Виктор Тюрин
Смерти вопреки: Чужой среди своих. Свой среди чужих. Ангел с железными крыльями. Цепной пёс самодержавия

– Медаль ты получил? Получил! Вот и расскажешь комсомольцам, за что ее получил!

Я обреченно кивнул головой.

– Вот еще что… Ты сходи в наш секретариат. Там твоя фамилия в каких-то списках упоминается. Пока, Костя.

На подходе к институту меня неожиданно окликнули. Это был знакомый студент, с которым мы учились на курсах немецкого языка, пока меня не выделили в спецгруппу.

– Привет, Семен!

– Здорово, Костя!

– Что у нас слышно?

– Ты про институт? – Я кивнул головой. – Сейчас полным ходом формируют группу к эвакуации. В сто четвертой аудитории идет запись. Говорят, в Ташкент повезут… или на Урал. Точно не скажу. Кстати, ты Сашку Калелина знал?

– Так. Мимоходом. А что?

– Погиб при обороне Москвы. И Ваня Марков. Пичугин Лешка… Проклятые фашисты! Они за все нам ответят! Мы им покажем кузькину мать! Дадим так… – При этом он энергично потряс крепко сжатым кулаком в воздухе. – Помнишь, как Сталин в своей речи на параде сказал: разве можно сомневаться в том, что мы можем и должны победить немецких захватчиков!

– Помню.

– Так и будет! Победа будет за нами! Вот увидишь! Ничего, скоро они у меня попляшут, эти фашистские сволочи! Я…

– Погоди, ты что, в армию идешь?

– Черт! Заболтался тут с тобой! Я же в военкомат иду! За назначением! Шесть раз к военкому ходил, но своего добился! – На его лице расплылась довольная улыбка. – Думаю, через несколько дней, максимум через неделю, буду на фронте!

– Здорово! И куда тебя направили?

– Не знаю. Сегодня обещали сказать. Все! Надо бежать! Встретимся в Берлине, Костя!

– Удачи тебе, Сеня!

Мы пожали друг другу руки и уже собрались идти, как мой однокурсник неожиданно воскликнул:

– Костя, погоди! Тебя же тогда тоже перевели на спецкурсы по немецкому языку?

– Да, – подтвердил я. – А в чем дело?

– Извини. У меня уже времени нет. Зайди в секретариат, там тебе все объяснят! – И он торопливо зашагал.

«Если это то, о чем я думаю… Ладно. Посмотрим».

Войдя в институт, я сразу направился в секретариат. Открыл дверь, вошел. Седая голова женщины, склоненная над бумагами, никак не отреагировала на мое появление.

– Здравствуйте, Мария Семеновна. Мне тут сказали…

Ответственный секретарь резко подняла на меня глаза, внимательно всмотрелась, потом четким и ровным голосом, словно излагала какой-то отчет, сказала:

– Помню. Наш студент. Первый или второй курс.

– Второй. Мне тут про список сказали. Моя фамилия Звягинцев. Костя.

– Быстро! Вчера только звонили, а он тут как тут! А! Так ты Семена Фимкина, наверное, встретил?

Я кивнул головой.

– Значит так, Звягинцев. Звонили из Народного комиссариата внутренних дел. Ты должен явиться в ближайшие дни по адресу… Как мне еще сказали, чем быстрее ты там появишься, тем лучше. Все понял? Адрес запомнил?

Я кивнул головой.

– Отлично! Так может, ты знаешь про ребят, которые у меня в списке? Их фамилии я тебе сейчас зачитаю.

– Не надо, Мария Семеновна. После курсов большинство из них не видел, поэтому могу сказать только про троих. Про Степашина, Кудряша и Маевского. Я вместе с ними рыл окопы, но потом меня перебросили на другой участок. Больше их я не видел.

Секретарь аккуратно пометила для себя эти три фамилии, а потом посмотрела поверх очков и сказала:

– Все, иди, Звягинцев. Я тут одна, и у меня еще полно работы. А тут еще этот список… – Последние слова она произнесла, уже склонившись над какой-то бумагой.

