Виктория Хогланд
Нидерланды. Страна мельниц, тюльпанов и сыра

Флаппи

Будем откровенны, Рождество и Новый год в Нидерландах – скука смертная.

Празднуют традиционно, семейно. Не сравнить с нашим новогодним угаром. Единственное, что стоит отдельного упоминания, – это фейерверки. Типа спустить около семидесяти миллионов евро на петарды для страны с населением в семнадцать миллионов человек – как бы нормально. Насчет еды тоже стандартно, с акцентом на дичь. Например, кролик с лесными грибами, фаршированный рябчик или, скажем, бифштекс из оленя под клюквенным соусом. Очень вкусно.

Вот о рождественских кроликах и пойдет сегодня речь. Есть такая старая праздничная песня про мальчика и его питомца Флаппи. Задумка не нова, но исполнение, очень в нидерландском стиле, изобилует неожиданными поворотами.

 
Вот рождественское утро,
Клетка кроличья пуста.
Мой дружок, пушистый Флаппи
Испарился без следа.
 
 
ПРИПЕВ:
Точно помню, что калитку
Закрывал я на замок
И шептал: «Спокойной ночи,
Сладких снов тебе, зверек».
 
 
– Мама, мама где же Флаппи?
– Я не знаю, – был ответ.
Я кидаюсь было к папе,
Но и там ответа нет.
 
 
Я обегал всю округу,
Я обшарил каждый куст.
«Флаппи, Флаппи!» – звал я друга,
Друга нет. И домик пуст.
 
 
ПРИПЕВ:
Точно помню, что калитку
Закрывал я на замок
И шептал: «Спокойной ночи,
Сладких снов тебе, зверек».
 

А дальше идет такое, что в стихотворный размер и в здоровую психику просто так не уложишь. Папа-садист за рождественским ужином, передавая мальчику серебряное блюдо с мясом, зловеще прогрохотал: «Вот он, твой Флаппи!» Дэвид Линч истерически всхлипывает на плече у бездыханного Даррена Аронофски. Рыдающий мальчик обзывает отца ужасным человеком и убегает к себе наверх. «Ах если бы я знал тогда, что я знаю сейчас, когда закрывал Флаппи на ночь», – сокрушается мальчик в конце песни.

Нормально, да? Черный рождественский юмор, родители-социопаты и десять лет еженедельных сеансов у психотерапевта.

Жители Нижних земель вообще не тратят время на излишнее сюсюкание с детьми. «Бабушка, ты умрешь? – спрашивает кролик Nijntje в рождественском спектакле. «Конечно, – беспощадно обнадеживает его ушастая тварь, – я ведь уже ужасно старая. Умру. Только не сегодня». Понятно? Life is a bitch and thеn you die. И тот факт, что тебе пять с половиной лет и что сегодня рождественский Сочельник, не является освобождением от сурового жизненного урока.

Великолепной иллюстрацией ко всему этому рождественскому мракобесию служит следующая история.

Предпринимательская сущность моего мужа Адри начала проявляться с раннего детства. Денег в семье было немного, а новый велосипед очень хотелось, так что выход был один – запустить успешный стартап и, собрав урожай в виде дивидендов, купить себе двухколесного друга. Дело было осенью, и десятилетний Адри надумал основать ни много ни мало кроличью ферму. Инвестором выступил дедушка Ян, о котором мы напишем отдельный рассказ.

Бизнес-модель была проста – один упитанный кролик породы фламандская роза стоил под Рождество не меньше десяти гульденов. Закупочная цена примерно такая же. А способности к размножению, как известно, выдающиеся. Адри закупил четырех грызунов, оборудовал им небольшой загончик и терпеливо стал ждать прибавления в зверином семействе. Кормил травой, которую собирал в окрестностях деревни. Мы и сейчас живем через дорогу от этих необъятных просторов, красота просто неописуемая.

Правда без транспорта было сложно, и потому мальчик, подумав, смастерил деревянный грузовик. Отсутствие мотора в нем компенсировалось дыркой для ног. Вышло нечто среднее между средневековым плугом и «Ниссаном-Навара». Адри впрягался в него и шел собирать траву, складывая ее в приделанный к «автомобилю» мешок.

А потомства все не было. Более того, животные вообще не проявляли друг к другу никакого интереса. Обеспокоенный десятилетний бизнесмен привел к храму любви своего знакомого и указал на тревожащее его отсутствие необходимого темперамента. Эксперт покачал головой и вынес вердикт – все четверо грызунов оказались крольчихами!

Наш неискушенный в житейских вопросах, но предприимчивый герой быстро нашел выход. У его дяди была большая ферма, и вот туда-то юный бизнесмен и стал возить свой гарем на вечерние дискотеки с продолжением. Семья семьей, а копеечка никогда не помешает, потому каждый акт любви стоил заводчику пятьдесят центов. Интимные свидания тщательно фиксировались и заносились мальчиком в особую тетрадочку.

