Виктория Мальцева
Вспомни меня. Книга 1
Глава 6. Грибы
Напиться нам удаётся только пару часов спустя. Оказалось, что ручей почти сразу за полянкой, где мы повстречали медведя, резко трансформировался в водопад. И чтобы спуститься к тому месту, где он снова становится ручьём, нам пришлось сделать внушительный круг.
Пили мы жадно и долго, умыли лица, отчистили шеи и руки, и даже немного одежду. К лагерю решили идти вдоль ручья. Во-первых, можно снова попить, когда захочется, а во-вторых, рано или поздно он выведет нас на побережье, и там уже главное будет правильно повернуть. Мой внутренний компас говорил, что лагерь справа, а Цыплёнок как всегда даже не пыталась спорить.
Спорю я сама с собой. Внутренние споры удаются мне особенно хорошо.
– Дуры мы, что полезли в гору.
– Почему? – удивлённо спрашивает Цыплёнок.
– Потому что все ручьи, если они есть, впадают в большую воду. Всё, что нам нужно было сделать – это пойти вдоль берега. Не надо было слушать этого напыщенного индюка…
Я очень злюсь на себя за то, что не пораскинула мозгами самостоятельно.
– Но… он же так и сказал – идти вдоль берега.
– Когда это? – останавливаюсь я, как вкопанная от возмущения.
– Эмм, – пожимает она плечами. – Может быть, до того, как ты… подошла? Я уже сейчас не помню.
– Но он же сам в лес пошёл! В самую середину!
Она снова пожимает плечами.
– Может, ему в туалет нужно было?
Господи… я как-то об этом не подумала. От огорчения… вернее, поняв, что потратила слишком много энергии и внимания на ненужные эмоции, когда следовало всё это до последней капли израсходовать на выживание, я смотрю себе под ноги. И вижу…
– О! Грибок! – как всегда вовремя подсказывает Цыплёнок.
– Выглядит… вроде бы… съедобно.
У гриба большая коричневая шляпа и толстая сочная ножка. Он определённо съедобен.
– О! Ещё один! И ещё!
И вместо орехов мы заполняем подолы своих футболок грибами.
– Даже если хорошие, сырыми их есть нельзя… – высказывает сомнения в рациональности наших действий Цыплёнок.
– Но можно высушить на солнце и сварить суп, – не сдаюсь я.
– А… в чём?
– Что «в чём»?
– Варить суп в чём? Ну, типа… ёмкость же нужна, как это… кастрюлька?
Оох… А она всё-таки умеет выводить из себя, оказывается.
– Не знаю ещё! Потом придумаем!
Если совсем голодно будет, можно и не варить, а так сушёными сгрызть. Это лучше, чем всю ночь напролёт мучиться от боли в животе, как вчера.
– Да-да, ты права, конечно же… – соглашается мой хвост.
Когда с тобой постоянно спорят – это раздражает. Но когда с тобой всегда только соглашаются – это хуже, тошнить начинает. От скуки.
Глава 7. Альфа
MorMor – Pass The Hours
Я оказалась права: не всегда лёгкий, но верный путь вдоль ручья всё-таки приводит нас на побережье. И не только.
Метров за триста до моря ручей разделяется на серию небольших бассейнов, образованных в округлых углублениях скалистого склона. С самого последнего из них вода стекает небольшим водопадом прямо на песочный пляж. Именно тут мы и обнаруживаем практически всю группу уже знакомых людей. Двое парней по очереди «принимают душ» под водопадом, остальные, расположившись в различных позах на каменных выступах вокруг заводи, генерируют «версии»:
– Что, если всё это какое-нибудь реалити-шоу? И за каждым кустом спрятана камера, а нас показывают по главным каналам по всему миру? – делает предположение рыжая девушка.
– Ага, и отдельный сайт в сети ведёт прямую трансляцию в режиме реального времени! – развивает её идею кто-то ещё.
– Может, и так, – снова говорит девушка.
Я любуюсь её волосами цвета… оранжевого металла, похожего на драгоценный, но не являющегося им. Делаю это в большей степени машинально, потому что все мои мысли в данную секунду заполнены проблемой «реалити-шоу». Дело в том, что я не имею понятия, что это такое. Может ли моя память быть повреждена в большей степени, нежели память всех остальных? Почему так произошло и с чем связано? Может ли быть, что мои знания о мире изначально отличаются от знаний остальных людей? Как такое могло случиться? Насколько «реалити-шоу» общедоступное явление?