– До свидания! – Еще пару секунд я подождал ответа, а затем понял, что она снова с головой ушла в бумаги, развернулся и вышел.

У основания широкой лестницы, по обеим ее сторонам, стояли два массивных бюста – Ленина и Сталина, – задрапированные красным кумачом. В шаге от Ленина стоял стол, за которым сидел сержант госбезопасности. В данный момент он негромко, но, судя по всему, очень доходчиво что-то говорил грузному мужчине в драповом пальто, потому что тот ежеминутно вытирал платком блестевшее от пота лицо. У толстяка было собачье, заискивающе-виноватое выражение лица, только что хвостом не вилял. В двух шагах от нервничающего посетителя в короткой очереди ожидали еще двое мужчин. Я только собрался пристроиться в хвост очереди, как увидел еще одного дежурного, рядового НКВД с кобурой на поясе. За его спиной маячил солдат с винтовкой на плече. Сейчас он с сердитым выражением лица что-то втолковывал женщине, стоявшей перед ним. Когда я к ним подошел, то услышал окончание разговора:

– Я вам уже все объяснил, гражданка! А теперь уходите!

– Мне только сказать…

– Уходите, вам сказано! – он посмотрел на меня. – Вам что, товарищ?!

В нескольких словах я объяснил причину своего появления. Он мотнул головой в сторону стола и сказал:

– Ждите своей очереди.

Сержант НКВД внимательно изучил мой студенческий билет, потом сверил фамилию со списком, лежащим перед ним, и только после всего снял трубку телефона, стоявшего на столе.

– Сержант Нефедов. Товарищ лейтенант, тут парень – студент – пришел… Звягинцев Константин! Так что… – замолчав, он стал слушать, а спустя несколько секунд бодро отрапортовал: – Так точно! Вас понял!

Положил трубку и сказал:

– Подожди. Сейчас за тобой придут, а пока отойди в сторону.

Я протянул руку за студенческим билетом, на что получил сухой и короткий ответ:

– Потом получишь.

Спустя какое-то время по лестнице спустился тот самый лейтенант, который брал у нас расписки. Быстро и цепко обежал взглядом людей и почти сразу выделил меня. Подошел. Три с половиной месяца назад, когда я впервые его увидел, он выглядел явно лучше, чем сейчас. Синева под запавшими глазами перекликалась с синевой на выбритом подбородке. Глаза в красных прожилках, усталые, злые и настороженные. Несколько секунд внимательно вглядывался в меня, а потом сказал:

– Узнал. Ты где сейчас?

– Еще три дня назад окопы рыл, товарищ лейтенант государственной безопасности.

– Ясно. Сутки тебе на сборы, Звягинцев. Затем приедешь по адресу… – Он назвал адрес. – Там обратишься к товарищу Сливе Ивану Петровичу. Он о тебе будет знать и все подробно объяснит. Все понятно, товарищ Звягинцев?

– Так точно, товарищ лейтенант.

– Не подведи меня, комсомолец.

– Не подведу.

Я получил обратно свой билет у сержанта госбезопасности и ушел, а еще через день оказался в тренировочном лагере Отдельной мотострелковой бригады особого назначения НКВД (ОМСБОН).

«Может, по родной специальности удастся поработать, – сразу подумал я, стоило мне услышать название части. – По крайней мере, в чистое поле с одной гранатой против трех немецких танков не погонят. Если так, то уже хорошо».

Младший лейтенант Иван Петрович Слива оказался заведующим канцелярией. Возрастом за сорок лет, но при этом имел подтянутый и щеголеватый вид. Оглядев меня с ног до головы, почесал в затылке и спросил:

– Кроме немецкого языка, что еще умеешь? По воинской специальности?

– Не служил.

– Как со стрельбой?

– Стрелял из винтовки, пулемета и нагана.

– Очень хорошо. А с парашютом прыгал? Спортивные разряды есть?

– Не прыгал. Разряды есть. По самбо и боксу.

– Неплохо. Студент?

– Студент. Институт литературы и истории.

– Литературы и истории, говоришь? Гм. Задачку ты мне задал, – озадаченно произнес он, потом еще раз скептически окинул мою долговязую фигуру и вдруг неожиданно заявил: – Ничего, парень, мы из тебя еще орла сделаем!