Это Голландия, детка, и бесплатно здесь даже кролик не… Понятно?

Тем временем параллельно наметилась еще одна захватывающая сюжетная линия. Адри был влюблен в дочку деревенского мэра девочку Мириам. А дальше прямо как в сказке Андерсена – заносчивая дочка богатых родителей и смотреть не хотела на кудрявого сына местного булочника. Ее можно понять, ведь впереди ждет ослепительное будущее, а вокруг скрипит колесами бедный паренек, торчащий посреди самодельного грузовика с порнографической тетрадкой в руках. Из активов – мобильный кроличий бордель и мешок голландской травы.

Добряк Ханс Кристиан с удовольствием сначала бы угробил гордячку, а потом отправил бы, парализованную, в ад глотать лягушек и гореть в геенне огненной до конца времен, но реальность оказалось иной.

Обуреваемый нежными чувствами Адри выбрал самую упитанную и дорогую крольчиху в своем заведении и сентиментально назвал ее Мириам в честь своей первой любви, чтобы заботиться о ней и в горе, и в радости. Дальше события развивались, как пишут в романах, стремительно и непредсказуемо. Кроличьи загулы, наконец, принесли ожидаемое потомство. Адри заработал свою копеечку и уже был готов бросить к ногам любимой весь мир, но вероломная красавица вновь его отвергла. Отправилась на рождественскую ярмарку с богатым мальчиком Хилке из семьи кондитеров.

Сердце сына булочника было разбито. В отчаянии он продал изрядно растолстевшую Мириам-животное местному мяснику, символически отомстив за предательство.

Заключительная сцена расставания: идет нарезка кадров кроличьего детства в полях вперемежку с крупными планами лица Мириам-человека. Дэвид Камерон откидывается в режиссерском кресле, выдыхает: «Готово» – и бежит в очередной раз жениться на главной героине.

Как развивались дальнейшие события, вы знаете – Адри вырос, нашел себе принцессу, и родились у них дочка-красавица Коринн и четкий пацанчик Лерочка. Кондитер свою Мириам в конце концов бросил, и жила она одна следующие пятьдесят лет, объедаясь сладостями, пока ее не съели собственные кошки.

Тут и сказке конец, а тех, кто слушал, – с праздниками!

Настины тюльпаны

Тот разноцветный букет был вовремя доставлен хмурым небритым курьером. Цветы идеальные – не придерешься. Во-первых, их было много. Потому что три жалких тюльпанчика в торопливой мятой фольге тянут не больше чем на дежурное извинение и, если вдуматься, были бы Насте просто оскорбительны.

Нет, принесли все как надо – целую охапку хрустящих стеблей, спрятанных в крафтовую бумагу. Тюльпаны кивали ей плотными прохладными головками и обещали через пару дней распуститься в летнюю мощь.

Во-вторых, с букетом не было никаких дурацких шариков, открыток или конфет. И потом оказалось, что это тоже очень правильно.

Насте было немного не до подарков. Возможно, она рассеянно мазнула взглядом по яркому пятну, а может, даже и не заметила его, погруженная в свой особенный мир, что в последнее время случалось все чаще. Ну цветы и цветы.

Настя была очень привлекательна и знала об этом. Это знание существовало как бы объективно, само по себе. Оно не лезло в глаза, не раздражало, не вызывало желание тут же отыскать какое-то несовершенство, потому что не бывает же так, чтобы и фигура, и лицо, и волосы, и вообще…Это был факт, и Настя его принимала. А окружающим просто ничего другого не оставалось.

Она работала ведущей на местном телевизионном канале, пользовалась популярностью и вообще заметно украшала собой пространство. «Да, у меня трое детей, – хохотала она прямо в камеру, – и простите, что не выгляжу как загнанная лошадь». Смех у нее был тоже невероятный, звенящий, ни с кем не спутать было. И еще походка. Мужчины на улицах не то что останавливались, они дышать рефлекторно переставали. Завидовать ей было бессмысленно – несется такой ураган, воздух вокруг трещит, как в летнюю грозу, а она радуется, звенит, подшучивает, кому-то названивает, с кем-то ругается и тут же расцеловывает в обе щеки и опять убегает работать, работать…

В Москву Настя приехала по делу и не одна, с Оксаной. Поездка получилась в их стиле, прямо шоу. Даже в аэропорт они заявились в одинаковых костюмах и там блистали. Им повезло найти квартиру в центре, в доме, где, говорят, жила Земфира и даже иногда появлялся (сами видели!) Митя Фомин.