Цыплёнок суетится, оглядывается, шарит глазами везде с кисловатым выражением лица. Наконец, осмеливается пропищать:
– А где…
Не понятно к кому она обращалась, но я тоже заметила, что его нет. Собственно, ещё даже до того, как мы спустились и окончательно присоединились ко всем.
– Альфа? – уточняет девушка с рыжими волосами. – Так он вас ушёл искать. Вместе с Ленноном.
– Альфа? – не выдерживаю. – Это не его имя!
– Но ты же сама так его утром назвала, разве нет? – напоминает мне девица, такая же упрямая, как и её огненные волосы.
– Это же ирония была!
– Не знаю, – пожимает она плечами и отворачивается, – все теперь его так называют.
– Да какой он Альфа? Индюк, скорее!
У людей вытягиваются лица, и мне сразу же становится очевидным – они со мной не согласны. И от этого начинаю нервничать ещё сильнее.
– С какой стати он тут взялся всеми командовать? Кто назначил его главным? Я вот, например, не изъявляла такого желания!
– Он командует, потому что кто-то должен. Вместе выжить будет намного проще, чем по одиночке, – отвечают мне.
– А вы ничего не заметили, нет? Ничего подозрительного? Почему у каждого из вас обгоревшие лица, и единственный без ожогов – он?
– Потому что пришёл в себя первым? – подсказывает мне Рыжая. – А как ты думаешь, будет ли твой лоб красным, если пролежит весь день под прямыми солнечными лучами? Особенно у моря, где интенсивность отражения от песка и воды ещё сильнее? Нет! Он покроется пузырями, и вместо кожи у тебя будет самое настоящее мясо, вон как у него, – тут она кивает головой в направлении избитого.
– Его-то как раз ваш «Альфа» вот так – до мяса – и отделал!
– Не знаю, – снова пожимает плечами Рыжая. – Я этого не видела. Но видела, как он оттаскивал бессознательных в тень, в том числе и тебя.
– У меня сразу после… истерика была, он помог справиться. Рядом был, разговаривал, – раздаётся чей-то голос.
– И со мной тоже…
– И со мной.
– И вас это не настораживает? – уже взрываюсь я.
Почему все они видят заслугу в том, что должно вызывать подозрения?
– Если кому и быть Главным, Старшим, то почему не ему? И имя Альфа ему подходит.
– Эй! – окликаю избитого. – Расскажи им, как тебя били! А главное, за что?
– Это правда? – обращается к нему Рыжая, но тот вместо ответа поворачивается к нам спиной и натягивает на голову футболку.
Все начинают ухмыляться, а я стою, как… оплёванная.
– Вы глупцы! – заявляю им. – Раскройте глаза! Он не один из вас, он один из них! Он единственный из всех не обгорел, он «очнулся первым» и проводил сеансы психотерапии со слабыми духом, он сразу взял на себя всякое командование, он «единственный знает, что делать», и это не вызывает подозрений? Вы серьёзно? Вот так добровольно согласитесь со статусом «альфы-вожака», который он сам себе назначил? И смиренно пойдёте туда, куда он поведёт?
– Это ты его так назвала, – снова напоминают мне.
Я даже не знаю, кому принадлежал голос – так много лиц повёрнуты ко мне.
– Повторяю: это ирония была!
– Фух, Слава Богу… вы здесь! – вдруг слышу знакомый голос.
Это кудрявый, любезно ответивший на все мои вопросы сегодня утром, спрыгивает с одного выступа на другой и спускается к нам. Только теперь мне удаётся рассмотреть его получше – на нём белая, но теперь местами испачканная грязью футболка с фотографией мужика в очках и подписью «Джон Леннон». Такие плечи у него широкие и руки сильные, что рукава этой футболки натягиваются на них, как на бубне. Думаю, всем дамочкам, здесь присутствующим, мечтается спрятаться за его спиной, но сильнее всего притягивают его всегда доброжелательные глаза и улыбка. Сейчас, правда, он не улыбается, а смотрит на меня с укором.
– Зачем убежала? – спрашивает.
– Я не убегала!
– Он… когда понял, что вы потерялись…
– Мы не терялись! – поправляю.
