Виктория Габышева
Карина. 12 дней в тайге
от автора
История Карины Чикитовой взбудоражила всемирную сеть интернет. Многочисленные информагентства восклицали: «То, что четырехлетний ребенок выжил в одиночестве, без пищи, в предосеннем холоде якутской тайги двенадцать (!!!) дней, невозможно назвать иначе, чем чудом!»
…В далекой от цивилизации деревушке Олом, в трех более или менее пригодных для жилья домах доживают свой век восемь стариков. Районный центр – город Олекминск – находится в ста десяти километрах от Олома.
О чьем-нибудь нездоровье или происшествиях не сообщишь – нет там ни телефонной связи, ни дорожного сообщения. Жилища заброшены, в поросших кустами дворах торчат покосившиеся коновязи, да темнеют ямины от провалившихся строений. А ведь когда-то Олом был большой деревней…
Никто, возможно, так и не узнал бы об едва теплящемся существовании селеньица, если б не событие, взволновавшее весь мир.
Карина с мамой жила в селе Кяччи, посещала детский сад, а на лето ее увозили к прабабушке и прадедушке в Олом. Во вторник 29 июля 2014 года ничего не предвещало плохого. Мама была занята на сенокосе, старенькая бабушка уснула после обеда. Папа, живущий в ближайшем, хотя и не очень-то близком селе, собирался в этот день забрать дочку на несколько дней, но, едва встретившись с девочкой, уехал без нее – его срочно командировали тушить лесной пожар. В сопровождении щенка девочка вышла со двора и исчезла в неизвестном направлении…
Мама с дедом и бабушкой решили, что она уехала с отцом и собачку с собой взяла. Спохватились поздно. О пропаже стало известно лишь на четвертые сутки, когда папа прибыл за Кариной после тушения пожара…
В поисках участвовали свыше ста человек, были задействованы спасатели, сотрудники МВД и волонтеры. Малышку искали с воздуха и на земле. На двенадцатые сутки девочку нашел волонтер Артем Борисов. Через некоторое время медаль за спасение ребенка ему вручили в армии перед строем.
О Карине пишут как о четырехлетней, но на момент нечаянного «странствия» ей еще не исполнилось и четырех лет. Девочке было три года и семь месяцев.
«Она просто физически не могла продержаться почти две недели в таких экстремальных условиях, – удивлялись спасатели, – ведь по ночам температура воздуха опускалась до одного минуса холода!»
Резиновые сапожки маленькой «путешественницы» утонули в болоте, курточка потерялась. Сложно представить, что испытывала она ночью в одних колготках и футболке, тогда как даже тепло одетые мужчины зябли в спальных мешках. К тому же отгрохотала сильнейшая гроза, после нее часто накрапывали дожди. Специалисты предполагают, что выжила Карина благодаря… своему «наивному» возрасту! Будь она старше, извела бы себя слезами и переживаниями.
Время стояло ягодное, однако брусника в тех местах не уродилась, поэтому основной пищей девочки стали кузнечики. Не библейские акриды, конечно, но все кузнечиковые богаты белком. Она выкапывала еще какие-то корешки, ела разные ягоды, травку, – словом, все, что казалось съедобным. К счастью, воды было предостаточно: озера, ручейки, лужицы, да и шла в основном вдоль речки Бирюк.
Счастливому завершению непредвиденных приключений послужила совокупность обстоятельств, но большую роль в выживании Карины, несомненно, сыграл щенок. Друг по играм, он согревал ее в ночном холоде и был своеобразным «собеседником». Собака, к которой девочка относилась как к равному себе созданию, помогла ей сохранять присутствие духа.
По якутскому поверью человек до пяти лет наделен умением одушевлять окружающее и общаться с любым живым существом. Только ребенок, с его врожденным воображением, способен превозмочь одиночество без ущерба для разума и психики. Нельзя сбрасывать со счетов и личностные качества. Столь сильной воле и стремлению к жизни позавидовали бы многие взрослые. Невероятно, что такая кроха не падала к ночи на землю, где попало, в полном изнеможении, а заранее, до прихода темноты, рвала траву и, как могла, устраивала себе постель.
