Виктория Балашова
Нина Риччи
Глава 2
В поисках рая на земле
Ранние годы Нины Риччи, несмотря на бедность, проходили в дружной и веселой обстановке. Ее отец любил жену и старался сделать все, что в его силах, для улучшения жизни семьи. Иногда у них опускались руки, но они редко показывали детям свои слабости. Винченцо обожал дочерей и всегда выкраивал деньги на покупку недорогих игрушек. Вечерами вся семья собиралась за столом, за исключением очередного младенца, сидевшего на руках у матери или спавшего в люльке. Отец рассказывал забавные истории о клиентах (а они любили поделиться с дружелюбным сапожником не только новостями, но и подробностями своей жизни), говорил о новых заказах и, конечно, мечтал о создании новых моделей обуви.
Переезд во Флоренцию, к сожалению, только ухудшил положение семьи. Не так весело проходили теперь вечера: новостей от клиентов стало меньше, так как старые заказчики остались в Турине, а новые не спешили в мастерскую Винченцо. Деньги таяли на глазах, и все надежды на богачей, осевших во Флоренции после получения ею столичного статуса, рухнули. Оказалось, что во Флоренции жизнь текла не намного лучше, чем в Турине: кризис в Италии затронул все города и деревни, хотя, надо признать, городские жители легче находили работу, а соответственно, и зарабатывали какие-то деньги. Малый бизнес страдал в городе сильнее: промышленность создавала ему конкуренцию, с которой тягаться было практически невозможно. Свою обувную мастерскую Винченцо пришлось открывать не в оживленном центре, а на окраине, где люди ходили привычными маршрутами – к мастерам, которых знали годами.
Через год после приезда, в 1889 году, в семье Ниелли родился пятый ребенок – девочка Селестина. Несмотря на весь природный оптимизм, дух Винченцо был подорван. Он очень любил детей, но понимал, что не может обеспечить им достойное существование. Все старания Франчески тоже сводились на нет: пятеро детей, мал мала меньше, требовали внимания и не давали ей работать в полную силу. Впрочем, заказов у нее было не больше, чем у мужа. Старшая дочка ходила в школу: новое законодательство давало ей такую возможность. После школы она помогала матери штопать чужую одежду и следить за младшими. Нина тоже пыталась делать нехитрую работу: в шесть-семь лет девочки уже вовсю приобщались к ведению домашнего хозяйства и учились шить. Такая судьба ждала многих, ведь вырваться из окружения, в котором ты вырос, представлялось делом практически невозможным.
Кстати, если говорить об обуви, то в теплое время года дети в основном бегали по улицам босые. А если не хватало денег на одежду, то в холода они попросту сидели дома. Но не все дети могли себе позволить игры со сверстниками или пребывание дома. Даже официальная статистика показывает огромное количество работавших детей (те, кто работал дома, как дочери Ниелли, не были учтены, то есть на самом деле их было куда больше). В 1881 году работало восемьдесят процентов мальчиков от десяти до четырнадцати лет[3] и почти пятьдесят процентов девочек того же возраста. Девочек меньше только потому, что именно они чаще работали на дому. Историками доказано, что введение обязательного начального образования никак не сказывалось на занятости детей, если оно не было подкреплено повышением уровня жизни семьи. Конечно, занятость варьировалась от региона к региону. Именно положение на севере Италии отражают приведенные выше цифры. На юге, где преобладал сельскохозяйственный труд, работало почти сто процентов мальчиков и более восьмидесяти процентов девочек. Во Флоренции, куда с надеждами на лучшую жизнь уехали Ниелли, работало немногим меньше детей. То есть на севере уровень жизни все же всегда оставался более высоким, что и отражает данная статистика.