Меня обмундировали, поставили на довольствие и представили командиру учебного взвода. Новый оценивающий взгляд и новое ободряющее напутствие:

– Трудно в ученье – легко в бою! Кто сказал?

– Александр Васильевич Суворов. Русский полководец.

– Правильно, боец! Запомни эти слова. Никаких поблажек не будет! Ты должен будешь отдать весь себя подготовке! Понимаешь? За три месяца ты обязан стать полноценным бойцом, а значит, если тебе придется умереть, так должен уйти не один, а прихватить с собой на тот свет хотя бы десяток фашистов!

– Так точно, товарищ лейтенант! Буду стараться!

– На сегодня свободен. Можешь идти, боец.

Нас учили методам сбора разведывательной информации, стрельбе, чтению топографических карт, ориентированию на местности, работе с парашютом, также немало времени уходило на общую физическую подготовку, куда входило освоение азов рукопашного боя и умения владеть ножом. Я старательно учился, но при этом показывал только треть своих способностей и умений, поэтому на фоне успехов моих товарищей – спортсменов, перворазрядников и мастеров спорта – мои достижения выглядели не так внушительно, но при этом меня несколько раз хвалили перед строем. Дескать, старается парень! Не хочет быть обузой для своих будущих товарищей, бойцов-разведчиков!

Поскольку я был специалистом, меня не стали подключать к изучению радио- и взрывного дела, а направили на занятия по углубленному изучению немецкого языка, который преподавал немецкий коммунист, бывший учитель, берлинец Карл Мютке. Кроме того, нашу группу учили работе с немецкими документами и картами. Занятия шли с раннего утра и до позднего вечера, прерываясь только для принятия пищи. Я сильно уставал и засыпал раньше, чем голова касалась подушки.

По окончании подготовительного курса началось комплектование групп. Вот тут мне, что называется, не повезло. Мне достался тот тип командира, который я и раньше не любил. Не солдат в полном понимании этого слова, а администратор. Им стал старший лейтенант-пограничник. Его перед самой войной отправили учиться в Москву на курсы повышения квалификации, но при сложившейся обстановке курсы прикрыли, а командиров отправили воевать. Этому повезло, он попал не на фронт, а в партизаны. Видно, учитывали специфику его службы и то, что он служил на Дальнем Востоке. Я познакомился с сержантом из канцелярии, который, как и я, учился в ИФЛИ, только на третьем курсе. От него мне удалось узнать, что наш будущий командир служил не на самой погранзаставе, а в штабе, на бумажной должности. А так все было при нем. Командир-пограничник. Дальневосточник. Коммунист. Отличная кандидатура для должности командира разведывательно-диверсионного отряда. Вот только, к сожалению, красивая упаковка не всегда является залогом качественного товара.

Из двенадцати человек, если считать всех вместе с командиром, четверо из нас были специалистами. Радист, взрывник, военфельдшер и переводчик. Радист и военфельдшер были девушками. Наташа Васильева, при ее красоте, имела тонкую талию, красивую тугую грудь, округлую попку и изящные длинные ноги. Она, как и я, в прошлом году закончила школу. Поступила в Педагогический институт по специальности русский язык и литература, а затем, на волне всеобщего патриотизма, пошла с двумя подружками на курсы радистов, по окончанию которых записалась в добровольцы. Аня Макарова, студентка четвертого курса медицинского института, была привлекательной девушкой лет двадцати пяти – двадцати шести. При небольшом росте она была крепкого телосложения. Длинные каштановые волосы она зачесывала за уши и стягивала на затылке резинкой.

Ей было далеко до Наташи с ее яркой внешностью, но большие серые глаза с радостно-удивленным взглядом и пухлые губы делали ее похожей на девочку-подростка с несколько большим бюстом и широкими бедрами, что невольно привлекало мужские взгляды. Впрочем, она, похоже, не сильно унывала из-за своей фигуры, имея веселый и легкий характер.