Спасатели обнаружили ребенка в удручающем состоянии, но в совершенно здравом рассудке. Увидев с вертолета медведя, они поспешили выписать лицензию на отстрел, но дикие звери девочку не тронули. Не обошлось, считают спасатели, без мистики – по пути следования им попалось древнее захоронение. Не духи ли оберегали дитя?..
…Маленькая, от горшка два вершка, Карина сидит передо мной на скамейке, болтая ножками. Смеется, наблюдая за нашим «дворянином» Болтиком, когда он гоняется за собственным хвостом. Глаза серые с зеленцой, нос пуговкой, губы то складываются в улыбку, то уголки их печально опускаются вниз. Говорит на якутском языке очень чисто, без детской шепелявости и других «фефектов» речи. Милая, как все дети, она на первый взгляд кажется совершенно обыкновенной, но я ловлю себя на мысли, что хочу обращаться к ней на «вы».
Мои сын и дочь стараются расположить ее к себе, но с гораздо большим удовольствием Карина возится с собакой и забирается с ней в дальний, тенистый угол двора. Мне остается в некотором отдалении следить за тем, как она играет с Болтиком, – довольно эмоционально, надо сказать. Жизнерадостно разговаривает с ним, хохочет, грозит пальчиком. Пес взволнован вниманием, слушает и даже будто «поддакивает», скуля и припадая на передние лапы.
Девочка подходит ко мне и, хмуря бровки, строго говорит:
– Собака голодна, разве ты не видишь? Иди, покорми.
Так и хочется отдать честь со словами: «Есть, товарищ командир!» Как велено, иду кормить Болтика, этого вечно голодного домашнего монстра.
Но вот пес наелся. Положил морду на лапы, постукивает хвостом и не сводит с Карины умильных глаз. Она сидит на скамье довольная, на лице удовлетворение и покой. Все сыты. Хорошо.
Несмотря на рекомендацию психолога не напоминать ребенку об одиночестве в тайге, решаюсь спросить:
– Что ты делала в лесу?
– Ну что… Жила. Понимаешь? Вот ты живешь – кушаешь, ходишь, спишь. Вот и я так жила в лесу.
– А что ела?
Карина задумывается, смотрит искоса, оценивающе. Взгляд какой-то недетский, – властный, даже не по себе. Наконец отводит глаза и говорит в сторону:
– Я не хочу об этом рассказывать.
– В лесу плохо?
– Нет. В нем не плохо. Ему самому плохо.
– Почему?
– Потому что там бывают пожары. Лес горит.
– Ты расскажешь мне, как жила в лесу каждый день?
– Нет, – улыбается она, качая ногой в крохотном сапожке. – Не расскажу. Пока нельзя. Знаешь такое слово – «нельзя»? – лукаво смотрит на меня. – Потом сама расскажу, если ты не будешь много спрашивать…
Талине, маме Карины, двадцать один год. Сама еще выглядит совсем девчонкой и кажется какой-то испуганной на фоне уверенной и спокойной дочери. Возможно, чувствует себя подавленной из-за массы негативных комментариев на форумах, где анонимы горячо ратуют за лишение Талины материнских прав. О том, что будет с ребенком в детском доме, праведники не слишком озабочены. Главное – потешить благочестивый гнев, наказать «такую-сякую» мамашу…
А мне она нравится. Пусть к нелишней заботе побудила ее угроза потерять дочку уже в человеческом лесу, – теперь она глаз с нее не спускает. Но – никаких «мимими» и телячьих нежностей. Мама похвально сдержана в проявлении чувств и общается с Кариной как с человеком, близким по возрасту. Только глаза следуют за каждым движением девочки, да проявляется беспокойство ко времени часов режима питания, рекомендованного массажа, и обычная «мамина» тревога – уютно, удобно ли ребенку.