– Ну… вы же должны были со мной пойти. В моей группе.
– В твоей группе был Он, а с ним я никуда пойду.
Кудрявый качает головой, и с ещё большим укором заявляет:
– Со мной должна была быть только ты. А он – сам по себе. И когда все вернулись… ну, почти все, кроме вас и ещё двоих, он…
– Очень сильно разозлился, – помогает ему Рыжая, которую не спрашивали.
–… да, – соглашается Кудрявый Леннон. – Очень сильно разозлился, а точнее озверел.
– Пастух потерял несколько овец из своего стада? – делаю предположение.
Кудрявый глубоко и тяжко вздыхает.
– Думаю, он просто… реально беспокоился о вас, когда вы пропали.
И я замечаю, что кудрявый Леннон не называет того, кого мы обсуждаем «Альфой».
– А ты? Ты беспокоился? – спрашиваю я.
Просто так. Просто заполняю словами свободное пространство. Ничего особенного не ожидаю, но в ответ получаю такой серьёзный взгляд… даже немного тягучий… совсем немного, что этот разговор совершает совсем неожиданный поворот.
– Переживал.
– А вот эта куртка его… – Рыжая протягивает руку и трогает свисающую с моей талии толстовку.
– Чья? – оборачиваюсь я.
– Альфы.
Хм. Если она думает, что я достаточно глупа, чтобы снять с себя настолько ценную вещь, то глубоко заблуждается.
Я ничего ей не отвечаю, только затягиваю рукава толстовки вокруг своей талии ещё плотнее.
Глава 8. Огонь
Сквозь редкие в этом месте деревья можно разглядеть единственную фигуру на побережье – это тот же парень, который добывал парниковым методом воду. Сейчас он возится с деревяшками – наверное, задался целью добыть огонь. Огонь – это очень хорошо. Можно будет, наконец, согреться и грибы испечь.
– Эй, Умник, огонь на этот раз? – окликаю его, приблизившись.
– Умник?
– Ну это же очевидно! Кто тут самый умный?
Я даже подмигиваю ему в ответ на вопросительно поднятые брови. Мне нравится этот парень с шипящим произношением слов. Думаю, с ним можно иметь дело.
– Угу, – кивает он и показывает мне свои красные ладони. – Осинь больно…
– Давай я? – предлагаю.
Умник вручает мне сверло и планочку, клубок трута. Но надолго меня не хватает: минуты на две.
– Блин! Это вообще не реально сделать! – пыхчу я, потому что ладони огнём горят, но только не дурацкое дерево.
– Нужен шнуросек. Верёвоськая такая, – он раздвигает руки, чтобы показать примерную длину. – А у меня нет…
– У меня есть! – сообщаю ему благую весть.
Ну, не совсем у меня, конечно же – чьей бы ни была толстовка, обмотанная вокруг моих талии и бёдер. Шурок из капюшона мы выдираем без всякого промедления, затем Умник притаскивает подходящий прут, чтобы сделать «лук». В петлю мы просовываем сверло и неровным концом снова упираем в деревяшку. Работа наша теперь поднимается на совершенно новый уровень, но сколько бы мы ни тёрли, огня так и нет. Едва начинает намечаться какое-нибудь тление на нашей деревяшке, силы заканчиваются у добывающего огонь, а сменщик начинает процедуру практически заново.
– Я думаю, деревяшка недостаточно мягкая, – сообщаю свои соображения Умнику.
И подняв на него глаза обнаруживаю прямо перед ними ноги. Не похоже, чтобы они принадлежали напарнику в моём нелёгком деле, если только он не вытянул их до удвоенного размера за те минуты, пока мой взор был сосредоточен на сверле, луке и деревяшке. Это даже смешно… то, как комически я взбираюсь взглядом на вершину этой фигуры. Мне даже приходится подняться, чтобы она так не возвышалась надо мной. Некоторое время мы стоим так друг напротив друга и смотрим в глаза. Его – злющие, как и предупреждал Джон Леннон, мои… не знаю, какие. Упрямые, возможно.
– Где вы были? – гремит гром.
– Еду искали! – сверкает молния.
Не признаваться же, что за водой попёрлись преодолевать леса и горы, когда она вон спокойно ждала нас в пятнадцати минутах ленивой прогулки вдоль пляжа по левую руку от места обретения сознания.