В нашу группу входили три крепких молодых парня, рабочие с завода «Серп и молот». Они были закадычными друзьями и вместе пришли по комсомольским путевкам. Еще четверо – из спортсменов, имевших первые разряды. Два борца, лыжник и бегун на длинные дистанции с препятствиями Леша Крымов, стройный, симпатичный и веселый парень, который быстро сдружился с девушками, а в особенности с Наташей. Они смотрелись очень красивой парой. Вот только взрывник выбивался из нашего молодежного коллектива. Градов Николай Николаевич. Насколько я успел узнать от приятеля-сержанта, лейтенант по окончании военного училища сразу попал на финскую войну, где заработал тяжелое ранение и медаль. После полугода, проведенного в госпитале, его, признав ограниченно годным, направили на работу в военкомат. После того как написал четыре заявления об отправке на фронт, он наконец получил направление к нам, по своей воинской специальности – сапер, и был единственным бойцом из нас, кто имел военный опыт. Не считая меня.

Глава 6

Двенадцатого мая 1942 года нас привезли на аэродром. Уже темнело. После того как мы выгрузились, нас встретил и провел к двухмоторному «Дугласу» пожилой старшина с голубыми петлицами.

– Будьте здесь, товарищи, – сказал он нам, после чего ушел вместе с нашим командиром.

Какое-то время мы осматривались, разглядывая летное поле, самолеты и ангары. Парни и девушки разговаривали тихо и натянуто, словно мы уже высадились в тылу и враг находится где-то неподалеку. Не успели мы освоиться, как снова приехал пожилой старшина, стоя на подножке полуторки. Спрыгнул, подошел к нам:

– Двое – в кузов! Забирайте парашюты!

Какое-то время мы занимались прилаживанием мешков и надеванием парашютов. У кого получилось быстро, а кое-кому пришлось помогать. После чего Градов нас выстроил, затем старшина всех внимательно осмотрел, кое-где подправил, что надо, подтянул. Одобрительно кивнул, после чего подойдя к заместителю командира отряда, вытянулся, четко отдал честь и доложил:

– Товарищ командир, осмотр группы закончен! Нарушений нет! Старшина Синица!

– Нет, и хорошо.

Старшина открыл планшет, висящий на боку, и достал из него какую-то бумагу.

– Товарищ командир, распишитесь вот здесь.

Когда старшина ушел, Градов нас распустил, но уже спустя десять минут пришли мотористы и сняли брезент с моторов, а за ними появились летчики вместе с нашим командиром. Я посмотрел на часы. Было ровно девять тридцать вечера.

– Ну что, бойцы, готовы к подвигам? – спросил один из летчиков, проходя мимо нас.

– Готовы! – подтвердило вразнобой несколько голосов.

– Тогда грузитесь! – приказал он, забираясь по трапу в самолет.

Только мы забрались внутрь, как инструктор-парашютист хлопнул тяжелой дверью, отрезав нас от внешнего мира. Громкий щелчок хлопнувшей двери подогнал нас, заставив торопливо рассесться на узких металлических скамьях вдоль бортов. Спустя минуту из кабины пилотов вышел летчик. Его инструкция о правилах поведения на борту самолета была предельно лаконична.

– Всем все понятно, товарищи?!

– Так точно! Да! Понятно!

Он кивнул головой и вернулся в кабину. Спустя пару минут заработали моторы, набирая обороты, взвихрились винты. Самолет легко оторвался от взлетной дорожки. Мы все сразу прильнули к иллюминаторам и стали смотреть, как сливаются с темнотой пятна жилых кварталов и полосы пригородных улиц, а спустя еще пару минут, когда самолет набрал высоту и за стеклом разлилась чернильная темнота, мы развернулись, бросая друг на друга испытующие взгляды. На потолке самолета зажглась синяя лампочка, тускло осветив лица моих «товарищей по несчастью». Впрочем, так считал я сам, вкладывая в эти слова иронию и понимание того, что нас там ждет, исходя из своего опыта, а в их глазах легко читались страх, волнение, гордость и отчаянная радость, что именно им доверили такое ответственное и опасное задание. Опыт партизанской войны у меня был, правда, не в условиях болот и лесов Беларуси. Афганские горы, джунгли Африки… Впрочем, основа есть, а остальное, как всегда бывало, приобретается со временем. Командир нашей группы, похоже, тоже понимал, что нам предстоит, и, наверное, поэтому сидел неестественно прямо, с неподвижным лицом. Его заместитель, подрывник, сидевший рядом с ним, напряженно морщась, разглядывал карту, лежавшую у него на коленях. Дмитрий Богатырев, крепкий и плечистый парень, кандидат в мастера спорта по вольной борьбе, сидевший напротив, бросил на меня ободряющий взгляд. Дескать, все нормально, парень! С ним, Лешей Крымовым и девушками у меня установились почти дружеские отношения, а вот остальные парни нашей группы, крепкие и сильные, относились ко мне, в целом, неплохо, но при этом чувствовалось легкое пренебрежение. Не рабочий парень, как они, студент, да и специальность у него не сильно воинственная: переводчик, поэтому и разговоры за моей спиной были соответствующие.