– Талина, у вас такое редкое имя. Откуда оно?
– Не очень редкое, если это не имя, а название растения. Тальник, лоза. Ветки у него гибкие, не ломаются, просто гнутся. Отпустишь – выпрямляются. Может, хотели, чтобы я выросла похожей на тальник.
– У Карины, кажется, не ваш характер… да?
– Наверное. И не отцовский. Может, достались какие-то черты по бабушкиной линии… Бабушка рассказывала, что в роду у нее была сильная удаганка.
– Вот как?..
– Ей приписывали способность разгонять и сгонять тучи, даже приглашали в другие наслега при большой засухе… В детстве эта родственница однажды ушла в лес. Поискали ее, не нашли и уже простились с ней, и вдруг она появилась как ни в чем не бывало.
Талина вздыхает, опускает виноватый взгляд.
– Я долго думала об этом… Вот и дочка не рассказывает мне, почему ушла, чем жила в лесу, хотя мы с ней близки. Можете не верить, но правда – очень близки… были. Первое время она сердилась на щенка. Говорила, что Найда ее бросила… Карине хочется домой, она соскучилась по родным, по собаке, ей надоело чужое внимание. Она от него страшно устала… и в чем-то разочаровалась.
…Разочарованием, конечно, и объяснялось событие, стоившее мне потери доверия, когда уже, казалось, ключ к сердцу девочки был подобран, когда она уже ходила за мной и весело рассказывала о своих важных детских делах. Увидев в моих руках фотоаппарат, Карина словно споткнулась. Слезы так и брызнули из глаз:
– Ты как все! – рыдала она, уткнувшись в колени растерявшейся мамы. – Ты меня обманула! Я думала, что ты – моя подруга, а тебе нужны были мои фотографии!
Короткая истерика быстро прекратилась, но Карина замкнулась. Уже не бегала, не щебетала и просидела остаток дня на стульчике перед телевизором, лишь изредка взглядывая исподлобья. Ну и характер!
Помирились мы только перед их отъездом. Обвив мою шею руками, она шепнула:
– Никогда меня не фотографируй!
– Не буду.
– Я больше на тебя не сержусь.
– А вспоминать будешь?
– Да.
Помахала на прощание. Личико осветилось неожиданно яркой улыбкой. Вокруг багряные листья боярышника, день не по-осеннему солнечный. Прекрасный получился бы снимок. Просто так, на память…
* * *
Эта маленькая повесть стала попыткой представить девочку в нетипичной для ребенка и вообще для современного человека среде – в слиянии с природой, проникнуть в ее мир, полный малопонятных взрослым тайн. Думаю, что читатели (особенно те, кто принял участие в спасении) найдут в повести некоторые несовпадения с фактическими событиями. Скажут, что не попадалась Карине на пути берлога, что со зверями она счастливо разминулась, что неправдоподобно и вообще…
Но кто может со стопроцентной уверенностью сказать: «Этого абсолютно точно не было»? Кто может знать достоверно, досконально, как прошла девочка путь, который взрослый бы не прошел без тяжелой душевной травмы, и что ей помогло?
Время в детстве движется медленно, каждый час в нем переживается гораздо насыщеннее и значительнее, чем в любом другом возрастном периоде. В одиночестве – в любом возрасте – еще дольше. Безысходнее. Отчаяннее. Страшнее… Человек не создан быть одиночкой, он – общественное существо.
Прочувствуйте на слух и в душе: две недели! Представьте: это не гипотетический ребенок – это вы, это вам три года и семь месяцев. Попробуйте вообразить себя, маленького, в эти одинокие, нечеловечески трудные двенадцать дней.
Рискую предположить: то, что получилось, – хоть и художественный, но не безусловный вымысел. Познакомившись с этим удивительным ребенком, пообщавшись с ним в течение нескольких дней, я что-то поняла и увидела. По крайней мере, смею на это надеяться…
День первый.