Обязанность отправлять детей в школу на родителей не налагалась, поэтому те из них, кто нуждался в дополнительном заработке, не давали своим отпрыскам обязательного начального образования. Более того, не все населенные пункты имели школы, а только те, где население превышало четыре тысячи человек. Но даже за этим особенно не следили, поэтому учебные учреждения открывали далеко не везде. В любом случае обязательное начальное образование распространялось лишь на детей от шести до девяти лет, и удовлетворительной считалась посещаемость для мальчиков – тридцать процентов, для девочек – восемнадцать.
Интересно, что противники обязательного образования ссылались на ущемление свободы родителей: мол, именно им решать, отправлять ли ребенка в школу. А противники запрета детского труда считали, что запрет скажется на уровне жизни самых бедных слоев населения, рассчитывавших на заработки своих детей. Но с 1886 года закон все же запретил использование детского труда на опасных производствах. Однако ни в сельском хозяйстве, ни в легкой промышленности никаких ограничений не существовало, не говоря уже о надомной работе.
Несмотря на сложности, старшие дочки Ниелли начали ходить в школу во Флоренции. Но долго так продолжаться не могло: заработки Винченцо падали. От экономического кризиса все больше страдали уязвимые слои населения, и перспективы перестали казаться радужными даже самым завзятым оптимистам. Семья снова засобиралась в путь. На сей раз решили ехать в Монако. Причин для такого выбора можно назвать несколько. Первая и самая простая – близость Монако к Италии, в частности к тому региону на севере, где доселе жили Ниелли. Вторая – перспективы бурно развивающегося княжества. И конечно – мода. Италия в те годы не могла сравниться с Францией по количеству потенциальных модниц и по доходам населения. Именно в то время активно формировались ставшие позднее известными французские курорты, где в сезон открывались модные бутики, а по набережным дефилировали отдыхающие, которые с удовольствием демонстрировали купленные наряды.
С 1861 года княжество Монако снова обрело независимость, отдав, правда, Франции часть своих территорий. А уже в 1863 году «Société des Bains de Mer» (Общество морских ванн) открыло знаменитое казино в Монте-Карло. На землях, отошедших французам, выращивали оливки, лимоны, апельсины и другие культуры. Развитие нового района призвано было компенсировать потери, связанные с резким уменьшением доходов от сельского хозяйства. Это же общество до сих пор владеет зданием оперы, которая открылась в 1879 году, и Отелем де Пари, начавшим свою работу год спустя после открытия казино. Общество основал принц Монако Карл III в 1863 году, так как захотел вслед за Германией и Бельгией открыть курорт, чья прибыль будет обеспечена доходом от игорного дома. Надо сказать, что в Монако ранее уже делали попытку открыть казино. В 1856 году на вилле Бельвю оно начало свою работу, но не очень успешно. И вот в 1863 году с помощью Общества морских ванн началась полная реконструкция района, через три года получившего свое название – Монте-Карло, в честь Карла III.
Отель де Пари и Кафе де Пари должны были составить конкуренцию самым шикарным заведениям Парижа, Лондона и Нью-Йорка. Строились виллы, разбивались сады. Здание оперы проектировал Шарль Гарнье – тот же архитектор, по чьему проекту строилась парижская опера. В княжество начали приезжать знаменитости и богачи. Как и было задумано, они тратили деньги на развлечения, что очень скоро позволило построить железную дорогу, соединившую Монако с Францией. Для раскручивания казино Франсуа Блан, возглавлявший Общество морских ванн, придумал целую церемонию для тех, кому доставался крупный выигрыш (заметим: строго контролируемый со стороны владельцев). Люди надеялись, что им также повезет, и они стекались в казино со всего мира. Так как Блан отдавал часть получаемых доходов государству, уже в 1869 году в княжестве отменили все налоги – ситуация, сохраняющаяся по сей день.