«Ну и что, если он знает немецкий язык?! Там воевать надо! Не языком трепать, а бить врага! А если с немцем врукопашную придется схватиться, насколько силы и воли у этого студента хватит?»

Мне об этих пересудах по секрету рассказала Наташа, которая слышала это от Леши Крымова. Все эти неувязки складывались из-за того, что нас объединили в группу всего за несколько дней до вылета, поэтому толком мы друг друга не знали, да и то, что все они были молодые, от семнадцати до девятнадцати лет, с еще не сложившимися, полувзрослыми понятиями о жизни, накладывало свой отпечаток. Я их не осуждал. Еще молодые и зеленые. Пусть опыта наберутся, тогда и разговор будет. Правда, сколько их останется в живых к тому времени, наверное, и сам господь бог не знает.

Аня, сидевшая между мной и Наташей, то и дело вздрагивала, хватаясь за меня или за подругу, когда самолет проваливался в воздушные ямы. Спустя какое-то время в висках часто и отчетливо застучала кровь и заложило уши. Давала себя чувствовать большая высота. Нервы у всех натянулись, но при этом мы изо всех сил старались казаться спокойными. Неожиданно луна вынырнула из-за туч, и в иллюминаторы потек мертвенно-белый свет.

– Ой, луна! – неожиданно громко воскликнула Аня, вызвав своим восклицанием снисходительные улыбки молодых парней, как вдруг самолет ощутимо тряхнуло, мгновенно стерев ухмылки с лиц. В глазах появилась растерянность и страх. После чего нас встряхнуло еще раз, за ним другой и третий. Растерянность прошла, и все сразу прильнули к иллюминаторам. Внизу я увидел вспышки орудийных залпов, отдаленное зарево, разноцветные пунктиры трассирующих пуль и бьющие в нас лучи двух немецких прожекторов. Они нас засекли, и теперь вражеские зенитки открыли огонь по «Дугласу». Вдруг пол самолета ушел из-под ног, да так резко, что захватило дух, – это пилот повел самолет на снижение, а в следующую секунду вышел штурман и объявил, что самолет приближается к месту выброски. Не успела за ним закрыться дверь, как инструктор громко скомандовал:

– Приготовиться!

Все торопливо вскочили и подтащили грузы к люкам, затем построились: шесть человек, друг другу в затылок, к левому люку, пять – к правому. Инструктор распахнул дверцы бортовых люков, и вместе с ураганным шумом ветра в кабину ворвался оглушительный рев моторов. Медленно, словно резиновые, потянулись одна за другой секунды ожидания. У люка замерцал зеленый огонек: сигнал «приготовиться». Напряжение внутри меня достигло высшей точки.

– Груз пошел!! – крикнул во весь голос инструктор. – Второй пошел!! Пошли!! Быстрее!!

Во рту пересохло, ноги словно налились свинцом, но все это прошло, стоило мне оказаться перед люком. Встречный поток ветра ударил мне в лицо, когда я прыгнул в темноту.

Приземлился я удачно, на самой опушке леса, не зависнув на дереве. Выкарабкавшись из-под полотнища, я огляделся. За спиной стоял подлесок, а за ним темная полоса деревьев. Впереди шли заросли кустарника, а за ним поле.