Нет у людей крыльев
Новорожденное утро заглянуло в комнату, где, разметавшись на кровати, спала девочка. Солнечный луч, проникший между ситцевых занавесок, позолотил рассыпавшиеся по подушке волосы. Ресницы дрогнули, девочка чихнула и открыла затуманенные сном глаза. Обвела ими комнату, оглядев знакомые предметы, и вдруг увидела крылатого мальчика из сна. Мальчик – прыг! – на табуретку, – скок! – на тумбочку… ой! Исчез!
Карина закрыла глаза и тут же очутилась на поляне. Где же скрылся ее новый знакомец? Да вот же он! Приземлился прямо на раскрытую ладонь, сложил за спиной стрекозьи крылья и сел, скрестив тонюсенькие ножки. А вокруг!.. Вокруг вспорхнули, трепеща позолотой прозрачных крыл, множество таких же человечков.
– Ты кто?!
– Разве не знаешь? – плутовато усмехнулся мальчик. – Я – цветочный дух.
– А они?
– Мои братья и сестры. Все мы лесные детки, духи трав и цветов. Хочешь быть нашим другом?
– Хочу!
– Тогда пошли!
– Куда?
– В лес, далеко! – махнул он невесомой ручкой.
– А как же мама? – засомневалась Карина. – Бабушка с дедушкой… и папа? Они будут плакать!
– Но ты же вернешься, и они обрадуются!
– Придется идти пешком, ножки устанут. Я не умею летать…
– Лети! – звонко крикнул мальчик, и за спиной у Карины что-то зашелестело. Она обернулась и не поверила глазам: позади расправлялись большие крылья! Они были шелковистые на ощупь, как полы маминого халата, и похожи на две половинки радуги, которая встает над лесом после дождя. В них можно было закутаться или раскинуть на ветру, словно плащ. Упругие, сильные и живые, они вздрагивали и рвались на свободу!
Несколько взмахов разноцветными крыльями… Красные резиновые сапожки соскользнули с ног и бесшумно упали вниз. Примятая трава расправила спинки, кусты и деревья протянули вверх гибкие ветки-руки: куда ты, Карина?! Ты же еще маленькая!
– Я большая! – крикнула она, – мне скоро четыре года!
Лесное эхо поддразнило, повторяя: «…года! Да! Да-а!»
Смеясь, девочка встала на самую верхнюю ветку лиственницы и вызвала мимолетный хвойный дождик. Оттолкнулась – эгей! – и плавно вплыла в белое облако, теплое, как парное молоко. Где-то далеко-далеко раздавались еле слышные голоса: «Ау, Карина! Ау!»
Солнечный луч снова пробежался по ресницам. Карина потерла кулачком глаза и рывком села на кровати. А где крылья?.. Куда делись гладкие радужные полукружья? Пощупала лопатки – нету!
– Ау! – позвала летающего друга.
Никто не откликнулся. Открыв ладонь и зажмурив глаза, Карина посидела в надежде, что сон вернется. Чуть приотворила ресницы – в руке пусто…
На чистых крашеных половицах лежала солнечная клетка оконной рамы. Девочка сползла с кровати и свернулась калачиком на теплом квадрате. Если снова ненадолго уснуть и схватить человечка… зажать в кулаке и не выпускать… можно ли вытянуть его из сна? Тогда бабушка поверила бы, что Карина ничего не придумывает!
– Оксе! Это кто тут у нас на полу, как щеночек, развалился? – Бабушка хмурит брови, а губы разъезжаются в улыбку. – Встала и сразу устала? Поднимайся, соня-засоня, завтрак на столе!
Девочка покрутила носом: как вкусно пахнет бабушкиной стряпней! Натянув колготки, футболку, поскакала на одной ножке к столу.
– А мыться? – бабушка придвинула табурет к умывальнику.
Вода была холодной. Карина для вида побренчала носиком умывальника и только побрызгала водичкой в лицо.