Однако сын Карла, пришедший к власти в 1889 году после смерти отца, относился к казино резко отрицательно и хотел его закрыть. Он женился на богатой американке и считал, что в прибыли от казино более не нуждается. Казалось, дни знаменитого заведения сочтены: Альберт планировал там открыть бесплатную больницу. Все изменилось в одночасье: в казино повадился ездить англичанин, игравший день и ночь и выигрывавший миллионы. Он несколько раз приезжал в Монте-Карло, повторял свой успех, после чего туда просто хлынула публика, мечтавшая пойти по его стопам. Прибыль казино резко подскочила, стоимость акций побила все рекорды. С новым правителем Монако удалось договориться.
Но не только казино, отели и рестораны выигрывали от притока туристов. В Монте-Карло также открывались и бутики. Цены в магазинах никого не отпугивали: главную роль играл престиж и желание выглядеть не хуже других. Конечно, первую скрипку играли те кутюрье, которые пользовались популярностью в Париже и на других курортах. Но и более мелкие ателье имели шанс преуспеть.
Ниелли ехали туда, где пахло деньгами и успехом. Новое место манило и таило в себе обещания избавить семью от бедности, наконец дать возможность Винченцо создавать собственную обувь для более взыскательной публики, чем беднота Турина и Флоренции.
Радужные планы опять не сбылись. Винченцо исполнилось пятьдесят лет, и силы были уже не те, что раньше. Он пытался вписаться в ритм жизни нового курорта, искал клиентов, предлагал новые модели обуви, но успех не приходил. Позже его дочь сможет покорить капризных модниц и воплотить мечты отца в жизнь. До этого момента Винченцо не дожил. Старые болезни и постоянная нервотрепка последних лет, связанная с переездами, неудачами и необходимостью кормить большую семью, окончательно подорвали его здоровье. И тем не менее семья совершенно не ожидала его кончины: в 1891 году, через год после переезда, Винченцо Ниелли умер.
Впоследствии преуспеть удалось не только Нине Риччи. Еще один итальянец, перебравшийся на Лазурный Берег Франции, сумел покорить мир моды именно в области обуви. Андре Перуджа родился на десять лет позже, чем Нина. Его отец был сапожником и так же, как Винченцо, переехал во Францию в поисках лучшей доли. Как и Винченцо, успех ему не сопутствовал. Зато его сын Андре прославился на весь мир. Уже в 16 лет он открыл свой первый магазин в Ницце, а затем ему начал помогать знаменитый кутюрье Поль Пуарэ. В 28 лет Андре Перуджа открыл магазин в Париже на престижной улице Фобург Сант-Оноре. Он сотрудничал со многими известными модельерами. Среди них Коко Шанель, Эльза Скиапарелли, Юбер Живанши… Получается, переезд все-таки переломил ситуацию, но не для старшего поколения итальянцев, а для их детей. Игра стоила свеч!
Семья осталась без кормильца, когда матери Нины исполнилось 40 лет, и она взвалила на себя основную ответственность за детей, начав зарабатывать деньги в одной из галантерейных лавок Монако. Теперь она не могла себе позволить работать дома и довольствоваться непостоянным доходом от починки одежды. Магазин давал пусть и небольшой, но регулярный заработок. Обычно туда приходили не только купить одежду, но и заказать ее пошив – галантерейная лавка была совмещена с ателье. Поэтому имелась возможность получить дополнительные деньги, хотя это предполагало работу вечерами, так как днем следовало продавать, а не шить.
Старшей дочери на тот момент исполнилось одиннадцать, Нине – восемь. Обе девочки заняли место матери дома, продолжая принимать заказы на мелкий ремонт, а заодно присматривали за шестилетней Адельгизой, четырехлетним Феличе и двухлетней Селестиной. Те годы стали самыми трудными: одновременно приходилось вставать на ноги на новом месте, работать, осваивать французский, чтобы свободно говорить на нем с клиентами. Конечно, в Монако проживало много итальянцев. Для сравнения можно привести следующие цифры: французов, монегасков и итальянцев насчитывалось чуть более двадцати процентов каждой нации, в то время как представителей остальных народов – примерно по три процента (исключая чуть более семи процентов франкоговорящих бельгийцев). Но все понимали, что без знания французского языка карьеры там не сделать. Мало того, что это официальный язык княжества, так еще и основной поток богатых туристов приходился именно на французов.