«Где наши? Когда я приземлялся, то видел пару блекло-белых пятен парашютных куполов совсем недалеко отсюда. Вроде… они должны быть несколько левее».

Неожиданно ветер принес оттуда болотные запахи и кваканье лягушек.

«Так там не поле, а болото. Вот высадили так высадили».

Отстегнув парашют, я только снял с груди вещевой мешок, как услышал чей-то негромкий голос:

– Ребята! Наташа! Тут есть кто?!

Это был голос Ани.

– Я тут! Костя! – отозвался я.

Сразу за мной подал голос Семен Шкетов, лыжник-перворазрядник:

– Не шумите! Стойте на месте! Я сейчас подойду!

Когда мы собрались втроем, я увидел, что Шкетов мокрый и грязный. Только открыл рот, как Аня меня опередила с вопросом:

– Что с тобой, Сеня?

– Да тут рядом болото, будь оно проклято! Хорошо, что сел с самого края. Как вы?

– Нормально, – отозвался я.

– Может, кто-то из наших попал в болото и им требуется помощь, – встревоженно предположила девушка. – Надо идти их искать.

– Кто спорит, вот только парашюты надо спрятать, – согласился с ней Семен.

Недолго думая, мы утопили их в том месте, где утонул парашют Шкетова. Какое-то время совещались, определяя направление наших поисков, а потом двинулись вдоль болота.

Спустя десять минут быстрой ходьбы мы наткнулись на нашу группу, стоявшую на краю леса. Встретили они нас каким-то зловещим молчанием, а когда мы подошли, так же молча расступились. На земле лежал Вася Потапов, один из заводских ребят, наполовину закрытый парашютным шелком. Его голова была неестественно вывернута, а глаза широко открыты. Скользнул взглядом по дереву, рядом с которым лежал мертвец. По обломленным сучьям было видно, что парашют не зацепился за дерево, а только скользнул по сучьям.

– Ой! – громко воскликнула Аня. – Что с ним?!

Командир, поморщившись, негромко сказал:

– Несчастный случай. Видно, приземлился прямо на дерево, а затем упал на землю…

Еще пару минут прошло в гнетущем молчании. Никто из молодежи не ожидал, что наша миссия, еще даже не успев начаться, обернется человеческой жертвой.

– Нам надо идти. Скоро светает, и нам надо как можно скорей дальше уйти от места выброски, к тому же нам надо найти грузовые тюки, а так как Потапова мы похоронить по-человечески не можем, поэтому его тело надо где-то спрятать, – заместитель командира проговорил это твердо, глядя нам по очереди в глаза.

– Это война, товарищи, – выступил следующим командир, – и без жертв она не бывает. Вася Потапов навсегда останется в наших сердцах. Звягинцев и Крымов, займитесь телом.

«Похоже, наш командир только речи толкать умеет. Хотя… Время покажет».

Тело Потапова было решено похоронить в болоте, потому что на большее у нас просто не было времени. Меня и Крымова отрядили на эти «своеобразные» похороны, а остальные разошлись на поиски тюков. Спустя полчаса все снова собрались. Из трех тюков нашлись только два.

– Выступаем. – После этой команды мы быстрым шагом пошли вдоль болота. Никто не говорил, так как неожиданная смерть товарища на всех наложила свой горький отпечаток. Шли мы скрытно и по мере возможности бесшумно. Сначала мы пересекли затопленную луговину, чтобы сбить со следа собак, если враги пойдут по нашему следу, а затем углубились в лес. Насколько я мог понять, наши командиры старались избегать открытых мест, таких как просеки и лесные тропы. Идти было тяжело. Спустя пару часов вещевой мешок и самозарядная винтовка Токарева казались мне просто неподъемными. Пот заливал глаза, а корни деревьев словно специально лезли под ноги, заставляя спотыкаться. Свою первую короткую стоянку мы сделали только через три часа. Остановившись, все просто повалились на траву, вытягивая гудящие ноги. Первые десять минут мы лежали, восстанавливая дыхание и вытирая пот с лица. Спустя какое-то время командир привстал, оглядел наши усталые и невеселые лица и начал говорить:

– Товарищи бойцы, мы сейчас находимся на территории Беларуси. Где-то, приблизительно… в семидесяти-восьмидесяти километрах от города Могилева. Сразу хочу отметить, что все прошло не так плохо. Да, нелепая гибель товарища Потапова омрачает наши умы, но мы отомстим за его смерть, и поэтому, чтобы она не была напрасной, должны с честью выполнить поставленные перед нами задачи. Теперь о самих задачах. Как вы уже знаете, по прибытии в указанный район мы в первую очередь должны будем организовать базу, после чего приступить к организации партизанского движения, привлекая и используя местных жителей, красноармейцев и командиров из окруженцев. После создания партизанского отряда нашей основной задачей станет борьба с немецко-фашистскими оккупантами. Мы должны внести панику в наступающие части противника, взрывая мосты, уничтожая вражескую технику и водительский состав. Второй, не менее важной задачей можно считать разведывательные действия… – Он говорил сухим, казенным языком, словно делал доклад на собрании, не понимая, что сейчас этим ребятам, как они ни храбрятся, нужно человеческое участие, а не казенные слова. – Теперь я предоставлю слово товарищу Граду.

Перед самой отправкой нас предупредили, что на время, проведенное в тылу врага, мы должны обращаться к нашим командирам по прозвищам, которые были взяты от их фамилий. Командир – товарищ Зима, а его заместитель – товарищ Град. Встал Градов.

– Вы молодцы, ребята. Прыгнули хорошо, кучно, тем более что у всех это был первый прыжок в тылу врага. Да и собрались быстро. Молодцы. Теперь я хочу поговорить с вами о том: кто чем будет заниматься. Все эти дни я присматривался к вам, а еще поговорил о каждом из вас с вашими преподавателями и сделал для себя выводы, после чего посовещался с товарищем ко… Зимой. Для начала мне будет нужен помощник по взрывному делу. Я знаю, что трое из вас изучали его на курсах подрывников, но пока возьму только одного. Это боец Белов. С ним я буду заниматься отдельно. Трое – боец Звягинцев, боец Васильева и боец Макарова – первое время будут работать только на базе, а там посмотрим. Всем остальным бойцам будут время от времени ставится задачи по тем пунктам, которые перечислил товарищ Зима. И еще. Всем соблюдать тишину. Все, отдых закончен. Мы выходим.

Второй раз мы остановились, когда начал накрапывать дождик. Забравшись под развесистую ель, мы уселись на траву, укрывшись плащ-палатками. Небо затянуло тучами, и дождь усилился. Несмотря на потоки воды, льющиеся с неба, мы все молча блаженствовали после тяжелого перехода, время от времени бросая беспокойные взгляды в сторону командиров, которые тихо совещались, водя пальцами по карте. Неужели снова погонят под проливным дождем? Спустя какое-то время тучи ушли и дождь прекратился. Лишь изредка порывы ветра стряхивали дождевую воду с деревьев. Все изредка переглядывались друг с другом и были готовы услышать приказ: «Выступаем», – как нас неожиданно обрадовал заместитель командира.

– Мы посоветовались с товарищем Зимой и решили здесь остановиться на ночевку. Объясню. Прошел сильный дождь и скрыл наши возможные следы. К тому же нам все равно нужно становиться на ночевку, так почему не сейчас? Но сразу хочу предупредить: огонь не разжигать. Сегодня обойдемся сухим пайком.

– А покурить? – спросил его Сергей Демин, доброволец, пришедший по комсомольской путевке от завода.

– Курите, но осторожно. С постами будем разбираться ближе к вечеру.

Заводские парни сразу закурили, с удовольствием затягиваясь папиросами. Закурила и Аня. Некурящие спортсмены начали потрошить свои вещевые мешки, доставая продукты. Потихоньку завязались разговоры. Я прислушался к словам Наташи, которая сейчас делилась своими впечатлениями, сидя с Крымовым.

– Честно говоря, я не так все представляла. Мне виделось поле с убитыми и разбитой военной техникой. Гитлеровцы, которые везде. Фашистская речь, стрельба… А тут лес тихий и спокойный. Мы даже ни одного выстрела не слышали.