– Нашли?
– Да.
– Что?
– Орехи, ягоды, грибы…
– Хорошо, – внезапно смягчается. – Грибы выбросить. Поиском еды завтра займёмся.
И всё, интерес ко мне потерян.
– Давно трёте? – интересуется он у Умника, засовывая руки в карманы и откровенно расслабляясь.
И вот тут-то я и замечаю на его бедре вдоль шва мягких штанов светло-серого цвета синюю вшитую бирку «Marco». И мои ладони машинально вцепляются в единственную способную согреть меня ночью вещь, словно кто-то грозит отнять.
– Давно, – уныло сознаётся Умник.
– Можно усовершенствовать эту конструкцию. Идёмте, покажу, как.
Он ведёт нас в лес. В лесу мы все ищем молодую поросль, но конечно же находит «подходящее место» именно он. Выломав из этой поросли длинный и достаточно прочный, но при этом гибкий прут, засовывает его между торчащими из земли в виде буквы V стволами кустарника. Пару мгновений задержавшись взглядом на шнурке, а точнее, на эмблемах с надписью «Marco», он привязывает один его конец к пруту, а второй зажимает в руке. Дальше используется та же техника, что и у нас с Умником, за исключением того, что половина силы, необходимой на трение, переложена на упругий прут. Теперь верёвку нужно только оттягивать, преодолевая сопротивление, обратное движение выполняет дерево.
Первый дымок появляется уже минут через десять, а ещё через пять наш трут воспламеняется…огнём!
– О, Госьподи! О, Госьподи! Огонь! – орёт Умник.
Совсем не умеет держать себя в руках. А я думаю… Очень странно, что человек, потеряв память, продолжает владеть такими мудрёными способами добычи огня. Я вот, например, сильно сомневаюсь в том, что вообще имела представление, как это делается, ещё до того, как все папки в моей голове удалили. Даже Умник вон… не знал. А он знает! Подозрительно всё это. Вот это вот всё.
Глава 9. Хозяин лагеря
Я не очень-то доверяю себе. Не хочется на себя наговаривать, но, по-моему, в моей памяти информации и опыта осталось меньше, чем в памяти всех остальных.
– Слушай, Умник, погляди-ка на эти грибы. Как думаешь, они съедобны?
Повертев в руке самый крупный, внимательно рассмотрев его со всех сторон и максимально близко от огня, он уточняет:
– Все такие? Как этот?
– Все.
– Сь вероятносю 99,99% эти грибы сьедобные. Белый гриб – один из самых сьедобных.
– Отлично! – у меня аж от сердца отлегло – ну наконец-то поедим. – Как бы нам их испечь? Ну, чтобы не спалить? На прутиках?
– Да, – кивает. – Палоськи подойдут.
В лесу уже совсем темно, но, когда глаза присматриваются, понять, где какая палка торчит, всё же можно. Проблема одна – побег сломать нужно таким образом, чтобы один конец оказался острым – затачивать-то нам их нечем, а грибы нежные и крошатся. Один мы с Цыплёнком уже испортили, но не выбросили, потому что от голода так скрутило желудки, что рука не поднимается. В конце концов, примерно час спустя, мы возвращаемся к нашему хранителю огня с четырьмя прутами, унизанными кусочками грибов.
Я замечаю, что в лесу тоже уже полыхает костёр. Спрашиваю у Умника:
– Это ты с ними поделился?
– Нет, – качает головой. – Сями расьвели.
Знаем мы уже, кто этот «сами».
Спустя ещё полчаса наша троица отщепенцев от общего коллектива греется у своего собственного костра на пляже.
Часть углей мы отгребли в сторону и сконструировали над ними держатели для наших прутиков, потому что под прямым огнём наши грибы горели, а не пеклись. Каждый, время от времени, протягивает к ним руку, чтобы покрутить. В моём попечении таких прутиков два, и я верчу их попеременно.
– Один мне, один тебе, один Умнику, – считает Цыпа, – а четвёртый кому?
– Разделим и сами съедим! – отвечаю без малейшего промедления.
– А… ему можно… ну, отдать?
Она робко кивает в сторону лагеря, где народ уже развёл свой костёр. Я разворачиваюсь и молча смотрю на неё. Просто эта просьба застала меня врасплох, так что даже дар речи пропал.