О-о, оладушки! Лежат на черной чугунной сковороде – золотистые, круглые. Солнечные такие оладушки! А в кружке теплое парное молоко… На что похоже? На облако из сна – вот на что!
Бабушка понюхала завитки на затылке, зевнула.
– Кушай, птичка моя, а я полежу пока, ладно? Посплю маленько. Что-то плохо ночью спалось.
– Ты, наверно, много снов видела?
– Да нет… Под утро уснула, а через два часа вставать, корову доить. Недоспала.
– Можно во дворе с Найдой поиграть?
– Поиграй. Только за калитку не выходите.
– А мама с дедушкой когда придут?
– Накосят сена и придут к вечеру.
– А папа?..
– Обещал, – бабушка вздохнула.
Карина запрыгала: папа! Папа!
Бабушка недолюбливает его. Наверное, потому, что папа с ними не живет. Она разговаривает с ним сурово, поджимает губы и совсем не улыбается. Но Карина все равно любит папу, очень-очень! На рамке его велосипеда устроена специальная сидушка, чтобы ее возить. Папа садит дочку на сидушку и увозит к другой бабушке в другое село, где все не такое, как здесь – вещи, животные, люди…
Иногда Карина с папой купаются в озере на песчаной стороне. Озерная вода теплая, зеленовато-желтая. Если присмотреться, можно увидеть, как сквозь песок на дне пробивается и танцует тонкая трава, вся в пузырьках, словно в прозрачных бусинках. А еще там плавает большой черный жук-плавунец. Поймать бы его и посадить в банку с водой! Потом, наглядевшись, отпустить обратно…
Карина примерила бабушкины очки – два соединенных железными колесиками стеклянных кружка. Прямо как велосипед! Посмотришь в них – все расплывается. Удивительно: зачем только бабушка их надевает? Может, ей нравится видеть мир как сквозь толщу воды? Карина видела подводный мир… Однажды папа поплыл к середине озера, а ей захотелось достать белую кувшинку, сомкнувшую в кулачок лепестки. Что там внутри: самый большой пузырек-бусина? Или в кувшинке прячутся детишки черного жука, мелькающего у ног? Карина потянулась к цветку, оступилась, шагнула – и с макушкой ушла куда-то. Тогда и увидела мир под водой – зеленовато-желтый и мутноватый, как в бабушкиных очках. Карине понравилось это странное нездешнее пространство и, пусть в нем совсем не было воздуха, она готова была пробыть там дольше. Но вдруг ее резко выдернули из воды. Вода полилась из носа, изо рта – много, как из чайника, и в переносье больно защемило.
Папа очень сердился. Никогда так сильно не кричал на дочку. Смешной, так и не понял, что она совсем не испугалась… Ну, может, чуть-чуть. Они договорились никому не рассказывать об этом. Карина честно хранила общий секрет, хотя очень хотелось рассказать бабушке о водяном мире и спросить, не видела ли бабушка его сквозь очки?
А вот и папа! Выскочила за ним на крыльцо в тапочках, а он стоит, мнется, виновато отводит глаза:
– Прости, доча! Не могу тебя взять сегодня, на пожар уезжаю. Дня через три за тобой приеду. Лады?
– Ну, лады…
Печально, конечно, но не так чтобы очень. Ведь через три дня он за ней приедет. Папа подхватил на руки, поцеловал и побежал к большой машине, которая ждала его за калиткой. Не хотела плакать, и все равно глазки защипало, надо бы как-нибудь отвлечься, а тут из головы не выходит утреннее видение. Непременно нужно найти маленьких людей с прозрачными крылышками!
Прихватив последнюю оладушку, девочка накинула легкую куртку, сунула ноги в красные резиновые сапожки и выбежала из дома. На крыльце к Карине бросилась Найда – собачий ребенок. Щенок ластился, вилял хвостом и звал играть. Карина подбросила вверх угощение, Найда прыгнула – ам! – и нет оладушки, прыгнула еще раз и лизнула румяную щеку хозяйки.