Буквально через год старшая дочь Ниелли присоединилась в магазине к матери, а затем и Нина вышла на работу. Она стала трудиться в ателье. Работать приходилось много, но у Нины сразу обнаружились не только способности к шитью, но и талант к созданию аксессуаров. Особенно хорошо ей удавались шляпки, которые она уже тогда любила украшать цветами. Цветочные мотивы, яркие краски лета, легкие ароматы будут сопровождать творения Нины Риччи на протяжении всей жизни. Трудности, с которыми она столкнулась в детстве, не сказались ни на ее моделях, ни на ее характере. Впрочем, этим отличалось все неунывающее семейство Ниелли, не забывавшее традиций своей родины. Мечты отца тоже отразились на восприятии Ниной мира. Она хотела добиться успеха, но не могла обучаться у Винченцо, пока он был жив, – обычно в подмастерья брали сыновей. А шить Нине нравилось. С раннего детства она мастерила наряды для кукол, в которые играла вместе с сестрами. Много позже, став известным модельером, Нина Риччи продолжала наряжать в свои платья кукол, чтобы посмотреть, как будет выглядеть придуманный ею наряд. Она не видела для себя другой судьбы: ей не хотелось идти ни в артистки, ни в певицы, а тем более наниматься в богатую семью горничной. Играть на сцене не позволяло воспитание и природная скромность, но в ателье, склонившись с иголкой над отрезом ткани, Нина чувствовала себя как дома. Увидев тягу к созданию украшений для шляп, ей позволили принимать в этом процессе активное участие, что развивало нужные навыки и давало применение незаурядному таланту.
Некоторые увидят здесь прямую параллель с Коко Шанель, тоже начинавшую с создания шляп. «Важность шляп не всегда очевидна, – пишет историк моды Клэр Хьюз. – Женские шляпы воплощают работу творческого воображения модельеров, и продают их совершенно иначе», – продолжает она. Так не в этом ли секрет: юные Нина и Габриэль Шанель имели возможность именно в головных уборах воплощать свои первые творческие замыслы, словно тренируясь, готовясь к будущим успехам. Потом они используют их при создании одежды, обуви, украшений и духов. К середине XX века шляпы уйдут с рынка, уступив место совсем иным, более прозаическим головным уборам (надо заметить, правда, что в Великобритании, например, преданно хранят верность шляпам: они являются обязательным атрибутом наряда на свадьбах, скачках и во время любых выходов королевской семьи в свет). Но ранее они представляли для модельеров прекрасное поле для деятельности. Более того, шляпники всегда осознавали свое исключительное положение. Чего стоит отказ французских шляпников создавать более двух шляп в день! Сравните с обувщиками, чья работа сама по себе не позволяла поставить в маленькой мастерской дело на поток. Шляпники могли изготовлять больше, но не желали превращать свое искусство в нечто низменное.