Почему люди так слепо ему доверяют? Как же так вышло, что всем он нравится, даже Цыплёнку? В чём фокус?
Со мной он не такой, как с другими. Со мной он агрессивный и злой, а с другими спокойный, уверенный. И вполне понятно, почему: я единственная, кто его раскусил, поэтому передо мной ему не нужно разыгрывать свою роль.
Я так проваливаюсь в собственные думы, что не замечаю, как от леса отделяется тень. Вернее, замечаю, но не придаю должного значения. Вместо нормальной логики, в моей голове в это мгновение царствует какая-то отчаянно кривая, размякшая «недо-логика». Я распрямляю спину и плечи, чтобы казаться стройнее, кровь приливает к моим щекам… а лучше бы к мозгу.
И только когда прямо перед моими глазами проносится нога в серой штанине, до меня доходит, что вся наша конструкция летит ко всем чертям, а грибы вместе с палочками – в костёр.
– Я же сказал! Грибы выбросить!
Вначале я оторопело смотрю на то, как тонкие деревянные веточки теряют свою прямую форму и очень быстро прогорают, разделяясь на более мелкие фрагменты, как кусочки грибов чернеют и обугливаются.
– Ах ты, с-с-сволочь… Ах ты, гад… – выдыхаю вначале шёпотом, потому что от шока голос пропал.
Но он почти сразу возвращается с удвоенной силой:
– Да как же ты меня БЕ-Е-Е-СИШЬ!
Резонанс от моего ора расходится по всему лесу и отразившись от гор, возвращается эхом. Я даже на ноги вскакиваю и вытягиваюсь в струну, чтобы быть… на этот раз, зловещее.
– Ты меня тоже бесишь! И поверь, не меньше! Ещё двое таких же «умных», как ты, пропали неизвестно где! Сборище дебилов какое-то!
Я смотрю на него в упор, переваривая информацию, но почему-то она оседает не в том месте, в котором надо. Где-то на заднем плане я слышу робкое «Ребята, усьпокойтесь! Мы все усьтали просьто…», но состояние моё – невменяемое бешенство. Тьма в глазах и в голове. Трясущимися от злости руками я разматываю связанные вокруг талии рукава толстовки, размахиваюсь и швыряю ему в лицо. Как-то странно дёрнувшись, он хватается за щёку. Вначале я думаю, что от неожиданности, но потом, когда он убирает от лица руку и смотрит на свои пальцы, на них видна кровь. И хотя к этому моменту совсем уже стемнело, и свет от огня искажает все оттенки, она настолько яркая, болезненно алая, что я мгновенно остываю. Прихожу в себя.
Цыплёнок сидит на песке, закрыв лицо ладонями и тихонько всхлипывает. Умник бурчит что-то неразборчивое себе под нос.
– Эй! У вас всё в порядке? – внезапно доносится голос от второго костра в лесу.
Это Леннон. Он даже привстал, стараясь разглядеть нас получше.
– В полном, – получает такой сухой, что даже как-то скрежещущий ответ.
Он наклоняется, поднимает толстовку и, зажав её в руке, уходит. На этот раз к людям. Я смотрю ему в след и вижу, как изредка он подносит руку к лицу, пока идёт – очевидно, вытирает кровь.
У меня и в мыслях не было причинять ему любой физический вред. Как такое могло получиться? Потратив почти весь остаток вечера на размышления, я прихожу к выводу, что всё дело в металлической молнии. То ли её зубцы неудачно оцарапали его лицо, то ли бегунок.
Он даже не был в лагере. Вынырнул из темноты с совсем противоположной стороны. И вот, где он был? При том, совершенно один? Да почему же никто кроме меня не задаётся такими простыми вопросами? Кто все эти люди? Клоны овец?
Глава 10. Охрана
Угрызения совести терзают ровно до того момента, как общество начинает укладываться спать. И не потому, что я чёрствая или бессердечная. Как раз наоборот: слишком эмоционально воспринимаю комедийно драматическое представление «Кто первая займёт место для ночлега рядом с ним».
– Смотреть противно, – бурчу и поправляю ветки-настил для ночлега.
– Почему? – спорит Цыплёнок. – Все хотят ощущать себя хотя бы в относительной безопасности, пока спят. А рядом с ним безопаснее всего.