– Не балуйся, – строго сказала Карина, вытирая ладонью щеку. – Мы должны найти человечков.
Найда вопросительно склонила голову набок и как будто что-то сообразила – весело помчалась за дом, к задней части двора.
Сразу за картофельным огородом, за изгородью из жердей начинается лес – большие белые березы и темно-зеленые сосны. Недавно после дождя бабушка с внучкой собирали здесь грибы с липкими желтыми шляпками.
– Бабушка сказала, чтобы мы за калитку не выходили, – вспомнила Карина. – Но мы ведь за нее и не выйдем, правда?
Пролезла под жердью и поспешила за собакой по тропе, залитой солнцем. Ноги пружинили на дорожке из прелой листвы и хвои, лес расступался, раскрывался с тихим шорохом, шелестом, пел шуршащую песню. О, сколько в нем тайн!
Карина бежала дальше и дальше, потом просто шла, вся – слух и внимание. Глаза в поисках крылатого мальчика успевали обшарить каждый кустик, сердце стучало в унисон – дятлу, где-то выстукивающему в дереве червячков. Найда унеслась вперед, издалека доносился ее звонкий лай…
– Человечек, ау! – закричала Карина. – Выходи, я пришла к тебе!
Может, он под той густой зарослью тальника, похожей на взъерошенную голову великана? Или спрятался за старой березой?
Бедненькая старушка-береза согнулась в три погибели, кора у нее ободранная и сухая. Карина отколупнула – упал кусок. А под ним-то «народу»! Муравьи так и бросились врассыпную, рассыпались, как черный бисер. Карина для них настоящий великан!
– О-хо-хо, хо-хо-хо! У меня огромные руки, у меня огромные ноги! – растопырив пальцы, она грозно надвинулась на бисерный народец. – Что, испугались? Не бойтесь, муравьишки, я пошутила! Я – добрый великан!
Приладила кору обратно к дереву. Наверное, в трудолюбивом царстве под корой постепенно восстановится потревоженный порядок, а потом муравьиные бабушки будут рассказывать муравьиным деткам сказки про великанов…
Карина рассмеялась: далеко ей до великана! Она и в садике-то стоит одна из последних в ряду, когда дети выстраиваются на зарядку. Мама беспокоится, не слишком ли худенькая и низкорослая ее дочь… Делает зарубки на двери, чтобы посмотреть, сколько прибавила девочка этих… сан… сан-ти-метров на линейке. Карина утешает маму: «Я каждый день тренируюсь для сантиметров!» Это нетрудно, нужно только подпрыгнуть и суметь схватиться за высокую крепкую ветку дерева. Ветка влечет вверх, а Карина тянется вниз. Вытягивает тело, чтобы росло. Хотя, если честно, не больно-то хочется ей быть большой. Большим людям необходимо много еды, питья и тепла. На крупном теле морозу разгуляться легче…
Ой! Это что – поляна из сна?! На краю поляны лужайка, покрытая белыми цветами. Вот оно, «сонное» облако, прилегло вздремнуть! Значит, и мальчик где-то здесь.
Сосновая шишка упала прямо на макушку. Не больно, но обидно. Кто кидается? Не человечки ли? Карина долго вглядывалась в спутанные ветви. Ветер чуть-чуть шевелил длинную хвою, сквозь ветки лучилось солнце. Почти у самой кроны виднелась впадинка – похоже, беличье дупло. Кора на стволе рыжая и шершавая, много наростов, ветки тесно сплелись. Нетрудно будет ставить на них ноги, если попробовать взобраться, как по лесенке. Возле дупла широкая развилина, – можно посидеть и рассмотреть лес с высоты. Стоит рискнуть! Вдруг да человечки живут с белкой в дупле.