Конечно, шляпное производство к концу XIX века тоже становилось механизированным, однако на фабрике изготовляли «болванки», и это было крайне опасным для здоровья работников делом. Но надомные мастерские оставались, как и прежде, элитными заведениями, а продажа шляпок – более выгодным предприятием, чем продажа одежды. Шляпницы вообще противились возникновению любых параллелей с фабричными работницами: «Занятые непыльным, творческим трудом, нарядно одетые, девушки возмущались тем, что их приравняли к фабричным работницам в платках и деревянных башмаках». Уж тем более отличалась работа тех, кто делал заключительную отделку и украшал шляпы, – именно к этой категории относились Риччи и Шанель на первых этапах своей карьеры. В магазинчиках часто предоставляли такие услуги: изготавливали шляпки из готовых «болванок» по индивидуальным заказам. А в последние десятилетия XIX века декор и орнамент стали особенно цениться, да и мода начала меняться куда быстрее, чем раньше, что провоцировало спрос на новые шляпки – мастерство дизайна вышло на первый план. Когда о Шанель говорят, что она начинала свою карьеру модисткой, то немного все-таки лукавят: как и для Риччи, для нее изготовление шляпок оставалось хобби, творческим увлечением, но никак не изнурительной работой, которой шляпное дело являлось для работниц, изготовлением шляп зарабатывавших на жизнь. В этом плане работа обувщиков, швей и шляпниц ничем не отличалась: крохотные душные помещения, длинный рабочий день, к тому же вредное производство (обувщики и шляпники, например, постоянно вдыхали пары клея).
Шанель сначала делала шляпки только для себя и немногочисленных подруг своих богатых покровителей, потом, открыв свой магазин, она могла использовать наемный труд. Нине не так повезло, но шляпы она делала только на заказ клиенткам магазина, в котором работали мать и сестра, а также, конечно, клиенткам ателье, где трудилась сама. Она сразу начала выделяться своими незаурядными способностями – скорее, не к шитью как таковому, а к изобретательству, таланту увидеть обычный фасон под иным углом, а простую шляпную «болванку» – оригинально украшенной. Фактически шляпки служили той же цели, что и наряды для кукол: это был способ экспериментировать и пробовать.
Мать не видела для своих дочерей иной судьбы, кроме как удачно выйти замуж, и чем раньше, тем лучше. Для конца XIX века, несмотря на все изменения, которые претерпевало общество, включая и положение женщины, взгляды в основном оставались патриархальными. Имея четырех дочерей и всего одного сына, Франческа лелеяла единственную надежду, что девочки быстро найдут себе женихов. Рассчитывать им приходилось только на внешность, веселый нрав и умение хорошо вести домашнее хозяйство, ведь приданого у них практически не было. Но времени на знакомства у старшей дочери не оставалось: она работала вместе с матерью допоздна, стараясь и выходные, которые ей выпадали нечасто, тратить на выполнение заказов.
Внешне Нина не сразу оформилась в симпатичную девушку. Но в какой-то момент на нее вдруг начали обращать внимание мужчины. Она была невысокого роста, с густыми темными волосами. А вот обликом простая итальянка походила на аристократку, женщину из высшего света: тонкие черты лица, высокий лоб, четкая линия бровей. Даже руки не выдавали в ней швею. Тонкие запястья и длинные пальцы, казалось, не ведали ни работы по дому, ни долгого, монотонного, кропотливого труда в ателье, где, несмотря на все способности, большую часть времени ей приходилось пришивать пуговицы, гладить и бегать с поручениями. К четырнадцати годам Нина выглядела немного старше своего возраста, и мать надеялась, что вскоре кто-нибудь позовет ее замуж.
Старшей сестре исполнилось семнадцать. В основном она общалась с итальянцами, приехавшими с ее родины. С ними было проще: они говорили на родном языке, соблюдали те же традиции, что и в ее семье. В отличие от Нины, желавшей воплотить мечты отца в жизнь и начать создавать свои модели одежды, старшая сестра мечтала о семье. Пример ее родителей, несмотря на финансовые неудачи, был положительным, по-другому строить жизнь не хотелось.