И тут я обнаруживаю, что когда она смотрит на тех, кто успел отхватить себе место рядом с подстилкой вождя, в её глазах как будто… зависть?
В эту ночь, когда рассеянность и слабость, связанные с первым пробуждением, уже полностью исчезли, каждый из нас старается позаботиться о комфорте. Не знаю, кто первым придумал ломать еловые ветки и делать из них подобие матрасов, но его примеру последовали и все остальные. Поскольку толстовки у меня больше нет, приходится и одеяло тоже соорудить из таких же веток и листьев. Укрывшись, ощущаю себя медведем в берлоге, но за этот первый и самый нелёгкий день я устала так сильно, что засыпаю, не обращая внимания на мысли о гусеницах и мелких насекомых, живущих с вероятностью сто процентов в листьях подо мной и надо мной. Закрываю глаза и стараюсь разглядеть в себе хоть какие-нибудь воспоминания. Может быть, в сознании, разморенном сном, приоткроется хотя бы одна дверь, за которой я увижу свет памяти?
Просыпаюсь посреди ночи то ли от чьего-то храпа, то ли от уханья ночной птицы где-то совсем поблизости. Стволы сосен, чуть более чёрные, чем окружающая их тьма, навевают ужас, но… воды я от жадности выпила очень много накануне. К тому же, кто-то сказал, что, наполнив желудок водой перед сном, можно обмануть голод хотя бы на время, пока уснёшь.
Я отодвигаю ветки, консервирующие моё тепло, и холод ночи обжигает. Так сильно, что меня почти сразу начинает потряхивать. Надо же, думаю, днём не знаешь где укрыться от жары, а ночью так холодно, что даже дыхание образует пар.
Кто-то улёгся прямо напротив моих ног. В темноте я едва не наступаю на него, но вовремя успеваю сделать свой шаг шире. Ветки, поломанные моей ступнёй шумно хрустят, и я замираю. Но никто не просыпается, поэтому я двигаюсь дальше.
Не успеваю отойти и на пару десятков метров, как чувствую, что позади меня кто-то есть.
Останавливаюсь и резко оборачиваюсь – он тоже встал и не двигается.
И мы застреваем в этом «смотрении» в глаза друг другу. Из всего, что происходит в этом месте, в этом сумасшедшем мире, наши регулярно примагничивающиеся взгляды – самая странная вещь из всех.
– Я не хотела!
– Знаю.
– Извини!
– Хорошо.
«Хорошо», а глаза не отрываются. Как и мои, впрочем.
– Раз так, можно мне, пожалуйста, одной… отойти?
– Нет.
– Почему?
– Потому что это лес. И звери – не самые опасные в нём животные.
Ну, разумность в его доводах присутствует, это сложно отрицать.
– Я отвернусь, – обещает.
Лунный свет прекрасно освещает его лицо. Я смотрю то на его царапину, то в глаза. Очень странная штука – доверие. Вроде бы и должно подчиняться логике, а нет! Вырывается из-под её контроля и живёт, как хочет. Ну вот почему я… тоже ему доверяю? Почему не испытываю ни страха, ни тревоги рядом с ним, ведь видела же, как он избивал человека! Причём, что бы я ни говорила себе или людям, с самого начала оно у меня было. Всегда. Может, есть что-то ещё, связанное с ним, какое-нибудь событие, которое я не помню, но оно осело где-нибудь в подсознании?
Когда возвращаемся, постель у моих ног оказывается пустой. Кто-то ещё, наверное, захотел в туалет, кто-то, кого я всё-таки разбудила.
Я укладываюсь на своё место, укрываюсь ветками с головой и приказываю себе игнорировать завывания в животе. Завтра будет другой, не менее нелёгкий день, еда найдётся хоть какая-нибудь, но, чтобы добыть её, мне понадобятся силы. Много сил.
В ту ночь мне снится ребёнок, точнее, мальчик. Самое примечательное в нём – улыбка. Он как-то… сияет ею, что ли. Мы сидим рядом на деревянной перекладине и болтаем ногами. У него очень много волос на голове, и я рассматриваю их, а он усиленно мне рассказывает наше будущее. Потом я не смогу вспомнить, что именно он говорил, но чувство… полного беспечного комфорта, которое я при этом испытала, остаётся со мной до самого конца следующего дня.