Скинула сапожки, без них легче лезть… Легче-то легче, да не так просто, как думалось! Хвоя сосны не сильно острая, с еловой не сравнить, но довольно неприятно колет ступни, и дерево высокое. Должно быть, за небо хваталось, подтягивало ствол, чтобы вырос длинным! Сколько ни смотри на дупло, оно все не приближается. Вернее, Карина к нему. Глянула вниз… ой! Все мелкие деревца, кусты уменьшились, красные сапожки стали размером с грибки! Как потом спуститься?
Найда, глупая, лает и бросается на дерево, ветки трясет. Под ногой хрустнул, треснул сучок, сейчас разломится… Недолго свалиться, голову расшибить! Ну их, человечков, раз видят, что Карина взбирается к ним с трудом, и не показываются! Негостеприимные… Села на толстый сук.
Уф-ф, надо передохнуть.
– Найда, хватит лаять!
Не слушается.
– Кому говорю! – бросила в собаку шишкой.
Видны ли отсюда крыши Олома и дом дедушки-бабушки? Забыла в какой стороне деревня, в той или этой? Повертела головой – нет нигде ни домов, ни дымка от уличной печки. Неужели никто не варит обед?
Ну и хорошо, что бабушка не углядит внучку. А то ведь сразу запричитает, закричит: «Куда полезла! Ну-ка, слезай! Хочешь, чтобы у меня остановилось сердце?!»
Да, придется как-то слезать. Ветер подшутил над Кариной, нарочно сорвал давеча шишку и стрельнул по затылку. А она-то поверила, что человечки здесь живут. Успела даже представить, как у них дома, в дупле. Какие у них столики-стулья, кроватки-постельки, и как они вывешивают на ветки одежку, чтобы дождь постирал…
Ногу сюда… вторую туда… крепче держаться за ветки… Лезть вниз гораздо страшнее, чем вверх. Когда же кончится эта долговязая сосна?! Кажется, целый день спускалась. Но вот, наконец, земля. Ура!
– Только тебя не хватало, Найда! Не прыгай на меня, я устала, упаду! Дай лучше сапожок.
Нет, прежде чем обуться, нужно очистить колготки от всех зацепившихся игл, а то станут занозами и не дадут ходить. Потом их не вытащить без бабушки…
Посидела, все-все иголки выдернула, обулась – много ли для отдыха надо? Побежала, раскинув руки крыльями, к «облаку», с размаху врезалась в пышный рой лепестков – а-а-ах! Какой чудный запах! Пахнет вкусным чаем, немножко дедушкиными папиросами и мамиными духами. А чем пахнет небо? Надо было хорошенько принюхаться там, наверху, чем пахнет, кроме сосновой живицы. Сейчас бы взлететь на крыльях вместе с цветами!
– Я не Карина! Я – птица!
Жаль, что крылья растут только во сне.
Почудилось или нет – лужайка начала вращаться, как середка мира. Так бабушка крутит ытык – мутовку, когда взбивает к¸рчэх. Карина почувствовала себя лежащей в сердцевине огромной круглой миски. Закружилась, закружилась на лугу лицом в небо! Березы заволновались кронами, нагнулись и ласково смотрят зелеными глазами-листьями. Почти прозрачные верхние листья напоминают на свету зеленый мармелад. А внизу рядом с Кариной колышется прохладный узор застенчивых теней. Странные они, эти тени, – жмутся по углам и стесняются выйти на солнце. Будто в чем-то перед ним провинились.
Самолет прошил в синеве белую строчку. Наверное, самолет – небесная швейная машинка, а облака – вороха кружев, ленточек и белой ткани, – из такой шьют простыни и занавески для окон. Есть машинка и у бабушки. Иногда она позволяет Карине покрутить ручку, и ниточная строчка выбегает из-под острого машинного носа, как утренний луч из щели занавески…
– Найда! Ты меня напугала! Опять кидаешься с наскока?! Хорошо, что лежу, а то точно бы свалила с ног!
Бабушка твердит, что Карина болтушка. Это правда – в детском саду она самая бойкая на язык. Пока другие дети вспоминают слова, успевает сказать все, что они хотели, и даже больше.
