем, и не холодок даже – на него обрушился ледяной дождь, от которого моментально заиндевел позвоночник. С высокой долей вероятности можно утверждать, что Ольга Трегубова исчезла либо вечером четырнадцатого апреля, либо в ночь на пятнадцатое. Ее нашли через две недели, и судмедэксперт Пасхавер констатировал, что смерть девушки наступила за несколько часов до обнаружения тела.
Две недели.
Что происходило с ней все это время? Где она находилась? Вступала ли в контакт со своим мучителем? Обнадеживал ли он ее, пока девушка была жива, или с самого начала не оставлял никаких шансов на спасение?
Две недели.
– …Мне кажется, вы не слушаете.
– Слушаю, Лера. Патологическая ложь и структурные аномалии мозга, с этим связанные. Но теперь это не имеет никакого значения. Девушка мертва. Две девушки мертвы.
– Кто из них Трегубова? – ровным голосом спросила Лера.
Умная девочка. Жесткая умная девочка, лишенная сантиментов, лишенная малейших проявлений эмпатии. Возможно, для расследования сложных дел, связанных с чудовищными смертями, это хорошо. Или все-таки плохо?
Время покажет.
– Первая жертва. Та, что нашли в апреле.
– Понятно. – Гаврикова нисколько не удивилась и не потребовала разъяснений.
– Мне нужны личные контакты этого парня, Ганичева. Хочу пообщаться с ним.
– Поняла.
– Потом. Ты говорила, что были и другие. Кто интересовался Трегубовой.
– Корхова хорошо запомнила одного. Он заглядывал в магазин несколько раз и, судя по всему, был знаком с потерпевшей. Называл ее Оленькой. Мужчина лет сорока пяти, в черной вязаной шапке, неприятного вида. Букет цветов купил лишь однажды, кустовые хризантемы, эконом-вариант. И тут же вручил его Трегубовой. Корховой Трегубова сказала, что это телохранитель крупного бизнесмена, который давно ищет ее благосклонности.
– Кто ищет? – уточнил Брагин. – Телохранитель или бизнесмен?
– Оба. – Снова эта презрительная улыбка.
– Человек в черной шапке – это сосед Трегубовой по коммунальной квартире.
– Я же говорила…
Продолжать Лера не стала, но смысл и так понятен: патологическая лгунья, что еще от нее ожидать? Любая информация, которая исходила от Трегубовой при жизни (не важно, чего именно она касалась), как правило, недостоверна. Ее нужно проверять и перепроверять, но в сложившихся обстоятельствах это возможно далеко не всегда.
О сложившихся обстоятельствах Брагин думал, уже расставшись с Лерой Гавриковой. Почти мгновенно нашлась первая неувязка. Трегубова, по словам коллег из «Гортензии», позиционировала себя как вегетарианка. Да и в холодильнике у нее обнаружились лишь несколько банок овощных консервов, пара яиц, засохший пучок зелени и вакуумная упаковка со свеклой. Тогда откуда взялось протухшее мясо в мусорном пакете, о котором говорил Вадим Петрович? Соврал насчет мяса, лысый черт? Но смысл в таком вранье не просматривается даже отдаленно. Проще списать все на несчастную патологическую лгунью и успокоиться. Но успокоиться не получилось. И вряд ли получится в ближайшее время.
Сергей Валентинович так углубился в свои мысли, что проехал мимо дежурного «Макдоналдса», где собирался купить что-нибудь комплексное для судмедэксперта Пасхавера. Пришлось ограничиться двойной шавермой из ближайшего к Бюро уличного павильона.
Шаверма произвела на Пасхавера удручающее впечатление.
– Собачатину подсовываешь?
– Побойся бога! Кебаб с курицей. Если тебе не нравится, сам потом съем. И можем заказать суши.
– Ладно уж. Давай ее сюда. Насчет суши подумаю.
Пока судмедэксперт жевал шаверму, они успели поболтать на всякие отвлеченные темы, в основном касающиеся семейства Пасхаверов. Главная новость состояла в том, что жена Игоря Самуиловича, Илона, пять дней назад укатила в Хайфу, к умирающей тетке.
– Не поверишь. Последние лет пять месяца не проходит, чтобы старая карга не помирала. Вот прямо как по расписанию. Стабильность – наше все. Но периодически случаются обострения, и тогда моя женушка летит прощаться. Уже целое состояние оставила – «Аэрофлоту» и «EL AL»[3]. Обидно.
– Из-за денег?
– Из-за того, что вот жена уехала, чем не повод? А у меня даже любовницы нет. Одна дочь на шее. И та готовить не умеет.
В этом месте пасхаверского спича Брагину полагалось хохотнуть, на худой конец – улыбнуться, такова традиция: все поддерживают Гарика Пасхавера в святой уверенности, что у него есть чувство юмора. Но сейчас отреагировать правильно не получилось, не до того, вот Брагин и отделался легким подергиванием верхней губы.