– Ты, Натка, радоваться должна. Мы же не на передовой воюем, а будем тайные диверсии совершать. Нас фрицы не должны не видеть и не слышать, – в голосе Крымова слышались снисходительные нотки.

– Все так, Леша, но все равно как-то странно. Словно мы сидим в Измайловском парке… – договорить ей не дала вдруг неожиданно донесшаяся откуда-то издалека пулеметная очередь.

Разговоры сразу смолкли, заставив всех насторожиться. Какое-то время все молчали, но так как выстрелов больше не было, люди снова расслабились, но разговоры стали вести заметно тише.

Я стал думать о том, как выжить, участвуя в боевых операциях в составе этой «смертоносной» диверсионной группы. Весь состав группы – молодежь, еще не нюхавшая пороху, хотя заводские ребята хвалились, что в составе рабочего батальона участвовали в обороне Москвы.

«Вот Градов – это солдат и, судя по всему, дело знает, да и с людьми умеет говорить. А командир… Дай бог, если я ошибаюсь в нем. Дай бог. Еще оружие. Не могли автоматами всех снабдить. Два ППШ на группу и легкий пулемет. Смешно. У остальных винтовки СВТ, гранаты и финские ножи. Боевого опыта нет ни у кого, зато все имеют звание старшины, – я усмехнулся, вспомнив, как за два дня до отправки нас выстроили, а затем торжественно зачитали приказ о присвоении всем старшинских званий. – Сколько потом радости было. Сущие дети. Ладно. Время покажет, кто на что способен, а сейчас уж очень есть хочется».

Залез в мешок. Круг копченой колбасы, три банки тушенки, банка сгущенного молока, сало в вощеной бумаге, несколько пачек концентратов, сухари. Без раздумий впился зубами в ароматно пахнущую колбасу.

На следы войны мы наткнулись уже на вторые сутки нашего похода, когда вышли к краю леса, чтобы определиться на местности. На лесной поляне, среди густого малинника, лежали трупы. Майор, старший политрук и пять красноармейцев. Майор лежал на самодельных носилках с забинтованной головой. Судя по положению тел, они приняли здесь свой последний бой, защищая раненого командира. Оружия не было, только десятка три винтовочных гильз, разбросанных вокруг тел, говорили о последнем бое. Судя по состоянию разложившихся тел, над которыми к тому же поработали звери и птицы, с момента смерти воинов прошло много времени. Девушки от трупов шарахнулись, как овечки от дикого зверя, и спрятались за спинами парней, тяжело дыша и громко сглатывая слюну. Ребята выглядели бодрее, но и по ним было видно, что эта картина их нервирует. Командир, похоже, растерялся, не зная, как правильно отреагировать на ситуацию. Выручил его Градов, выйдя вперед со словами:

– Прощайте, товарищи! Вы с честью исполнили свой воинский долг, не склонив головы перед фашистской нечистью! Родина вас не забудет, а мы отомстим за вас! Все! Уходим!

Все с великой поспешностью покинули кладбище непогребенных бойцов. Даже никто не заикнулся, что тела надо похоронить.

Наткнувшись на проселочную дорогу, определили, что по ней довольно часто ездят, поэтому командиры решили устроить засаду, чтобы окончательно уточнить наше местоположение. Могли пройти и сутки ожидания, но нам повезло – уже спустя несколько часов послышалось тихое ржание лошади, а затем стали слышны топот копыт и скрип телеги. Градов еще раньше определил места для людей, поэтому нам только и оставалось, как занять свои позиции. Командир не вмешивался ни во что, заняв непонятную мне нейтральную позицию. Я встал в указанном мне месте, приготовив оружие. Когда телега подъехала, я осторожно выглянул. В телеге сидели два бородача. На одном была надета прямо на рубаху брезентовая куртка, а другой был в пиджаке и синей рубашке в белую полоску. На дорогу вышел наш борец вольного стиля Дмитрий Богатырев. Увидев впереди человека, возчик натянул вожжи. Телега остановилась. Я осторожно выглянул.