Надо сказать, время пыталось диктовать свои условия: конец XIX века – важный период переосмысления гендерной роли в семье, приведший к возникновению феномена «новой женщины». Часто это «переосмысление» давалось непросто: борьба за независимость была чревата отказом от семьи, от привычной роли жены и матери. Перед женщинами вставали вопросы, ответы на которые не так просто находились: «Обязательно ли брак должен быть патриархальным институтом, вынуждающим женщину обменивать независимость на защиту? Справедливо ли, что перед лицом закона жена менее значима, чем муж, и выступает его подопечной? Должна ли женщина отказываться от всех экономических прав и принимать на себя единственное обязательство – заботу о домашнем очаге? Обязана ли она вообще выходить замуж?» И если, например, в Швеции и Норвегии в 1874 году приняли все-таки закон, согласно которому замужняя женщина впервые получала контроль над своим личным имуществом, то во Франции до этого было еще далеко. Пройдет несколько десятилетий, прежде чем женщина получит право иметь свой счет в банке и возможность распоряжаться своими средствами без получения на то разрешения мужа или отца.
«Новую женщину» обсуждали на страницах газет и журналов, в романах и пьесах, в публичных речах и беседах в узком кругу. «Новую женщину» отличали образованность, независимость, пренебрежение традиционными семейными ценностями; границы между моделями поведения, которые приписывались мужчинам и женщинам, размывались. Многие семьи являли собой яркий пример разделившегося во мнениях общества. И если родители чаще отстаивали старые семейные ценности, то дочери уже впитывали в себя новые идеалы, особенно если им приходилось работать.
В семье Ниелли преобладали взгляды патриархальные, те, что были распространены в Италии, более консервативной в этом плане стране, чем Франция. И даже Нина, стремившаяся сделать успешную карьеру, работавшая и учившаяся ради этого дни напролет, вовсе не отвергала семейных ценностей. Внешне спокойная, она обладала твердым характером, а благодаря времени, отданному на воспитание младших сестер и брата, научилась заставлять других ее слушаться, что весьма пригодилось в работе.
Многие друзья говорили Франческе, что в Париже шансов заработать больше: все-таки Монако хоть и привлекало туристов в свое казино, тем не менее оставалось небольшим курортом, а работа активизировалась только в сезон. Старшая дочь уезжать не хотела. Она больше других детей переживала из-за переездов родителей и теперь пыталась отговорить мать от очередной смены мест. К тому же у нее появился ухажер, чья семья прочно обосновалась в Монако, – это был хороший шанс выйти замуж и никуда не ехать. Матери и самой решиться на сей раз было не так просто: ей исполнилось сорок шесть, и легкость, с которой она следовала за мужем, ее покинула. Она чувствовала, насколько было проще с Винченцо, который брал на себя все хлопоты и всю ответственность.
Нина поддержала мать: она слышала разговоры о Париже, шикарном городе, где круглый год публика ходила по театрам и ресторанам, дефилировала по бульварам в модных нарядах. Другим детям было слишком мало лет, чтобы влиять на решения старших, а вот Нина уже имела право голоса. Осознавая явные способности дочери, Франческа надеялась, что та сможет найти хорошее место в ателье или магазине, где потребуется не только продавать, но и шить. В течение нескольких месяцев семья никак не приходила к согласию, а Франческе не хватало силы духа сломить сопротивление старшей дочери. Просто оставить ее в Монако одну даже не приходило в голову: в дружной итальянской семье так не поступают, нельзя бросать члена семьи на произвол судьбы.
Неожиданно одно несчастливое событие подтолкнуло старшую дочь к тому, чтобы резко изменить свое мнение: ее бросил возлюбленный. И если она ради молодого человека не желала ехать в не такой уж далекий Париж, то он уехал куда дальше – в Аргентину. Он оправдывался, извинялся, обещал ей оттуда писать, но сердце девушки было разбито.
– Я согласна ехать в Париж! – сказала она матери.
Монако теперь оставалось историей, овеянной грустью и печалью.
До конца сезона три женщины Ниелли продолжали работать в Монте-Карло. Они всем говорили о планах покорить Париж, и вскоре знакомые итальянцы нашли им место в столичном галантерейном магазине. Они срочно упаковали вещи, девочки пролили слезы на плечах у подруг, соседи помогли добраться до вокзала. Заканчивался 1897 год. Начиналась новая жизнь.