Днем у них были важные дела, а вечером они делали и ели любимый Настин салат – «помидоры со вкусом помидор». Это когда отбираются сочные овощи, торопливо режутся, неровно так, прямо на глаз, и кидаются в миску. Сверху присыпаются красным луком и крупной солью. Чуть сметаны и – вуаля – готово самое настоящее, самое что ни на есть узбекское блюдо. Настя никогда не была в Ташкенте и не знала, что такой салат, только без заправки – наиглавнейшая закуска к плову. Называется шакароб. Лучше брать розовые помидоры сорта «Бычье сердце». Вытирать потом хлебом дно косушки. С ума сойти можно как вкусно.

На второй день в Москве они пошли в место силы – ЦУМ. Оксана терпеливо ждала на диванчике и мерзла от обилия кондиционеров, а Настя порхала по залам, привычно влюбляла в себя продавщиц, которые все несли ей джинсы, платья, очки, шарфы и какие-то дурацкие все в заклепках ботинки за совершенно бешеные деньги. А потом вереницей пошли модные тяжелые кожаные куртки, и уже на исходе третьего часа Настя вдруг потухла, стянула очередную с тонких плеч, недоуменно сказала: «А зачем она мне?» и купила только толстовки старшим сыновьям. На вырост.

Через окно такси они смотрели на московские закаты. Настя снова повеселела и приставала к Оксане с дурацкими вопросами: а получится ли ей на следующий день рождения привезти живую зебру, лечится ли привычка бесконечно делать селфи и можно ли прямо сейчас позвонить в Красноярск ее младшей дочке, двухлетней девочке с неожиданно французским именем Зои. Ночью она писала свой блог, смотрела видео от друзей, иногда будя Оксану громкими звуками телефона.

На следующий день они снова поехали по знакомому адресу, который даже звучал подходяще: Рублевское предместье. Сразу хочется снять с полки какой-нибудь старомодный роман. «В предместье скрипучий экипаж Анастасии прибыл уже под вечер». И дальше что-нибудь про молодого блестящего офицера, трогательного в своей первой любви, и смешливую лучшую подругу и наперсницу Оксану, и небольшие интриги завистниц, и маленькую Зои в шуршащем платьице, которая уже так очаровательно делает реверанс и обязательно будет иметь успех при дворе…

Но ту жизнь Настя не прожила. Ей досталась эта, здешняя. Итак, в предместье она действительно попала под вечер. Позже туда как раз и приехал взлохмаченный сонный курьер и принес от меня кусочек Нидерландов в жесткой коричневой шуршащей обертке.

Через неделю Настя умерла.

Это случилось в подмосковной больнице недалеко от Рублевского предместья. Рядом были мама Лариса и, конечно, Оксана. Туда принесли ей мои голландские тюльпаны. И храбрые цветы вздохнули, набрались сил и немного пожили для близких Насти, грустно кивая поникшими бутонами.

У нее был рак легких четвертой стадии. Она молилась о чуде и получила полгода. Хотя врачи упорно давали всего лишь недели, дни. Заболев, она стала использовать свою популярность, чтобы рассказывать о других, кто в диагнозе, и успела помочь нескольким десяткам человек. Основала благотворительный проект re: missia, который живет и спасает людей. Ездила на химию в фиолетовом кабриолете, шумно праздновала вечеринки, успела сфотографироваться с дочкой на ее второй день рождения. В Москву приехала, когда метастазы добрались до мозга, надеясь выиграть еще немного времени.

Не потеряла свои шикарные волосы, оставалась такой же ошеломляюще красивой, только сильно похудела. Но даже это ей каким-то невероятным образом шло. Эльфийская принцесса, вечно юная, с счастливыми глазами, острыми скулами, тончайшей талией и прозрачными коленками…

Перед уходом она обещала нам, что это не конец, а начало.

Я не плачу. Я верю Насте. Что еще остается?

Опа-Опа-Опа Ян

Адри родился в той самой деревушке Эймнес, где мы живем и сейчас. Родители держали небольшую булочную, вставали в четыре утра, чтобы начать выпекать хлеб, ложились поздно. И Адри, и три его сестры помогали им в этом семейном бизнесе. Деньги он приносил маленькие, все работали на износ.

Настоящей звездой семьи (конечно, до того как Адри вырос, стал своим человеком в мире шоу-бизнеса и превратился в барона Хогланда) был его дедушка Ян. Говорят, муж очень на него похож, и я в это верю. Я теперь понимаю, откуда в нем столько любви к авантюрам, энергии и прочего идиотизма.

Опа Ян («опа» – это и будет по-нидерладски «дедушка») был отцом моей любимой свекрови. Кстати, еще одна совершенно уникальная личность. Вот сняли бы реалити-шоу про несколько поколений этой голландской фамилии – рейтинги бы зашкаливали! Наша брутальная крошка Кори (передвигающаяся на инвалидном кресле и совершенно глухая), отправила бы Ким Кардашьян в нокаут правым прямым в голову и невозмутимо покатила в ресторан своего дома престарелых пить кьянти классико или строить на плацу местный обслуживающий персонал.