– Что, неудачная шутка? – как будто даже обиделся Пасхавер.
– Удачная.
– А новый анекдот хочешь? Про марш Мендельсона и очко?
– Не хочу.
– Ладно. Идем.
Спустя минуту они оказались в прозекторской, где вместо одного тела Брагин увидел два. Одно было прикрыто простыней, другое – совершенно беззащитное – заливал мертвый свет ламп.
– Это свежая жертва, – прокомментировал Пасхавер. – Утренняя. Вторую тоже выкатил для наглядности. Но сравнительные характеристики – позже.
Брагин старался не смотреть на красное пятно лишенного кожи лица – настолько удручающим, противоестественным было это зрелище. От этой противоестественности, а еще – от его личной неспособности хоть что-то противопоставить чужой бессмысленной жестокости, хоть что-то изменить у следователя вдруг закружилась голова. И, чтобы не упасть, ему пришлось ухватиться за край прозекторского стола.
Черт знает что такое.
Ты же видел всякое, Сергей Валентинович. И трупы разной степени разложения, и распухших от длительного пребывания в воде утопленников, и отрезанные головы, и прочую тупую расчлененку – так что происходит теперь? Чем лицо с содранной кожей отличается от других лиц, которые преступники иногда уродуют до неузнаваемости?
– Зрелище не для слабонервных, согласен, – сказал Пасхавер, мгновенно оценив мизансцену у стола. – Если отвлекает, могу накрыть салфеткой.
– Все нормально, – выдавил из себя Брагин.
– Да? – Судмедэксперт еще раз взглянул на следователя. – Пожалуй таки накрою.
Заканчивай ты уже эти менуэты, Гарик. Давай по существу дела.
«По существу дела» выяснилось следующее: смерть девушки наступила за пять часов до того, как тело было обнаружено двумя пожилыми любителями скандинавской ходьбы. Причина смерти – так же, как и в предыдущем случае, – странгуляционная асфиксия. Как и в предыдущем случае, девушка была задушена жильной струной (предположительно от альта). О том, что это именно струна и именно жильная, свидетельствуют микрочастицы масла для струн. После обнаружения первой жертвы Пасхаверу пришлось повозиться несколько недель и связаться с несколькими лабораториями, чтобы установить происхождение микрочастиц.
– Теперь, учитывая абсолютную зеркальность первого и второго убийств, дело всяко пойдет бодрее, – вывел в заключение Пасхавер.
– Бодрее? – изумился Брагин.
– Для нас. В том смысле, что убийца консервативен. Ничего нового не изобретает. И, вероятно, использует одну и ту же струну в качестве орудия преступления. Думается мне, даже некий простейший механизм на ее основе.
– Это как?
– Что-то вроде петли с фиксатором.
– Бывают и такие?
– Бывают всякие. Для отлова собак, к примеру.
– Что за… – Брагин поморщился, как от зубной боли.
– Я сказал – к примеру. Не факт. Но от того, кто снимает кожу с лица, чтобы заменить ее восковой маской, всего можно ожидать.
– Кстати, что скажешь про маску?
– То же, что говорил по поводу первой. Они идентичны. Если забыл – могу напомнить. Смесь парафина и технического воска с добавлением небольшого количества красителей. Скорее всего, заливалась разогретой в заранее подготовленную гипсовую форму, для укрепления каркаса использовалось несколько слоев марли. Технология несложная, ее даже младший школьник освоит на раз. Парафин и воск стоят копейки, распространены широко, торгует ими масса компаний. В основном это крупный опт, но можно легко приобрести и в розницу.
– Где?
– Где угодно. Складских точек сотни, если не тысячи. Так что отследить покупателя вряд ли получится. И насчет отпечатков на маске ничего утешительного сказать не могу. Есть смазанные следы с небольшим добавлением талька, что говорит только об осторожности убийцы и больше ни о чем. Он работал в медицинских перчатках.
– Все так безнадежно?
– Узнать бы, под чье конкретно лицо была отлита форма, – вздохнул Пасхавер. – Возможно, тогда все сдвинулось бы с мертвой точки.
– Ты и в прошлый раз это говорил. И не только ты. Вяткин мне этим лицом тоже всю плешь проел. Не допускаешь, что это – всего лишь стилизация?
– Может, стилизация, кто знает. Дальше. Инъекции. Очевидно, делались несколько раз, последняя по времени – незадолго до смерти. Флунитразепам внутривенно, как и в предыдущем случае. Когда ее убивали, жертва была погружена в глубокий сон. Схема та же, что и с первой девушкой. Обе какое-то время были лишены возможности активно двигаться и находились в одном и том же помещении. С бетонным полом. Поскольку на ступнях жертв – частицы бетонной пыли, идентичные по составу. Непереваренные остатки пищи в желудке тоже идентичны как в первом, так и во втором случае. Белое мясо курицы, зеленый салат, черные маслины. Небольшое количество алкоголя в крови.