Как мы с ней хохотали, сплетничая про местных жителей или вспоминая семейные истории! Как ласково она меня обнимала!

…Она ушла семь лет назад. Я настолько часто вижу ее в своей малышке Коринн, названной в честь бабушки, что немного начинаю верить в путешествия душ и реинкарнацию…

Опа Ян был известен тем, что делал только что хотел, когда хотел и где хотел. Сейчас бы сказали, что он поклонник метода Михаила Лабковского, но тогда деревенские старожилы просто качали головой, закатывали глаза, дергали бровями, короче, как можно отчетливее старались языком тела выразить свое осуждение. Он тоже работал в булочной – развозил по субботам заказы клиентам, заезжая по пути в тот или иной кабачок или к другу перекинуться в картишки. Возвращался он зигзагами с пустой тележкой и, бывало, с небольшой недостачей.

На восьмидесятилетие он опустошил свой сберегательный счет и устроил вечеринку. Пригласил половину деревни, заказал суперзнаменитого на тот момент диджея и грузовик музыкальной аппаратуры, рассчитанной на небольшой стадион. Диджей со странным именем Кряйн Торринга решил было, что он ошибся дверью – ехал на олигархический частный концерт, а попал в хор пенсионеров «Весенний взмах». Но честно отработал свое.

…Однажды опа Ян обьявил детям и внукам, что пришла пора ему снова жениться. Исполнилось ему на тот момент восемьдесят шесть лет. Как там поется: «Был жених серьезен очень, а невеста ослепительно была молодой». Так вот это не про них, нет. Жених, переводя буквально с голландского, был zo dronk als een garnaal – пьян как креветка. Молодая была совсем не молода, за восемьдесят, отличалась сварливым характером и вообще не блистала. Лицо у нее было скошено немного влево и вниз. Было ли это следствием болезни или врожденным достоинством, история умалчивает. Но жених, ослепленный любовью, считал, что, наконец, нашел ту самую и вообще пора уже как-то остепениться.

Для нас она так и останется безымянной, потому что дети прозвали ее Ома Бюссум. «Ома» – это по-нидерландски бабушка, а Бюссум – название городка, откуда она приехала. На русском будет звучать, наверное, типа как баба Керчь или, скажем, тетка Нижний Волочок. Удобно. Шлешь телеграмму родственникам «SOS, Мытищи едут». И все ясно – скандальная двоюродная сестра папы собирается в гости. Надо валить.

Адри утверждает, что Ома Бюссум любила носить наполовину прозрачные блузки, из которых немного вываливались разные неожиданные части тела. От себя тактично замечу, что эта соблазнительная тактика все же явно сработала, раз довела Ому Бюссум до венца с опой Яном, правда же? В общем, внуков и правнуков она очень смущала, бедные дети боялись с ней разговаривать, так как просто не знали, куда смотреть. Сначала в глаза лезли ее достоинства различных размеров и видов, а поднимешь взгляд выше, к лицу, – там вообще все на разном уровне. Как тут налаживать смол ток о погоде?

По прошествии четырех лет (новоиспеченному мужу было соответственно девяносто) он плюнул на все и развелся с молодой женой, не дотянув до деревянной свадьбы. «Не создан я для семейной жизни», – откровенничал он с Адри, раскуривая очередную сигару.

Единственное, что примиряло обыденную действительность с существованием опы Яна была его не вызывающая сомнений религиозность. Несколько раз он даже совершил паломничество в Лурд, французскую католическую Мекку, чем вся семья очень гордилась. Эта тема была вроде святого Грааля, который вытаскивали из рукава на семейных сборищах, прикрывая бесчисленные проступки скандального enfant terrible.

Однажды, уже после шумного развода, дед подозвал Адри к себе и тихо сказал: «Адрианус, мне за девяносто, старость не за горами. Пришло время рассказать тебе кое-что. Это секрет, и знать об этом никто не должен. Я никогда не был в Лурде и даже не знаю, где это. На самом деле я брал отпуск и отлично зависал на пляжах Сан-Тропе. Вот тебе список лучших тамошних сомелье и помни – этого разговора никогда не было. Иначе мне конец».

– Адри, а у тебя был кризис среднего возраста?

– Это типа в детстве?

– Ну почти. Лет в сорок.

– А, не было. Я работал, занят был.

– Что, вообще никакого? Это же клише. Ну вот что ты сделал, когда тебе сорок стукнуло?

– Я купил мотоцикл.

– А, понятно. Это не клише, конечно.

– Крутой такой, как у американских полицейских. И уехал.

– В закат?

– На Ибицу.